Мэри Элизабет Брэддон
Преступление капитана Артура

Глава XVI
Утверждение прав наследства

Преступление, в котором сознался чистосердечный Жильберт Арнольд, не было доведено до сведения правосудия, а сэр Ланцелот Лисль не сделал ни малейшей попытки для того, чтобы оспаривать притязания молодого человека, который внезапно воскрес из мертвых, чтобы потребовать от него наследие своих предков. Стряпчие сэра Ланцелота слушали с видом недоверия показания Арнольда, пока не убедились, что это показание подтверждается свидетельством миссис Вальдзингам, которая, руководясь материнским инстинктом, не могла обмануться и обмануть других. Кроме того, слова прежнего сторожа были еще доказаны непреложными фактами. Доктора больницы святого Георгия припомнили, что к ним был действительно привезен четырнадцать лет назад мальчик лет шести, который находился три месяца между жизнью и смертью вследствие воспаления мозга, вызванного, по словам человека, привезшего ребенка в лечебницу, его падением с лошади. Никто не мог припомнить костюма и наружности этого человека, поместившего мальчика в больницу, но зато одна из сиделок, сведенная во время очной ставки с Жильбертом Арнольдом, узнала его тотчас же. Она говорила, что помнит и лицо его, и его грубый голос, и странные манеры. Она еще запомнила, что этот человек обращался с ребенком чрезвычайно дурно, почему и назвала его тогда в глаза животным; что ребенок не раз говорил ей о матери и каком-то парке, название которого она давно забыла, и называл себя маленьким баронетом. Сиделка в заключение сообщила еще, что человек, увезший мальчика из больницы, предупредил ее не придавать значения болтовне мальчугана, так как он был всегда очень странным ребенком, и что она действительно не стала обращать никакого внимания на все его рассказы. Клерибелль горько плакала, слушая показания этой свидетельницы в комитете исследования, собравшемся в конторе публичного нотариуса. Она припомнила мучительные дни и бессонные ночи, пережитые ею по мнимой смерти сына, между тем как он, Руперт, в это самое время лежал на жесткой койке под присмотром сиделок, которые не слушали его жалобы и просьбы и не верили им.

Для окончательного удостоверения Жильберт Арнольд показал платье, бывшее на сэре Руперте Лисле в самый день катастрофы. Мать узнала его хорошенький камзол, перепачканный кровью, изорванную шляпу с поломанным пером; она узнала также и волосы ребенка, остриженные неумелой рукой грубого сторожа и сохранившиеся в листе толстой бумаги. Все эти доказательства, представленные сэру Ланцелоту Лислю, убедили его вполне в тождестве его родственника с сыном экс-браконьера. Он заявил при этом, что он уже старик, не имеет детей, которым мог бы оставить обширные владения, и потому доволен, что они переходят в руки прямого наследника. Если бы сэра Руперта нашли несколько позже, добавил Ланцелот, то имя Лисль могло бы угаснуть навсегда. В конце концов он даже предложил возвратить все доходы, полученные им за четырнадцать лет, но сэр Руперт немедленно написал своему двоюродному дяде под диктовку Варнея вежливое письмо, в котором отказывался от этого возврата. Таким образом, были расчищены все пути к возвращению сэра Руперта Лисля, который был так долго лишен всех своих прав. Простодушные селяне радовались при мысли, что увидят опять своего господина, и радость Клерибелль не ведала пределов, когда бедная мать вступила в Лисльвуд-Парк рука об руку с сыном. Колокола гудели, и дети были собраны, как в день первого брака Клерибелль Мертон, а посреди всей этой оживленной толпы и под знойными лучами июньского солнца скакал майор Варней на белоснежной лошади рядом с сэром Рупертом Лислем, восстановлению прав которого он так много способствовал. Прекрасное лицо его отличалось привычной симпатичной улыбкой; он был все так же строен, так же красив и ловок! Соскочив с белой лошади перед подъездом замка, он помог сэру Руперту выйти из экипажа. Все слуги собрались и выстроились в ряд, чтобы приветствовать возвращение своего господина. Их глаза приковались с непритворным восторгом к молодому наследнику, который входил снова в замок своих отцов в сопровождении матери и майора Варнея.

– Он мало изменился! – говорили они.  – Он только подрос и стал еще красивее!

Баронет смутился при этом неожиданно восторженном приеме, и его взгляд, казалось, упрашивал майора научить его, как держать себя в подобную минуту.

Опытный наблюдатель заметил бы немедленно, что молодой наследник обращался к майору в малейших затруднениях. Он опирался на руку Гранвиля Варнея и смотрел с любопытством на картины, висевшие по стенам коридора, на портрет своего покойного отца, украшавший столовую, на громадный зал, где проводил в детстве целые дни. Совершенно естественно, что сэр Руперт, проведя четырнадцать лет только в обществе Арнольда, вел себя за столом не совсем прилично – он стеснялся присутствия слуг, подававших кушанья, удивлялся при виде бокалов для шампанского, выпил много рейнвейна и очень оживился под влиянием этого прекрасного напитка. Все это огорчало невольно его мать. Понятно, что майор то и дело шептал ему что-то весьма внушительное и толкал его локтем или хмурился по тому или другому поводу. Майор с женой были приглашены и Рупертом, и миссис Вальдзингам присутствовать при праздновании совершеннолетия баронета, которое должно было происходить через несколько дней после его возвращения, и провести затем всю осень в Лисльвуд-Парке.

Клерибелль надеялась, что останется наедине с сыном после обеда. Выходя из столовой в сопровождении миссис Варней, она шепотом просила сына оставить поскорее бутылки и прийти к ней в гостиную. Но, несмотря на это, майор и баронет остались за столом до сумерек, и Клерибелль увидела с замиранием сердца, что молодой наследник «хватил уже через край». Она даже дала понять это майору, на что он ей ответил с добродушной улыбкой:

– Дорогая миссис Вальдзингам, вы ведь знаете сами, что баронет упорен, как все Лисли вообще. Он любит портвейн, называет эту смесь красных чернил и уксуса превосходным вином и не терпит бордоского… Бедняжка!.. Мы не должны дивиться, что воспитанник этого браконьера предпочитает портвейн тонким дорогим винам… Несчастное дитя! Нам придется употребить несколько месяцев на его исправление!

Клерибелль призадумалась.

– Руперт переменился! – прошептала она.  – Да простит мне Господь, но в некоторые минуты я чувствую себя не совсем признательной за то, что милосердие Его возвратило мне сына… Мне кажется, что в нем недостает чего-то, от чего я могла бы сознавать свое счастье.

– Уважаемая миссис Вальдзингам, вам не следует быть слишком строгой. Припомните, с какими неразвитыми личностями пришлось жить сэру Руперту,  – и не теряйте мужества!

На другое утро приехал из Итона второй сын миссис Вальдзингам, чтобы «засвидетельствовать свое уважение» владельцу Лисльвуда. Между этими двумя братьями существовал очень резкий контраст. Молодой Артур Вальдзингам был высок, худощав, строен, со свежим лицом, и, хотя ему не было и пятнадцати лет, он был одного роста с молодым баронетом. Руперт сидел с майором, когда приехал Вальдзингам. Можно предположить, что он встретил прибывшего с распростертыми объятиями и словами любви – по внушению Гранвиля. Молодой Вальдзингам принял эти приветствия с полнейшим безразличием. Смерть отца отразилась печально на Артуре. Вид дома, где он жил так хорошо и счастливо, и равнин, по которым он катался с отцом, возбуждал в его сердце беспредельную грусть. Он не чувствовал к брату никакого влечения.

– Если сказать по совести,  – говорил он однажды старому камердинеру,  – мне не нравится брат: он уж слишком отдался в руки этому белокурому господину Варнею! Всякий должен, по-моему, быть себе господином  – знать сам, чего он хочет, и не обращаться каждый раз за советом из-за сущей безделицы.

Трудно даже представить себе, до какой сильной степени майор Варней внушал антипатию сыну Артура Вальдзингама! Все усилия Гранвиля не могли победить этой антипатии. Сколько изящный джентльмен не рассказывал о своей жизни в Индии, причем постоянно упоминая имя Артура Вальдзингама, сколько ни распространялся он о дружбе между ними, молодой человек слушал его с холодностью, совершенно несвойственной его пылкой натуре.

– Я его ненавижу! – воскликнул он запальчиво, когда мать упрекнула его в невнимании к майору.  – Я ненавижу этот нежный, медовый голос, вкрадчивые манеры и даже белокурые золотистые волосы. Человек с таким голосом и с такими приемами не способен быть честным и добрым человеком. Я его ненавижу также за влияние, которое он приобрел, к несчастью, над моим тупоумным, бесхарактерным братом.

– Артур! – произнесла с упреком Клерибелль.

– Мама! Я, право, не хочу говорить с порицанием о вашем старшем сыне, но послушайтесь моего разумного совета – избавьтесь от Варнея!

– Мне стараться избавиться от майора Варнея? Дорогой мой Артур, да разве ты забыл, что я обязана ему возвращением сына… Разве не он раскрыл ужасный умысел против Руперта? Да я и не придумаю, чем могу доказать ему мою признательность.

Молодой человек только пожал плечами.

– Будь по-вашему, матушка,  – ответил он спокойно.  – А я на вашем месте поступил бы с ним иначе: я дал бы ему несколько тысяч фунтов стерлингов за такую услугу и потом вытолкал бы его бесцеремонно в шею!

– Как тебе пришло в голову, чтобы он согласился принять от меня деньги?

– От вас, милая матушка, он и не примет их! Ему уже известно, что он получит вдвое или втрое от Руперта, который, между нами будет сказано, ни более ни менее как игрушка Варнея.

К великому удовольствию Артура Вальдзингама, майор Гранвиль был принужден оставить Лисльвуд-Парк на несколько дней по серьезному делу. Он предложил свои услуги в переговорах с Жильбертом Арнольдом, вызываясь дать ему от имени баронета известную сумму и отправить его немедленно в Америку.

– Не очень-то приятно,  – говорил майор сэру Руперту Лислю,  – вознаграждать этого человека за низкое предательство, но нужно принять к сведению, что если бы он не сознался во всем, то вы и до сих пор бы продолжали жить взаперти в Ольд-Кент-Риде. Надо сделать хоть что-нибудь для этого нахала.

Миссис Вальдзингам соглашалась с мнением майора, что надо дать Арнольду несколько сотен фунтов, но сэр Руперт оспаривал эту необходимость.

– Я ненавижу этого человека,  – объявил баронет,  – он не был никогда внимателен ко мне, никогда не давал мне денег на расходы – и я не дам ему ни одного пенни.

– Дорогой сэр Руперт,  – возразил майор,  – не забудьте, что вы в настоящее время представитель известного в Англии рода, а не безвестный мальчик без родных и друзей и потому должны слушаться советов старших и опытных людей! Я говорю, что следует заплатить непременно этому человеку!

Когда майор Варней говорил баронету о том, что должно сделать, то был вперед уверен в послушании сэра Руперта. Но с Клерибелль было совершенно иначе; когда она старалась склонить своего сына поступить так, как следует, то он всегда отказывался принять ее совет, упирая на то, что он уже не ребенок и что вследствие этого он может обойтись и без руководителей и не желает быть пришитым к юбке матери. Ему доставалось и так уже довольно от «противной» миссис Арнольд, которая ворчала с утра до поздней ночи, добавлял баронет.

Майор Варней, конечно, настоял на своем и уехал из Лисльвуда, взяв с собой шестьсот фунтов для Жильберта Арнольда. По прибытии в Лондон он отправился прямо к банкиру баронета, где и разменял чек на мелкие билеты. Затем он нанял кеб и поехал к Слогуду, которого застал сидящим перед окном со своей неизменной закоптелой трубкой. Увидев майора, подходившего к саду, браконьер сдвинул брови, но все же бросил трубку и пошел отпереть калитку посетителю.

– Ну,  – начал он насмешливо,  – я должен быть в восторге от вашего приезда! Мне приходило в голову, что мне нечего ждать уже больше от вас, так как вы не нуждаетесь уже в моей особе!

– Вы очень проницательны, почтеннейший Арнольд, и вывели довольно верное заключение,  – ответил майор Варней, присев на подоконник и обрывая листики иссохшей герани.

– О, так я не ошибся?… Так я таки действительно уже не нужен вам! – сказал злобно Арнольд, сверкая на майора кошачьими глазами.

– Да, теперь, слава богу, я не нуждаюсь больше в ваших услугах! – сознался майор.

Арнольд сжал кулаки и, казалось, хотел кинуться на своего изящного посетителя. Майор заметил это и рассмеялся так, что вся кровь бросилась в голову бывшего браконьера. Видеть это ужасное, но сдерживаемое бешенство доставляло майору такое же удовольствие, какое он испытывал, когда дразнил концом своей изящной тросточки львов и тигров в зверинце.

– Добрейший мой Арнольд,  – сказал он наконец,  – вы совершенно правы: вы были для меня превосходным орудием, служили мне отлично, а теперь вы не нужны мне больше. Будь я менее великодушен, то наши отношения прекратились бы тотчас же! Ваша тайна, которую мне удалось узнать, вполне гарантирует меня от всех ваших попыток сделать мне неприятное тем или другим способом, и затем между нами могло бы быть все кончено. Но я хочу, заметьте, поступить с вами иначе. Когда мастеровой не нуждается в инструментах, то он кладет их в сторону. Вот я и прошу вас, достойный мой Арнольд, отправиться в Америку, а за час до отъезда вашего и Рахили я вручу вам наличными триста фунтов стерлингов!

– Как, только триста фунтов? Этого очень мало! Мне бы следовало больше! – проворчал злобно Жильберт.

– Вам следовало больше? – переспросил майор.

– Но… это же… вы знаете…

– Уважаемый мистер Арнольд, прошу вас убедительно отбросить навсегда все глупые идеи. Вспомните свою исповедь, которая подписана, засвидетельствована и сохраняется нотариусом сэра Руперта Лисля. Не забывайте этого и будьте благодарны за все то, что сэр Руперт счел нужным выдать вам.

– Я разыгрывал роль пошлого дурака – с начала до конца… Это бесчеловечно! – бормотал Жильберт Арнольд.

– Неужели бесчеловечно?! – передразнил майор.  – Но на что же вы надеялись?

– Извольте, я отвечу вам на этот вопрос. Я вовсе не рассчитывал, чтобы вы могли отделаться от меня такой суммой, не ожидал, конечно, что меня заставят выселяться из Англии, как любого бродягу, я не думал, что мне загородят дорогу и доступ к нему и помешают испросить у него, что мне будет угодно!

Майор пожал плечами и снова рассмеялся.

– Так идите к нему,  – сказал он, указывая браконьеру на дверь.  – Идите же к нему – я не мешаю вам. Путь свободен для вас так же, как и для меня. Ступайте же просить его… Но, несчастный мой друг, вы уйдете ни с чем. Имейте в виду, что он послал вам деньги, подчинясь единственно моему красноречию. Да, Арнольд, да, мой милый! Молодой человек вышколен превосходно и помнит свой урок.

Ровно через два дня после этой беседы майор Варней помчался на курьерском поезде в Ливерпуль, отправив туда в омнибусе и Жильберта с женой. Приехав в этот город, майор велел отвезти себя по адресу в гостиницу, в которой Жильберт должен был дожидаться его. Он нашел браконьера за бутылкой пива в маленьком грязном зале.

– Ну,  – сказал майор Варней,  – корабль должен отчалить отсюда через час, а я желал бы видеть вас на его палубе. Позвоните и прикажите подать сюда перо, чернил и бумаги.

Арнольд повиновался, и немного спустя мальчик принес все требуемое и чернильницу, содержавшую в себе какую-то смесь, состоявшую преимущественно из пыли и мух. Майор окунул в чернильницу перо и подал его Арнольду.

– Напишите расписку в том, что вы получили от сэра Руперта Лисля, баронета, шестьсот фунтов стерлингов через майора Варнея,  – сказал он.  – Пишите же скорее!

Лицо браконьера прояснилось при этих благодатных словах.

– Вы, наконец, одумались и порешили дать мне вдвое больше назначенного? – произнес он с улыбкой.

– Это не ваше дело, одумался ли я! Пишите же расписку, нам нельзя терять времени.

Жильберт положил локти на стол, приблизил нос к бумаге и начал кое-как царапать под диктовку спешившего майора. Когда он дописал, то майор позвонил слуге и Жильберт Арнольд должен был подписаться в присутствии слуги, который потом тоже подписал расписку как свидетель.

– А теперь приведите нам поскорее кеб,  – приказал Варней.  – А вы, Арнольд, идите и скажите своей жене, что мы ждем ее.

– Она прилегла немного отдохнуть, так как сильно устала,  – сказал ему Жильберт.  – Она не способна сопровождать мужчину,  – добавил он угрюмо, удаляясь из зала.

Через полчаса майор уже находился с Жильбертом и женой его на палубе корабля, который отправлялся из Англии в Нью-Йорк.

– Вы, однако же, не дали мне шестисот фунтов стерлингов,  – заметил тихо Жильберт, наклонившись к майору.

– Шестисот фунтов стерлингов? – воскликнул с глубочайшим изумлением майор.

– Да, конечно, шестисот, я вручил вам расписку в получении этой суммы, которая была отдана баронетом для передачи мне!.. Вы это сами знаете.

– Добрейший мой Арнольд, я знаю только то, что минут через десять вы будете плыть преспокойно в Америку, в прелестную страну, из которой советую больше не возвращаться. Знаю я еще то, что у меня в кармане есть несколько билетов в сто фунтов, один в пятьдесят, да еще один в десять. Возьмите их себе, если только хотите. Больше вы не получите ни от владельца Лисльвуд-Парка, ни от майора Гранвиля.

В ту самую минуту, как майор Варней с грациозным движением подал портфель Арнольду, провожавших попросили спуститься с корабля. Майор в одно мгновение очутился у лестницы.

– А когда выйдут деньги, что же тогда мне делать? – вскричал Жильберт, схватив майора за рукав.

– Что вам делать тогда? – переспросил Варней.  – Можете воровать, разбойничать, умереть, жить в остроге… Мне нет дела до вас!

Нельзя выразить бешенства, которое внезапно овладело Жильбертом. Он ринулся вперед со сжатыми кулаками и бросился бы на майора, если бы рослый матрос не удержал его.

– Слушайте! – воскликнул Жильберт, свесившись через борт и устремив свои кошачьи глаза на красавца Варнея.  – Вы надули меня, истоптали ногами, смеялись надо мной с начала до конца… Берегитесь, майор! Вы жестоко поплатитесь, если мне суждено вернуться из Америки!.. Я попаду на виселицу, но отомщу вам за все! Еще раз – берегитесь!

Глава XVII
Соломон путешествует

В конце осени Соломон оставил Лисльвуд-Парк, где он занимал довольно комфортабельную комнату во втором этаже и получал ежедневно бутылку портвейна. Он уезжал к одному из своих племянников, который находился у него под опекой.

– Он не богат,  – говорил Соломон об этом племяннике самой красивой горничной,  – но имеет столько, чтобы жить не беспокоя никого из родных. А это много значит, так как он щепетилен.

Перед отъездом нежный дядя провел целый час с глазу на глаз с майором.

Племянник его находился в пансионе, в одном из городков Йоркшира. В городке находилась только одна церковь с громадной колокольней и с небольшим кладбищем, по которому бегали и резвились детишки. За его главной улицей шли чистые аллеи, окаймленные старыми громадными дубами; местами из аллей можно было видеть за группой деревьев красивые дома. Соломон направился к этой стороне города, когда вышел со станции железной дороги. Красное кирпичное здание, перед которым он остановился, было выстроено четырехугольником с двумя рядами высоких узких окон. Оно отделялось от улицы стеной, в которой находилось двое прекрасных ворот. Соломон был впущен немедленно прибежавшей на его звонок служанкой, которой он назвал себя не Соломоном, а Саундерсом. Кроме последнего обстоятельства было замечательно еще и то, что он был одет с головы до ног в черное, повязан белым галстуком и придавал себе вид духовной особы. Служанка ввела его в маленькую хорошенькую гостиную, выходившую в громадный сад. Соломон подошел прямо к окну и, окинув быстрым взглядом цветочные клумбы и лужайки, устремил все свое внимание на молодого человека, лежавшего в тени, на диване, с книгой в руках.

Молодой человек так углубился в чтение, что даже не заметил, что за ним наблюдают. Он был чрезвычайно нежного телосложения, а из-под соломенной шляпы его выбивались светло-каштановые, глянцевые волосы.

Минуты через две в гостиную вошел директор пансиона и обменялся с Соломоном крепким рукопожатием. Это был высокий, полный, белокурый и пожилой мужчина, видимо добрый, но пустой человек и вдобавок педант.

– Я даже и не спрашиваю, в каком он состоянии,  – сказал Соломон, указывая на окно,  – мне кажется отчасти, что в нем не совершилось никакой перемены.

– Да,  – ответил директор,  – он мало изменился. Светила науки – а в нашем городке в них таки не чувствуется недостатка,  – извините, что я в качестве гражданина заявляю вам прямо, что у нас весьма много даровитых людей,  – светила науки сходятся с вами во мнениях относительно этого молодого человека. Он почти вовсе не изменился. Мы рассчитывали на время, но оно не оправдало наших надежд… Не угодно ли вам выпить стакан мадеры, мистер Саундерс?

Соломон не обратил даже внимания на радушное предложение директора.

– Ну а душевное состояние его? – спросил он, продолжая начатый разговор.

– Оно весьма недурно, жаловаться нельзя. Он все возится с книгами и собакой, изучает ботанику. Мы стараемся выполнять его скромные прихоти – у него нет иных. Этот юноша пользуется всеобщей любовью за свой мягкий характер.

– Мне, как дяде, приятно слышать подобный отзыв! – заметил Соломон.

– Особенно такому заботливому дяде, как вы, мистер Саундерс.

Соломон взял бесстрастно из своего бумажника несколько фунтов стерлингов и вручил их директору.

– Вот взнос за целый год,  – заявил он ему.  – Теперь же мне хотелось бы поговорить с племянником. Затем я отправлюсь в гостиницу обедать, а завтра рано утром возвращусь снова в Лондон.

– Все ваши посещения чрезвычайно коротки,  – сказал ему директор, несколько призадумавшись.

Он раздумывал, можно ли рассчитывать наверно на согласие Саундерса обедать у него.

– Обстоятельства обязывают меня возвратиться домой как можно скорее,  – ответил Соломон, указывая на галстук, как будто на свидетеля справедливости сказанного.  – Ну что же, могу я повидаться с племянником?

Директор пансиона проводил его в сад. Молодой человек продолжал читать, но при шуме шагов поднял невольно голову.

– Это вы, дядя Джордж! – произнес он, увидев внезапно Соломона.

– Милый Ричард, я приехал, чтобы взглянуть на вас,  – сказал Соломон, взяв исхудалую руку молодого человека.  – Да он все такой же… Довольны ли вы, Джордж, вашим образом жизни?

– Очень доволен, дядя. С нами все обращаются чрезвычайно мягко, и мы чувствуем себя совершенно счастливыми.

– И вы не желали бы покинуть этот дом?

– Ни за что, милый дядя!

Соломон не рискнул возражать против этого, но несколько минут не сводил глаз со спокойного лица своего родственника и подумал при этом:

«Боже, какая разница существует между этим и тем молодым человеком!»