Мэри Элизабет Брэддон
До горького конца
Мистрис Гаркрос была замужем целый год, прежде чем проникла в квартиру своего мужа в Темпле. Однажды летом, когда ей неожиданно пришла фантазия дать обед в тот же день, она села в карету и отправилась прямо в Темпль. Ее ввели без доклада в приемную мужа. Мистер Гаркрос стоял, облокотись на конторку, и с утомленным видом перелистывал какое-то тяжебное дело. Он с невыразимым удивлением поднял глаза на жену.
– Августа! – воскликнул он. – Я так же мало ожидал увидеть здесь тебя, как принцессу Марию или какую-нибудь другую столь же важную особу. Разве в Кресченте землетрясение или что-нибудь в этом роде?
– Я пригласила несколько человек знакомых на обед, Губерт, и хотела предупредить тебя, чтобы ты обедал дома. Какая славная квартира! А я думала, что в Темпле все грязно и безобразно.
– Не везде, душа моя. Некоторые из нас дерзают жить удобно. Не хочешь ли хересу с содовою водой? Ведь у меня тут свой погреб.
– Ты знаешь, что я не пью вина до обеда. Какая славная картина, – воскликнула она, увидав картину над камином. – Это портрет? Славное лицо, но в нем есть что-то неприятное.
– Мне жаль, что оно тебе не нравится, Августа, – отвечал спокойно мистер Гаркрос. – Это портрет моей матери.
– В самом деле! Ты так скрытен относительно своего родства, что должен простить мне мои слова. Лицо очень красиво, конечно, но я не вижу в нем ни малейшего сходства с тобою.
– Сходства никакого нет. Я имею честь походить на отца и его предков.
– С какой насмешкой ты это говоришь. Можно подумать, что твой отец был очень дурной человек.
– Я и не говорю, что он был хороший человек. Я знаю о нем только то, что он был расточительный негодяй и что он пожал плоды своей расточительности, что случается не со всеми подобными ему негодяями.
– О, Губерт, можно ли так говорить!
– Это неприлично, не правда ли? Всякий отец должен быть безупречным в глазах своего сына. Знаешь, Августа, что у меня тяжелое прошлое и что для нас обоих лучше не касаться его. Я не могу говорить об отце хладнокровно.
– Как угодно. Но скажи мне, почему мистрис Вальгрев нарисована в таком странном костюме?
– Не знаю, может быть, это ее фантазия, а может быть, мода того отдаленного времени. Я был слишком мал тогда, чтоб обратить внимание на костюм. Эта картина наследственная и единственная, которою я обладаю.
Мистрис Гаркрос обошла комнату, осмотрела полки с книгами, камин с расставленными на нем пенковыми трубками, ящиками для сигар и табака, с часами в форме скелета и термометров в виде иглы Клеопатры, посмотрела на красивый вид из окна и осталась не совсем довольна, что муж ее имеет комнату много лучше той, которая была отведена ему в Мастодон-Кресченте. Она, однако, не сделала никакого замечания по этому поводу и уехала сильно заинтересованная картиной над камином.
Глава XXII
Сильное впечатление
Как замок спящей красавицы пробудился внезапно от своего долгого сна, так и Клеведон в один прекрасный летний день, пять лет спустя после смерти Грации, вышел из своего оцепенения и зажил новою жизнью. Болтовня служанок, стук обойщиков, столяров и каменщиков, шум и суета с чердака до погреба, расчистка старого сада, лай собак и гул человеческих голосов с раннего утра до поздней ночи нарушали торжественную тишину окрестных лесов.
Сэр Френсис Клеведон возвращался домой. Тетка его наконец умерла, назначив его своим единственным наследником, и он намеревался переселиться в Клеведон, лишь только дом станет обитаемым. Мистер Ворт был на ногах целые дни, ходя по дому и по службам с записною книжкой в руках и с карандашом за ухом во все вмешиваясь, всем указывая и отдавая приказания направо и налево. Ему предписано было не производить никаких дорогостоящих улучшений, а только вычистить и починить все старое. Отделать заново Клеведонский дом стоило бы двадцать тысяч франков, и сэр Френсис, которому предстояло жить на семь тысяч в год, не в состоянии был истратить разом полную сумму. Да он об этом и не мечтал. Ему хотелось переселиться в Клеведон как можно скорее, исправлять постепенно, сообразуясь с своим вкусом и потребностями.
Итак, крысы были изгнаны из своих удобных жилищ за старыми панелями, пауки и майские жуки были сметены с изящных карнизов, по всему дому распространился запах краски и лака, полы и лестницы были натерты до того, что стало опасно ходить по ним, старые кровати украсились новыми занавесками, в лучших комнатах были разостланы новые ковры, и незначительные проблески новейшей моды в меблировке комнат появились между псевдоклассическими вещами времен регентства и старою ореховою и дубовую мебелью времен королевы Анны. Меблировка нескольких больших комнат относилась, очевидно, к царствованию Елизаветы и не подвергалось с тех пор никаким изменениям. Что же касается жилых комнат, убранство их изменялось при каждом их обладателе и в результате получилась необыкновенная пестрота и разнообразие.
Тем не менее, это был прекрасный благородный старый дом, один из тех домов, в которые входишь с благоговением, как в церковь. Такое же впечатление произвел он и на сэра Френсиса, когда тот в первый раз вошел в него, под руку с сестрой своей Сибиллой и в сопровождении раскрасневшегося, взволнованного Джона Ворта.
Дойдя до верхней ступеньки каменной лестницы, которая вела из парадной двери Клеведона, сэр Френсис остановился на минуту, чтоб окинуть взглядом парк и окрестные леса, и дать взглянуть на себя группам поселян, фермеров и рабочих, собравшихся посмотреть на его прибытие и порадовать его дружескою встречей.
Каков же был человек, которого они увидели? Он был молод, высок и строен, с смуглым цветом лица и правильными чертами, с блестящими серыми глазами и с приветливою улыбкой, обнаруживавшею ряд блестящих белых зубов. Девушка, которую он держал под руку, была вовсе не похожа на него. Маленькая и хорошенькая, она напоминала собою фарфоровую куклу. Он был Клеведон до мозга костей, говорили друзья его семейства, а бедная Сибилла была вся в мать.
– Я очень благодарен вам, – сказал он, обращаясь с веселою улыбкой к поселянам и думая, как все это похоже на сцену из оперы. Он молодой граф или барон, поселяне – его преданные вассалы. – Но я, право, не знаю, чем я мог заслужить ваше расположение. Может быть, со временем, если одни из вас найдут во мне доброго помещика, другие – доброго соседа, я буду иметь больше прав на такой дружеский прием. Не знаю найдется ли бочонок пива в наших погребах, но если найдется, он будет подан вам немедленно.
– Мы вчера привезли большой запас из Блекфрайерса, и я вышлю им бочонок, если прикажете, – сказал мистер Ворт.
– Конечно. Но как тебе нравится Клеведон, Сибилла?
– Он так хорош, как я и не воображала, – отвечала девушка тихим голосом. – Как долго мы мечтали об этом дне, и действительность даже превзошла наши ожидания. Если бы только мама была с нами, – прибавила она грустно.
– О, да, Сибилла, ее отсутствие как будто отняло солнечный свет у нынешнего дня, – отвечал сэр Френсис, и оба замолчали, и это молчание, этот внезапный перерыв в их радости был невольною данью усопшей матери.
Мистер Ворт, между тем, вытер лоб красным платком и, не дождавшись, чтоб его начали расспрашивать, пустился в объяснения.
– Я старался держаться ваших инструкций, сэр Френсис, – начал он спешным, деловым тоном, – но в некоторых мелочах принужден был отступить от них. Занавесы желтой гостиной, например, были просто неприличны, и я решился заменить их пунцовыми репсовыми, которые придали комнате уютный вид и очень идут к молочно-желтым обоям, Я осмелился также поставить новую кровать в комнате мисс Клеведон и повесить ситцевые занавески в спальнях, уборных и утренних комнатах.
– Вы очень добры, мистер Ворт, – сказала мисс Клеведон, улыбаясь. – Я, кажется, не могла бы заснуть на одной из этих странных постелей с пунцовыми перьями на верхушках, Очень вам благодарна за новую кровать. Вы, по-видимому, устроили все так удобно.
– Я всеми силами старался угодить вам, мисс, но действовал наугад. Исполняя ваше предписание, я только проветрил и вычистил дом и сделал его обитаемым.
– Вы сделали его восхитительным, мистер Ворт… О, какая милая комната, какое прелестное старое окно и какой вид! Мы будем очень счастливы здесь, Френсис, после этих скучных немецких городов. Надеюсь, что у нас тут есть приятные соседи, мистер Ворт?
Ответ мистера Борга был далеко не обнадеживающий.
– В окрестностях есть два или три хороших места, – сказал он, – но что касается соседей, на них не рассчитывайте. В наше время никто из сколько-нибудь порядочных людей не сидит дома. Они проводят сезон в Лондоне, или охотятся в Шотландии, или удят в Норвегии, или катаются по континенту, между тем как зайцы и кролики пожирают произведения их ферм, а щуки – форель в их ручьях. Мне противно думать о таких людях.
– Я не намерен быть из числа отсутствующих, мистер Ворт, и мне хотелось бы иметь хороших соседей, – весело возразил сэр Френсис. – Иначе Сибилла начнет тосковать и будет бродить по старому дому, пока не набредет на старуху с веретеном и не проколет себе руку, как спящая красавица, Я почти уверен, что в одной из этих башенок, так похожих на бонбоньерки, сидит и прядет какая-нибудь старуха. Нам необходимы соседи.
– Тут немало дачников по пути в Танбридж, – проворчал мистер Ворт, – но они вам не пара. Они ездят каждый день в Сити.
– Я не обратил бы внимания даже на это, если они хорошие люди. Приятнее было бы, конечно, иметь дело с сельскими дворянами. Они научили бы меня исполнять мою роль сквайра, старинного английского сквайра, У меня есть рекомендательное письмо к одному полковнику Давенанту, из Бунгалло, в Танбридж-Вельсе. Слыхали вы о нем?
– Слыхал, – отвечал мистер Ворт нерешительно. – Это пожилой джентльмен, который жил долго в Ост-Индии, а теперь держит у себя множество обезьян.
– Обезьян! – воскликнули сэр Френсис и сестра его в один голос.
– Да, мисс, и не только обезьян, а еще нечто похуже. Я видел его однажды с каким-то животным в роде хорька на плече, и он ласкал и нянчил его как ребенка. Фараонова мышь – называется это животное.
– Немного эксцентрично, – заметил сэр Френсис смеясь. – Я, однако, слышал, что полковник – отличный человек. Разве его семейство состоит из одних обезьян? Я хочу найти приятную подругу для сестры. Нет ли у него жены или дочерей?
– Есть дочь, но она поглощена обезьянами, а если не обезьянами, то собаками. Дом полковника – настоящий зоологический сад.
Сэр Френсис и сестра его засмеялись, а мистер Ворт, указав на все свои улучшения, пошел распорядиться, чтоб любопытные поселяне, собравшиеся на лужайке пред домом, получили обещанную им бочку пива. Освободившись от управляющего, брат и сестра пошли весело бродить по старому дому, любуясь то одним, то другим, и разговаривая о своих планах и намерениях, пока не пришло время переодеваться к обеду. Тогда брат и сестра разошлись по своим комнатам, оставив между собою четверть мили расстояния.
Они обедали в парадной гостиной Якова I, в присутствии трех лакеев. Старый Тристрам Моль получил пенсион и жил в квартире главного швейцара. Новые слуги были наняты мистером Вортом и знали в совершенстве свое дело.
– Я желал бы, чтоб вы сделали четвероугольиую гостиную, направо от швейцарской, второстепенною столовой, в которой мы могли бы обедать, когда будем одни, – сказал сэр Френсис дворецкому в конце обеда.
– Я очень рада, что ты это сказал ему, Франк, – заметила Сибилла, когда слуги вышли. – Мне сегодня казалось, что я обедаю в церкви или в столовой какого-нибудь первоклассного заграничного отеля, в которой нет никого, кроме нас.
Однако в несколько дней они совершенно освоились со старым домом, и Сибилла ходила по длинным коридорам и по большим комнатам, распевая веселые песни своим чистым сопрано и только опасаясь немного встретиться с привидением в каком-нибудь темном углу.
– Мне кажется, что я не была бы против доброго старого духа, какой-нибудь дамы под покрывалом или кавалера времен Карла II. Коллис боялась в первую ночь спать в своей комнате и ушла ночевать к одной из горничных, но на следующий день я сказала ей, что служанка, не терпящая привидений, не должна брать места в хорошем старом семействе, как наше. У нас, конечно, есть свое фамильное привидение, – сказала я. – Мы имеем на это столько же права, как на генеалогическое дерево, висящее в швейцарской. Будьте уверены, Коллис, что большие болотные сапоги, которые висят в сенях, спускаются на пол каждую полночь и стучат, стучат по коридорам. Вы когда-нибудь встретитесь с ними лицом к лицу, если будете сидеть за полночь за чтением романов, как это с вами часто случается. Я не отвечаю также за того вооруженного человека, что стоит у лестницы. Он смотрит так, как будто способен ходить.
– Вы, кажется, шутите, мисс, – сказала Коллис пресерьезно, – но я только то знаю, что в верхнем этаже действительно пахнет привидениями.
– Мышами, хотите вы сказать, Коллис.
– О нет, мисс, не мышами. Разве я не умею отличить запах мышей от запаха привидений.
Все помещики, жившие в своих поместьях, сочли, конечно, долгом сделать визит сэру Френсису и мисс Клеведон, и все пришли в восторг от баронета и его сестры. Не приехал только один полковник Давенант, не хотевший, может быть, ставить себя на одну доску с сельскими обывателями или слишком занятый обезьянами, чтобы помнить о мелочных общественных обязанностях. Тщетно прождав его несколько времени, сэр Френсис в один прекрасный летний день взял свое рекомендательное письмо и сам отправился в Вельс. Письмо это дал ему один, из его друзей, очень хваливший полковника Давенаита.
Поместье полковника было известно под именем Бунгалло. Оно начало свое существование небольшою виллой с претензиями на готический стиль, но сделавшись собственностью полковника, изобретательный ум которого изощрялся над всем, что попадало под руку, оно перестраивалось и увеличивалось различными пристройками, противными всем правилам строительного искусства, до тех пор, пока не стало ни на что не похоже. Большая веранда пред очень маленькою гостиной над столовой; оранжерея в виде башни, которая была копией с мечети в Дели; возле кухни помпейская галерея с фонтаном, в которой полковник любил сидеть на ковре, куря трубку, и разговаривая с своею преданною кухаркой; обсервационная башня, с которой он мог обозревать поля, холмы и рощи, – все это были только незначительные странности Бунгалло. Общий вид поместья был оригинален, но не безобразен. Внутренность дома была наполнена вещами, вывезенными из Индии, гигантскими вазами, оригинальными шелковыми тканями, резными вещами из бомбейского черного дерева, храмами из слоновой кости. Все комнаты были оживлены птицами, цветами и живыми существами, покоившимися на звериных шкурах, лаем маленьких собачек, щебетаньем безголосых австралийских птиц, и пронзительным криком попугаев.
День был необычайно жаркий, когда сэр Френсис приехал в Бунгалло, и чисто одетая служанка провела его прямо к полковнику, наслаждавшемуся сиестой у своего фонтана. Идти пришлось через сад и через рассадник лавровых и обезьяньих дерев, который полковник называл своим лесом.
Сэр Френсис прошел в этот лес не без маленького приключения, В одной из извилин узкой тропинки он встретился с молодою особой, напомнившей ему Робинзона Крузо. Она шла под зеленым зонтиком; на плече ее сидела явайская обезьяна, а у ног толпилась стая собак и щенят, начиная со взрослой шотландской гончей до коричневой черномордой моськи.
Сэр Френсис бросил быстрый взгляд на зеленый зонтик и увидал красивое молодое лицо с серыми ирландскими глазами и приятною улыбкой. Он успел также заметить, что мисс Крузо была высока, стройна и величественна. В ответ на его поклон она грациозно наклонила голову и пошла дальше, а обезьяна обернулась, зашипела и злобно оскалила на него зубы.
– Мисс Давенант? – спросил сэр Френсис у служанки.
– Да, сударь, эта наша барышня. Надеюсь, сударь, что вы извините обезьяну. Она не зла, но не любит чужих.
Они подошли, между тем, к зеленому портику и чрез него вошли в помпейскую галерею, в которой полковник сидел на ковре, прислонясь спиной к мраморному водоему фонтана, и громко храпел. Когда служанка провозгласила им гостя, он вздрогнул и проснулся и пробормотав что-то, может быть молитву, а может быть и проклятие, встал и принял гостя с искреннею приветливостью.
– Возьмите кресло, сэр Френсис, а если хотите трубку, вон лежит готовая на столе возле вас. Очень рад видеть друга Сенклера. Поздравляю вас с прибытием в Клеведон. Прекрасное место, старое, благородное, с хорошею охотой и с одной из самых рыбных рек в графстве. Сенклер писал мне о вашем возвращении, и я все к вам собирался, но эта погода слишком тяжела для старика. Я в Беигале никогда так не страдал от жары, как здесь. Я пущу фонтан. Надеюсь, что вы любите шум фонтана.
И полковник принялся за какие-то сложные операции, состоявшие в отвертывании крючков и винтов и стоившие ему, по-видимому, больших усилий.
– Пожалуйста, не беспокойтесь для меня, – сказал сэр Френсис. – Эта комната и без фонтана очень прохладна.
– Вы находите! – воскликнул обрадованный полковник. – Я строил ее сам и по своему собственному плану, каждый кирпич положен моею собственною рукой, с помощью только одного каменщика и одного мальчика, державшего лестницу. И фонтан я сделал сам, по плану, который, как сказал мне один тупоумный архитектор, противен всем правилам строительного искусства. Но он, как видите, действует вопреки всем правилам, – заключил полковник торжествуя, когда вода шумно взвилась вверх, потом, повернув вниз, обильно окропила сэра Френсиса и наконец успокоилась и стала переливаться с самым восхитительным журчанием.
Два джентльмена начали знакомиться разговором о своем общем друге, о майоре Сенклере, с которым полковник служил вместе в Индии, а сэр Френсис познакомился в Брюсселе, где майор поселился на всю жизнь в маленьком белом домике на бульваре с женой и с полудюжиной детей, говорившими на чистейшем шотландском наречии и одетыми с головы до ног в клетчатые шотландские ткани. Когда же все, что можно было сказать о прекрасном сердце и других качествах этого отсутствующего друга, было высказано, полковник рассказал гостю два или три происшествия из своего прошлого, употребив на это не более получаса, что было для него необычайною краткостью, и наконец предложил сэру Френсису осмотреть Бунгалло.
– Это был какой-то квадратный ящик, когда я купил его, – сказал он, – не понимаю, как в нем жили люди, – но мне удалось сделать из него нечто порядочное и придать ему характер. Я люблю, чтобы в доме отражалась индивидуальность его обладателя и надеюсь, что никто не войдет в мое жилище, не сказав себе: тут живет старый солдат англо-индиец. Надеюсь, что вы будете обедать с нами, – сказал полковник.
Сэр Френсис поколебался, но вспомнив, что Сибилла ждет его, отвечал:
– Нет, благодарю вас. Я остался бы с большим удовольствием, но живу с сестрой, и она будет ждать меня к обеду.
– Или, если хотите, я пошлю, к ней верхового предупредить ее, что вы будете обедать у нас. Ведь женщины совершенно равнодушны к обеду. Одним этим фактом выясняется громадная разница между двумя полами. Женщина не способна к философскому многостороннему пониманию значения обеда. Она раба условности и, как абиссинец, не способна к кулинарной изобретательности. Эй, Джаксон, что дадите вы нам сегодня к обеду?
При этом воззвании, в обвитом виноградными лозами окне прямо показалась здоровая, краснощекая матрона. Ее лицо, обсыпанное мучною пылью, напоминало красную луну, подернутую прозрачным облаком.
– Что это вы, сэр? Да вы же сами заказали сегодня утром обед.
– Правда, Джаксон, но человеческая память слаба, Этот джентльмен будет обедать с нами.
– Но, право, – начал было сэр Фрэнсис.
– Это уже решено, государь мой. Я пошлю моего мальчика верхом с извинением к мисс Клеведон. Ну, Джаксон, будьте категоричны. Во-первых, красный глинтвейн из мадеры?
– Точно так, сэр.
– Летом я не терплю суп, сэр Френсис, как условную бурду, отвлекающую внимание кухарки от рыбы. Potage à la reine[8], подправленный толченым миндалем, еще куда ни шло, и суп с зеленым горошком тоже вещь съедобная. Я позволяю Джаксон делать их, когда она в духе и может поручиться за мягкость пюре. После глинтвейна заливное из раков, Джаксон?
– Точно так, сэр, – отвечала кухарка, улыбаясь.
– Не забудьте подбавить толченых кокосовых орехов. После заливного?
– Жареная дичь.
– В полутрауре, то есть в белом соусе с трюфелями. Не жалейте трюфелей. Джаксон, убейте откормленного тельца для моего друга, сэра Френсиса Клеведона. А тетерева есть?
– Как же, сэр. Вы сами купили сегодня утром целую связку.
– Да, помню. Все самые молоденькие птички. Я всегда сам хожу перед завтраком в Вельс, сэр Френсис, и сам выбираю для себя провизию. Мошенники купцы скорее повесятся, чем покажут мне какую-нибудь дрянь. Берегите хлебные крошки, Джаксон, и вы дадите нам абрикосовое пирожное и суфле с пармезаном. Так как же, сэр Френсис?
– Если я буду иметь честь обедать с вами, полковник, я отошлю домой моего грума, чтобы он предупредил сестру, – сказал сэр Френсис, думая о мисс Крузо и надеясь с ней познакомиться.
– И прекрасно. Я покажу вам мой сад, и мы зайдем мимоходом в конюшню и отыщем вашего грума.
Сад был столь же оригинален, как и дом, и при устройстве его имелся в виду комфорт наполнявших его животных, а не его обладателей. Был в нем грот из камней на берегу небольшого прудика, в котором, к невыразимому наслаждению полковника, играла ручная выдра, были клетки с птицами, искусно замаскированные зеленью, для того чтобы ввести пернатых обладательниц в заблуждение, что они находятся среди девственного леса, были маленькие классические храмы и миниатюрные крепости, одна с винными бутылками, обращенными горлышками наружу, вместо пушек, и населенная собаками, радостно кинувшимися к полковнику. Для увеселения явайской обезьяны в саду была маленькая переносная пагода, увешенная колокольчиками.
Конный двор находился рядом с домом, и в нем фантазия полковника изощрялась над сеновалом, который он обратил в биллиардную, доступную только по наружной лестнице, в стиле лестниц английских шале. Полковник держал только пару верховых лошадей, для себя и для дочери, пони и маленькую коляску, которую называл своим паланкином; большая же часть конного двора была занята фазанами. Отыскав грума, сэр Френсис отправил его к сестре и, успокоившись на ее счет, пошел с полковником осматривать его дом и слушать его длинные рассказы о различных трофеях и редкостях, украшавших комнаты.
Когда гость уже начинал терять надежду достигнуть когда-нибудь апартаментов мисс Крузо, полковник Давенанг неожиданно отворил дверь в таком углу, где всего менее можно было ожидать дверь, и ввел своего гостя в гостиную. Это была маленькая, низкая комната, с стеклянную дверью, занимавшею целую стену и отворявшеюся на большую веранду. Веранда, вымощенная разноцветными изразцами, была много больше и выше гостиной, и тут на одном из оттоманов, сидела молодая девушка с книгой в руках и с парой собак у ног.
То была мисс Крузо. Она отложила в сторону книгу, встала и встретила отца прелестною улыбкой, часть которой досталась и на долю сэра Френсиса, когда его представил ей отец. Видя мисс Давенант в первый раз лицом к лицу, сэр Френсис решил, что она красивее, чем он ожидал. Открытое молодое лицо с серыми глазами и черными ресницами, волнистые темные волосы, небрежно зачесанные назад, большой белый лоб, величественная осанка, все это произвело на него впечатление безукоризненной красоты. Не зная, что сказать, он сделал несколько избитых замечаний о Бунгалло, о доме, о саде и о зоологических коллекциях, но чувствовал себя не так свободно, как всегда. Только мало-помалу, усевшись на диван, и подружившись с молодою гончей, оказавшеюся очень кроткого нрава, пришел он в себя и начал знакомиться с мисс Давенант.
Отец звал её Жоржи. Славное имя и как идет к ней, думал сэр Френсис. Она походила на мальчика своими манерами, но в них не было ничего грубого или резкого, а только грациозная свобода благовоспитанного школьника Итона. Она никогда не жила в пансионе, не была даже никогда под влиянием гувернантки. Она выросла, как росли деревья в рассаднике полковника. Время от времени к ней ходили учителя учить ее разным предметам, но большею частью учил ее, или только намеревался учить, сам полковник.
Сэр Френсис остался обедать и просидел до одиннадцати часов вечера и к концу дня он и мисс Давенант стали такими друзьями, как будто знали друг друга уже много лет. Полковник рассказал несколько долгих историй об индийских кампаниях и в течение часа сделал краткий очерк карьеры своего отца, полковника Давенанта. Как ни внимательно слушал сэр Френсис эти рассказы, но в промежутках он успел познакомиться со вкусами и привычками мисс Давенант, расспросил ее, в какое время она катается, куда ездит, чем занимается, конкурирует ли она на сельских цветочных выставках, посещает ли бедных или исключительно посвящает себя животному царству.
Оказалось, что она занимается всем понемногу, только не конкурирует на цветочных выставках.
– Я сама иногда даю премии на сельских выставках, – сказала она, – но в нашей оранжерее цветы не растут так хорошо, как бы следовало. То Туфна выкопает их лапами, – не правда ли, Туфна? – обратилась она к собаке, – то Педро, наша обезьяна, опрокинет горшок хвостом. Наш садовник Грант приходит в отчаяние, но что же делать, если цветы и животные не уживаются вместе.
– А моя сестра страстно любит цветы, и ее бедная голова набита их названиями, как справочный ботанический лексикон. Теперь она занята постройкой оранжереи для папоротников и намерена наделать чудес в этой отрасли. Я надеюсь, что вы будете с ней друзьями.
– Да, я уверена, что полюблю ее.
– Приедете вы к ней или ей приехать к вам?
– Все равно. Я не формалистка.
– Так она приедет к вам завтра, хотя вам следовало бы приехать первой, потому что она так привыкла.
– Благодарю. Я буду очень рада. Любит она животных?
– Право, не знаю. Мне следует ответить, как ответил один господин, у которого спросили, умеет ли он играть на скрипке. Он сказал, что не знает, умеет ли он играть или нет, потому что никогда не пробовал. Сибилла тоже не имела случая испытать свою любовь к животным. Она только год тому назад вышла из монастырского пансиона в Брюге и с тех пор все путешествовала со мной. Но я подозреваю, что в ней таится страсть к собакам и обезьянам.
– Я уверена, что она полюбит Педро, – заметила мисс Давенант, обратив нежный взгляд в самый темный угол комнаты, где балованное животное лежало, обернутое шерстяным одеялом.
Сэр Френсис отправился домой при лунном свете и с самым приятным воспоминанием о Бунгалло и его обитателях.
«Сенклер прав, – думал он. – Полковник – прекрасный человек. Жаль, что рассказы его слишком длинны, но это дело второстепенное. Какое прелестное существо его дочь! Жоржи, Жоржи, Жоржи Давенант!» Имя это, как припев старой песни, слышалось ему всю дорогу под мерные шаги его лошади.
