Надежда Чубарова
Побег из Зилямбии

Глава 7

Время от времени подталкивая ее сзади в спину, Крам вел Кэт через грязный, разъезженный колесами повозок, двор. Вокруг ходили люди в грязном тряпье, но Кэт не рассматривала их. Привыкшая к чистоте, удобствам и даже к роскоши, внутренне сопротивляясь всему, что с ней происходит, она смотрела себе под ноги и осторожно переступала через лужи, грязь и кучи навоза, над которыми кружили мухи.

Подойдя к одной из хижин, Крам чуть попридержал Кэт за плечи, давая понять, чтоб она остановилась, затем дернул на себя дверь, которая была настолько хлипкая, что, казалось, вот-вот развалится на части, и, засунув голову в коморку, крикнул:

– Дулла!

Ему никто не ответил. Бородач задумчиво посмотрел на Кэт, словно решая, что с ней делать.

– Стой здесь, – сказал Крам, и втолкнул ее в приоткрытую дверь.

Кэт, поджав плечи почти к самым ушам, испуганно озиралась по сторонам, оглядывая коморку, в которую ее привел бородач. Здесь все было так же убого, как и на улице: грязь, вонь, на дощатом полу вперемешку с мусором и комьями земли повсюду валялись пучки соломы. Вряд ли ею застилали пол специально, скорее всего ее, как и землю, случайно занесли на обуви, и не вымели. Среди мусора ползали то ли тараканы, что не удивительно, то ли какие-то другие насекомые.

«Наверное, это еще один сарай» – подумала Кэт и брезгливо поежилась, боясь прикоснуться к чему-нибудь.

Но здесь хоть было подобие окна, сквозь которое внутрь коморки попадал свет. Обстановка, сразу видно, небогатая, самое то для сарая: небольшой грязный стол в центре, и полки вдоль стен, на которых были расставлены, даже, скорее, свалены в кучу битые глиняные черепки разных форм и размеров. Неполной стеной коморка делилась на две части. Что там, за этой перегородкой, Кэт было совершенно не интересно.

Кэт, хоть и была одна в коморке, но она боялась сдвинуться с места, и поэтому так и стояла там, где ее оставил Крам. Вонь в помещении стояла такая, что к горлу подкатывал комок, который никак не получалось сглотнуть. Не имея возможности прикрыть нос, потому что руки ее по-прежнему были связаны, Кэт лишь морщилась и непрерывно сглатывала, сглатывала, боясь, что ее сейчас стошнит.

Вдруг дверь снова открылась и вместе с входящими людьми до Кэт донеслись обрывки разговора:

– Тебе не угодишь! Это лучший товар на сегодня. Или придется еще ждать, – говорил Крам.

– Крепкая хоть? – в ответ спрашивала его женщина.

– Крепкая.

– Это хорошо. А то предыдущая и пары месяцев не выдержала.

– А я всегда тебе говорю: если хочешь нормальную – раскошеливайся.

Кэт с ужасом уставилась на вошедших: неужели, это они про нее говорили? И что может означать «пары месяцев не выдержала»? Умерла что ли? Или той «предыдущей» удалось сбежать? Или они ее сами отпустили? Пара месяцев! Она не может здесь так долго находиться!

Женщина, пришедшая с Крамом, держала в руках какие-то тряпки, которые бросила тут же у порога, едва войдя в коморку. Ростом не выше Кэт, тощая, но видно, что крепкая. На ней было подобие платья с драной, длинной юбкой, сквозь дырки которой можно было увидеть ее худые голые ноги. Обувка – старые разношенные, уже давно неопределяемого цвета кроссовки без шнурков с безвольно высунутыми языками. На голове женщины тоже был чепчик с отверстиями для ушей.

«Бред какой-то! – подумала Кэт. – Зачем всю деревню наряжать в эти дурацкие чепчики?»

– Ну, как? – Крам, явно довольный собой, кивнул на Кэт.

Дулла смерила ее оценивающим взглядом, подошла ближе. Кэт вскинула подбородок и с гордостью, на сколько позволяли ей связанные за спиной руки, посмотрела на вошедших. Дулла, ничуть не стесняясь, принялась грубо осматривать ее: помяла ей руки, проверяя, насколько она сильна, потрясла за плечи, несколько раз ущипнула за живот в разных местах, определяя, сколько у нее подкожного жира, грубо схватила за голову, рассматривая ее волосы, потом полезла грязными пальцами ей в рот.

– Эй! Убери от меня руки! – не выдержав, воскликнула Кэт, молча терпевшая до сих пор.

– Сколько ты за нее хочешь? – наконец, спросила Дулла.

– Сто пусид, – не раздумывая, ответил Крам. – Видишь, какая она крепкая и здоровая?

Дулла еще раз потыркала Кэт в бок, от чего она ойкнула и согнулась.

– Пятьдесят! – как отрезала Дулла.

– Ты издеваешься? Я Жуже больше отдал. Сто и ни пусидой меньше!

Дула нервно пожевала губу.

– Шестьдесят! – назначила она новую цену.

– Если тебе не нравится товар, я найду другого покупателя, – сердился Крам.

– Посмотри, я легонько ее потрогала, а она уже помирает, – Дулла намеренно посильнее ткнула Кэт пальцем между ребер и та, не сдержавшись, снова со стоном завалилась на бок. – Этак ты до следующего покупателя ее не додержишь. А ее еще кормить нужно, это опять же расходы. Цена товара будет только расти, а вид портиться. Потом и за бесплатно ее никто не возьмет.

– Восемьдесят, – сказал, подумав, Крам.

– Семьдесят пять. И я забираю ее вместе с одеждой, – Дулла вытащила откуда-то с пояса из лохмотьев кошель и принялась отсчитывать монеты, даже не дождавшись согласия Крама.

– Ох, и хитрая же ты тварь! – прищурился Крам. – Чтоб я тебе еще хоть раз привел лучший товар!

– А худший я не возьму, ты же знаешь, – усмехнулась Дулла. – И нечего прибедняться, ты все равно в наваре остался. Я же знаю, за сколько Жужа их продает.

– Так то – пачкой! А мне потом по одному пристраивать нужно. К тому же, я знаю, что ты на ее одежде выручишь не меньше половины ее стоимости, жадная, хитрая тварь, – обиженно пробубнил Крам.

– А это уже не твое дело, – усмехнулась Дулла.

– Уступаю тебе только потому, что мне не охота возиться.

– Я рада, что мы договорились, – Дулла похлопала его по плечу, ненавязчиво подталкивая к выходу, и выпроводила за дверь.

Затем она повернулась к Кэт, уперла руки в бока и посмотрела на нее так, что Кэт невольно поежилась.

Дулла подошла ближе и снова принялась осматривать свою покупку. Одобряюще кивая, пожамкала куртку, прочую одежду, будто та была на вешалке, а не на живом человеке. Совсем не обращая внимания на недовольство Кэт, Дулла рассматривала ее волосы, теребя в руках и нюхая их, затем снова полезла пальцами к ней в рот.

– Эй! Убери от меня свои вонючие руки! – Кэт громко возмутилась и дернулась в сторону.

Женщина, сдвинув брови, пристально посмотрела на нее, затем несколько раз резко стукнула кулаком ее по голове. Связанная Кэт не могла даже защититься. Видимо этой женщине не раз приходилось иметь дело с пленниками, потому что она ловко повалила Кэт на грязный пол, придавила коленом, и, грубо ухватив руками за щеки, попыталась засунуть большие пальцы ей в рот. Кэт хотела закричать, но боялась, что стоит только ей открыть рот, как эта тетка тут же засунет туда свои грязные руки, поэтому она только мычала, изо всех сил сжимая губы. Перекошенное от старания лицо женщины было прямо перед ней. Потемневшая кожа неровная и грязная, сальная прядь темно-русых волос выбилась из-под чепчика, а из полуоткрытого в напряженной гримасе рта торчали редкие остатки коричневых зубов. И смрадный запах то ли изо рта, то ли от грязной одежды или от давно немытого тела. Женщина крепко держала голову Кэт, не давая вырваться, и больно царапала ее своими неровными, будто оборванными ногтями. Наконец, ей удалось протиснуть пальцы, она сильно растянула рот Кэт, словно хотела порвать его, и старательно осмотрела все зубы. От боли и обиды из глаз Кэт брызнули слезы. Закончив осмотр, женщина отпустила пленницу и встала. Кэт еще какое-то время лежала на полу среди мусора, грязи и пучков соломы, ревела в голос, не веря, что все это происходит наяву. Тараканы суетились вокруг, пытаясь забраться на нее в поиске съестного, но они – последнее, о чем сейчас думала Кэт.

– Вставай! – Дулла пнула свою пленницу.

Завалившись на бок, Кэт села. Вся спина ее ярко-желтой куртки была в грязи. Сидя на полу, она с ненавистью снизу вверх зыркнула на Дуллу. Представив, сколько грязи и микробов попало сейчас ей в рот с пальцев и из-под ногтей этой женщины, Кэт с отвращением плюнула прямо на пол. В слюне была кровь. Дулла все-таки расцарапала ей щеки и десны.

– Меня зовут Дулла, – сообщила женщина, вытирая пальцы о край своей драной юбки. – Ты называй меня хозяйкой. Как зовут тебя, мне плевать. У рабов нет имен. Я – первая помощница Гарданы. Знаешь, что это означает? – Дулла свысока взглянула на пленницу.

– Тебе первой разрешается рыться в мусорном баке? – пробубнив себе под нос, съязвила Кэт.

– Это значит, что следующей ведьмой буду я, – не расслышав ее ответа, Дулла вскинула голову и устремила взгляд куда-то под потолок, видимо, уже представляя себя ведьмой.

– Что вам нужно? Свяжитесь с моими родителями, – тихо сказала Кэт, где-то в глубине души понимая, что ее просьба бессмысленна: эти люди не собираются требовать за нее выкуп.

– Ты теперь будешь жить здесь, – словно не слыша ее, сказала Дулла.

– Где? – ужаснулась Кэт, оглядев сарай.

– Здесь, – повторила Дулла и указала пальцем в пол рядом с собой.

Она подошла к сидящей Кэт сзади, наклонилась к ней, и, развязывая веревку на ее руках, шепнула в самое ухо, пахнув такой вонью, что Кэт невольно зажмурилась и задержала дыхание:

– Ты теперь моя собственность.

– Бред какой-то… – едва слышно уже не в первый раз за сегодняшний день прошептала Кэт. Она поднялась с пола, размяла онемевшие руки, потерла запястья, сдавленные веревками.

– Переодевайся! – скомандовала Дулла.

– Я ни за что не надену такую шапку! – упрямо сказала Кэт, решив, что если ее заставляют жить среди этих людей, то заставят и одеваться так же.

– А тебе ее еще никто и не даст, – усмехнулась Дулла, – вот твоя одежда. Переодевайся! – она пнула тряпки, лежащие у порога.

Кэт посмотрела на кучу тряпья, к которому и прикасаться-то было неприятно, а потом вопросительно уставилась на Дуллу.

– Чего смотришь? – спросила та. – Помочь?

Она вдруг сняла откуда-то с пояса плетку, которую Кэт до этого не заметила, и коротко размахнувшись, резко стеганула ее плетью. В то же мгновение жгучая боль разнеслась по ее ноге. Кэт никогда раньше не били. За всю свою жизнь она не получала столько толчков и ударов, как за сегодня. Она ойкнула и растерянно, с некоторым удивлением и возмущением уставилась на обидчицу. Та, видя, что Кэт не торопится, хлестнула ее еще раз, а потом схватила за волосы и, притянув ее лицо к своему так близко, что Кэт начала задыхаться от ее зловонного дыхания, прошипела:

– Плетка оставляет прекрасные рубцы на коже. В следующий раз ты получишь по своему хорошенькому личику. Одного удара будет достаточно, чтоб изуродовать тебя на всю жизнь, – потом, подумав немного, добавила: – Правда, жизнь у тебя и так будет не особенно длинна.

Кэт начала медленно раздеваться и аккуратно складывать свои вещи стопочкой на стол. Она уже не плакала, она была, словно под гипнозом от страха. Потом Кэт осторожно двумя пальцами подняла за краешек тряпье, поморщившись от отвращения, и жалобно взглянула на Дуллу, надеясь, что та сейчас улыбнется и скажет, что это была ее дурацкая шутка, что это у нее такой тупой юмор. Но та не улыбалась. Сведя брови к переносице, она строго следила за Кэт.

– Давай быстрее! – подгоняла ее Дулла, похлопывая рукояткой плетки себя по ладони.

Кэт, скривившись от брезгливости, и даже прикрыв глаза, чтоб не видеть этих ужасных лохмотьев, натянула их на себя. Она стояла, опустив голову и вытянув руки вдоль тела. Все это было так унизительно. Никогда раньше она не чувствовала себя так мерзко.

– Обувку скидывай, – приказала Дулла.

– Но… – Кэт растерянно осмотрелась. Взамен ее обуви ничего не было.

– Давай живо! – прикрикнула Дулла, замахнувшись плеткой.

Кэт нога об ногу стянула кроссовки и осталась босиком.

– Теперь ты – моя служанка, – начала объяснять Дулла, перебирая и рассматривая ее вещи. – Прислуживаешь только мне и никому больше. Ну, разве что Гардана даст тебе какое-нибудь поручение. Впрочем, вряд ли. Если не хочешь неприятностей, то будь всегда при мне. А то знаю я желающих прихапать чужую собственность. Ты – моя, запомни! Задумаешь перебежать к другому хозяину, придушу собственными руками! При Гардане молчи и не смотри на нее, а то превратит тебя в жабу.

– Бред… – одними губами произнесла Кэт и в бессилии покачала головой.

Все происходящее, и правда, казалось бредом. Дурным сном. Чьей-то больной фантазией. Какое-то странное место, которое невозможно даже придумать, какие-то ведьмы, превращающие в жаб.

– Ты принадлежишь мне, я заплатила за тебя немаленькие деньги, – продолжала Дулла. – Запомни: никто не любит непокорных слуг. Прежде чем решишь сбежать – трижды подумай! Прежние беглецы год болтались на воротах, пока их кости белыми не стали. Никому еще не удавалось убежать. Лучше спокойно помереть, когда богам будет угодно и придет твое время, чем птицы и муравьи будут трепать твою еще живую тушу. Будешь хорошо себя вести – дольше проживешь. Да, не вздумай никому хвастаться своими зубами! Запомни, что они мои. Если кто спросит, отвечай, что Дулла их уже заняла. Жить будешь здесь, со мной. У хозяйских рабов есть такая привилегия. Спать будешь там, – она указала пальцем в угол. Там не было ничего: ни кровати, ни стула, ни, даже, какой-то тряпки, похожей на собачью подстилку, просто пол. – Теперь пойдем, покажу, где ты будешь работать, – и подтолкнула ее к двери.

Кэт, как будто во сне, слышала все, что говорила Дулла, но ничего не понимала. Какие зубы? Что за абсурд?.. Привилегия? Жить в этом сарае – привилегия? Как же тогда остальные рабы живут, не хозяйские?

– Что это за тряпье? – брезгливо прикасаясь, Кэт попыталась приладить на место полуоторванный рукав, но едва она отняла руку, как он тут же снова свалился с плеча – Это одежда прежней служанки?

– Прежней или той, которая была до нее – не важно. Не знаю. Я взяла первое попавшееся. После тебя это тоже кто-то будет носить.

– А моя одежда?.. – с надеждой заикнулась Кэт, покосившись на свои вещи.

– Твоего здесь ничего нет, – усмехнулась Дулла.

– Этого не может быть… – тихо простонала Кэт. – Мне все это просто снится… я сейчас проснусь, и окажусь в своем доме, в своей чистой постели.

Как такое возможно, чтобы она – такая чистенькая и ухоженная, которая дома даже к пылесосу не подходила, потому что для этого у них имелась домработница, теперь будет убирать грязь за этими отвратительными, чумазыми людьми, которые ходят во рванье и живут в убогих каморках. Кэт изо всех сил зажмурилась, потом открыла глаза, но картинка вокруг нее не изменилась.

Дулла еще раз подтолкнула ее к выходу, и Кэт безвольно, будто смирившись со своей участью, поплелась на улицу.

Солнце уже спряталось за гору, и огромная тень выползла из своего укромного местечка, пытаясь накрыть страшным, темным телом все поселение. Сумеречно, но еще достаточно все видно. Кэт остановилась перед глубокой колеей, наполненной жидкой грязью. Сделать первый шаг и ступить босыми ногами в грязь – это то еще испытание! Она посмотрела по сторонам, будто пытаясь отыскать кого-то. Повсюду по-прежнему суетились люди. Они словно не замечали присутствия постороннего человека в их местности, и занимались своими обычными делами. Почти у всех были одинаковые нелепые чепчики, и только несколько с непокрытой головой. Никиты нигде не было. Что с ним стало? Учитывая, что из всех людей, среди которых она сейчас оказалась, он был наиболее приятным для общения, то Кэт даже волновалась за его судьбу. Она остановила свой взгляд на сарае, в котором они с ним сидели: там ли он до сих пор или его тоже куда-то увели?

– Шевелись, давай! – прикрикнула Дулла, и отвесила Кэт звонкий подзатыльник, от которого та чуть не рухнула носом в жижу.

Кэт удержалась на ногах, провела ладонью по взъерошенным волосам на затылке, и, злобно поглядывая исподлобья на свою обидчицу, послушно пошла следом за Дуллой. Вязкая грязь плотно облепляла и засасывала ступни, словно пытаясь сожрать. Кэт подняла ногу, и грязь издала чавкающий звук, нехотя отпуская ее. Ну, точно, как живое существо!

Сейчас, когда она осталась совсем одна, она была будто сломлена, растеряна, она не знала, что ей делать, поэтому избрала для себя наилучший вариант – послушание. В этом случае ее хотя бы не били.

Глава 8

Очень трудно сопротивляться, когда у тебя руки связаны за спиной. Пока Никита неуклюже поднимался на ноги, Крам уже увел Кэт, и закрыл дверь. Никита принялся суетливо рыскать вдоль стены, пытаясь найти хоть какую-то щель, чтоб можно было посмотреть, куда повели пленницу, но все было напрасно. Сарай хоть и был покореженный и перекошенный, но стены его плотно обмазаны глиной или чем-то подобным, не пропуская даже маленького лучика света. Единственное место, откуда сочилась тонкая полоска света – это щель над дверью, но до туда было не дотянуться, учитывая, что веревку на руках им так и не удалось развязать. После нескольких неудачных попыток Никита остановился, в отчаянии упершись лбом в стену. Он чувствовал бессилие совсем как тогда, когда умирал его отец, а он ничем не мог ему помочь. Оставалось только ждать.

Через какое-то время снаружи опять забрякал замок, и в каморку зашел Крам.

– Куда вы ее увели? – накинулся на него Никита.

– Не твое дело, – ответил бородач и, схватив его за шиворот, потащил к выходу.

– Пусти! Я сам пойду, – дернулся Никита.

Крам, глядя с кривой усмешкой ему в глаза, убрал руку. Никита шевельнул плечами, поправляя задравшуюся одежду, затем взглянул исподлобья на здоровяка, а тот кивнул, указав ему путь. Никита пошел, изредка направляемый Крамом толчками в спину. Стараясь увидеть Кэт, Никита вытягивал шею, вглядывался прохожих, пытаясь разглядеть среди грязных лохмотьев ярко-желтое пятно куртки. Но вокруг были только люди в лохмотьях.

Прервав его размышления, Крам сильно толкнул Никиту в спину, давая понять, что нужно повернуть направо. Там поселение заканчивалось. Узкая тропинка, извиваясь среди больших камней, уходила вдаль и вела к ущелью, расположенному несколько выше. Никита вопросительно взглянул на Крама, а тот лишь сильнее толкнул его в спину.

«Может быть, Катю тоже туда увели…» – подумал Никита, и направился по тропинке.

Крам провел его вглубь скалы. Здесь было темно почти так же, как в том сарае, где они сидели вместе с Кэт, и отовсюду слышался стук. Никита, не различая ничего в темноте, споткнулся и упал.

– Чтоб тебя! – выругался Крам, наступив на него. – Чего разлегся? Вставай, давай!

Крам нетерпеливо пнул его. Никита торопливо, на сколько это можно было сделать со связанными за спиной руками, встал.

– Куда дальше-то? – спросил он, потому что в этой темноте ничего не было видно.

– Мут! Иди сюда! Я тебе нового работника привел! – крикнул Крам в темноту, решив, что, и в самом деле, идти дальше может быть опасно.

Где-то вдалеке послышался шум: шарканье шагов, бряканье осыпающихся камней – кто-то приближался к ним. Никита вгляделся в темноту, туда, откуда слышались звуки. Вдалеке показался тусклый, качающийся огонек. Он болтался и дергался, словно бантик, привязанный за ниточку, с которым играет котенок. Огонек приблизился на столько, что уже можно было разглядеть, что это лампа, которую нес невысокий, сгорбленный мужичок. Он протянул свободную руку, и, схватив Никиту за рубашку возле ворота, сильно дернул ее вниз. Ошарашенный его внезапной силой, Никита невольно нагнулся, оказавшись на одном уровне с горбуном. Тот поднес лампу к лицу Никиты, внимательно рассматривая его. Никита тоже разглядел горбуна, и отпрянул: его лицо было совсем зеленым, выделялись только ярко-белые, будто светящиеся белки глаз.

– За что избил? – хрипло спросил горбун, покосившись на Крама, все еще держа Никиту возле своего лица.

– Это не я. Такого привезли, – ответил здоровяк. – Он дерзкий, поэтому к тебе и привел.

Горбун вздохнул, и снова уставился на Никиту.

– Мут, ну чего ты его так разглядываешь?

– А если он у меня уже назавтра «загнется»? Приводишь каких-то калек!

– Не волнуйся, он крепкий. К тому же за него неплохо скинули, так что если «загнется», то не особо убыточно, – усмехнулся Крам.

– Ну, как знаешь, – сказал Мут, отпустив рубашку Никиты. – Я беру его, только потому, что ты мой брат. Ты знаешь это.

– Я привожу их к тебе только потому, что ты мой брат, – усмехнулся Крам. – Поэтому же и денег с тебя не беру.

Никита удивился, услышав, что они братья. Как такие разные люди могут быть братьями? Крам такой крупный, высокий, сильный, а Мут – щуплый, маленький горбун, да еще и зеленый. Как природа могла так неравномерно раздать братьям качества? Только громовой голос Мута выдавал в нем силу.

– Зато берешь зердалитом, – проворчал Мут, на что Крам только рассмеялся:

– Не ворчи, мой дорогой брат, каждый из нас делает то, что он любит и умеет.

– Ну-ка, повернись, – скомандовал Мут Никите.

Никита развернулся к нему спиной, и горбун разрезал веревку на его руках. Потирая запястья, Никита смотрел на маленькое светлое пятно вдалеке. Это был выход. Оттуда он зашел в эту скалу. Как же этот свет близко, и одновременно так далеко… Вдруг Никита резко дернулся и побежал. Но стоило ему сделать лишь пару шагов, как что-то больно ударило его в спину как раз между лопаток. Никита не удержался и упал, ободрав об камни и ладони, и колени. А позади послышался смех:

– Всегда одно и то же! Как же я каждый раз жду этого момента! – хохотал Крам.

– Ну, вот, скажи мне, почему каждый, кого ты ко мне приводишь, на этом самом месте пытается сбежать? – ворчливо посетовал Мут.

– Они глупые, дорогой брат. От Мута еще никому не удавалось сбежать. Мут – самый меткий метатель камней, – пытаясь отдышаться от смеха, сказал Крам. Он подошел к пленнику и строже добавил: – А надумаешь еще раз, он попадет тебе в голову. Не случайно.

– Ну, пойдем, – сказал горбун, дернув Никиту на рукав, и пошел первый, покачивая лампой.

Никита поднялся, и на секунду замешкался, но Крам тут же подтолкнул его в спину, направив и придав скорости. Затем сам он развернулся и пошел в сторону маленького светлого пятна вдалеке. Он уже довольно-таки далеко отошел, как вдруг, вспомнив что-то, оглянулся и крикнул:

– И зубы у него сразу проверь! Выдери все плохие! А то намучаешься потом.

Никита с ужасом округлил глаза от услышанного: вырывать зубы совершенно не входило в его планы, тем более в подобных условиях. Хотя, что говорить, ведь и попадать во всю эту историю он не планировал.

– А чего их проверять-то? – ворчливо пробубнил Мут, не останавливаясь и даже не оборачиваясь.

– Слышишь меня? – настаивал Крам.

– Слышу, слышу, – отозвался Мут, и тише добавил: – Здесь рабы «загибаются» раньше, чем у них успевают испортиться зубы.

Не известно, что страшнее было услышать – то, что посоветовал Крам или то, что ответил Мут. Никита оглянулся. Крам не спеша шел, загораживая своей грузной фигурой маленькое светлое пятно выхода, которое с каждым шагом Никиты становилось все меньше и меньше. А с ним все меньше становилась надежда, что он когда-нибудь сможет выбраться отсюда.