Мэтт Коджешау
Пески Белой пустыни
Негр не врал и спустя два часа из-за очередной скалы выглянула она – невысокая, порядка восьми метров от основания, выложенная кладкой из мелового кирпича рукотворная постройка. Мы с профессором Мюндерблау ожидали, что она не будет отличаться от иных пирамид ничем примечательным, кроме, разве что, самого строительного материала, но мы поистине ошибались. Это было неестественно для египетских пирамид. Своим незащищенным входом она скорее походила на сооружения цивилизации майя в Америке, нежели арабов здесь, в Египте, но нам от этого, естественно, было только проще. Так, остановившись меж двух образований на расстоянии двадцати метров от входа таким образом, чтобы иметь хоть какую-то защиту от ветров, мы разбили лагерь в углублении диаметром порядка семи и глубиной в один метр. Мы уплатили Милке полную сумму и, наградив подарком в виде фляжки воды, отпустили его восвояси. Имея при себе как компас, так и связь с внешним миром посредством радио, мы совершенно не волновались об окончании наших исследований.
Вбив кол в основание одного из образований и привязав к нему порядком подуставших верблюдов, Андрэ и Томас принялись за распаковку инструментов. Пока те занимались своими делами, профессор Мюндерблау осматривал окружающую местность, которая засыпана была разнородными камушками да валунами. Он поднял какой-то из камней с земли и медленно, с заинтересованностью истинного исследователя тайн, подошёл ко мне, по пути изучив предмет как следует.
– Погляди, еще одно доказательство в пользу некогда находившегося на этом самом месте моря. – смело заявил профессор, протягивая мне отколовшийся от мелового образования камень с четко выраженными отпечатками давно исчезнувших с лица земли морских существ. Его любопытство было на лицо, и так бродил он по округе, собирая разнообразнейшие артефакты для намечающегося изучения, до позднего вечера.
Ночью в пустынях становится холодно, и Белая пустыня – не исключение. Мы развели костер поодаль от палатки, принялись готовить бобы и кипятить кофе. Андрэ смотрел за огнем, переворачивая горячие угли, Томас наблюдал за поведением верблюдов, привязанных вдалеке. Профессор сидел на сборном табурете, протирая свои очки от осевшей за день на них пыли. Морозный ветер прошел между нами, развевая темно-зеленый брезент палатки. Вокруг была лишь тьма и ни звука, кроме треска хвороста в костре. В небе над нашими головами блестели звезды млечного пути; будь у нас в тот момент телескоп, я бы без сомнения принялся разглядывать каждую из них. Кофе начал закипать и, дождавшись готовности бобов, вместе мы устроили скромное празднование в честь нашего небольшого открытия, после чего, затушив костер, улеглись в палатку на ночёвку.
Ночью меня, как самого внимательного из группы, тревожили странные шумы, доносящиеся снаружи. Было чувство, будто с близлежащих барханов осыпается песок. В попытке проверить, что же происходит там, на улице, я встал и направился к выходу. Вдруг я уловил голос лежащего с открытыми глазами профессора Мюндерблау.
– Это ветер шепчет в песках. Ложись спать… верблюдов напугаешь.
Я послушался совета коллеги и улегся обратно на свое место – на мягкий матрас в самом центре палатки. Он казался мне не достаточно комфортным – я словно лежал на тверди камней, но, сдвинув его в сторону, я уснул и до утра не просыпался.
Рассвет в пустынях наступает неожиданно. Так в половину пятого лучи восходящего из-за барханов солнца упали на мое лицо, пробудив меня ото сна. Я лениво потянулся и, осмотревшись, не обнаружил профессора на его законном месте. Встав с матраса, я вышел на еще холодные пески пустыни в поисках своего коллеги и, бросив заспанный взгляд на затмевающую солнце пирамиду, разглядел у её основания пробудившегося до рассвета друга. Он внимательно рассматривал блоки, из которых и было выложено достояние прошлого. Я подошел ближе и, покуда ослеплен был солнечным светом, не разглядел объекта его вожделения – он открылся мне, лишь когда я протер глаза. Профессор, сидящий на корточках спиной к палатке, проводил пальцами по камню и вносил зарисовки в свой зеленоватый блокнот. Услышав шаги за собой, он словно интуитивно подозвал меня к себе по имени, хоть еще не видел ни меня, ни тени моей.
