Клинк Надежда
За грань. Рассказы
Мотель
Какие креативные люди: открыли мотель в ржавом корпусе звездолёта, почти полностью засыпанного песком. Да, главное условие выживания в этом мире – борьба с этой всепроникающей сыпучей субстанцией, которая лезет во все щели. Надо одерживать ежедневную победу, несмотря на то, что песок противно скрипит на зубах, щекочет в носу, попадает в глаза, заставляя плотно смежать ресницы.
Песок пахнет. Скажете, что так не бывает? Пахнет всегда по-разному, в зависимости от того, откуда его зачерпнул ветер. Недавно, например, песок принёс запах коровьего молока. Откуда тут коровы? Возможно, это просто осязательные галлюцинации. Как слуховые, только связанные с обонянием. Тут этого дерьма— «галлюцинации» имею в виду— завались!
Мой кайт разбился, попав в песчаную бурю. Меня закинуло в самый центр смерча. Это снаружи песок кажется жёлтым и лёгким, внутри воронки он, оказывается, чёрный, потому что туда не попадает солнечный свет. И я даже через воздушные фильтры ощущал запах гниющей рыбы. Казалось бы —откуда? Какая рыба? Здесь даже водоёмов нет, на это жуткой планете.
Песок поёт. Иногда в этом звуке слышится знакомая мелодия, иногда —противный свист на грани ультразвука. Внутри смерча была тишина. Жуткая тишина. Или я просто оглох на время.
Каждая песчинка, как маленькая острая игла, старается уколоть в любое незащищенное место. До крови. Хорошо, что у меня есть шлем и маска, только она позволила отдышаться от мерзкого рыбного запаха. Крошечные частицы порвали крепкое полотно моего голубого паруса, превратив его в куски грязной синей тряпки. Цвет ткани изменился за какие-то несколько минут. Смерч выплюнул меня вместе с остатками кайта, только слегка пожевав. Спасибо ему за это! Я остался жив, даже бластер не потерял.
Надо оглядеться прежде чем постучаться в эту странную низкую дверь. Хотя у меня нет особого выбора: либо войти внутрь, либо остаться снаружи, но это— верная смерть от переохлаждения. Солнце вот-вот зайдёт за горизонт и здесь будет страшно холодно. Не зря этот смайл, прицепленный к ретрансляционной башне, такой печальный. Он похож на эмодзи с кодом &#_128565, хотя не совсем его повторяет.
Мордочка на антенне напомнила мне, как мы переписывались с Софией смайликами, не используя букв. Нам было весело, потому что мы были молоды. Где теперь моя подруга? А вдруг она здесь, в этой норе? Мы встретимся, обнимемся, я поглажу её тёплую щёку и мягкие кудрявые волосы? Вряд ли такое возможно, сие лишь мои фантазии.
Итак, может быть, это последний закат здешнего холодного солнца, который я вижу в своей жизни? Но если в этой дыре окажутся враги, я им легко не сдамся! В ушах звучит любимая музыка, она придаёт мне силы.
Сделал шаг в неизвестность.
* * *
Подойдя к низкому входу в мотель, я постоял, набираясь смелости. Гладкая латунная дверная ручка, блестела в лучах заходящего солнца, как золотая. Неизвестность—что там, за гранью?– всегда пугает.
Дёрнул дверь на себя. Попал в тесное помещение, освещённое тусклой электрической лампочкой. Дверь с шумом захлопнулась. Постоял, привыкая к сумраку, затем открыл вторую дверь.
Холл обычной гостиницы. И не скажешь, судя по экстерьеру строения, что исключительно снаружи мотель такой странный. Чувствуется ностальгия по Земле, я встречал такие интерьеры на многих планетах. И этажей тут больше десяти. Считаются сверху вниз.
За стойкой регистратора сидел молодой человек. Он поздоровался со мной на пяти самых популярных в Галактике языках. Произношение классическое. Я ответил на эсперанто. Контакт установился, причём, не только вербальный. Я —эмпат. Хорошо ощущаю разницу между показной доброжелательностью и искренним дружелюбием.
Быстро провели стандартную биометрическую идентификацию с использованием сканирующей рамки. Система признала во мне гражданина и выдала разрешение на поселение. Процедура заняла пару минут. На языке у меня вертелся вопрос, который я не решался задать. Наконец, спросил у администратора:
–– Скажите, пожалуйста, не остановилась ли у вас София Смайлз?
–– Вообще-то мы не сообщаем имена наших постояльцев. Но в данном случае нас специально предупредили, что если будут спрашивать о Софии, мы можем не скрывать информацию. Да, София с подругой заселились вчера. Как раз перед бурей. Кажется, они монашки, если я что-нибудь понимаю в людях. И София, похожее, серьёзно больна.
–-В каком они номере?– нетерпеливо закричал я.– Как туда позвонить?
Администратор снял трубку, набрал цифры и поговорил на незнакомом мне языке. Потом сказал:
–– Вас ожидают в номере 555.
Как я мог забыть?! Мы с Софией всегда останавливались в номерах, состоящих из одних пятёрок. Однажды это был номер 5555 в каком-то юпитерианском мегаполисе.
Я побежал к лифту, который как будто ждал меня, сверкая зеркалами открытой кабины. Трясущимся пальцем нажал кнопку минус пятого этажа. Я был страшно взволнован и никак не мог успокоить сердцебиение.
– Как она меня встретит? Что я ей скажу?– бились в моей голове вопросы.
Подходя к комнате с нужным номером, я замедлил шаг, чтобы отдышаться. Дверь передо мной неожиданно распахнулась, и я шагнул внутрь.
В нос ударил больничный запах, который заставил резко остановиться, словно я наткнулся на стенку. Пройдя в комнату, увидел лежащую на кровати Софию. Моё сердце сжалось до боли, а глаза наполнились слезами. Любимая смотрела на меня. На её исхудавшем лице выделялись только глаза. В них была любовь, такая знакомая и родная. И ещё—боль. Огромная, убийственная. Я всё понял без слов.
Рядом на стуле сидела женщина в монашеском облачении. Она встала, поприветствовала меня, как старого знакомого. Я не смог даже кивнуть в ответ. Все это время мы с Софией, не отрываясь, смотрели друг на друга. Если бы взглядом можно было пить, мы бы выпили друг дуга досуха. По сияющему мосту, который образовался между нашими глазами, как будто бегали солнечные зайчики. Я не смел даже моргнуть, боясь разрушить волшебство.
Наконец, ноги мои подкосились, и я рухнул на пол. Монахиня похлопала меня по щекам, дала попить, и я встал на колени рядом с ложем Софии. Теперь её глаза были совсем близко, и я снова утонул в их глубине. Я гладил руки, лицо, волосы любимой и шептал что-то бессвязное о своей любви. Каждое прикосновение отзывалось в моём сердце болезненным импульсом, но я не мог остановиться. Меня разрывало от нежности и жалости. Я готов был умереть тут же.
Любимая молчала, а её глаза при этом кричали:
–-Я тебя люблю!
Через какое-то время София прошептала:
–-Прощай, любимый,– и умерла.
Я громко рыдал, обнимая иссушенное тело самого дорогого мне человека. Монашка вышла из помещения, давая моему горю свободно излиться.
