Мэрион Зиммер Брэдли
Вынужденная посадка
Не в актовом зале – где распростерлись в изнеможении или меланхолично дули в свои дудки и щипали арфы новогебридцы. Не в госпитале – хотя, судя по устилающим пол бумажным сугробам, кто-то совсем недавно неплохо позабавился с медицинским архивом… нагнуться, подобрать горсть бумажных обрывков, просеять сквозь пальцы невесомыми снежными хлопьями, и клочки завихрятся ветром… Мак-Арану никогда не довелось узнать, как долго стоял он, замерев, слушая музыку ветра и не сводя недвижного взгляда с прихотливого узора, вытканного облаками на рассветном небе; в конце концов волна безумия схлынула, как мучительно медленно откатывающийся от берега отлив. Но мечущиеся по небу облака уже скрыли солнце, и дул ледяной ветер; Мак-Аран откровенно запаниковал и пустился обшаривать все мыслимые и немыслимые закоулки.
Заглянуть в компьютерный терминал ему пришло в голову в последнюю очередь; под куполом было темно хоть глаз выколи («Что случилось с электричеством?. Неужели тот взрыв напрочь отрубил все питание?»), и в первое мгновение Мак-Арану показалось, будто там никого нет. Потом глаза его привыкли к полумраку, и в дальнем углу он разглядел какие-то призрачные размытые фигуры; ага, капитан Лей-стер и… да, Камилла – присела рядом с ним на колени и держит за руку.
В мозгу что-то шевельнулось; теперь Мак-Аран уже принимал как должное, что он может читать мысли капитана: «Камилла, почему раньше я никогда тебя толком и не замечал?». Каким-то дальним, не поддавшимся безумию уголком сознания Мак-Аран подивился всколыхнувшейся в нем первобытной ярости, кипучей и неудержимой: эта женщина – моя!
Мягко, по-звериному ступая, он направился к ним, чувствуя, что у него сводит горло, зубы оскаливаются, а из глотки вырывается клокочущий рык. Капитан Лейстер подскочил и с вызовом уставился сквозь полумрак на Мак-Арана; а тот с отстраненной ясностью снова погрузился в поток мыслей капитана и ощутил, что Лейстер все не так понял…
«Еще один безумец, я должен защитить от него Камиллу, хотя бы такая малость в моих силах…» – последние внятные мысли смазал взметнувшийся вал ярости и желания. Рафаэль обезумел; низко пригнувшись, Лейстер бросился на него, и они покатились по полу, царапаясь и утробно рыча. Мак-Аран оказался наверху и на какое-то мгновение взгляд его упал на Камиллу; та безвольно полулежала, прислонившись к стенке, нов расширенных зрачках ее читалось нетерпение. Наша драка возбуждает ее, пронеслось в голове у Рафаэля; кто бы ни победил, тому она готова принадлежать, пассивно, безразлично…
Тут наступило краткое просветление. Мак-Аран с трудом высвободился от капитана и поднялся на ноги.
– Послушайте, сэр, это чистой воды идиотизм, – низким, убедительным тоном начал он. – Если вы будете сопротивляться, безумие отступит. Попробуйте…
Но вскочивший на ноги Лейстер отозвался только яростным рыком; на губах у него выступила пена, глаза застлала безумная муть. Пригнув голову, он с разбегу бросился на Мак-Арана; тот, уже вполне овладев собой, отступил на полшага в сторону.
– Прошу прощения, капитан, – с искренним сожалением проговорил Рэйф и, хладнокровно примерившись, хуком слева послал Лейстера в глубокий нокаут.
Секунду-другую он стоял и смотрел на неподвижно раскинувшуюся на полу фигуру, чувствуя, как из организма вытекают последние капли безумной ярости. Потом он подошел к Камилле и опустился рядом на корточки. Она подняла на него взгляд и улыбнулась, и в то же мгновение между ними установился несомненный контакт.
– Камилла, – нежно произнес он, – почему ты не сказала, что ждешь ребенка? Я бы, конечно, страшно беспокоился – но был бы счастлив.
«Не знаю. Сначала мне было страшно, я никак не могла поверить; это слишком изменило бы всю мою жизнь».
«Но теперь ты не против?»
– В данный момент – нет, не против, – вслух произнесла она. – Но сейчас все так необычно… Я могу опять измениться.
– Значит, это не иллюзия, – пробормотал Мак-Аран. – Мы действительно читаем мысли друг друга.
– Разумеется, – отозвалась Камилла все с той же безмятежной улыбкой на лице. – А ты так и не понял?
«Ну, конечно, – подумал Мак-Аран – вот почему ветер приносит безумие».
Первобытный человек на Земле наверняка владел экстрасенсорным восприятием, полным комплектом лей-талантов – как дополнительным козырем в борьбе за существование. И это объясняло бы не только стойкую веру в экстрасенсорику (не основывающуюся практически ни на каких доказательствах), но и выживание в тех ситуациях, когда одного разума было явно недостаточно. Первобытный человек, будучи существом весьма хрупким, просто не сумел бы выжить, не обладай он способностью точно знать (при том, что зрение у него было гораздо слабее, чем у птиц, а слух на порядок хуже, чем у собаки или любого другого хищника), где можно найти пищу, воду, укрытие; как избежать своих природных врагов. Но по мере развития цивилизации и техники эти таланты атрофировались за ненадобностью. Человек, ведущий сидячий образ жизни, отучается бегать и карабкаться; несмотря на то, что все мускулы на месте и в случае необходимости могут быть разработаны, как прекрасно известно любому гимнасту или цирковому акробату. Полагаясь на записные книжки, человек утрачивает способности древних бардов помнить наизусть гигантские эпические поэмы и генеалогические таблицы. Но все эти тысячелетия память об экстрасенсорных талантах сохранялась в человеческих генах и хромосомах; и какой-то химикат в инопланетном ветре (пыльца? вирус? пыль?) пробудил эту дремлющую память.
И как следствие – безумие. На человека, привыкшего использовать только пять своих чувств, внезапно обрушилась лавина неисчислимых новых раздражителей; и примитивный перевозбужденный мозг, не в состоянии выдержать столь массированной бомбардировки, не справлялся – у кого слетали все установленные цивилизацией тормоза, кто экстатически раскрывался до самого дна, а кто замыкался в непроницаемой оболочке аутизма… «Значит, если мы хотим выжить на этой планете, нам следует прислушиваться к этому новому чувству, не противиться ему, а привыкать и учиться использовать».
– Послушай, Рэйф, – негромко произнесла Камилла, взяв его за руку. – Ветер стихает; скоро пойдет дождь, и все кончится. Наверно, мы станем другими… Рэйф, ветер уляжется, и я наверняка опять стану другой. Давай не будем терять такой возможности… пока это в моих силах.
В голосе ее звучала такая грусть, что Мак-Аран сам чуть не расплакался. Вместо этого он взял ее за руку и, осторожно ступая, они направились к выходу; у двери Камилла замешкалась, мягко высвободила ладонь и вернулась к Лейстеру. Склонившись над капитаном, она осторожно подсунула тому под голову свою сложенную ветровку; на мгновение присела рядом с ним на корточки и легонько поцеловала в щеку. Потом поднялась на ноги и вернулась к Рэйфу, и приникла к нему, сотрясаясь в беззвучных рыданиях; он взял ее за руку и повел прочь от купола.
На высокогорье начал подниматься туман, и в воздухе повисла легкая ледяная морось. Низкорослые создания, покрытые светлым мехом, словно очнувшись от долгого сна, растерянно поводили вокруг красными глазками и опрометью кидались под лесную сень, к своим плетеным из веток домикам в древесных кронах, Крупные травоядные, выделывавшие в долинах немыслимые курбеты, обиженно и голодно мычали, прекращали свои прыжки и принимались пастись, как и паслись всю жизнь, по лугам вдоль ручьев. А чужаки с Земли, чувствуя на лицах капли дождя, пробуждались каждый от своего длинного-длинного, путаного кошмара; и когда действие ветра сходило на нет, в большинстве случаев оказывалось, что кошмар неразрывно слился с явью.
Капитан Лейстер медленно пришел в себя; в компьютерном терминале было пусто и темно, а по куполу громко колотил дождь. Челюсть болезненно ныла; шатаясь, Лейстер поднялся на ноги и удрученно ощупал лицо, пытаясь хоть как-то упорядочить кошмарный завал, отложившийся в памяти за последние тридцать шесть часов или около того. С упорядочением было туго; он растерянно помотал головой и, поморщившись, сжал ладонями болезненно запульсировавшие виски. Щеки его покрывала щетина, мундир был измят и перепачкан.
В голове крутилась сумасшедшая карусель фрагментарных картинок, произвольно перепутанные звенья одной длинной бредовой цепи. Стрельба, а потом какая-то драка; склоняющееся над ним милое личико в ореоле огненно-рыжих волос, а потом обнаженное девичье тело, радостно раскрывающееся ему навстречу – это-то, интересно, было на самом деле или тоже плод болезненной фантазии? Взрыв, от которого под ногами дрогнула земля… корабль? Где он был потом и что делал, не вспоминалось хоть тресни; стоило напрячься, и перед мысленным взором сплошной стеной вставал туман. Следующая четкая картинка – он возвращается к компьютеру и обнаруживает там Камиллу, одну-одинешеньку… разумеется, она первым делом рванулась защищать компьютер, как наседка – своего единственного цыпленка… Чем они занимались дальше, сохранилось в памяти гораздо хуже; кажется, они очень долго сидели рядом, он держал ее за руку, и между ними установился очень глубокий контакт, абсолютная, невероятно, до боли сильная связь, только не сексуальная, хотя нет, сексуальная, кажется, тоже… или он все перепутал, и накладывается другая картинка, с той рыжеволосой девушкой, которую он даже по имени не знает… она пела странные песни… а потом снова взметнулся вал животного страха и неуемного желания защитить, потом ослепительная вспышка в голове, почти взрыв… черная тьма и забытье.
Кошмар медленно отступал, и возвращалась ясность мышления. Что произошло с кораблем, экипажем, колонистами за время всеобщего безумия? Об этом Лейстер не имел ни малейшего представления. Пора бы начать выяснять. Он вроде бы смутно припоминал, что кто-то у него на глазах был ранен – последнее, что он помнил перед тем, как окончательно отъехать. Или это тоже безумная фантазия? Он нажал кнопку «тревога», но никто из Службы Безопасности не явился. Тут до Лейстера дошло, что электричество отключено. Значит, в припадке безумия кто-то добрался до генератора. Ну, что еще у нас плохого? Давно пора пойти и выяснить. Кстати, а где Камилла?
(«Прости, querido[7], – шептала в это время Камилла Мак-Арану, – но я должна пойти посмотреть, что там с кораблем и с капитаном. Не забывай, я по-прежнему офицер Космофлота. Боюсь, нам пора расстаться – на какое-то время, по крайней мере. Ближайшие дни у всех у нас дел будет по горло. Честно, я должна сейчас идти к нему… да, конечно, я люблю и его тоже по-другому, не так, как тебя; но теперь, дорогой, я знаю о любви гораздо больше… а он мог пораниться».)
Она поспешила через вырубку под усиливающимися потоками дождя, перемешанного с хлопьями тяжелого мокрого снега. «Надеюсь, – подумала она, – когда-нибудь кто-то обнаружит здесь каких-нибудь пушных зверей; одной земной одеждой тут будет зимой не обойтись». Мысль промелькнула и скрылась, отступила на задний план; Камилла зашла под темный купол терминала.
– Где вы были, лейтенант? – послышался охрипший голос капитана. – У меня странное ощущение, будто я должен перед вами за что-то извиниться, но совершенно не помню, за что.
Камилла обвела взглядом купол, оценивая причиненный терминалу ущерб.
– Хватит этих глупостей, какая я вам «лейтенант»; вы уже звали меня Камиллой, еще до аварии.
– Камилла, где все? Я так понимаю, это то же самое, что было с вами в горах?
– Наверно, да. Подозреваю, мы теперь до скончания века будем расхлебывать последствия… – Ее передернуло. – Капитан, мне страшно… – она осеклась, и кривовато усмехнулась. – Я даже не знаю, как вас зовут.
– Гарри, – рассеянно отозвался Лейстер, пристально разглядывая компьютер; и Камилла, испуганно вскрикнув, зажгла смоляную свечку и осветила контрольную панель.
Массивные железные пластины защищали главные банки данных от пыли, механических повреждений или случайного стирания. Камилла нашарила поблизости разводной ключ и в лихорадочной спешке принялась откручивать гайки.
– Давайте, я вам посвечу, – хрипло произнес капитан, которому передалась ее тревога.
Камилла вручила свечку Лейстеру, и работа пошла куда более споро.
– Капитан, кто-то снимал предохранительные панели, – сквозь зубы процедила она. – Мне это не нравится…
Массивная железная пластина наконец отошла – и с грохотом упала на пол; Камилла бессильно опустила руки, лицо ее побелело от ужаса.
– Вы понимаете, что случилось? – безжизненно проговорила она; слова выходили с трудом, словно застревая в горле. – Компьютер… По крайней мере, половина программ – если не больше – стерты. Подчистую. А без компьютера…
– Без компьютера, – медленно закончил за нее капитан Лейстер, – корабль – это уже не корабль, а несколько тысяч тонн металлолома. Все кончено, Камилла. Мы застряли тут на веки вечные.
10
Высоко над лесом в домике из плотно переплетенных прутьев ивняка слышался шум дождя, шуршащего по выложенной листьями крыше; Джуди, устроившись на чем-то наподобие кушетки, покрытой мягкой волокнистой тканью, внимала – и не только ушами – тому, что пытался объяснить ей прекрасный среброглазый инопланетянин.
«Безумие овладевает и нами тоже; мне крайне жаль, что пришлось столь бесцеремонно вмешаться в вашу жизнь. Когда-то – много эпох назад, но память об этом сохранилась – мы тоже, как и вы, путешествовали меж звезд. Может быть, давным-давно, у начала времен, все люди были одной крови, и вы тоже братья наши меньшие, как и древесные пушистые создания. Воистину похоже на то; ибо повеял ветер безумия и свел нас вместе, и теперь ты носишь моего ребенка. Не то чтоб я раскаивался…»
Невесомое соприкосновение рук, ничего больше – но никогда перед Джуди не раскрывалась такая бездна нежности, как сейчас в грустных глазах инопланетянина.
«Теперь, милая малышка, когда безумие покинуло мою кровь, великая скорбь овладела мной. Никому у нас не позволили бы вынашивать ребенка в одиночестве; но ты должна вернуться к своему народу, не в наших силах позаботиться о тебе. Даже в разгар лета, дитя мое, тебе было бы слишком холодно в наших жилищах, а зимы ты просто не перенесла бы».
«Значит, я теперь больше тебя никогда не увижу?» – возопила Джуди – не голосом, не мысленно даже, а всем своим существом.
«Только когда веет ветер безумия, мне под силу докричаться до тебя, – хлынул ответ. – Хотя теперь твой мозг чуть более открыт для меня, чем раньше, обычно ваше сознание для нас – как неплотно притворенная дверь. Разумней всего было бы, если б ты сейчас ушла и больше не вспоминала об этом сумасшествии; но… – долгое молчание и затем тяжкий вздох… – но я не могу, просто не могу, даже подумать страшно, что ты уйдешь, и больше я тебя не увижу…»
Среброглазый инопланетянин протянул руку и коснулся голубого самоцвета на тонкой цепочке, свисающего с шеи Джуди.
«Мы пользуемся ими – иногда – при обучении детей. Взрослым они уже не нужны. Это был подарок в знак нашей любви; не самый мудрый поступок, сказали бы наши старейшины. Но если твое сознание достаточно открыто для того, чтобы научиться пользоваться камнем – тогда, может быть, у меня получится иногда достучаться до тебя и проведать, все ли в порядке с тобой и с малышом».
Джуди перевела взгляд на камешек, синий, как звездчатый сапфир, с мерцающими в глубине крохотными огоньками; потом печально подняла глаза. Инопланетянин был выше, чем простые смертные и очень изящно сложен; длинные чувствительные пальцы, очень светлая кожа, бледно-серые, едва ли не серебряные глаза, длинные, почти бесцветные волосы, свисающие до плеч невесомым шелковым покрывалом, и босые, несмотря на холод, ноги – все в нем было необычно и прекрасно, до предела, до боли. Бесконечно нежно и грустно он обнял Джуди и на мгновение прижал к себе; она ощутила, что это не обычный жест, а уступка ее отчаянию и одиночеству. Разумеется – зачем расе телепатов внешние проявления эмоций?
«А теперь ты должна уйти, бедняжка моя. Я провожу тебя до опушки, дальше тебе покажет дорогу маленький народец. Я боюсь ваших людей, милая, они такие… необузданные… и сознание их непроницаемо…»
Джуди поднялась, не сводя глаз с инопланетянина; и ее собственный страх расставания немного рассеялся, стоило ей ощутить чужую боль и горе.
– Понимаю… – вслух прошептала она, и осунувшееся лицо среброглазого неуловимо просветлело. – «Мы еще увидимся?»
«Столько всяких возможностей перед нами, дитя мое, и хороших, и плохих. Не знаю; боюсь что-то обещать».
Невесомым касанием он окутал ее в отороченный мехом плащ. Она кивнула, пытаясь сдержать слезы; только когда его высокая фигура скрылась за деревьями, она разрыдалась и позволила маленьким пушистым созданиям увлечь ее в путь по незнакомым тропам.
– Вы – подозреваемый номер один, – жестко произнес капитан Лейстер. – Вы никогда не скрывали, что не хотите улетать отсюда; теперь компьютер испорчен – можете считать, что своего вы добились.
– Нет, капитан, вы ошибаетесь. – Морэй, не мигая, смотрел прямо в глаза Лейстеру. – Я с самого начала понимал, что мы застряли тут навсегда. Да, признаюсь, во время… как бы это обозвать, черт побери?.. массовый улет? Да, во время массового улета мне приходило в голову, что не работай компьютер, все было бы куда как проще; по крайней мере, вы перестали бы притворяться, будто в наших силах починить корабль…
– Я не притворялся, – ледяным тоном перебил его Лейстер.
– Как вам угодно… – пожал плечами Морэй. – Хорошо, значит, вы перестали б играть в свои игры и занялись бы наконец серьезным делом – нашим тут выживанием. Но я не портил компьютера. Что греха таить, такая мысль могла бы прийти мне в голову – но я же в компьютерах совершенно не разбираюсь; я даже не знаю, что там, собственно, надо портить. Допустим, я мог бы его просто взорвать – смутно припоминаю, что слышал какой-то взрыв – но дело в том, что когда я услышал взрыв, я лежал на грядке и… – он смущенно хохотнул, – имел плодотворную, как никогда и ни с кем, беседу с капустной рассадой – или еще с чем-то в том же роде.
– Никто не взрывал компьютера, – нахмурился Лейстер. – Да и, в общем-то, не портил. Просто была стерта часть программ. Это под силу любому грамотному человеку.
– Любому грамотному человеку, понимающему в космических кораблях, – поправил его Морэй. – Капитан, ума не приложу, как бы мне убедить вас… но я ведь эколог, не техник. Я даже простейшей компьютерной программы не напишу. А если компьютер работоспособен, из-за чего весь сыр-бор? Нельзя, что ли, его перепрограммировать – или как там это называется? Что, эти пленки – или о чем там речь – такие незаменимые?
И это Лейстера убедило. Морэй действительно не понимал, о чем речь.
– К вашему сведению, – сухо произнес капитан, – в компьютере содержалась примерно половина всех накопленных человечеством знаний по физике и астрономии. Даже будь под моим началом человек пятьдесят действительных членов Эдинбургского Королевского Астрономического общества, только на восстановление астрогационных программ им потребовалось бы лет тридцать. И это, кстати, еще не говоря о медицинских программах – что с ними, мы пока не успели проверить – или о Большом Корабельном информатории. В общем, это акт вандализма почище поджога Александрийской библиотеки.
– Что ж, могу только повторить, что я тут ни при чем – и понятия не имею, кто бы мог это сделать, – сказал Морэй. – Поищите лучше среди своих людей; наверняка это должен был быть кто-то с техническим образованием… – он издал сухой, невеселый смешок, – и чрезвычайно устойчивой психикой. Кстати, Медслужба еще не выяснила, что это было?
– Лучшее предположение, какое мне пока доводилось слышать, – пожал плечами капитан, – это что ветер принес с пылью какой-то мощнейший галлюциноген. До сих пор не удалось выяснить, какой именно – и, боюсь, не удастся, пока все более или менее не утрясется в госпитале.
Морэй покачал головой. Убедить капитана, что он ни при чем, ему удалось – но, честно говоря, он и сам был не больно-то рад тому, что компьютер вышел из строя. До тех пор, пока все усилия Лейстера направлялись на ремонт корабля, он не очень мешал Морэю в организации жизнеспособной колонии. А теперь, оставшись без корабля, мог начать путаться под ногами. Только сейчас Морэй понял бородатую шутку насчет Космофлота: «Капитана не отправить в отставку – проще пристрелить».
По спине пробежал холодок, и Морэй неуютно поежился. По натуре он был довольно спокойным человеком – но за последние тридцать шесть часов открыл в себе много неожиданного… и даже неприятного, если не сказать опасного. «Не исключено, что в следующий раз кто-нибудь вспомнит эту старую шутку и примет ее за руководство к действию… Откуда я взял, что будет следующий раз? И, может, не кто-нибудь, а я сам – за что теперь можно ручаться?»
– О потерях уже докладывали? – поспешно спросил он, гоня подальше такие мысли.
– Погибших девятнадцать человек – от медслужбы подробного рапорта еще не было, но, по меньшей мере, четверо больных умерли по недосмотру, – отрывисто сообщил Лейстер. – Два самоубийства. Одна девушка порезалась битым стеклом и умерла от потери крови – но это, скорее, не самоубийство, а несчастный случай. И… про отца Валентина вы, наверно, уже слышали.
Морэй устало прикрыл глаза.
– Слышал. Но без подробностей.
– А подробностей никто и не знает, – произнес Лейстер. – По крайней мере, никто из живых. Да и сам отец Валентин толком ничего не помнит – и не вспомнит, если Ди Астуриен не решит вколоть ему чего-нибудь сильнодействующего. Я слышал только, что вроде бы наш капеллан прибился к группе электриков, занимавшимися всякими безобразиями у ручья… э-э, сексуальными безобразиями. Словом, форменные Содом и Гоморра. Когда первая волна безумия пошла на убыль, он осознал, что произошло, вынести этого, судя по всему, не смог и принялся резать глотки.
– Значит, насколько я понимаю, одно из самоубийств – это отец Валентин?
– Нет, – покачал головой Лейстер. – Судя по всему, когда он окончательно пришел в себя, то уже в самый раз, чтобы осознать, что самоубийство – тоже смертный грех. Смех, да и только; похоже, я уже начинаю осваиваться с прелестями вашей милой планетки – только о том и думаю, насколько проще все было бы, не остановись отец Валентин на полпути. Теперь придется судить его за убийство; да еще решать – или устраивать референдум – вводить ли тут смертную казнь.
– Напрасный труд, – слабо улыбнулся Морэй. – Какой, интересно, вердикт сможет вынести суд, кроме временного умопомешательства?
– Боже мой, конечно, – выдохнул Лейстер и устало потер лоб.
– Капитан, я совершенно серьезно. Не исключено, что это случится еще, и не один раз. Я предложил бы – по крайней мере, пока мы точно не узнаем причины – чтобы вы немедленно разоружили Службу Безопасности; помните, все началось с того, что один из ваших офицеров открыл пальбу и ранил сначала девушку из новогебридцев, а потом кого-то… э-э, из коллег. Еще я предложил бы после первой же сухой ночи запирать под замок все оружие, кухонные ножи, хирургические инструменты и прочее в том же роде. Разумеется, это не абсолютная мера – нельзя же запереть все здешние булыжники или дубье… а, судя по вашему виду, кто-то напрочь забыл о субординации и… обошелся без подручных средств.
– Кому рассказать – не поверят, – произнес Лейстер, потирая подбородок. – В моем-то возрасте – и драка из-за девушки!
Морэй понимающе ухмыльнулся; впервые за все время между ним и капитаном на короткое мгновение возникло самое настоящее взаиморасположение. Впрочем, не более чем на мгновение.
– Я подумаю о вашем предложении, – пообещал Лейстер. – Боюсь, это будет непросто.
– Капитан, а что вообще здесь просто? – угрюмо проговорил Морэй. – Но у меня такое ощущение, что если мы немедленно не начнем серьезнейшую кампанию по насаждению этики ненасилия – такой, чтобы работала на подсознательном уровне, даже при массовом улете – никто из нас не доживет до осени.
