Он, этот переплетчик, как-то взял ее за руку и сказал с радостным удивлением:
– Господи! Маришка, до чего же у тебя голубые глаза!
Она покраснела и потом целую ночь мучилась – что это значило? Хорошо, что голубые, или плохо?
Как-то раз он пожаловался ей, что надоело ему слушать беседы старика соседа с кошкой. А Маришка жалобно улыбнулась и сказала:
– А мне так жаль его! Ведь никого у него, кроме этой кошки, в целом свете нет. Придет домой старенький, усталенький, покличет свою кошечку, а она ответит «мау», подойдет к нему, живая, тепленькая. Он погладит ее, и она приластится. Вот так любят они друг друга, и любовь их хранит.
– От чего хранит?
– Не знаю. От страха… Не знаю.
Переплетчик задумался. Потом сказал:
– Ну, пусть старик питтикает. Я больше сердиться не буду.
Когда через неделю она снова пришла со своей корзинкой, он был какой-то мрачный и не стал с ней разговаривать. А еще через неделю, принимая от нее белье, он внимательно посмотрел на нее и сказал:
– Ты похудела, Маришка. Чего ты похудела?
А потом сказал:
– Пора мне заводить теплую кошку, чтобы хранила меня от страха. Маришка, выходи за меня замуж. Так?
Наискосок от старикова дома жил старик-газетчик с женой. Она ходила на работу. Копила деньги под старость. Жалела господина Фуртенау:
– Одинокий какой! Все только с кошкой да с кошкой. А поколеет кошка – куда он тогда? Страшно.
У этих стариков тоже никого не было. Даже кошки не было – не любили.
Вот как-то вечером послушали они, как господин Фуртенау говорит с кошкой, да вдруг старый газетчик и вспомнил:
– А в какой приют отправили твоей племянницы мальчишку, когда она померла? А?
– А что? Думаешь взять? А? Я и сама стала об этом подумывать. А?