Надежда Мамаева
Шепот блуждающих песков
Мы, приютские, прекрасно знали, что леди Изольда, несмотря на всю свою чопорность и манеры, была истинной жительницей дикого юга. Ее было не испугать каким-то аристократским пульсаром. Она видывала кое-что и похлеще. Например, разгулявшуюся банду громилы Алька по прозвищу Пони или диких кочевников. Последние нет-нет да норовили уворовать кого-нибудь из оседлых в анчарские пески.
Поэтому-то под строгим платьем в голенище шнурованного сапога леди Изольда всегда носила револьвер. Чулок могла не носить, но револьвер – всегда.
Лорд увидел ворох юбок и кружевные панталоны, а также руку, метнувшуюся к лодыжке с поистине змеиной скоростью.
Мгновение – и в ладони директрисы появился самый весомый из аргументов в любом споре.
– Впечатлен, – с иронией протянул сиятельный.
Леди Изольда, которая больше не изображала испуганного сайгака, навела револьвер со взведенным курком на визитера и, сдув со лба прядь, выбившуюся из тугого пучка, уже гораздо увереннее произнесла:
– А вот теперь поговорим, мистер Элмер. Так зачем вам Тэсс?
– Значит, мальчишку зовут Тэсс? А не далее как пару минут назад вы утверждали, что и знать не знаете, чья это кепка, – презрение, которым был пропитан голос, можно было черпать ложками.
– У нас, знаете-ли, не Альбион, где карьеры делаются языком, – зло выплюнула директриса. – Здесь о человеке судят по поступкам, а не по словам и банковскому счету. Вы заявились едва ли не с первыми петухами и утверждаете, что вам нужен один из моих подопечных. А в ответ на мое нежелание оного вам выдать – угрожаете. И это ваше поведение – красноречивее любых слов, как бы вы ни пытались убедить меня в обратном, прикрываясь конфиденциальностью и государственной безопасностью. Итак, пока не расскажете, зачем вам Тэсс, – с места не двинусь.
Блондин усмехнулся:
– Я могу поступить иначе. Выпустить пульсар. Он сожжет вас дотла, – его голос был холоден и расчетлив, в противовес обманчивой расслабленности. – От пули же меня защитит амулет. А после того, как ваша душа отойдет в мир иной, сам найду этого парня, – он иронично вскинул бровь.
Все это лорд стихий произнес так буднично, уверенно и спокойно, что мы сразу уверились – не треп. Сиятельная зараза именно так и поступит.
Директриса молчала, лишь ее потемневший взгляд говорил о том, как она сожалеет, что недооценила противника. На поверку сиятельный аристократишка оказался ядовитым гремучником. Собеседник же, словно утверждаясь в своем преимуществе, сделал шаг вперед.
– И поверьте, я найду его. Единственная причина, по которой я еще беседую с вами, а не убил вас с порога, – это привычка, как вы выразились, решать проблемы «языком», а не кулаками.
Леди Изольда, поняв, что в поединке слов, взглядов и доводов ей не тягаться со столичным хмырем, отступила и опустила револьвер.
– Так-то лучше, – удовлетворенно заключил блондин, втягивая энергию пульсара в ладонь. – Я повторюсь, что не намерен раскрывать вам и кому бы то ни было причину, по которой мне нужен этот парень. Единственное: могу гарантировать, что эту глушь он покинет.
– И умрет спустя пару часов от удавки, едва пересечет границу анчарского округа, – припечатала леди Изольда, садясь в кресло и любуясь замешательством на лице собеседника.
– Он из оседлых? – нахмурился визитер.
– Здесь все из оседлых, кроме диких кочевников и бандитов. Здешние края – это тюрьма, для кого добровольная, для кого – принудительная.
– Где можно заплатить пошлину, чтобы сняли ошейник? – похоже, что блондин относился к тем, кто считает, что если проблему можно решить с помощью денег, то это – не проблема.
– Ближайший пункт в неделе езды на ящере, – теперь уже директриса позволила себе ухмылку.
Ее ответ явно не понравился лорду стихий.
– Насколько знаю, есть еще один способ избавиться от метки – если оседлый становится членом семьи свободного, – он побарабанил пальцами по столешнице, что была рядом с ним, – значит, я его усыновляю.
– Не его. Ее. И похоже, что Тэсс вам очень нужна, – директриса посмотрела на нежеланного гостя в упор.
– Вы даже не представляете, насколько мне нужна эта двоедушница.
Вытянувшееся лицо леди Изольды было для него лучшим из ответов.
А я поняла – пора уматывать.
Кайма еще хлопала глазами и ушами, когда я задала стрекача. В том, что директриса с минуты на минуту пошлет за мной, я не сомневалась. Этот сиятельный умел убеждать. Породниться с таким – удовольствие весьма сомнительное. Но перспектива просидеть всю жизнь с ошейником, как цепная собака, меня тоже не прельщала. Именно поэтому и решила воспользоваться случаем. И какая разница, что ключ к свободе в руках ненавистного сиятельного. Один раз я от него уже сбежала…
Когда в нашей комнате объявился Ник с сообщением, что леди Изольда желает меня видеть в своем кабинете, я уже была готова: три медяка – за пазухой, очки-гогглы в медной оправе, доставшиеся от отца, – на макушке, и любимый (он же единственный) разводной гаечный ключ – за поясом.
О том, что ко встрече с потенциальным «папочкой» стоило бы причесаться и умыться, я вспомнила уже на пороге кабинета директрисы. Решила исправиться – провела пятерней по волосам и утерла нос рукавом рубахи. Посчитав, что марафет наведен, толкнула дверь.
– Вызывали? – постаралась я быть самой кротостью.
Увы, леди Изольда знала нас всех как облупленных и не купилась на мою показную покорность. Сиятельный, который при ближайшем рассмотрении, как оказалось, радовал мир чуть воспалившимися глазами, – тем более.
Он молча изучал меня. Два раза прошелся взглядом с головы до ног и обратно, а потом выдал:
– И сколько лет вашей воспитаннице?
Директриса поджала губы и нехотя ответила:
– Через месяц – восемнадцать.
– Тогда я ее не удочеряю, – выдал он. Но леди Изольда рано обрадовалась, потому как блондин припечатал: – Я на ней женюсь. Благо от жены, в отличие от дочери, избавиться легче – разводы в империи все же разрешены.
* * *
Спустя какой-то час патер, сбивающийся через каждые пару фраз, венчал нас с ненормальным сиятельным. Надо заметить, свадьба имела шикарный размах. Приход ломился от жаждущих увидеть хоть одним глазком счастливых молодоженов. Столько народу я не видела даже тогда, когда шериф вешал Алька Пони.
Девицы умильно вытирали слезы и сморкались. Те, кто побогаче, – в носовой платок, кто победнее – в рукав. Мужики чесали затылки и вполголоса переговаривались меж собой, как бы накатить вечерком – повод-то хороший. Наши приютские все были в парадном и почти не рваном. Ник даже шею керосинчиком протер в честь такого события и волосы маслом прилизал.
Я же стояла у алтаря в красной, шуршащей, как стог сена, саржевой юбке, блузе с жабо и пышными рукавами, которые выдала мне директриса из личных запасов, корсете, чьей родиной также значился шкаф леди Изольды. Зато тяжелые сапоги с рифленой подошвой и на шнуровке мне подарил Хромой Джо, заявив, что не допустит, чтобы я выходила замуж босиком. Ими я гордилась больше всего: в таких горячий песок ноги точно не обожжет, а гремучник обломает ядовитые зубы о дубленую кожу, если сдуру решит вцепиться в лодыжку. Вместо фаты на голове царствовали любимые гогглы, пуская по стенам желтых зайчиков.
А жених был в том же сюртуке, что и вчера. От ткани попахивало костром и паленым ромом.
Сиятельный в очередной раз достал из нагрудного кармана часы-луковицу и, откинув крышку, взглянул на циферблат.
– Чада мои, перед ликом… – патер вновь подавился фразой.
Жених захлопнул часы, что хвастались миру своей золотой цепочкой, и уточнил:
– А нельзя ли побыстрее?
Священник нервно сглотнул и перешел к самым главным вопросам:
– Согласен ли ты, Хантер Элмер, перед ликом Двуединого взять в законные супруги Тэсслу Шелдон, оберегать и защищать ее, быть верным мужем и хорошим отцом?
– Да. Да. Да, – слова показались мне ударами молотка, заколачивающего гвозди в крышку гроба.
– Согласна ли ты, Тэссла Шелдон, перед ликом Двуединого взять в законные мужья Хантера Элмера, хранить ему верность и почитать, дарить детей, поддерживать очаг?
– Да. Да. Да, – ответила я трижды, как предписывала древняя традиция, и поймала себя на мысли, что слова древней, как сама жизнь, клятвы ни звуком не упоминают о любви.
То ли боятся люди давать невыполнимые обещания перед божественным ликом (ведь многие браки заключаются по расчету), то ли считают чувства «бабской блажью». Именно так, и никак иначе, величал любовь кабачник Сэм. Впрочем, глядя на трех потасканных жизнью и клиентами «красоток», что ошивались в его баре, в это утверждение умудренного жизнью хозяина барной стойки я охотно верила.
Погрузившись в свои мысли, я не сразу почувствовала, как ошейник с тихим звоном упал на пол. Долгожданная свобода. Теперь главное – ее не потерять. Насчет причины, по которой я ее получила, у меня имелись догадки. Слишком уж явное совпадение: появление в моей жизни призрака и нежданное замужество.
Супруг, в этот момент скосивший на меня недобрый взгляд, протянул руку.
Я с недоверием вложила в его открытую ладонь свою, и патер поднес чашу. Наши кисти погрузились в кроваво-красное вино. Когда же появились снова – на тыльной стороне ладони, что у меня, что у этого Хантера, красовались брачные татуировки.
Слаженного вздоха в толпе не получилось, зато до меня долетел комментарий:
– Более красивую пару я видел только однажды… когда мне пришло сразу два туза.
Новоиспеченный супруг, услышавший краем своего длинного уха такое сравнение, чуть не споткнулся. Я же лишь подивилась богатой фантазии, которая порою с лихвой восполняла комментатору его недостающий глаз. Ведь только одноглазый подслеповатый старик Кирхи мог обозвать нас парой, да к тому же красивой.
Нет, по поводу жениха претензий (кроме его дурной башки) не было. Пепельный блондин со светло-серыми, отдающими сталью глазами, недурен собою, но это скорее следствие уверенности в себе, чем какой-то особой внешней красоты. На шее, рядом с вязью чешуек – шрам от скользящего сабельного удара. Несмотря на это обстоятельство, свидетельствующее о бурном не только настоящем, но и прошлом, рук, ног и глаз у муженька все еще имелось по паре.
Вот только правое ухо, в котором красовалась серьга, радовало мир не меньше чем десятком дырочек. Словно не только мочку, но и ушной хрящ хозяин украшает дюжиной мелких сережек.
Высокий – я приходилась ему ровно по плечо, с бесшумной, кошачьей походкой, словно он каждое мгновение готов к смертельному броску. В этом Хантере чувствовалась внутренняя сила.
И я – худая, как щепка, с ободранными коленями и локтями, выгоревшими до цвета соломы каштановыми волосами и загаром напополам с въевшейся анчарской пылью, делавшим мою смуглую кожу еще темнее.
Вот такая вот парочка: скаковой ящер да ярочка.
Новоявленный муж, не подозревая о моих мыслях, как только церемония закончилась, буквально поволок меня к выходу. Разочарованию столичных горожан не было предела: не так часто в нашей дыре случаются развлечения. Поэтому-то на них сбегаются посмотреть чуть ли не раньше, чем об оных узнают сами участники действа. Вот так приключилось и с нашей свадьбой: меньше чем за полчаса новость о том, что приютская Тэсс выходит за сиятельного, облетела округу, и в церкви нас встречала вся Столица, жаждущая запастись впечатлениями впрок. Особенно жадными до зрелища оказались горожанки: големские бои – боями, они и на следующий год будут, пусть и не с таким грандиозным пожаром, а вот цельный сиятельный – навряд ли.
Я споро перебирала ногами, боясь, что, если споткнусь, меня попросту поволокут по песку, даже не оглянувшись. Надо ли говорить, что при таком способе передвижения до постоялого двора мы добрались очень и очень быстро. Тем более что «храм душ», как гордо именовал церквушку патер, и постоялый двор, поименованный им же «развратным вертепом» (как будто вертеп может быть благочестивым), разделяла всего лишь площадь.
Хантер, подходя, достал серебряный и, кинув его парню, смотрящему за скаковыми ящерами, крикнул:
– Два седла на моего Децли!
Глава 2
Я глянула на ящера, в сторону которого мотнул головой мой новоявленный супружник. Здоровенная тварюга, чешуя которой отливала под палящим солнцем всеми оттенками последних лучей заката. Короткий толстый хвост с шипом на конце делал зверушку не только ездовой, но и боевой. Впрочем, как и зубы, каждый – с мой указательный палец длиной. На такую не только два, все четыре седла приладить можно.
Хантеру было не до любований собственным транспортным средством. Он, так и не выпустив моей руки, потащил за собою внутрь постоялого двора. К моему шагу сиятельный и не подумал приноровиться, отчего на лестнице, которая вела из зала салуна на второй этаж, я узнала, что стремительно со ступеней можно не только скатываться, но и взлетать на них в буквальном смысле этого слова: силясь успеть, я едва не перелетела полпролета в прыжке.
В свой номер муженек ворвался так же стремительно, и только заперев дверь, удосужился отпустить мою руку.
– Постой немного, – бросил он и, не дожидаясь моего ответа, начал снимать с себя сюртук.
Я уставилась на сиятельного. Нет, я слышала, конечно, что после свадьбы мужьям надо отдавать какой-то долг, и супруги любят его принимать почему-то не в совсем одетом виде. Но мы еще и получаса не женаты, и я у Хантера ничего такого не брала, чтобы успела вырасти кредиторская задолженность.
Блондинюка закатал рукава рубахи и, пробормотав себе под нос: «Проверим», размял пальцы. Короткое «постой не шевелясь» – и мне в лоб тут же полетел пучок света, сорвавшийся с пальцев муженька.
Не знаю, может, прислуга приказов этой сиятельной занозы и слушалась беспрекословно, а у меня летящий в лицо магический хук рождал лишь чувство острой, как отравление, любви. Любви к собственной жизни. Такой юной и прекрасной. Посему я, не хуже чем пехотинец нашей доблестной армии, упала ниц и, используя любимый способ передвижения завсегдатаев кабака Сэма, по-пластунски шустро поползла к кровати. Ввинтилась в просвет между полом и днищем и залегла.
В озадаченное лицо муженька, появившееся спустя пару секунд, полетела походная сумка, квартировавшая под кроватью.
Послышалось сдавленное шипение. Видать, попала-таки по сиятельному носу. Прозвучавшие далее слова, смысл которых никак не вязался с интонацией, в которой проскальзывали явные матерные нотки, заставил меня занервничать еще больше. Хотя казалось: куда уж сильнее-то?
– Леди, я прошу прощения, что не предупредил вас, но объяснение моих поступков займет уйму времени, которого у нас с вами нет. Прошу, вылезайте из-под кровати…
«Да чтобы у тебя все клапана заклинило! Нашел дуру», – подумала я со злостью. Рука потянулась к голенищу сапога, где был припрятан мой любимый гаечный ключ: без боя не дамся.
То ли Хантер почувствовал, что при повторной попытке выступить парламентером огребет по полной, то ли просто решил отвлечь меня болтовней, готовя какую-то грандиозную гадость, но попыток штурма моей пыльной и паутинной обители больше не последовало. Зато в тишине прозвучало:
– Вчера вы дотронулись до горбуна, которого я преследовал, и непонятным мне образом сумели разорвать привязку. Я отчетливо почувствовал переход души.
– Это ты про полупрозрачного хмыря в кителе? – уточнила я, поудобнее перехватывая гаечный ключ.
Ответом мне была тишина.
– Вы его видели? – голос говорившего заметно осип. Как будто для него это было потрясением.
– Не только видели, но и послали, – в нашу беседу включился третий. Вернее, третья – моя шизофрения.
Ее призрачные подметки как раз оказались на уровне моего носа. Подозреваю, что верхняя часть полупрозрачного корпуса сейчас как раз вынырнула из середины кровати.
– Простите… что? – прокашлял Хантер, словно чуть не подавился собственными словами.
– Вот так, дорогой лорд Элмер. Еще недавно о личной аудиенции со мной просили лучшие красавицы империи, а не далее как вчера я узнал много интересных выражений, – продолжил как ни в чем не бывало этот ябеда.
– Ваше высочество, но как вам сейчас самостоятельно удалось покинуть тело носителя? – уже гораздо более уверенно спросил Хантер.
До меня же, как до глупого джейрана, начало доходить: накануне я чуть не обложила кронпринца. В свое оправдание могу лишь сказать, что я руководствовалась принципом: мало или неправильно посланный призрак, как и парень, становится жутко надоедливым.
– У моей носительницы оказалось до невероятного стабильное сознание – это настолько крепкий якорь, что я могу спокойно покидать ее тело.
– Тогда, ваше высочество… – по смыслу так и просилось слово «какого», но блондин предпочел заменить его не менее красноречивой паузой, – не предупредили меня о том, что вы в ней? Мне бы не пришлось применять заклинание экзорцизма и затем лицезреть этот тараканий забег под кровать.
– Все оказалось весьма внезапно и… интересно, – хмыкнул фантомистый собеседник. – К тому же столько позитивных впечатлений разом я давно не получал: кому при дворе расскажи, что в первую брачную ночь холодный как лед разбиватель сердец и глава имперского сыска будет выманивать свою жену из-под кровати, – не поверят. Кстати, советую вам, лорд, надеть на голову шлем, если решите еще пообщаться с этой юной особой. У нее в руках разводной гаечный ключ.
– Я тебе… то есть вам это припомню, ваше призрачное высочество, – я смутно представляла, как обращаться к венценосным особам, но вроде как «тыкать» им все же не положено.
– Вылезайте уже… леди Элмер, – последние слова прозвучали с издевкой. – Клянусь честью, что более не буду применять к вам заклинания и пытаться убить. Все, что надо, я уже увидел.
– А откуда мне знать, есть ли у вас вообще то, чем вы клянетесь? – пошла я на наглость. – Вон старушка Эмма всегда говорит «зуб даю» и при этом ухмыляется во весь рот. А в нем, кстати, даже захардяшного клыка с дуплом уже лет двадцать как нет.
Думала, Хантер, как и всякий уязвленный аристократ, разозлится: как же – усомнилась в самом дорогом. Ведь судя по поговорке, что ходила о сиятельных: «душу – двуликому, сердце – возлюбленной, жизнь – императору, честь – никому», эти ушастые лорды могли заложить ростовщику последние портянки, но не эту самую честь.
То ли молва врала, то ли сиятельный мне попался бракованный, но вместо того, чтобы замолчать, обидеться и уйти (лучший из вариантов) или в гневе испепелить меня пульсаром (увы, и такой исход был возможен), этот ненормальный расхохотался.
Я, огорошенная таким поворотом, решила спросить у самого адекватного в нашей компании – у своей шизофрении:
– Ваше величество… – вспомнила, что император вроде как еще жив, и решила исправиться: – то есть высой… чхи! – В нос попала пыль и не дала мне договорить – я чихнула, треснувшись макушкой о днище кровати. Решила, что это знак свыше: не нужно пытаться освоить дворцовый этикет в столь сжатые сроки. Плюнула на расшаркивание и обратилась к видению, как привыкла: – Не знаешь, призрачный, чего это он?
Полупрозрачные сапоги потоптались у моего носа, послышался шепот на уровне ультразвука, а потом ноги кронпринца и вовсе исчезли, провалившись под пол. Зато на уровне моего лица, прямо из досок, возникла призрачная голова, сверкающая хитрой улыбкой от уха до уха.
– Юная леди, вы весьма проницательны. Насколько мне известно…
Договорить он не успел, поскольку его витиеватую речь прервал истошный женский визг, а затем грохот и ор. Как и всякий крик души – исключительно матом.
Хантер, догадавшийся о причине ударной звуковой волны, лишь ехидно заметил:
– Думается, что ноги вашего высочества произвели неизгладимое впечатление на местных прелестниц.
Я прыснула, представив тетушку Фло, поцелованную черной оспой и способную одним ударом уложить взбесившегося быка в роли «прелестницы». Да будь этот кронпринц хоть на грамм материален – могу поспорить на последний медяк, она бы выдернула его из потолка за ноги и не погнушалась вымыть привиденистым высочеством пол – чтобы не пугал своими благородными ходулями благочестивых столичных горожанок.
Принц же, узнавший много нового о своем династическом древе, а также получивший в родственники много новых лиц: от шелудивой дворняги до всенижних инфернов, моментально вынырнул из-под пола и даже завис в воздухе в двух ладонях над досками. Хантер же вернулся к предмету свой клятвы:
– Жертвуют честью, чтобы спасти репутацию, в основном фрейлины императрицы. Я же к оным не отношусь даже с натяжкой. А посему я клянусь тем, чего у меня отнять попросту нельзя.
– Кстати, о том, что лорд Хантер – бесчестный человек, ему постоянно напоминают, – съехидничал призрак, – правда, в основном когда он отказывается взять в жены очередную любовницу, возомнившую себя без пяти минут леди Элмер.
Кажется, я начала понимать, почему кронпринц ныне пребывает в привиденистом виде: из-за такого отвратительного характера даже у меня, знавшую высочество меньше суток, чесались руки его придушить. Что уж говорить о тех, кому ежедневно приходилось выносить эту язву. Впрочем, вслух я сказала совершенно иное:
– Я смотрю, вашу дружбу даже песчаные демоны не разорвут…
– О да, – тут же откликнулся Хантер, – наша «дружба», как ты, моя дорогая супруга, выразилась, долгая и продуктивная. Я уже семь лет вытаскиваю высочество из неприятностей. Но в этот раз Микаэль умудрился потерять в своих «приключениях» не просто голову, но и все тело.
Призрак ничего не ответил на это едкое замечание, и я уже было подумала, что он предпочел гордо отмолчаться, когда Микаэль заговорил:
– А ты думал, каково это, когда просыпаешься и засыпаешь под взглядами твоих шпиков? Когда каждый твой вздох, жест, улыбку – оценивают, взвешивают. Может, мне иногда хотелось просто побыть одному?
Так, судя по всему, кого-то из венценосных прорвало. Вот только Хантер не имел за душой и крупинки сочувствия:
– И ты предпочитал «быть один» преимущественно в игорных клубах, на бойцовских рингах и в «крольчатниках» с веселыми девочками?
Мне стало интересно, чем будет крыть наследничек, и я даже высунулась из своего укрытия. Полупрозрачный кронпринц, к моему удивлению, не изображал оскорбленную невинность и даже не выглядел надменно-неприступным. Этот подлец только бросил:
– Твоя жена вылезла из-под кровати, хватай ее!
Я задохнулась от возмущения. Оказывается, весь этот спектакль с визгами-ногами эти двое разыграли с одной-единственной целью: выкурить меня из убежища. Не иначе, я испугаюсь и сигану из-под кровати. Но когда не выгорело, в ход пошли чистосердечные признания – самая лакомая наживка для женского любопытства. На что я, как и всякая девушка, купилась.
Эту простую истину и осознала, болтаясь не хуже кутенка, когда Хантер держал меня за шкирку.
– Ваше высочество, спасибо, что подыграли, – отстраненно поблагодарил супружник.
Микаэль лишь поджал губы и процедил:
– Не за что, но упоминать про крольчатник было излишне, это все же личное.
– А нельзя меня было просто попросить вылезти? – решила и я вставить свой медяк в расшаркивания сиятельных.
– Ты бы не вылезла, – веско бросил мой ушастый супружник, ставя меня на пол. – Не вздумай убегать. В следующий раз я не буду столь любезен, а попросту спеленаю тебя заклинанием и вытащу из норы, в которую забьешься, хоть за ногу, хоть за волосы.
Я ничего не ответила, лишь мысленно погладила любимый гаечный ключ, который выронила в результате короткого и неравного боя со своим новоиспеченным муженьком.
– И еще: никогда не сомневайся в чести сиятельного, если не хочешь лишиться головы, – холодно бросил Хантер.
Его фраза окончательно убедила меня: у моего мужа чести нет вовсе.
Меж тем лорд, больше не обращая на меня внимания, поднял с пола сюртук и выудил из здоровенной походной сумки, которую я недалече использовала в качестве метательного снаряда, замшевую куртку наездника. Выгоревшая настолько, что темно-коричневый цвет местами стал почти желтым, потрепанная, она говорила о своем хозяине красноречивее его самого.
Не иначе, этот сиятельный провел в седле не меньше месяца. Интересно, а сколько же минуло с тех пор, как кронпринц стал привидением? До нашей Столицы вести всегда доходили с опозданием: так у леди Изольды несколько лет висел портрет «нынешнего» канцлера, пока ей один ушлый караванщик не сказал, что почтенный «Железный лорд» уже четыре года, как преставился. И тут же предложил купить у него портретик нового министра. Должно же в государственном приюте иметься изображение главного по имперским богадельням?
На коммерсанта директриса тогда плюнула. Отдавать целый золотой за посредственную мазню – не в ее правилах. Она поступила гораздо мудрее: затерла характерные черты лица на изображении почившего «Железного лорда» влажной тряпкой так, что теперь каждый смотрящий на картину, используя собственное воображение, мог сам представить, как выглядит новый министр. А что? Удобно и каждый раз портретик нового чиновника покупать не нужно. А одежда у всех канцлеров одинаковая – парадный мундир.
Хантер же, не подозревая о моих мыслях, рылся в своем бауле. Блондин нашел какую-то пеструю ткань и скривился, но потом, кивнув своим мыслям, выдал: «Подойдет» – и вручил мне сверток.
Когда я развернула яркую тряпку, оказалось, что это широченный шарф, которым меня можно обмотать с ног до головы. Странно… Этот предмет явно из женского гардероба. Что он делает в мужской походной сумке?
– Никак матушка постаралась? – понимающе ухмыльнулся призрак, глядя на мое вытянувшееся лицо и недовольную гримасу Элмера.
– Да, – со вздохом признался супружник и, отринув этикет, по-простому перешел на «ты». – Представь, когда она вручала мне этот шарф, снятый, к слову, с собственной шеи, то говорила, чтобы я не вздумал простудиться.
Меня при его словах заклинило не хуже, чем проржавевшие шестеренки. Подхватить простуду в наших краях – все равно что наткнуться на головореза-проповедника. Вроде как теоретически и возможно, но…
Видно, у моего муженька очень заботливая матушка. А потом до меня, как до безголового голема, дошло: это не только его родительница. Это и моя свекровь! И пусть угроза казалась чисто гипотетической – слинять от лорда Элмера я планировала гораздо раньше, но все же. Если она о своем великовозрастном дитяте так печется, что шарфики от простуды ему вручает, то что может ждать меня?
Из ступора меня вывел голос блондина:
– Накинь на макушку, а то напечет и голова будет болеть.
Подумала, что у меня, кажется, башка уже и так трещит, безо всякого солнечного нокаута.
И лишь потом поняла – несмотря на все закидоны лорда, он все же решил обо мне позаботиться: южное солнце целует кожу столь горячо, что может и содрать ее.
В первый год жизни здесь я напоминала ящерицу, постоянно сбрасывавшую шкуру. Правда, кусками. Но потом светило то ли приняло меня за свою, то ли я притерпелась… Но и сейчас – не будешь осторожен, палящие лучи плеснут на тебя солнечного кипятка.
Призрак меж тем озадачился совершенно другим вопросом:
– Выяснили, кто виновен в моем теперешнем состоянии и почему все это произошло? А то я ничего не помню с того момента, как на дирижабле мне на шею накинули силовой аркан.
– Да, – деловито бросил Хантер, надевая куртку. – И кто виновен, и почему. Вот только если мы не поторопимся, то призраков станет на две души больше.
Его заявление возымело эффект скипидара. Я отбросила размышления и споро начала наматывать на голову и лицо шарф. Раз муж сказал, что нужно делать ноги, – значит, делаем. Ведь не даром кочевники говорят, что бег весьма способствует продлению жизни: сумел удрать от неприятностей – сумел и выжить. Преисполненная мудростью странников песков, я вместе с муженьком (кронпринц предпочел исчезнуть, растворившись в воздухе) покинула комнату и уже через несколько минут уселась в седло ящера, даже не подозревая, что это начало забега через всю империю.
Я оказалась в переднем седле, а Хантер уселся сзади. Зверюга мотнула лобастой башкой. Недовольно брякнули удила.
Сиятельный бросил короткое: «Но!» – и ящер, загребая массивными лапами, тронулся в путь. Сначала неспешно, пока мы ехали по улицам. Но как только оказались за околицей – припустил во всю прыть. Никогда бы не подумала, что воздух может быть таким холодным и твердым.
Нет, на ящерах ездить мне доводилось, но только сейчас я поняла, что до этого мне попадались лишь дохлые ползуны. Децли оказался таким же ненормальным, как его хозяин. За полдня в седле мы преодолели недельный путь караванщиков и пересекли границу Анчара.
Впереди показались предгорья, а на горизонте, в голубой дымке – плато Раздора.
Рассказывали, что оно, когда-то ровное, как ладонь, оказалось рассечено, если верить патеру, гневом двуединого. Видать, тяжелый характер у нашего божества: больно уж часто, можно сказать – по расписанию, оно гневалось, насылая всякие напасти. Как по мне, регулярнее двуединого сердилась только жена пропойцы Эмтира, который добирался до дома каждый день в одинаково проспиртованном состоянии, но новым способом: то на бровях, то в зюзю, в дрова, в хлам, нахрюкавшись, заложив за воротник, залив зенки или в уматину.
По другой версии, разлом появился на плато оттого, что земля просто тяжело вздохнула. Сама же я не верила до конца ни в одну из версий, потому как не видела этого самого плато ни разу в жизни, хотя слышала о нем столько, что хватит на три пары ушей.
Суховей немилосердно кидал пригоршни песка мне в лицо, ящер несся так, словно под хвост ему вылили ведро горящего черного земляного масла, Хантер держал меня стальной хваткой: захоти я убиться, выпрыгнув из седла, даже дернуться бы не получилось. Призрак хранил полумолчание. От полного безмолвия оно отличалось тем, что сопровождалось едким хмыканьем, когда шальной Децли разгонялся настолько, что я малодушно закрывала глаза, молясь. К слову, просила я двуединого в основном о том, чтобы в случае падения моя шея сломалась сразу и я не мучилась несколько дней без воды и еды одна, с перебитым хребтом: с этой ненормальной тварюги упасть, отделавшись раздробленной ключицей или оторванной рукой, казалось, было нереальным счастьем. Правда, иногда увещевания божеству разбавлялись проклятиями в адрес двух сиятельных. Одного – эфемерного, второго – вполне реального.
В общем, наша прогулка представляла собой идиллию, в которой муж невозмутим, жена – звереет.
Когда Хантер объявил привал, солнце уже перешло зенит и светило втрое яростнее утреннего.
Ящер остановился столь резко, что я едва ласточкой не сиганула через холку рептилистого транспорта. Спасибо крепкой хватке благородного супружника.
Тишину вокруг разбавляли лишь песнь ветра и шуршание сухой травы, обретавшейся меж песчаника лишаистыми проплешинами. Впереди сиял серебром солончак, настолько похожий издали на озерца, что это напоминало издевательский кукиш матушки-природы незадачливым путникам.
