Н. П. Павлов-Сильванский
Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства

4. Боярские должности

В гражданскую и придворную службу привлекалось с течением времени все более и более бояр и слуг. Отдельные ведомства управления обособляются в удельный период, и мало-помалу вырабатывается сложная система администрации, унаследованная и развитая далее Московским государством.

Одной из виднейших должностей была должность дворского, или дворецкого. Дворский заведовал двором, дворцовым ведомством князя. Состоя при князе и управляя всем его хозяйством, которое в древнейшее время все сосредоточивалось в «дворе» князя и не отделялось от государственного хозяйства, дворские были весьма влиятельными людьми. Главному дворецкому, заведовавшему дворцом князя в стольном городе, подчинены были дворские, заведовавшие дворцами князей в провинциальных городах. В его ведении находились обширные дворцовые земли князей и владевшие участками этих земель «слуги под дворским», а также дворные люди, или дворяне.

Подобно дворецкому, весьма видное положение имел в удельное время окольничий. Эта должность была исключительно придворной. Окольничие сопутствовали князьям во время их частых поездок по делам управления и войны, а также для охоты, увеселения или молитвы. В позднейшее время они ездили впереди поезда государя, устраивали станы для их остановки, назначали дворы для помещения их свиты, заботились о проложении дорог и постройке мостов. Эта обязанность лежала на окольничих, вероятно, и раньше, и отсюда, от «околичности дорог» могло произойти и их наименование, как предполагает автор старинного «Известия о дворянах российских» Миллер. На видное значение окольничего указывает известие о том, что при заключении договора между сыновьями Иоанна Даниловича Калиты, князьями Семеном, Иоанном и Андреем, присутствовал в числе свидетелей и Онанья окольничий (1341)^[32].

Некоторые статьи дворцового хозяйства были выделены в особые ведомства – пути. Ввиду указанного преобладающего значения дворцового хозяйства и начальники этих путей должны были занимать видное положение. К сокольничему пути принадлежали сокольники и другие служители княжеской птичьей охоты; в конюшем пути вместе с лошадьми и конюхами ведались и государевы луга, рассеянные по всем уездам.

Важнейшей статьей дворцового хозяйства была эксплуатация зоологических богатств страны. Воск и мед, рыба, меха составляли главное богатство древней России. Князьям принадлежало множество селений бобровников, бортников (пчеловодов), рыболовов. На пустынных тогда речках нынешней Московской и соседних с нею губерний в большом еще количестве водились бобры; на местах, богатых бобрами, где-нибудь по Клязьме или по Воже, целыми десятками садились деревни бобровников, распределявших между собою бобровые гоны. В обширных лесах в изобилии водилась дикая пчела; поселки бортников делили между собою борти (дуплистые деревья с медом) на «бортные ухожья». По всему течению Волги и ее больших притоков существовал целый ряд «рыбных слобод», населенных рыболовами. Значительная часть этих бобровых гонов, бортных ухожьев, рыбных езов (затворов) принадлежала князьям и была разделена в управление между дворцовыми путями ловчим, чашничим, стольничим.

Стольник и чашник являются при дворах удельных князей в XIII столетии. Позднее, в царский период, эти сановники не имели административного значения; стольник и чашник сделались исключительно придворными людьми; но в удельное время они, принадлежа к дворцовому штату, управляли особыми дворцовыми ведомствами, у того и у другого был свой путь. Чашничий путь был ведомством дворцового пчеловодства и государевых питей; в нем ведались села и деревни дворцовых бортников-пчеловодов вместе с бортными дворцовыми лесами; к стольничему пути принадлежали дворцовые рыбные ловли и огороды. Рассеянные по городам и волостям княжества слободы, села и деревни, приписанные к этим путям, были или совершенно обособлены от общего областного управления наместников и волостелей, или находились в очень слабой административной зависимости от него. Боярин, заведовавший хозяйственной эксплуатацией тех или других дворцовых угодий, ведал во всех отношениях лиц, населявших земли, отданные в его управление. Хозяйство, администрация и суд соединялись в руках одного лица. Древнее управление, в полную противоположность позднейшему, сосредоточивало в одном ведомстве все дела, касавшиеся известной части населения^[33].

К ряду управителей этих путей, сокольника, конюшего, ловчего, стольника, должен был принадлежать по значению и казначей, ведавший княжескую казну: как деньги, так и все ценное имущество, золотые сосуды, цепи, кресты, драгоценные камни, меха и всякую «рухлядь»^[34]. Казначеи не только хранили княжескую казну, но и заведовали некоторыми государевыми доходами, главным образом, таможенными. Но они отнюдь не сосредоточивали в своих руках управление всеми доходами князей; особая казна была у дворецкого и у стольника, и у других чинов, заведовавших теми или другими доходными статьями дворцового хозяйства. Боярину-казначею были подчинены мелкие чиновники-казначеи и тиуны; они заведовали княжеским имуществом, хранившимся в провинциальных городах. Для предупреждения злоупотреблений эти должности поручались обыкновенно людям несвободным, находившимся в полной зависимости от князя^[35]. Эти казначеи-холопы, как и тиуны, и другие мелкие чиновники, тоже несвободные, обыкновенно отпускались на волю по завещаниям князей^[36].

Выше всех этих дворцовых должностей стояла в удельное время должность тысяцкого. Указанные чины этого времени сохранились, хотя и с изменившимся значением, до царского периода, должность же тысяцкого была уничтожена в конце XIV столетия. Тысяцкий так же, как в предшествовавшее, киевское, время был предводителем земских полков, городского и сельского ополчения. Вследствие своих связей с областным населением, тысяцкий был могущественным и влиятельным лицом. Должность эта нередко переходила по наследству от отца к сыну и, сохранясь в одном роду, весьма усиливала значение этого рода. В Великом княжестве Тверском должность тысяцкого занимали последовательно боярин Михаил Шетен, его сын Константин и внук Иван Шетнев. Московский тысяцкий, боярин Алексей Петрович Хвост, поднял крамолу против великого князя Симеона Гордого, был за это изгнан и лишен своих волостей; великий князь Симеон обязал договором своих братьев не принимать в службу ни мятежного боярина, ни его детей; но в княжение Иоанна Иоанновича Алексей Хвост снова сделан был тысяцким. Эта должность была ему возвращена, вероятно, вследствие сильного сочувствия к нему народа; когда этот тысяцкий был убит тайными злоумышленниками в 1357 году, то московское население подняло мятеж против бояр, которых обвиняли в убийстве своего товарища, и большие московские бояре должны были поспешно уехать в Рязанское княжество с женами и детьми. При великом князе Дмитрии Иоанновиче Донском тысяцким был влиятельный боярин Василий Васильевич Вельяминов. Когда он умер в 1374 году, на его место никто не был назначен^[37], и сан этот, таким образом, был уничтожен^[38].

Вознаграждением бояр за их гражданскую службу было пожалование кормлений, или путей, как они назывались в удельный период. Княжеские промышленные угодья назывались путями в смысле доходных, выгодных статей. Слово «путь» означало вообще прок, выгоду, доход. Должности обыкновенно жаловались «с путем». Должностным лицам предоставлялось обращать в свою пользу часть собираемых ими торговых, судебных пошлин и других княжеских доходов. Отсюда все бояре, управители-кормленщики назывались обыкновенно путными боярами. Система кормлений была весьма развита в удельную эпоху до времен Иоанна Грозного. Впоследствии этот способ вознаграждения служащих был заменен другими, и главным образом, пожалованием земли в условное поместное владение. Но в удельное время князья не могли раздавать свои земли в поместья в большом количестве вследствие естественного недоверия к своим вольным, самостоятельным слугам^[39].

Часть вторая
Образование класса служилых людей в XV–XVI веках

Глава I
Закрепощение вольных слуг

1. Борьба с правом отъезда и отмена его

Владения князя Даниила Александровича, родоначальника дома московских великих князей, ограничивались до 1302 года одними берегами реки Москвы, принадлежа к числу второстепенных уделов Владимирского княжения. Незначительное Московское удельное княжество, благодаря географическому своему положению в узле торных путей с севера на юг и с востока на запад, быстро усилилось в течение XIV века и сделалось стойким центром, сплотившим в одно целое разрозненные области Русской земли. Московские великие князья создали Русское государство на развалинах удельного порядка. Независимые бояре времени уделов так же, как подручные удельные князья, превращены были в покорных слуг государства; вольных бояр и слуг сменили закрепощенные служилые люди.

С усилением своей власти московские государи начинают в XV столетии энергичную борьбу с противогосударственным правом отъезда бояр и слуг и затем достигают полного его упразднения. Путь к действительному ограничению этого права указан был Великим Новгородом еще в эпоху полного господства удельного порядка, в XIV столетии. Новгородское правительство запретило боярам, отъезжавшим из Новгорода на службу к великим князьям, удерживать за собою вотчины в пределах новгородских владений. «Села, земли и воды бояр, в случае их отъезда, ведает Великий Новгород, а тем боярам и слугам ненадобне», – как постановлено было в договоре 1368 года. Великие князья, не обладая той властью, какую имел Новгород на своей территории, не могли решиться на эту меру по отношению к боярам и слугам-вотчинникам. Правило «кто выйдет из удела, тот земли лишен» касалось только дворных слуг, владевших дворцовой землей на поместном праве. Не лишая бояр права отъезда, князья должны были довольствоваться тем, что сохранили в своем государственном обладании вотчины отъехавших слуг.

Но это право бояр, естественно, вызывало крайнее раздражение в князьях. Случалось, что князья вымещали свое неудовольствие на имуществе отъехавших, грабили их села и дома вопреки договорам, обеспечивавшим неприкосновенность имущества лиц, пользовавшихся правом отъезда. Когда многие бояре и дети боярские, служившие князю Дмитрию Юрьевичу Шемяке, в 1447 году били челом служити великому князю Василию Васильевичу Темному, то Шемяка, нарушая договор (докончание) и крестное целование, «тех бояр и детей боярских пограбил, села их и дома поотымал, и животы и статки все и животину у них поймал». Также опалялись и другие князья на отъезжавших бояр, особенно, когда в XV веке они сделались более самовластными государями. Любопытный случай из жизненной практики отношений князя к отъезжавшим боярам рассказан в житии преподобного Мартиниана Белозерского. «Боярин некий от великого князя Василия Темного отьеха к тверскому великому князю. Он же зело зжалив о боярине том и не веде, что сотворити или како возвратити его назад, понеже тот был от ближних его советник, посылает моление ко преподобному Мартиниану в Сергиев монастырь, дабы его возвратил, и обещевает, много паче прежнего, честна и богата сотворити его. Святой же, послуша его и надеяся на духовное сыновство, возврати боярина – и во всем за него поручился. Опасаясь мести князя, боярин не иначе согласился возвратиться, как за поручительством святителя. И тем не менее, когда он вернулся к великому князю, Василий Темный, «не удержа ярости гнева на боярина того, повеле и оковати» и сложил с него опалу только после решительного заступничества за боярина св. Мартиниана^[40].

Духовная литература оказывает важную помощь князьям в их борьбе с правом отъезда. Начиная с XIV столетия церковные книжники проводят новый взгляд на отъезд как на измену. «Поучение ко всем христианам», получившее широкое распространение в списках XVI и XV веков, сравнивает с Иудой слугу, отъехавшего от князя: «и се паки и еще вы глаголю чада моя, аще кто от своего князя ко иному отъедет, а достойну честь приемля от него, то подобен Иуде, иже, любим Господом, умысли предати его ко князем жидовским». Позднейшие летописцы называют бояр, переходивших на службу к другому князю, крамольниками, «коромольниками льстивыми». Об отъезде старшего боярина Нижегородского княжества Василия Румянца летописец отозвался так: «и отьиде Румянец, Июдин образ взем, помрачися злобою, и друг диаволу нарекся».

Московское правительство в XV столетии было уже настолько сильно, что могло бы открыто объявить себя сторонником этого нового взгляда и отменить право отъезда. Но оно не только не делает этого, но даже настаивает на его сохранении, обязывая к тому союзных князей; в договорах московских великих князей с другими великими и удельными князьями повторяется древнее правило: «а боярам и слугам вольным воля».

Право отъезда было более невыгодно для слабых князей, чем для московского великого князя. Богатый московский великокняжеский двор во множестве привлекал бояр и слуг из других уделов. Благодаря боярскому праву отъезда московские князья приобретали более новых чужих слуг, чем теряли своих. Они сумели, замечает проф. Дьяконов, «воспользовавшись выгодами вольной службы, устранить невыгодные ее стороны». Опираясь на договоры, они удерживали на своей службе перешедших к ним бояр других княжеств и в то же время, противопоставляя силу праву, обеспеченному договором, не дозволяли своим слугам переходить к другим князьям, карали их за это, как изменников. Сила в то время чаще, чем когда-либо, торжествовала над правом.

В 1476 году много тверских бояр и детей боярских перешли из Твери в Москву служить великому князю Иоанну Васильевичу; он принял их с честью, но был недоволен тем, что в Твери оставалось еще много бояр и слуг, верных тверскому князю. Против них предпринимается ряд систематических притеснений: «где межи сошлись с межами (там), где ни изобидят московския дети боярския, – то пропало, а где тверича изобидят, то князь великий ответам веры не имет и суда не дает». И вот, «не терпяше обиды от великаго князя», тверские бояре переходят на службу в Москву.

За своими боярами и слугами Иоанн III на деле не признает права отъезда. Князь Оболенский-Лыко, обиженный его несправедливым судом, уехал к брату великого князя, удельному князю Борису Васильевичу Волоцкому. Иоанн III послал за Оболенским своего боярина и велел его «поимати середь двора у князя Бориса на Волоце». Удельный князь не допустил такого самоуправства у себя на дворе и «отнял сильно» отъехавшего боярина у великокняжеского посла. Иоанн потребовал от своего брата выдать Оболенского головою; получив отказ, он поручил боровскому наместнику поймать беглеца тайно, и как только Оболенский приехал в свое село на Боровце, то был схвачен и в оковах отвезен в Москву. Между тем у Иоанна был незадолго перед тем, в 1473 году, заключен с князем Борисом Волоцким договор, которым взаимно обеспечивалась свобода боярского перехода. Князь Борис напрасно жаловался своему брату Андрею на великого князя: «какову силу чинит над нами, что невольно кому отьехати к нам: кто отъедет от него к нам, и тех безсудно емлет».

При Иоанне III бояре и слуги Московского великого княжества фактически уже не пользовались правом отъезда. По отношению к боярам бывшего Ярославского княжества Иоанн открыто узаконил отмену этого права в своем завещании 1504 года: «боярам и детям боярским ярославским, – сказано в этом завещании, – со своими вотчинами и с куплями от сына моего Василия не отьехати никому никуда; а кто отъедет – земли их сыну моему».

Новое правило о неотьезде служилых людей было утверждено в малолетство Иоанна Грозного митрополитом и боярами. В 1534 году, по смерти Василия III, митрополит Даниил привел к крестному целованию удельных князей, братьев умершего великого князя, Андрея и Юрия Ивановичей, на том, что «людей им от великого князя Ивана не отзывати». Затем, в 1537 году, князь Андрей Старицкий обязался не принимать к себе служилых людей великого князя, князей, бояр, дьяков, детей боярских и извещать правительство о таких охотниках до переездов, «на лихо великого князя». Когда в том же году некоторые новгородские помещики замыслили перейти к князю Андрею, то московское правительство распорядилось «бити их кнутьем на Москве да казнити смертною казнию, вешати на новгородской дороге до Новгорода». Наконец, в 1553 году Иоанн Грозный обязал единственного удельного князя, который еще оставался, Владимира Андреевича, не принимать на службу московских бояр.

Отмена права отъезда произвела глубокую перемену в положении высшего класса населения. Из вольных слуг они превратились в невольных служилых людей^[41].

2. Удельные княжества. Укрепленные грамоты

Такая же глубокая перемена произошла в течение XV, XVI столетий в положении служебных князей; сначала закреплены были за государством территории их уделов; затем закрепощены были и сами владетельные князья. Подчиняя себе мелких удельных князей, московские государи до XVI столетия довольствовались их политической зависимостью, ограничивали их суверенитет, но сохраняли им самостоятельность во внутреннем управлении вотчинными княжествами.

Все более значительные княжества, которые одно за другим переходили в руки московских великих князей, в XIV и особенно в XV столетиях раздробились на множество мелких уделов, подчиненных великому князю, владевшему стольным городом области. Когда московские государи присоединяли к своим владениям, тем или другим путем, завоеванием или покупкой, такие великие княженья, они непосредственно овладевали городами и некоторыми селами, но дозволяли мелким владетельным князьям по-прежнему владеть своими землями на положении служебных князей московского князя. Василий Темный приобрел покупкой половину Ростовской области; отдавая своей жене эту половину «Ростова, со всеми, что к нему потягло и с селы своими», он сделал следующую оговорку относительно условной зависимости служебных ростовских князей: «а князи ростовские, что ведали при мне, при великом князе, ино по тому держать и при моей княгине, а княгиня моя у них в то не вступается».

Служебные князья самостоятельно владели своими вотчинами, делили их между своими детьми и передавали им свои владетельные права. Белозерская область начала дробиться на мелкие уделы уже после присоединения ее к Москве, в конце XIV столетия. В качестве владетельных князей белозерские князья принимали фамильные имена не от личных прозвищ родоначальников, но от названий своих родовых владений. До XVI столетия отрасли белозерской княжеской линии, князья Кемские, Ухтомские, Шелешпанские, Сугорские, сидели целыми гнездами в своих родовых вотчинах вокруг Белоозера и по реке Шексне^[42].

Ярославское великое княжество было присоединено к Москве в 1463 году; город Ярославль перешел в непосредственное обладание московского государя. Но московское правительство действовало очень осторожно в деле «собирания» Руси. Политическое объединение не сопровождалось немедленно административным, замечает проф. Ключевский. Тогдашний глава ярославской княжеской линии князь Александр Феодорович, перестав быть великим князем Ярославля, остался здесь наместником московского государя, «старейшиной града»; многочисленные ярославские князья сохранили за собой свои мелкие уделы. Сыновья и внуки Великого князя Ярославского, князья Пенковы, управляют своими обширными вотчинами даже в первой половине XVI века, с приемами владетельных князей; монастыри им бьют челом, они дают им жалованные грамоты, у них – свои тиуны и дьяки. Незначительный князь юхотский, из тех же ярославских князей, в 1510 году жалует Спасскому монастырю несколько деревень и пустошей и при этом, как державный господин своих владений, в любопытной, недавно открытой, жалованной грамоте дает монастырю податные льготы и право суда во всех делах, даже «в душегубстве, в разбое и татьбе с поличным»^[43].

Весьма много служебных князей, сохранявших владетельные права на уделы, было на юго-западе тогдашней России, в пограничных с Литвою Смоленской и Черниговской областях. В конце XV века князья этих областей, Воротынские, Одоевские, Тарусские, один за другим переходили на службу со своими отчинами к московскому князю, передавая в его обладание важные пограничные города – Одоев, Тарусу и другие. Московское правительство, естественно, довольствовалось политической властью над уделами этих князей и оставляло юго-западным князьям державные права на их наследственные княжества. В конце XV века служилые князья Одоевский, Воротынский, Бельский ходили в поход со своими особыми удельными полками так же, как ранее подручный князь Дмитрия Донского, его брат Владимир Андреевич. Князья Оболенские, как и другие, пользуются в своем уделе полными правами суда: «пристав великаго князя к ним в Оболенск не въезжает ни по что». Князь И. Ф. Мстиславский владел в половине XVI века двумя украинскими городами: Веневом и Епифанью. В самом Веневе и Епифанском остроге жили многочисленные служилые люди этого князя, стрельцы, конные и пешие казаки и другие.

Когда литовские князья переходили на службу в Москву, не имея возможности передать в ее обладание свои уделы, московские государи сами жаловали им земли в удел. Князю Фед. Мих. Мстиславскому был пожалован в первой четверти XVI века выморочный Юхотский удел Ярославской области. Когда в 1493 году московские воеводы взяли у Литвы Вязьму и князей Вяземских привели в Москву, великий князь их пожаловал их же «вотчиною Вязьмою и повелел им себе служити», так же поступил он с приехавшим тогда служить ему князем М. Мезецким; но братья последнего, насильно привезенные в Москву, были посланы в заточение^[44].

Оставляя служилым князьям почти в прежнем объеме власть над уделами, московское правительство стремилось к тому, чтобы эти князья не порывали своей служебной связи с московским государем и не выводили своих земель из-под его верховного обладания. Первоначально Великие князья Московские не лишают служебных князей свободы личной службы; эти князья являются такими же вольными слугами, как и бояре. Но, в противоположность боярам, служебные князья рано лишаются права сохранять в своем владении вотчины при переходе на службу к другому государю. Великий князь Василий Васильевич Темный обязал своего дядю, князя Юрия, в 1458 году не принимать к себе в службу с вотчинами московских служебных князей, «а которые имут ему служити и им в вотчину свою не вступатися». Тот же великий князь наложил на князя тверского Бориса Александровича такое обязательство: «…а кто моих князей отъедет к тебе служебных, и в тех ти вотчины не вступатися, кого ми Бог поручил, ни твоим детям, ни твоей братье молодшей».

Великий князь Иоанн Васильевич III идет далее своего отца, Василия Васильевича, по пути закрепощения служилых князей. Эти князья теперь не только не имеют права передать кому-либо своих уделов, но и сами не могут перейти к другому государю на службу, становятся лично несвободными. Для достижения этой цели Иоанн Васильевич берет со служебных князей клятвенные записи о верной службе и неотъезде. Такие записи брались с конца XV века, преимущественно от южнорусских князей, выходцев из Литвы, Мстиславских, Воротынских, Бельских, которых московское правительство подозревало в желании отъехать в Литву. В древнейшей из дошедших до нас записей этого рода, или укрепленных грамот, 1474 года князь Даниил Дмитриевич Холмский дал следующие обязательства: «Мне, князю Даниилу, своему осподарю, великому князю Ивану Васильевичу и его детям служити до своего живота, а не отъехати ми от своего осподаря, ни от его детей, к иному ни к кому. А добра ми ему и его детям хотети всегда во всем, а лиха не мыслити, ни хотети никакого. А где от кого услышу о добре или о лихе государя своего, великого князя, и мне ты сказати, государю своему и его детям вправду, по сей моей укрепленной грамоте, без хитрости… А крепости деля, князь Данило Дмитриевич Холмский осподарю своему, великому князю Ивану Васильевичу целовал еси честный и животворящий крест и дал есми на себя сию свою грамоту за подписью и за печатью осподина своего Геронтия, митрополита всея Руси». Но личными обещаниями строптивого слуги, замечает проф. Сергеевич, Иоанн Васильевич не довольствовался, он требовал, чтобы за него поручились другие и обеспечили свою поруку обязательством уплатить известную сумму денег в случае его отъезда. За князя Холмского поручились восемь служилых людей всего на сумму 8 тыс. рублей^[45].

Дело, начатое Иоанном Васильевичем, продолжается сыном его Василием III и внуком Иоанном IV. При малейшем подозрении в желании отъехать служебный князь берется под стражу, а затем дает запись и представляет за себя поручителей. Эти последние, в свою очередь, должны были представить за себя поручителей «подручников». В неотьезде того или другого князя оказывались, таким образом, заинтересованными сотни служилых людей. В 1568 г. за князя Ивана Дмитриевича Бельского поручились 29 бояр; шесть из них представили за себя 105 подручников. Иоанн Грозный такими мерами, писал князь Курбский, «затворил царство Русское, сиречь свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне»^[46].