Н. Лихарев
Воронограй. Русский Савонарола
– Оставь их, брат… какая тебе в них корысть? Пущай едут себе с Богом!.. – попробовал он заступиться за обеих княгинь.
– Зла им делать не буду, крест целовал, а найти надо… придержать, пока все не кончится! – упрямо возразил Дмитрий. – И куда им уйти? В тайник разве?..
Можайский, не возражая больше, вздохнул и сел на ближнюю лавку, покрытую узорным ковром.
Рябой и высокий холоп – тот самый, который пустил скамейкой в голову верному Захару, – при последних словах князя Дмитрия выступил из толпы слуг.
– Государь великий! – проговорил холоп, кланяясь земно. – Прикажи, пожалуй, обыскать тайник! Бегал я в подклеть – видать, что туда ушли…
Действительно, Василий, проводивший княгинь, а потом и сам спустившийся в тайник, второпях не притворил за собой дверь, ведущую в подклеть; а в самой подклети пустой сундук, сдвинутый со своего места, позволял сразу увидеть вход в тайник.
Князь Дмитрий, хотя и бывал много раз во дворце брата, но не знал, где устроен тайник. От Юрьевичей, конечно, это тщательно скрывалось, и такая предосторожность была вполне понятна по отношению к брату – заклятому врагу.
Шемяка немедленно велел рябому холопу указать ход в подклеть. Через минуту он был уже внизу и при свете фонарей осматривал потайной выход.
Князь Иван не пошел за братом и остался ожидать его наверху. У него было совсем нехорошо на душе.
«Ночью… как разбойники, напали на семью брата и государя, – думал он. – Грех великий… А как же быть, коли без этого нельзя? Не отдавать же и впрямь татарам Москву?!» – сейчас же возразил он сам себе.
Он сознавал необходимость своего поступка, но обстановка, при которой все совершалось, действовала на князя Ивана удручающе.
Между тем внизу, в подклети, по приказанию князя Дмитрия слуги подняли тяжелую подполицу. Из желтой ямы опять пахнуло сыростью и холодом…
– Куда выходит тайник? – спросил Шемяка у рябого холопа.
– На самую реку, на берег выходит, государь великий! – подобострастно кланяясь, ответил холоп.
– Еще есть ход, государь великий! – выступил из толпы слуг другой холоп, хотевший тоже выслужиться перед новым великим князем.
Дмитрий вопросительно взглянул на говорившего.
– Один ход точно ведет на берег, государь великий, – продолжал холоп, – и другой есть, боковой, тот в башню выходит…
Шемяка сейчас же велел Волку с несколькими боярскими детьми обыскать подземелье.
– Не худо бы и на реку людей послать, государь великий! – посоветовал Волк. – Мы отсюда, а другие там бы перехватили… Так-то оно вернее будет.
Шемяка одобрил этот совет и отдал соответствующее распоряжение.
Посмотрим теперь, что случилось с обеими княгинями и их спутницами.
Как и сказал княгиням Василий, в тайнике их уже ожидали с фонарями двое холопов, посланных туда с самого начала дворецким Лукой.
Испуганные и трепещущие женщины торопливо шли несколько минут по сырому коридору. Над их головами то и дело с шорохом и писком проносились потревоженные неожиданными гостями летучие мыши; своими когтистыми крыльями отвратительные создания задевали беглянок по лицу, цеплялись за их одежды и только еще более усиливали испуг бедных женщин…
Пройдя сажен пятьдесят, холопы вдруг остановились.
– В башню али на берег прикажешь, государыня-княгиня? – спросил один из них у жены великого князя.
Княгиня Марья беспомощно взглянула на свекровь.
– В башню веди… там верней будет! – быстро решила старуха.
В этом месте тайник разветвлялся. Холопы поправили фонари и свернули в боковой проход. Через несколько минут коридор кончился. При слабом свете фонарей из темноты выступили первые ступени каменной лестницы, уходившей вверх.
– Идите откройте сперва подполицу… а потом назад спуститесь. Мы здесь обождем! – приказала слугам княгиня Софья.
Холопы поднялись на первые ступени, и через минуту свет их фонарей уже слабо маячил в высоте над головами беглянок.
– Отворяют… сейчас за нами вернутся! – проговорила одна из боярынь, прислушиваясь.
Сверху действительно донесся глухой стук. Он несколько раз прекращался и затем возобновлялся опять. Так продолжалось несколько минут.
«Заперта подполица снаружи, а в башне никого нет на стороже!» – мелькнула зловещая мысль в голове княгини Софьи.
Как бы в подтверждение ее догадки стук наверху прекратился. Красные точки фонарей замелькали ближе, послышались шаги возвращавшихся обратно слуг.
– Государыня-княгиня! – заговорили они в один голос. – Беда! Заперта подполица, а в башне никого нет…
– Может, разбить можно? – отрывисто спросила Софья.
– Да чем же, государыня? – растерянно ответил один из холопов. – Голыми руками не разобьешь… а мы и топора с собой не захватили!..
– Ведите назад, на берег, – сразу решила Софья, – авось там выберемся…
Холопы быстро пошли вперед.
До выхода на берег нужно было пройти еще сажен шестьдесят.
– Слышь-ка, Семен, – обратился один из слуг к своему товарищу, – а ну как и там закрыто?
Тот только вздохнул и покачал головой.
В эту минуту перед ними словно из земли вырос Василий. Слуги в полутьме даже сразу его не признали и в испуге остановились.
– Да это ты, Василий? – произнес наконец один из холопов, поднося фонарь к самому лицу боярского сына.
– Я, ребята… Что только наверху деется! – в ужасе проговорил Василий. – Чуть было не наскочил на злодеев, да убечь успел…
И боярский сын, волнуясь, стал рассказывать, что произошло после того, как он поднялся наверх.
Шествие тронулось дальше.
Пол коридора стал заметно понижаться. Еще труднее стало идти по скользким кирпичным плитам.
– Ну, Господи, благослови! – проговорил один из холопов, когда свет фонаря упал на низкую дубовую дверь.
Дверь была так узка, что двоим пройти ее одновременно казалось невозможным.
Дверь была заперта массивным железным засовом. Василий с товарищами втроем, и то с большими усилиями, отодвинули заржавевшее железо. Дверь отворялась внутрь. Но как ее ни дергали слуги – она не поддавалась, словно приросла к притолоке и стенам коридора.
– Примерзла со всех сторон! – с отчаянием проговорил Василий. – А ну, еще попробуем, ребята! – И он, напрягая все свои силы, потянул за дверную скобку.
Дверь наконец дрогнула и поддалась.
Но за дверью беглецов опять подстерегала беда. Оказалось, что выход вплотную занесен снегом.
Когда дверь была открыта, Василия и его товарищей осыпала целая туча снежной пыли. За дверью была целая снежная стена.
Василий и его товарищи стали пробивать выход.
Слежавшаяся у двери снежная поверхность была тверда, и ее приходилось сначала прямо разбивать. Дальше дело, однако, пошло легче.
Женщины тревожно, с выражением ужаса и отчаяния на лицах, следили за работой слуг. Княгиня Марья, поникнув головой на плечо к одной из своих боярынь, тихо всхлипывала. Старуха Софья стояла молча, сурово сдвинув свои густые, еще темные брови.
После нескольких минут тяжелой работы Василий, весь в снегу, издал радостное восклицание.
– Насквозь достал, братцы! – крикнул он. – Скоро и проползти можно будет!..
Среди женщин послышались вздохи облегчения. Княгиня Софья медленно перекрестилась.
Еще несколько ударов, несколько усилий – и они спасены.
Вдруг с противоположной стороны тайника послышался какой-то шум.
– Никак погоня за нами, Царица Небесная! – в ужасе воскликнула одна из боярынь. – Идут, идут злодеи!..
Саженях в двадцати действительно замелькали фонари и послышались голоса.
Княгиня Софья, схватив на руки маленьких внучат, первая бросилась к вырытому слугами в снегу отверстию. Но проход еще был настолько мал, что даже ползком невозможно было сквозь него пробраться.
Да было и поздно.
Волк и его товарищи уже заметили беглецов.
– Держи, ребята, уйти хотят! – крикнул он, бросаясь на Василия.
Завязалась борьба. Она была непродолжительна. Здоровый Волк и его четверо товарищей в минуту оттеснили от дверей Василия и двух других слуг и скрутили им руки.
Княгиня Марья и одна из ее боярынь от страха лишились чувств; другие женщины, громко крича, бросились было назад по коридору, но Волк грубо преградил им дорогу.
Спасения не было.
Волк дерзко прикрикнул на плачущих женщин и повел их назад. Княгиня Марья так ослабела, что ее пришлось нести на руках.
Князь Дмитрий, отправив слуг в тайник, не поднялся наверх, а остался ожидать их возвращения в подклети. Он присел на сдвинутый со своего места сундук и оглянулся кругом. Вынутые из фонарей свечи скупо освещали подклеть, заставленную по стенами доверху сундуками, укладками и скрынями. Были тут и простые, дубовые; были окованные сплошь железом, с тяжелыми замками.
Шемяка попробовал было сдвинуть с места один из таких сундуков, но сундук был так тяжел, что князю не удалось его даже и качнуть.
– Насобирал добра брат Василий! – с нехорошей усмешкой проговорил князь, садясь на прежнее место. – Коли и еще раз заплатил бы окуп татарам, жирен бы еще остался!..
Дмитрий был в подклети один.
При виде богатств Василия, его спокойного и привольного житья Дмитрию вспомнились все собственные мытарства и неудачи. И опять в его озлобленной душе вспыхнула ненависть к брату и жажда мщения.
– Князь Иван говорит: «Не пойду я на кровь!» – громко проговорил он, как бы с кем рассуждая. – И я на кровь не пойду!.. А только свету тебе не видать более, брат Василий!..
Из открытой подполицы послышался шум голосов.
Князь Дмитрий заглянул вниз. Там во мраке мерцали и колебались красные точки фонарей.
Через минуту из подполицы показалась толпа вместе с Волком.
– Нашли? – с беспокойством обратился к нему Шемяка.
– Ведем, государь великий! – нагло улыбнулся боярский сын. – Постарались для твоей княжеской милости!.. Позамешкались бабы немножко: княгиню-то Марью волоком волокут, обмерла, вишь, со страха.
Из подполицы между тем показалась высокая фигура княгини Софьи. Старуха держала на руках своего любимого внука. Она уже успела сообразить все и решила, как ей надо будет поступать.
– Привел Господь Бог опять встретиться, княгиня-тетушка! – не вставая с места, бросил ей Дмитрий. – Авось теперь-то поменьше спеси в тебе будет!..
Старуха не ответила ни слова и только посмотрела на племянника. Но в этот мимолетный свой взгляд она вложила столько пренебрежения и презрения, что князя всего передернуло.
Вслед за Софьей почти сейчас же выбрались из тайника боярыни и княгиня Марья; супруга великого князя все еще находилась в обморочном состоянии. Ее почти на руках вынесли из подземелья.
– Отвести их всех наверх в горницы – пусть там остаются пока! – распорядился Дмитрий. – Да караулить хорошенько, а то опять сбегут!..
– С бабами на рать вышел, племянничек? – сквозь зубы насмешливо кинула ему Софья.
Черные глаза Дмитрия вспыхнули. Он сделал было шаг в сторону к тетке, но сдержался и только пренебрежительно махнул рукой.
– Ведите их! – произнес он, отворачиваясь.
Измученные, полуживые от всего пережитого ужаса, вернулись женщины в свои горницы. Княгиню Марью и детей сейчас же уложили. Старуха Софья спать не легла. Она села у окна в горнице невестки и глубоко задумалась.
А на другой половине дворца, в главных сенях, слышались чьи-то заглушенные рыдания. Дворецкий Лука сидел на лавке, плакал и стонал.
– Господи боже мой, – повторял в сотый раз старик, покачивая уныло своей седой головой, – говорил ведь я: быть худу, коли воронограй над крышей!..
Только одна эта мысль и осталась теперь в голове старика. Остальное все в ней смешалось и перепуталось.
Глава VI. Воронье налетало
Грустно и уныло на женской половине Васильева дворца. Молодые и старые боярыни, мамушки и сенные девушки плачут в один голос, окружив постель великой княгини Марьи. А великая княгиня, уткнувшись лицом в подушки, глухо и однообразно стонет. Слез у нее больше нет. Выплакала все уже, бедная. У окна по-прежнему сидит, опустив голову на руки, старуха Софья. Она одна не плачет. Она думает о том, как ей известить сына и государя Василия о нежданной лихой беде.
А из окна глядит на нее черная зимняя ночь. До рассвета еще далеко.
Старуха вздохнула и поднялась со своего места.
Боярыни и мамушки расступились и дали пройти Софье к постели великой княгини Марьи.
– Полно вам выть-то! – сурово бросила боярыням Софья. – И так в ней душа еле держится!..
Сказав это, мать великого князя тронула за плечо невестку.
– Не надрывай себя, Марьюшка, – произнесла она, смягчая насколько возможно свой голос, – авось еще Бог смилуется над нами!..
Но княгиню Марью было невозможно утешить. Она лежала, вздрагивая всем телом и испуская по-прежнему глухие и бессловесные стоны.
Софья покачала головой и пошла ко дверям терема.
«Как известить Василия?»
Великая княгиня заглянула в следующую горницу.
Там сидели несколько человек боярских детей. Им приказано было Дмитрием зорко караулить пленниц.
Софья оглядела их всех и опять вздохнула. Все были чужие, незнакомые ей люди.
Не станет же Дмитрий приставлять караул к ним из Васильевых слуг!
А сторожа, боярские дети, даже и не встали, когда вошла к ним мать Василия.
Старуха понурила свою гордую голову и с отчаянием и гневом в сердце вернулась в опочивальню невестки.
А в это время на другой половине дворца Дмитрий расположился и распоряжался, как у себя дома.
Захватил он мать и жену брата Василия. Захватил младших детей. Зато сам Василий на свободе; еще все его считают государем и великим князем. А что, если вдруг да не удастся его захватить? Что будет тогда? Придется бежать, и бежать с позором.
И вот Дмитрий на всякий случай приказал принести к себе все ларцы и укладки, где хранились драгоценности брата.
Побежали отыскивать дворецкого Луку. Но старик ничего не понимал. На все вопросы он только бессмысленно качал головой и недоумевающе разводил руками. Не то притворялся старик, не то в самом деле ума лишился…
Потормошили его да и бросили.
Побежали к новому государю и великому князю слуги и доложили, что не говорит старик ничего. Скрывает, мол, где все спрятано.
– Уж мы его и так и сяк донимали – молчит, только головой мотает! Коли прикажешь, государь великий, мы и без него все отыщем! – говорили холопы.
И вот все перерыли услужливые Васильевы холопы в государевых горницах; в комнату, где сидел государь Дмитрий Юрьевич, натащили целую кучу всяких ларцов, утвари золотой и серебряной, целую гору шуб и кафтанов на драгоценных мехах.
Не было ключей – разбили ларцы и укладки.
Жемчуг, яхонты, алмазы брызнули миллионами искр перед глазами Дмитрия.
Перстни дорогие, запоны и обнизи, пояса тяжелые – всего было вдосталь.
Все приказал новый государь и великий князь ссыпать в один сундук. Удобнее так увезти можно было.
Много казны накопили отец и деды Василия! Одних кубков золотых, судков таких же, да блюдец, да солониц насчитали более двухсот!..
Мелкую посуду – ножи, ложки, вилки двузубые, ендовы в две-три гривенки весом – ссыпали в сундуки, не считая.
Платья всякого тоже немало набралось. Шуб дорогих – собольих, на чернобурой лисице, на красивом горностае – до пятидесяти оказалось.
Кафтанов из обяри, из алтабаса и зарбева, с нашивками, с пуговицами золотыми, с кружевом таким же, с каменьями да жемчугом натащили холопы целую гору.
Было чем поживиться великому князю Дмитрий Юрьевичу.
Во дворец между тем прибыли боярин Старков, да Никитиных двое, да Друцкой князь Семен и другие, кто держал сторону двоюродного брата Василия.
Все они, как приехали, поцеловали крест новому государю.
– Будем за тебя грудью стоять, государь и великий князь московский Дмитрий Юрьевич! Дай тебе Бог благополучного и долгого княжения! – говорили бояре, подходя один за другим и целуя руку Дмитрия.
После того как к кресту все приложились, боярин Старков да Друцкой подошли вдвоем к государю.
– Государь великий! – произнес Старков. – А мы уж от себя, не во гнев твоей милости, распорядились обо всем. Мои да князевы людишки, пока ты здесь управлялся, кое-кого из ворогов твоих позабирали.
– Кого да кого? – быстро спросил Дмитрий.
– Ряполовских троих, Семенова, Кошку с сыном.
Хитрый старик действительно не потратил даром времени. Лишь только ему дали знать, что Дмитрий и Можайский успели пробраться благополучно в Кремль и заняли дворец, Старков сейчас же начал действовать и сам. Толпа его и князя Друцкого челядинцев, вооруженных с ног до головы, оцепила по очереди дворы бояр, известных как приверженцев Василия.
Сонных холопов боярских перевязали без труда, а кто сопротивляться вздумал – тех и приканчивали на месте.
Без шума и без тревоги обделали все дело люди Старкова и Друцкого.
Бояр забрали.
Обходя боярские дворы, заглянули часом людишки Старкова и к торговым людям. Выбирали только, кто был позажиточнее, чтобы не даром время потратить.
И здесь удалось без шума дело сделать.
А Москва спала и не подозревала, какие дела творятся в самом ее сердце в эту глухую зимнюю ночь.
Спали москвичи крепко и не знали, что наутро, когда проснутся, не будет у них больше их великого князя Василия Васильевича. Будет другой, пришлый и нелюбимый, хотя того же великокняжеского рода.
Обнял великий князь Дмитрий Юрьевич боярина Старкова и князя Друцкого за такую их верность и попечение, расцеловал и пообещал век не забыть их услуг.
– Из бояр да из духовенства нет более у тебя пока ворогов, государь великий! – заговорил снова Старков. – Только думаем мы с князем, надо твоей княжеской милости поторапливаться: упустишь время – не вернешь потом.
– Я было думал до утра обождать, объявить обо всем народу, а там и за Василием ехать, – отозвался задумчиво Дмитрий.
Старков и Друцкой горячо запротестовали:
– И не думай того, государь! На Москве мы сами останемся, поутру объявим все – противиться некому будет. А ты с князем Иваном не мешкая в обитель отправляйся и там все устраивай.
– А с матерью да женой Василия как быть? Боюсь оставлять их.
– И не надо оставлять! – подхватил князь Друцкой. – Вели их усадить в колымагу да и вези за собой. Оно вернее будет так-то, государь великий!..
Дмитрий подумал и согласился со своими благожелателями.
Опять, как и третьего дня, на дворе, позади Васильевых хором, закипела работа. Вывели всех оставшихся лошадей. Вытащили все, какие были, колымаги, каптаны, пошевни и простые розвальни.
Все их верхом наложили добром Васильевым. Часа два, почитай, носили из дворца сундуки, укладки, ворохи шуб и платья. Жильцы, боярские дети и челядинцы Васильевы работали не покладая рук: очень уж всем хотелось выслужиться перед новым государем.
Никому и в голову не приходило пробраться тайком из дворца, ударить в набат на первой колокольне и поднять на ноги сонную Москву.
Да если бы и пришло – не удалось бы, пожалуй.
Челядь Шемяки и Можайского да людишки Старкова и Друцкого окружили вплотную весь государев двор. Трудно бы было пробраться смельчаку.
Приготовили каптану и для великих княгинь с детьми.
Осмотрел все Дмитрий, велел готовиться людям к отъезду и сам пошел на женскую половину дворца.
Старуха Софья сидела у постели невестки, когда в горницу вошел племянник.
Княгиня Марья совсем занемогла, утомленная долгими рыданиями. В горнице было тихо.
– Вели одеть детей да и сами одевайтесь! Сейчас с собой повезу вас! – повелительно обратился Дмитрий к тетке.
– Боишься на Москве-то, видно, оставить? – насмешливо ответила ему Софья. – Погоди, будет и тебе праздник.
Дмитрий махнул рукой и вышел из опочивальни.
По уходе племянника старая княгиня разбудила боярынь, уснувших, как пришлось, по лавкам. Как всегда, не торопясь и спокойно, отдала старуха все нужные приказания.
– Мать и Царица Небесная, да куда же это повезут-то нас, государыня? – всплеснула руками та самая молодая боярыня, что вечор напугала всех, когда прибежала и рассказала о дурной примете.
– Ну, ты-то, пожалуй, и здесь останешься. Не бойся очень. Одевай великую княгиню скорей!.. – прикрикнула на боярыню Софья.
Умная старуха уже отчасти освоилась со своим новым положением пленницы Дмитрия. Она прекрасно осознавала, что сопротивление с ее стороны ни к чему не поведет, а только излишне раздражит племянника. Понимала, что и оставить их на свободе для Дмитрия было невозможным делом.
Заохали и захлопотали опять боярыни и девушки. Бедную княгиню Марью едва на ноги подняли. Пережитые волнения и слезы так ее обессилили, что она, казалось, перестала на время понимать, что вокруг нее происходит.
– Везет нас Дмитрий за собой куда-то!.. – пояснила ей свекровь, когда Марья приподнялась наконец на постели.
Марья только тупо посмотрела на старуху и ничего ей не ответила. Боярыни со слезами и причитаниями стали ее одевать, а она сидела неподвижная и беспомощная. Редкие слезы катились по ее щекам.
Наконец ее одели. Одели и закутали и обоих детей Василия.
Все соображавшая и не терявшаяся Софья послала к племяннику спросить, скольких боярынь им можно взять с собой.
Посланная через минуту вернулась.
– Велел он тебе, государыня-княгиня, сказать, чтоб не брала ты больше как четверых. «Скажи, – говорит, – тетке-княгине: некогда мне с вами возиться. Пусть усаживаться идут, сейчас поедем!» – охая, передавала боярыня слова Дмитрия. – И такой-то он страшный да злющий, словно ворон черный! – добавила она.
Сравнение с вороном вывело из оцепенения княгиню Марью. Она как будто сразу все вспомнила и опять разразилась на всю горницу громкими, неудержимыми рыданиями.
– Не послушался ты меня, князь ты мой ненаглядный! Налетело на нас воронье черное, заклевало нас, сирот твоих горьких!.. – причитала она между рыданиями.
– Ведите великую княгиню! – распорядилась Софья и, сняв один из образов со стены, сама твердо пошла впереди.
За нею две боярыни повели под руки плачущую Марью. Две другие мамушки несли на руках ребятишек.
Остававшиеся боярыни, мамушки и девушки, плача и причитая, пошли провожать до двора обеих княгинь.
На дворе уже все было готово к отъезду.
Опять отворились ворота золоченой решетки Васильева двора.
Только не добрых гостей они выпускали на этот раз. Не с добром эти гости приезжали, не на доброе и теперь ехали.
На царском дворе остались только холопы Старкова и Друцкого. Надо было еще до утра покараулить, чтобы не поднял кто переполоха на Москве.
Опустели царские горницы. Двери повсюду открыты настежь, со столов сдернуты дорогие скатерти, на стенах не видать икон в золоте и каменьях. В опочивальне Василия все вверх дном поставлено, все перерыто и разбросано. На полу валяется несколько кафтанов дорогих, шапки меховые. На столе, где третьего дня беседовал великий князь с митрополитом Ионой, рассыпан мелкий жемчуг.
Разрыта постель Василия – и ее не пощадили холопы, усердно разыскивая для Дмитрия спрятанные драгоценности.
Две восковые свечи догорают на столе. При их мерцающем свете картина разрушения и грабежа выглядит еще безотраднее.
Разбитые ларцы и скрыни, разорванные одежды… Вон валяется на полу старая икона с потемневшим ликом. Ризы на ней нет: кто-то кощунственной рукой надругался над святыней.
Словно ураган пронесся над великокняжескими хоромами, перебил, переломал, перепортил все и унесся дальше.
Словно хищники-татары побывали в этих горницах, только они так умели хозяйничать.
Не видать никого и из челяди. Всех почти забрал с собой Дмитрий. А тех, кто не хотел было ехать, связали да по конюшням рассадили.
Вернется, мол, завтра государь и великий князь Дмитрий Юрьевич к себе во дворец из обители – пусть полюбуется верными слугами.
Только немного было таких.
Вернее всех оказался боярский сын Захар, да и тот теперь не мог бы побежать да поднять тревогу. Лежал он на заднем дворе, прямо на снегу, давно уже безмолвный и недвижимый.
Как съехал со двора поезд Дмитрия да затихло все вдали, людишки Старкова да Друцкого в свою очередь пробрались в царские покои.
И на их долю пришлось немало из того, что было брошено или не замечено.
Ночь подходила к концу.
В восьмом часу утра, только что рассвело, на всех колокольнях кремлевских церквей и соборов ударили в набат.
Тревожно и жутко прозвучали в воздухе первые удары.
Раз… раз… раз…
Бояре Старков, Друцкой, Никитин и другие созывали народ на Красную площадь.
Проспали москвичи своего великого князя.
Раз… раз… раз…
Москва заволновалась.
Разное толковали жители, но никак еще не могли догадаться, в чем дело.
А кремлевские колокола гудят не переставая.
Раз… раз… раз…
Тревогой и смутой запахло в воздухе.
Через час, уже после того как ударили в набат, вся Красная площадь была занята волнующимся морем голов.
Все чего-то ждут, волнуются и гомонят.
Гул смешанных голосов висит над площадью.
Но вот толпа колыхнулась, раздалась и пропустила нескольких бояр в богатых одеждах, ехавших верхом. Бояре, в высоких шапках, ехали медленным и спокойным шагом. Конюхи вели под уздцы боярских лошадей, вычурно убранных и изукрашенных.
– Старков боярин!.. Никитиных двое!.. Друцкой князь! – слышалось кругом.
Бояре слезли с коней у Лобного места. Медленной и важной поступью поднялись они по каменным ступеням. Площадь затихла.
– Говори ты, князь! – шепнул Старков князю Друцкому, идя с ним рядом. – У меня, знаешь чай, голоса не хватит.
Лукавый старик и здесь постарался спрятаться за спину товарищей.
Князь Друцкой, высокий и плотный боярин, чуть-чуть приподнял свою меховую шапку и слегка поклонился на все стороны народу.
Спесивы были бояре московские!
Да и чернь свою они хорошо знали: всю жизнь она перед богатыми да знатными голову свою гнула – ей бы самой в диковину показался иной поклон боярина.
– Бояре и дети боярские, жильцы и иных званий люди московские! – раздался на всю площадь звучный голос князя Друцкого. – Ведомо всем вам, что государь и великий князь московский Василий Васильевич вернулся из плена татарского больной и удрученный. А как вернулся, со дня на день ему становилось все хуже и хуже. Ноне совсем невмоготу ему стало заниматься делами своими, государевыми и земскими. Да и как больному и немощному справиться со всей землей?! И надумал он вместе с нами, верными его боярами, передать свое княжение. А кому он передаст?.. Старший сын, Иван, сами знаете, не в летах, ребенок совсем.
– Ивану, Ивану княжить! Больше некому, как ему! – раздалось в ближайших к Лобному месту рядах народа.
Задние подхватили, и через минуту вся площадь выкрикивала имя старшего сына Василия.
Никакого другого имени не было слышно.
Друцкой снова приподнял свою шапку и дал понять, что хочет говорить дальше.
Волнение понемногу улеглось.
– Люди московские! Государь и великий князь Василий Васильевич с братьями своими и с нами, боярами, решили иное! – заговорил Друцкой. – Лепо ли было бы дать княжение ребенку? Земля наша велика, времена стоят трудные и опасные, того и гляди опять татары, а не то Литва поднимется. Не ребенку, а мужу зрелому, доблестному и храброму возможно только управиться в такое время! Кого же было выбрать, кому было передать княжение?
На этом месте Друцкой умышленно остановился и обвел глазами площадь.
Народ недоумевал. Ходили, правда, слухи, что великий князь московский вернулся из плена больной, но о том, что он совсем плох, не слышал никто.
– Люди московские! – раздался опять голос князя. – Изо всех братьев великокняжеских всех достойнее место государево занять князь Дмитрий Юрьевич Шемяка. Ему и уступил свое княжение государь и великий князь Василий Васильевич. А сам государь Василий до выздоровления отъехал в святую Троицкую обитель. Туда же ноне отправился и государь и великий князь Дмитрий Юрьевич. Люди московские! Сегодня во всех церквях и соборах целуйте крест новому своему государю и великому князю! А государь вас жалует: на его дворе для людей всякого звания ноне и завтра вино и угощение будет выставлено. Да еще государь великий вас жалует гривной на брата!..
Может быть, не так бы легко для бояр сошла их измена, если бы лукавый Друцкой не пустил в ход последнее средство. А средство это оказалось действеннее всяких рассуждений и слов.
Шумя и галдя, повалила московская голытьба на Шемякин двор. Люди разумные и с достатком покачивали головами. Не поверили они боярским льстивым и хитрым словам. Чуяли, что не так устроилось все это.
– Не добром уступил Василий место своему брату!..
Так рассуждали солидные и степенные люди. А голытьба – голодная и оборванная – рассуждала иначе, да и сильнее была!..
Что ей было за дело, почему Василий уступил место брату, почему не сел на отцовский стол молодой князь Иван? Какое ей было до всего этого дело, если государь и великий князь Дмитрий Юрьевич не скупится и их, несчастненьких, жалует?
Закрутила голытьба вовсю на просторном дворе Юрьевичей, на Варварке. Только и делали холопы, что бочки из погребов выкатывали. Забыли за вином пьяницы и ярыги даже то, какие великие дни стоят.
За гривну да за несколько ковшей браги и водки пропили москвичи своего великого князя!..