Мэй
Руки, полные пепла
3
– Разжигай костры, мой господин. Позволь дыму стелиться вдоль величественных вод Стикса. Вдоль моих позвонков.
Аид улыбается. Хищно, опасно, как будто готов перегрызть глотку любому, кто встанет у него на пути. Проводит рукой по обнаженной спине Персефоны, и она выгибается под его ладонью.
Ее постель усыпана весенними цветами вперемешку с маленькими человеческими косточками. Аид полагает, что это ужасно непрактично, но он склонен к символизму, а Персефоне просто нравится, когда красиво. Поэтому в первую ночь, когда она в новой жизни воссоединяется с мужем на их ложе, она просит усыпать постель цветами и костями. Которые, правда, все равно придется смахнуть на пол, чтобы не мешали.
Им обоим нравятся ритуалы. Что-то постоянное и неизменное. Напоминающее: что бы ни случилось, есть циклы и вещи, которые никто не в силах изменить. Аид всегда стремится к Персефоне, а Персефона хочет воссоединиться с мужем.
– Разжигай костры, мой господин, – шепчет она. – Пусть все знают, что я вернулась.
Он наклоняется так, что его дыхание щекочет ухо Персефоны. Улыбается, в словах перекатывается рычание хищника, опасного и неумолимого:
– А что будет делать моя госпожа?
Она переворачивается на спину, обнаженная, благоухающая сладковатыми цветами с могил.
– Надеюсь, ты скучал по мне.
Гибкий, страстный, он с рычанием приникает к ней.
Всю дорогу до дома Софи слушала восторженный щебет Хелен. Светлые волосы подруги растрепались, тесный корсет она сняла прямо в машине, ничуть не стесняясь того, что осталась в какой-то черной сетке, не скрывавшей темное белье. Софи совершенно всерьез опасалась, что они станут причиной аварии, потому что другие водители таращили глаза на миниатюрную блондинку за рулем.
Сама же Хелен взглядов не замечала и говорила только о прошедшем концерте. По ее словам, группа сыграла все ее любимые песни. И дважды выходила на бис! Хелен отбивала ритм по рулю, пока они стояли на светофоре.
Но больше всего, конечно же, Хелен пришла в восторг от того, как Софи случайно познакомилась с вокалистом «Стикса» и что он нашел их в зале и взял номер Софи.
– Ты ему понравилась! – уверенно заявила Хелен. – Точно тебе говорю. Я видела, как он смотрел.
– Не сомневаюсь, он так смотрит на каждую девицу, которую хочет уложить в постель.
– Он не такой.
– С чего ты взяла?
– Читаю его соцсети.
Софи только фыркнула и отвернулась, а Хелен переключилась на водителя впереди, заявляя, что тот медленнее улитки на заднем дворе ее бабушки.
Софи же думала, что там, перед клубом, Гадес действительно не показался ей ни заносчивым, ни пытающимся ее очаровать. Он был на удивление… обычным. На сцене Гадес казался внушительным, но в жизни был всего на полголовы выше Софи. Собранный, подтянутый, с короткими темными волосами и несколькими маленькими сережками в левом ухе. Разговор тек так плавно, как будто они знали друг друга, как будто беседовали каждый день.
Хотя Софи не сомневалась, она впервые видела этого человека.
Когда Хелен в очередной раз начала щебетать о Гадесе, Софи не выдержала:
– Если он так тебе понравился, может, стоило дать ему твой телефон.
– А вдруг он любит только рыженьких? – вздохнула Хелен.
– Тебе лучше знать, ты за его соцсетями следишь.
Хелен не успела продолжить разговор, они остановились у дома Софи, и та побыстрее распрощалась с подругой.
Низенький забор действительно стоило подновить, а нарисованные на почтовом ящике звезды не были видны ночью. Поежившись от осеннего холода, Софи обхватила себя руками и по дорожке заторопилась к освещенному крыльцу. Она слышала, как за спиной отъехала машина Хелен, и пригородный район снова погрузился в привычную тишину, нарушаемую пением какой-то ночной птицы. Софи в них совершенно не разбиралась.
Дом окутывал теплом и запахом выпечки – похоже, мать снова готовила, ожидая возвращения Софи. Она никогда не ложилась спать, пока та не приходила.
Сняв ботинки в прихожей и повесив куртку на крючок в виде латунной виноградной лозы, Софи провела рукой по чуть растрепавшимся рыжим косам, приводя себя в порядок, а потом прошла в гостиную.
– Мам? Я вернулась.
Она сидела в кресле, в углу комнаты, среди пушистых ковров и маленьких диванов, в мягком свете торшера в стиле ар-деко. Длинные волосы собраны в косу, перекинутую на грудь, пряди цвета спелой пшеницы легли на ткань скромного платья в мелкий цветочек. Заложив пальцем книгу, которую читала, мать строго посмотрела на Софи:
– Ты сегодня поздно.
– Полуночи нет!
– Могла позвонить.
– Мам, я уже не маленькая.
– Если тебе исполнилось восемнадцать, это еще не значит, что ты стала взрослой.
Не выдержав, Софи закатила глаза, что не укрылось от матери.
– Дорогая, я просто о тебе волнуюсь. Время неспокойное, а ты разгуливаешь в таком виде поздно ночью.
– Это нормальный вид. И еще не поздно.
– Я надеюсь, в следующий раз ты позвонишь.
– Прекрати.
– Нет. Это ты прекрати. – Голос матери растерял мягкость, тут же став твердым, почти грозным. В нем звучали бури и ливни. – Я не позволю тебе шататься непонятно где непонятно с кем.
Софи знала, что если не хочет опять ругаться, то лучше промолчать. Тем более мать тут же прекратила бушевать и миролюбиво спросила, как прошел концерт. Как будто она слушала хоть что-то из того, что нравилось Софи, и могла поддержать разговор. Поэтому Софи выдала короткий сухой рассказ, который мать молча выслушала.
Хотя, разумеется, Софи не стала говорить, как вокалист «Стикса» попросил ее номер телефона. Еще жив был в памяти скандал, который закатила мать, узнав о школьном ухажере Софи.
Но на следующий день Софи возвращалась мыслями к тому, что ее номер есть у человека по имени Гадес. И хотя она бы ни за что в этом не призналась, но куда чаще, чем обычно, проверяла телефон. Он хранил молчание всю первую половину субботы.
Гадес позвонил, когда Софи была в оранжерее. Срезала тонкие стебельки трав для матери. На самом деле то, что называли оранжереей, представляло собой всего лишь пристройку рядом с домом, не больше обычного сарая, но с огромными окнами и стеклянным потолком, чтобы на растения падало солнце. Внутри было не развернуться, Софи едва могла сделать два шага в сторону от двери.
Телефон в кармане завибрировал, когда в руке лежало пять упругих стебельков, которые требовались матери. Оставив инструменты, Софи достала телефон и, увидев незнакомый номер, не могла не подумать, что это Гадес. Поэтому не стала выходить из оранжереи – ей вовсе не хотелось, чтобы мать услышала разговор.
– Да.
– Здравствуй. Это Гадес. Надеюсь, ты меня помнишь.
Короткий смешок на той стороне – Софи не понимала его причины, но невольно улыбнулась в ответ:
– Я знаю твой голос.
– О?..
– Слышала много песен.
– О, – повторил Гадес. – Я рад. Может, у тебя будет свободный вечер? Я бы с удовольствием прогулялся и угостил тебя кофе.
Он замялся и негромко добавил:
– Если ты не против.
Софи заметила мать, подошедшую к окну в доме и глянувшую на нее. Словно забеспокоилась, почему дочери нет так долго. Софи махнула ей рукой, указывая на телефон, и отвернулась. Как будто если будет стоять лицом, мать может услышать слова.
Теперь надо ответить. Просто ответить и ничего не испортить.
– Я не против.
– Когда ты свободна?
Ей хотелось сказать, что сейчас. Выходной день, который она обещала провести с матерью, помогая ей, и в который предпочла бы оказаться в другом месте.
– М-м-м, – замялась Софи.
– А что ты делаешь сегодня?
– Сушу с матерью травы, – честно ответила Софи. И тут же выпалила: – Но если ты спасешь меня от этого занятия, я буду очень рада!
Он рассмеялся. Софи невольно зажмурилась от этого смеха… Ощущение, как будто проводишь ладонью по бархату. Как будто гладишь кошку, на миг втянувшую когти.
– Когда за тобой заехать?
Софи растерялась. Заехать? Ей почему-то представилось, что такой человек, как Гадес, наверняка ездит на мотоцикле, а Софи ни разу на нем даже не сидела. Зато видела, как в фильмах у девушек на мотоциклах развевались юбки… а сами они тесно прижимались к мужчинам.
– Через час.
– Где встретимся?
Сначала Софи не поняла, почему не у дома, но потом решила, что ей и самой совсем не хочется объясняться с матерью. Поэтому попросила подождать ее в начале улицы. Гадес согласился и тут же повесил трубку. А Софи еще несколько секунд стояла, убрав телефон и перебирая в руках стебли травы.
Она действительно согласилась. Сделала такую глупость. Но потом Софи подняла голову и улыбнулась. Она не жалела. И вернувшись в дом, легко соврала матери, что позвонила Хелен, которая рассталась с очередным ухажером и хочет встретиться за молочным коктейлем обсудить эту новость.
– Только возвращайся не поздно, – сказала мать, поджав губы.
Бо́льшую часть времени Софи провела перед шкафом, примеряя то одно, то другое. Наряжаться казалось странным, да и мать могла что-нибудь заподозрить. Но джинсы после вычурности наряда для клуба представлялись слишком… обычными. И Софи поймала себя на мысли, что просто не хочет их надевать.
Поэтому она выбрала короткую черную юбку и простую кофту с завязками. Потом вспомнила о мотоцикле и сменила юбку на черные штаны, которые заправила в высокие ботинки. Софи как раз успела накраситься и в третий раз сменить прическу (в итоге просто распустив длинные рыжие волосы), когда подошло назначенное время. Закинув за спину рюкзачок с заклепками, Софи постаралась спуститься вниз как ни в чем не бывало, попрощаться с матерью и не слишком торопиться, идя к началу улицы.
Она сохраняла спокойствие, но, когда издалека увидела фигуру Гадеса, приложила все усилия, чтобы не ускорить шаг и не улыбнуться ему.
Он снова был в черном, и этот цвет ему очень шел. Гадес стоял, небрежно облокотившись на машину – тоже черную. Он поздоровался сухо, но сам улыбнулся ей, открывая дверцу со стороны пассажирского сиденья. И Софи, не задумываясь, нырнула внутрь.
В салоне пахло чем-то смолистым, а еще сладковатыми цветами.
– Мне представлялось, что у тебя мотоцикл, – усмехнулась Софи, когда Гадес уселся рядом.
Он вскинул брови.
– Ты никогда… мне казалось, ты не любишь скорость. И открытые салоны.
– Просто не пробовала.
Взгляд Гадеса был таким пристальным, что, продлись он еще хоть миг, Софи почувствовала бы себя неуютно. Но Гадес отвернулся, заводя машину, и спросил:
– Как насчет прогулки? А потом я угощу тебя кофе.
– Предпочитаю чай.
– Ежевичный, – улыбнулся он.
Софи невольно вздрогнула: она действительно любила чай с листьями ежевики и поразилась, как Гадес мог угадать. Или он сам его любит?
Они гуляли несколько часов. Сначала по мощеным дорожкам парка среди пожелтевших деревьев, а потом по городу, где жухлая листва липла к мокрому асфальту. Софи рассказывала о себе, о работе матери и о маленькой оранжерее, в которой сама так любила бывать. Гадес оставался вежлив, но немногословен, и когда они заходили в уютное кафе, Софи внезапно поняла, что до сих пор ничего о нем не знает, кроме того, что он играет в группе и живет с собакой где-то в небольшой квартирке.
А еще Гадес оказался единственным, кто не спросил Софи о планах на будущее.
Она поступала в колледж в следующем году, очень гордилась этим и за последние годы привыкла, что любимый вопрос окружающих – кем ты собираешься стать.
Гадес не спрашивал. Как будто знал… или не хотел знать.
– Что за место? – с любопытством спросила Софи, оглядывая стены с постерами рок-музыкантов. На улице уже стемнело, а приглушенный свет создавал в помещении уютную атмосферу.
– Кафе моего знакомого.
– Какие у тебя интересные друзья.
– Ты подождешь? Я хочу найти его и перекинуться парой слов. Делай заказ.
Софи кивнула и даже не успела заметить тот момент, когда Гадес исчез – видимо, за дверью служебного помещения. Улыбающаяся официантка тут же приняла заказ. Оставшись в одиночестве, Софи достала телефон проверить, но никаких звонков или сообщений не обнаружилось, так что оставалось только облегченно вздохнуть. У матери клиент этим вечером, и Софи отлично помнила миссис Эриксон. Каждый раз она приходила с паранойей, что муж хочет ее отравить – но почему-то все еще не сделал этого за двадцать лет брака. Миссис Эриксон подолгу пила чай с матерью, а потом та не меньше времени делала ей расклады на Таро – на мужа и любовника, роман с которым тоже длился лет пять без всяких изменений.
И все же Софи поставила телефон на беззвучный режим: ей не хотелось, чтобы мать помешала. Ожидая Гадеса и чай, Софи с интересом рассматривала салфетки с бледной картинкой стилизованного музыканта, приветственно поднявшего руку. Откуда-то из-под потолка лилась приглушенная мелодия рок-баллады, а за стеклом большого окна, около которого сидела Софи, были хорошо видны теплые огни машин и ярких фонарей на улице.
Ей нравилась ее жизнь. Нравился уютный домик, в котором пахло травами и благовониями, комната с постерами и гирляндой под потолком, школа и выпускной класс, ее друзья и блокноты, в которых она рисовала нелепых зверушек.
Но почти всегда у Софи оставалось ощущение, что чего-то не хватает. Как будто она сама – неполная. Словно есть что-то большее, по чему она тоскует, но даже не может назвать. И эта часть ее успокаивалась, когда она в одиночестве брела по темной улице, даже рискуя нарваться на ворчание матери из-за позднего возвращения. Или в полумраке своей комнаты, под мерцание гирлянды, слушала мрачноватую музыку, устроившись на сбитой постели и рисуя у зверушек клыки и когти.
Мать не любила такие картинки. Ей не нравились готические романы Софи, и уж точно она была против музыки, которую предпочитала дочь. Но Софи просто научилась… лавировать. Показывать матери только то, что та хотела видеть.
И продолжать в глубине души тосковать о чем-то невыразимом, чему даже не могла подобрать определения. Ощущение на грани узнавания.
Глупости, как говорила мать. Все это просто глупости подросткового возраста.
Но сейчас, теребя салфетку с силуэтом музыканта, Софи вдруг поняла, что этим вечером ощущала себя уютно. Цельной и законченной. Может, именно поэтому она согласилась на встречу с Гадесом – абсолютно незнакомым ей человеком. Софи ведь никогда раньше так не поступала. А может, работало его мрачноватое обаяние, с помощью которого – Софи это с горечью признавала – музыкант наверняка соблазнял восторженных девиц. И все же Софи не жалела о вечере.
Гадес появился неожиданно, одним плавным движением усаживаясь напротив Софи, как будто тьма перетекла из угла за стол. Чуть нахмуренные брови – что-то его беспокоило – и глаза, казавшиеся в полумраке черными. Но Софи он только сказал:
– Извини, что заставил ждать.
Она неопределенно пожала плечами.
Сейчас Гадес больше чем когда-либо напоминал хищника. Собранного, стремительного и опасного. Не того, который нервно выпускает когти, а того, который застыл, подергивая кончиком хвоста, выжидая удобный момент, чтобы сделать всего одно движение и впиться жертве в горло.
Софи даже не представляла, кто может держать это кафе и что он такого сказал Гадесу. Но тот явно не собирался ей ничего рассказывать, а когда принесли чай и кофе, только приподнял одну бровь:
– Ты не взяла пирожное?
– Не хотела, – Софи опустила голову и не стала признаваться, что постеснялась.
– Тебе стоит поесть. Но если не хочешь, я не настаиваю.
– Я люблю сладкое.
Гадес кивнул, как будто и так это знал. Как будто потому и удивился. Но в следующий момент уже спросил, как Софи кафе, и вновь завязалась непринужденная беседа. Словно когтистая тьма, готовая к обороне и нападению, исчезла, убралась на дно его черных глаз.
Они появились, когда Софи допивала вторую чашку ежевичного чая, а кофе Гадеса почти закончился. Остановились около их столика, со стороны прохода, мужчина и женщина, оба высокие, темноволосые, в пальто. Шею незнакомки украшал большой уютный шарф, женщина казалась спокойнее своего спутника.
Возможно, мужчина выглядел угрожающим, потому что его первыми словами, обращенными к Гадесу, были:
– Бессмертный ублюдок.
– И я рад тебя видеть, – спокойно ответил Гадес. – Рад, что кое-что никогда не меняется. Например, твоя вежливость.
– Ты мог сообщить мне о том, что происходит.
– Ты не оставил номер телефона, когда сменил его в последний раз.
Незнакомец явно хотел сказать что-то еще, судя по его выражению лица, такое же резкое, но женщина мягко коснулась его руки, успокаивая. И огонь того сразу поутих до тлеющих углей.
– Нам надо поговорить.
Как ни странно, Гадес не стал возражать и кивнул. А потом поднялся, таким же плавным, неуловимым движением – как двигаются тени, когда замечаешь их краем глаза. Незнакомец уставился на Софи, и она даже в полумраке увидела, что его кожа смуглого, почти необыкновенного золотистого оттенка, а во всем лице есть что-то яростное и… нездешнее.
– А кто твоя очаровательная спутница? Похоже, ты сам забыл о вежливости и не представил нас.
– Софи. Сет.
Софи не удержалась и в удивлении вскинула брови. Она знала египетскую мифологию и отметила, что незнакомцу удивительно подходит имя бога хаоса, ярости и разрушений. Но они с Гадесом что, специально друг друга нашли по именам?
– Это его жена, Неф.
Не объясняя ничего больше, Гадес кивнул Сету, и оба вышли на улицу. Сквозь окно Софи могла видеть, как Сет достал из кармана пачку сигарет, закурил и начал что-то с жаром говорить, пока Гадес стоял, сунув руки в карманы, и задумчиво смотрел на дорогу и проезжающие мимо машины.
– У мальчиков свои заботы.
Неф уселась напротив Софи, на место Гадеса, и подмигнула, чем сразу же расположила к себе. Она не стала снимать свой огромный шарф, заглянула в чашку Гадеса и сморщила нос:
– Как он пьет эту гадость?
– Может, чаю? – растерялась Софи.
Неф покачала головой.
– Прости, что испортили ваше свидание. Но если Сет решил, что надо встретиться, спорить с ним бесполезно.
– Он выглядит… грозно.
– О, ты еще не видела его в гневе.
И Софи показалось, что в голосе Неф прозвучало что-то мечтательное, как будто она восхищалась этим состоянием мужа. Она еще продолжила говорить о чем-то незначительном, вроде кафе и чая, рассказывая, что самый лучший – это черный, такой горячий, что может обжечь губы.
А потом внезапно нахмурилась:
– Ты мне напоминаешь кое-кого, но… я ничего не чувствую.
Она не успела продолжить мысль, даже если собиралась, – входная дверь хлопнула, и вскоре рядом со столом снова появились Гадес и Сет. Последний держал в опущенной руке телефон, и Софи показалось, что его лицо стало бледнее, чем было.
– Амон пропал, – негромко сказал он.
Вряд ли это было настоящее имя, но Неф явно поняла, о ком речь, потому что ее глаза округлились:
– Надо отыскать.
Сет кивнул и, хотя обращался к Гадесу, смотрел в этот момент на Софи:
– Отвези ее домой.
– С нами безопаснее.
– Ей-то чего бояться? И…
Внезапно Сет осекся. Внимательно посмотрел на Софи, от чего ей стало совсем неуютно. А потом ошарашенно прошептал что-то на языке, которого Софи не знала – но могла поспорить, что это ругательства.
– Софи, – обратился к ней Гадес, – наш друг пропал, и ему нужна помощь. Прямо сейчас. Ты можешь поехать с нами. Или я отвезу тебя домой.
Она не могла понять спокойное выражение его лица, как будто Гадес тщательно скрыл, чего хочет сам, и предоставил выбор Софи. Ровная обсидиановая поверхность эмоций.
Но когда Гадес протянул руку, Софи уже знала, что ответит. Не сомневалась, что сегодня – возможно, впервые в жизни – стоит спустить с поводка ту необузданную и жаждущую часть себя, которая так не нравилась матери.
Маленькая ладошка Софи легла на теплые пальцы Гадеса.
– Я с вами.
4
Благоухающие розы в его руках.
Цветущая смерть на кончиках ее пальцев.
Персефона сидит в кованой беседке и проводит руками по холодному металлу завитков. Беседку она любит, а вот ждать – ненавидит. И вслушивается в размеренный плеск Стикса у ступенек. Но ждет другого звука.
Едва слышных шагов сквозь туман и морось, по выглаженной, будто стекло, черной гальке на берегу. Персефона покидает беседку и подходит к ступеням, чтобы встретить мужа.
Аид идет темным облаком, сгустком холодной ярости. Он не скрывает эмоций дома и тем более рядом с женой.
– Что случилось? – спрашивает она.
Остановившись у ступенек, Аид поднимает голову. Его глаза темны, как бездна между ударами человеческого сердца, на лице спокойная ярость, которая обещает врагам все что угодно, кроме милосердия.
– Люди, – коротко бросает он. – Амон опять с ними что-то не поделил.
Персефона с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза. Амон всегда был и остается мальчишкой, даром что тоже бессмертное божество. Но иногда до сих пор не понимает мира людей.
Больше всего Персефоне хочется, чтобы Аид вернулся к ней, пил ежевичный чай, заваренный на воде из Стикса.
И она знает, что, если попросит, муж подчинится ее желаниям. Но еще знает, что сам он хочет иного.
Поэтому Персефона говорит:
– Помоги ему.
Уже сев в машину Гадеса, Софи запоздало задумалась, не совершает ли она ошибку. В конце концов, она знала Гадеса едва ли день, а Сета с Неф видела впервые в жизни. В голове сразу всплыли все разговоры матери о том, что не стоит доверять незнакомцам.
Но вечерние городские огни тепло светили за окнами машины, а экзотический восточный парфюм Неф удивительно вплетался в терпковатый запах салона. И Софи не чувствовала, что что-то неправильно.
Она уселась на заднее сиденье, рядом устроилась Неф, тут же размотав свой шарф, и Софи с удивлением заметила, что под пальто у нее что-то блестящее. Сет уселся рядом с Гадесом, но тот не спешил заводить машину.
– Когда он исчез?
Софи опасалась сама задавать вопросы, но, слушая чужие, была готова впитывать информацию. И сейчас вместе с Гадесом ожидала ответа Сета.
Тот пожал плечами:
– Я не могу до него дозвониться. Последние часа три.
– Это Амон. Он мог вообще телефон потерять.
– Мог. Но что-то не так. Я просто… знаю.
Звучало, на взгляд Софи, дико, но, к ее удивлению, Гадес кивнул и наконец-то завел машину.
– Я в курсе, где он остановился.
В этот момент Софи поняла, что даже не представляет, куда они поедут. Она с опаской косилась за окно, где расцветал огнями и неоном Лондон, но пока что узнавала районы. Они как раз оставили позади городской центр, когда Сет негромко сказал:
– Думаешь, все плохо?
Софи заметила нервный, как ей показалось, взгляд Неф, но Гадес оставался спокоен и смотрел на дорогу.
– Увидим, – коротко ответил он. – Если бы Амон был мертв, ты бы почувствовал?
– Не знаю. Возможно. Хотя сомневаюсь.
По спине Софи невольно пробежал холодок. Она подумала, что, возможно, бояться этим вечером стоило, но отнюдь не тех, кто ехал с ней в машине.
Но дальше Сет сказал то, что Софи уже совершенно не поняла.
– Ты знаешь мои методы. Ты – смерть, но я – огонь.
– Ты – хаос и буря. Но я не хочу за тобой убирать.
Сет пробормотал что-то в ответ, но Софи не расслышала что, да и не была уверена, что действительно хочет знать. Происходящее казалось ей все более странным. Возможно, все куда проще и прозаичнее, а она просто не понимает половины сказанного – может, это шифр или речь идет о какой-то игре.
Хотя в глубине души Софи осознавала, что это не так.
На улице начал накрапывать дождь, оседая на окнах машины, превращая ночные огни в световые пятна, а другие автомобили – в размытые силуэты. Мир казался тем же самым, но будто приобрел невнятную тревожность, которую она ощущала. Горчинку на кончике языка. Зуд на подушечках пальцев.
По крайней мере себе-то Софи могла признаться, что ей попросту страшно.
Она не знала район, в котором оказалась машина, остановившись напротив здания с широким крыльцом и каким-то пафосным нечитаемым названием, написанным каллиграфическим шрифтом. Отель.
Все вышли молча, но Гадес не торопился что-то делать, а достал сигареты и медленно закурил. Сет к нему присоединился, мрачный и молчаливый. Неф стояла рядом, просто кутаясь в свой огромный шарф.
Софи видела, что и Неф, и Сет смотрят на Гадеса. Как будто ждут его отмашки, а он… Софи казалось, тот к чему-то прислушивается. Чуть нахмурив брови, глядя перед собой, но словно ничего не видя. Подобный отстраненный взгляд появлялся у него и на сцене, но сейчас было иначе, словно Гадес заглядывал не внутрь себя, а смотрел вокруг.
Он затушил сигарету, рассеянно убрал окурок и провел по волосам, стряхивая с них мелкие капли осевшей влаги. И в этом жесте было что-то почти мальчишеское, что-то очень… простое.
На той стороне влажной дороги, у отеля, показалась собака. Софи моргнула, но большой доберман со ступенек не исчез. Пес спокойно стоял и смотрел на них.
– Он внутри, – сказал Гадес. – Пошли.
Он кинул быстрый взгляд на Софи, но не попросил остаться, и она была рада. Одинокая машина под накрапывающим дождем казалась сейчас более зловещей, чем освещенный отель.
Собака отошла в сторону, когда они приблизились, но Софи с удивлением увидела, как проходящий мимо Гадес потрепал добермана по голове. Пес высунул язык и завилял хвостом. Но внутрь отеля не пошел.
– Ты знаешь собаку? – не удержалась Софи, поравнявшись с Гадесом, пока они проходили через крутящиеся двери.
– Это мой пес.
– Что он здесь делает?
Гадес посмотрел на нее, но теперь Софи невольно задрожала: в этом мазнувшем по ней взгляде уже не было ничего мальчишеского. Как будто Софи поймала отражение бездны в зеркале.
– Вопросы потом, – сказал Гадес. – Ты пошла по доброй воле. И еще можешь вернуться в машину.
Софи упрямо сжала губы и больше ничего не спрашивала. Вот уж нет, она не выставит себя девчонкой с неуемным любопытством! Она может держать себя в руках не хуже, чем эти люди!
Неф подошла к стойке регистрации что-то уточнить, а Сет прошипел:
– Что ты удумал?
Гадес посмотрел на него тем же взглядом. Но Сет, в отличие от Софи, молчать не собирался:
– Я чую, как ты выпускаешь силу. Хочешь тут все разнести? Там что-то есть? Нам бы тоже неплохо знать, что увидел твой пес! Знать, к чему готовиться.
– Все спокойно. Но я не хочу рисковать.
Казалось, Сет чуть не задохнулся от возмущения, покосился на Софи, а потом спросил:
– Это ею ты не хочешь рисковать? А нами можно, не предупреждая, с чем столкнемся?
– Ничего вам не грозит.
Что-то было в его голосе, равнодушном и холодном… Софи подумала, что им ничего не грозит не потому, что опасности нет, а потому, что ее сдержат.
Когда они вчетвером оказались в кабинке лифта, несущейся наверх, Софи наконец-то поняла причину этого ощущения. Ей как будто было тесно, словно не хватало воздуха. Она прислонилась спиной к зеркальной поверхности задней стенки и краем глаза заметила, что Сет и Неф сделали то же самое.
А перед сомкнутыми дверцами стоял Гадес, и его невидимая сила словно размазывала остальных по зеркалам, тонким слоем по внутренней поверхности лифта. Софи не видела, чтобы что-то изменилось, но ощущала это в самом воздухе.
Когда Гадес вышел из распахнувшегося лифта, его шаги, скрадываемые пушистым алым ковром, не были шагами хищника. Это была плавная походка самой смерти. Бесшумная, вкрадчивая и убийственная. Его шаги – последний шелест, который ты услышишь в жизни.
Ничего не изменилось в облике Гадеса. Он просто шел вперед, а Софи старалась держаться поближе к Сету и Неф. Но Гадес шагал неумолимо, и Софи не сомневалась: если бы кто-то попался им на пути, кости несчастного могли превратиться в пыль от одного взгляда.
Гадес толкнул дверь номера, но она оказалась заперта. Он даже не остановился, просто сделал едва уловимое движение рукой, и замок вместе с ручкой прахом осыпался на ковер.
Софи ойкнула. И прежде чем прошмыгнуть в номер за остальными, пригляделась к пыли на ковре и невольно провела пальцами по двери – в том месте, где теперь осталась аккуратная дыра.
Неф уже зажгла свет, Сет вполголоса ругался, но Гадес молчал, и это пугало Софи больше всего остального – до того момента, пока она не увидела, что посреди комнаты на ковре лежит юноша.
Он казался совсем юным. Босой, в одних джинсах, рубашка небрежно валялась в кресле – как будто он собирался в душ или переодевался, но что-то его отвлекло. На фоне грязно-серого ковра юноша выглядел особенно бледным.
– Он жив? – спросила Неф негромко, ее голос дрожал.
Но Гадес не торопился проверять. Он огляделся, и, Софи была готова поклясться, тени в углах зашевелились. Сет уже опустился возле юноши на колени, касаясь его кончиками пальцев, что-то шепча, хотя Софи не могла разобрать ни слова.
Вскинув голову, Сет посмотрел на все еще недвижимого Гадеса:
– Помоги ему!
Не отвечая, тот тоже опустился на колени перед юношей, который, видимо, и был Амоном. Теперь они сидели по обе стороны от него, и Софи хорошо видела, что происходит.
Гадес просто запустил руку в грудную клетку Амона. Как будто не было кожи и ребер, а рука Гадеса – всего лишь туман, иллюзия. Но Софи отчетливо видела, как ладонь погрузилась внутрь… в полной тишине, густой, застывшей в маленьком гостиничном номере.
– Позови его, – глухо сказал Гадес, и в его голосе шелестел пепел сгоревших городов и скрежетали осколки костей.
Софи не сразу поняла, что обращается он вовсе не к Сету, а к Неф, стоявшей позади.
И она позвала.
Софи не была уверена, что Неф сказала «Амон», но не сомневалась, что напевные сочетания звуков именно звали. Откуда-то с изнанки, из пространства под поверхностью мира.
Амон закашлялся. И сел на полу в тот момент, как Гадес убрал руку.
– Какого хрена? – были его первые слова. – Я что, умер?
– Нет, – ответил Сет.
Но Софи показалось, в его ответе звучат вопросительные интонации. Да и посмотрел Сет на Гадеса, будто ожидая подтверждения, что и правда никто не умер. Но тот одним текучим движением поднялся на ноги и отошел в часть комнаты, что еще скрывалась в тенях. Облокотился на стол, его плечи поникли, у Софи возникло ощущение… как в листопад, когда под сильными порывами ветра листва опадает вниз, устилая землю. Так и ощущение сковывающей, мешающей дышать силы исчезало, впитывалось в ковер, стекая все ниже и ниже.
Сет что-то говорил Амону, Неф тоже опустилась на пол рядом с ними, но Софи была здесь чужой. И она подошла к единственному, кого знала в этой комнате чуть лучше, чем остальных.
Софи уважала чужое личное пространство и считала, что не стоит трогать человека, пока он сам этого не разрешил. Но сейчас она даже не задумалась, коснувшись кончиками пальцев обтянутой черной рубашкой спины Гадеса.
Он ощутимо вздрогнул, а Софи показалось, даже сквозь ткань, что его тело слишком горячее. Выпрямившись, Гадес обернулся, но теперь его взгляд был просто спокойным, а не равнодушным, в нем не плескалась бездна.
– Стоило отвезти тебя домой, – сказал он.
Софи не успела ответить, потому что не отличавшийся терпением Сет тут же спросил:
