Мэри Робинетт Коваль
Вычисляя звезды
Моей племяннице Эмили Харрисон, принадлежащей к поколению людей Марса
Mary Robinette Kowal
THE CALCULATING STARS
Copyright © 2018 by Mary Robinette Kowal
Fanzon Publishers An imprint of Eksmo Publishing House
© А. Жаворонков, перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
* * *
Нет, мы уйдем. Король погиб, должно быть.
Засохли все лавровые деревья,
Грозя созвездьям, блещут метеоры,
А бледный месяц стал багрян, как кровь;
Зловещие блуждают ясновидцы
И страшные пророчат перемены;
Богатые мрачны, а чернь ликует:
Одни за выгоды свои боятся,
Другие от войны себе ждут выгод.
А знаменья такие предвещают
Паденье или гибель королей.
Не удержать мне земляков своих,
Известно им: нет короля в живых.
УИЛЬЯМ ШЕКСПИР. РИЧАРД II[1]
Часть первая
1
ПРЕЗИДЕНТ ДЬЮИ ПОЗДРАВЛЯЕТ СОТРУДНИКОВ НАКА[2] С УСПЕШНЫМ ЗАПУСКОМ ОЧЕРЕДНОГО ИСКУСТВЕННОГО СПУТНИКА ЗЕМЛИ
Агентство Ассошиэйтед Пресс[3] 3 марта 1952 г.
Национальный консультативный комитет по воздухоплаванию запустил на орбиту Земли свой третий искусственный спутник; спутник регулярно посылает радиосигналы на Землю и измеряет с помощью высококачественной аппаратуры интенсивность радиации в космическом пространстве вблизи Земли. Президент наотрез отвергает досужие предположения о том, что спутник, помимо озвученных Комитетом, выполняет еще и задачи Министерства обороны США, и уверяет, что данный проект нацелен на решение лишь научных задач, изначально на него и возложенных.
Помните ли вы, где были, когда ударил метеорит?
Никогда не понимала, почему люди задают друг другу этот дурацкий вопрос, поскольку очевидно же, что помнит каждый.
Я тогда была в горах с Натаниэлем, где он унаследовал от отца хижину, и мы частенько отправлялись туда понаблюдать за звездами. Говоря «понаблюдать за звездами», я, конечно же, имею в виду «заняться сексом».
Надеюсь, что своей откровенностью я вас не особо смутила, а рьяным сторонникам нравственности поясню, что мы с Натаниэлем были тогда здоровой, только-только поженившейся молодой парой.
Так вот, звезды я в те блаженные времена видела в основном на внутренней стороне своих век, но знай я, что вскоре и надолго звезды станут совершенно невидимы с Земли, то к окуляру телескопа там, в горах, припадала бы значительно чаще.
Последнее время мы оба вкалывали как проклятые, готовя очередной запуск, и не выполняй я вычисления для того же проекта НАКА, ведущим сотрудником которого был и Натаниэль, то вряд ли в течение последних двух месяцев хотя бы раз увиделась с ним.
Теперь-то нам обоим был дарован отпуск.
И мы наконец-то лежали в одной кровати, и в ногах у нас валялось изрядно скомканное одеяло, а через окошко хижины едва-едва пробивался приглушенный порхающими снаружи немногочисленными снежинками утренний свет. Мы бодрствовали уже не первый час кряду, но по понятным причинам с кровати подниматься пока даже и не намеревались. Натаниэль, прижавшись ко мне, закинул на меня ногу и принялся водить пальцем по моей ключице в такт популярной в тот год ритм-энд-блюзовой композиции «Шестидесятиминутный Мужчина» в исполнении группы «Billy Ward and his Dominoes», звучащей из нашего крошечного транзисторного радиоприемника на батарейках.
Я, потянувшись всем телом, похлопала Натаниэля по плечу и поинтересовалась:
– Так, мой собственный Шестидесятиминутный Мужчина уже совершил свой очередной полный оборот? Готов ли он к новому кругу?
Он фыркнул, а затем спросил:
– Начнем как обычно – с пятнадцати минут поцелуев?
– Разумеется. Но только прежде ты разожжешь в камине огонь.
– Я вроде бы его уже разжигал.
Он всем телом крутанулся в постели и встал.
Я натянула на себя одеяло и повернулась на бок. Так мне было удобнее в очередной раз любоваться им.
Он был худощав и жилист и только благодаря службе в армии во время Второй мировой не стал тощим. Сейчас он вытаскивал поленья из кучи, что громоздилась под огромным окном в нашей каморке, и совал их одно за другим в камин, и мне, признаюсь, нравилось, как под кожей у него играют мускулы.
И тут весь мир снаружи озарился неистовым светом.
Если вы находились в девять пятьдесят три утра 3 марта 1952 года на расстоянии менее пятисот миль от города Вашингтон, округ Колумбия, то свет тот вряд ли уже позабудете.
В первое мгновение свет был красным, а затем стал столь яростно белым и всюду проникающим, что даже размыл тени по углам.
Натаниэль, все еще держа полено в руках, вскричал:
– Элма! Закрой глаза! Закрой немедленно!
Я так и сделала.
То был неистовый свет. Похоже, его породила атомная бомба. Бомба, несомненно, сброшенная русскими. Теми самыми русскими, что не без основания были недовольны внешней политикой нашего нынешнего президента Дьюи.
Сомнений не вызывало, что эпицентр взрыва находился в округе Колумбия.
Господи!
Как скоро взрывная волна достигнет нас?
Мы оба участвовали в испытаниях атомных бомб в проекте «Тринити», но сейчас все полученные нами знания вдруг вылетели из наших голов. Тем не менее сомнений не вызывало, что округ Колумбия весьма далек от нашего теперешнего местопребывания, и тепловая волна нас вряд ли серьезно затронет. Сомнений также не вызывало и то, что началась война, которой все мы, американцы, отчаянно боялись.
Ничего далее не произошло. И даже музыка из радиоприемника звучала, как и прежде.
Я почти минуту лежала зажмурившись. Затем слегка приоткрыла веки. Оказалось, что ослепительный свет снаружи померк. Я вовсю распахнула глаза и, прислушиваясь к ни на секунду не прервавшейся радиотрансляции, поделилась с Натаниэлем:
– Значительных электромагнитных импульсов, очевидно, не было.
– Не было, – подтвердил тот. – Следовательно, грохнула вовсе не атомная бомба. – Он, все еще с поленом в руках, подошел к окну и добавил: – И звуковая волна от взрыва до нас еще не добралась. Как думаешь, когда она придет?
Из транзисторного приемника по-прежнему несся «Шестидесятиминутный Мужчина».
– Как давно полыхнуло?
– Время не засекал. Полагаю, прошло чуть более минуты.
Я, поежившись, прикинула:
– Скорость звука здесь около ноль целых двух десятых мили в секунду. Получается, что эпицентр взрыва как минимум в двадцати милях.
Натаниэль принялся натягивать на себя свитер грубой вязки, продолжая мысленный отчет.
Тридцать миль.
Сорок.
Пятьдесят.
– Взрыв… Полыхнуло основательно, а ударной волны все нет. Следовательно, эпицентр взрыва находится намного дальше, а мощность его – десятки мегатонн.
Я, глубоко вздохнув, потрясла головой и констатировала:
– Значит, очевидно, все же не ядерная бомба грохнула. Иначе бы замолчало радио.
– Предложи что-нибудь иное.
Он наконец облачился в свитер.
Из радиоприемника меж тем зазвучала какая-то новая песня.
Я выскочила из постели и схватила лифчик и трусики – не свежие, а те, что были на мне вчера.
За окном вовсю разыгрались снежные вихри.
– Видимо, поблизости рванул завод или склад с боеприпасами, – предположила я.
– Или в атмосфере вспыхнул значительных размеров метеор.
– Метеор?
Вспышка огромного метеора в атмосфере отлично объясняла, почему не прервалось радиовещание.
Я облегченно вздохнула.
Получается, всего лишь локальное событие!
– Так вот отчего не было взрывной волны! Просто в атмосфере молниеносно сгорел крупный метеор! Только и всего!
Пальцы Натаниэля коснулись моих. Затем он принял у меня бретельки лифчика и надел их мне на плечи. Зафиксировал застежку у меня за спиной и обхватил своими ладонями мои предплечья.
Его руки были горячими. Заметно горячее моей кожи.
Я слегка расслабилась, но думать о вспышке не прекратила.
Она была такой неистовой, такой яркой!
Он слегка сжал мои предплечья, а затем опустил руки.
– Именно.
– Всего лишь метеор?
– А что же еще? Давай потихоньку собираться назад, в город.
Верить его словам мне хотелось отчаянно, но вспышка… Вспышка была такой интенсивной, что и зажмуренные веки помехой ей не стали!
И то был всего лишь метеор?!
Пока мы одевались, из радиоприемника неслись одна жизнерадостная композиция за другой, и каждый раз, когда очередная заканчивалась, я смотрела на транзистор, уверенная, что на этот-то раз кто-нибудь расскажет нам, что произошло.
Все же мое подсознание, похоже, предостерегало, что худшее еще впереди, и, повинуясь ему, я вместо мокасин надела походные ботинки.
И тут пол содрогнулся, а фарфоровая малиновка, заплясав вдруг, свалилась с прикроватного столика.
Сначала я было подумала, что мимо проезжает тяжелый грузовик. Но какое там, ведь мы находились в горах – вдалеке от любых асфальтовых дорог.
Землетрясение?
Но с чего бы, ведь мы находились в абсолютно геологически стабильных горах Поконо.
Не размышлявший о геологической стабильности данных мест Натаниэль схватил меня за руку и потащил к двери.
Тут пол под нами вздыбился и заходил ходуном.
Мы, вцепившись друг в друга, тоже задвигались, словно исполняющая фокстрот парочка навеселе.
Стены изогнулись, а потом… потом рухнула разом вся хижина.
Я почти уверена, что орала тогда во все горло.
Когда земля вновь обрела стабильность, оказалось, что радиоприемник все еще играет, а мы с Натаниэлем лежим, прижавшись друг к другу, в остатках дверной рамы.
Вокруг нас кружилась, неторопливо опускаясь, наполнившая морозный воздух пыль.
Я смахнула пыль с его лица.
Руки у меня дрожали.
– Как ты? – спросила я.
– Хуже не бывает, – ответил он.
Его голубые глаза были широко раскрыты, но оба зрачка имели одинаковый размер, так что… Вроде бы он особо не пострадал.
– Ну а как ты?
Прежде чем ответить «лучше не бывает», я, вздохнув, все же мысленно провела инвентаризацию своего тела.
Меня по-прежнему переполнял адреналин, но несомненно я не обмочилась, хотя, признаюсь, и была близка к тому.
– Завтра мне будет больно, но не думаю, что получила какие-то серьезные повреждения. В отличие от нашего жилища.
Он кивнул и вытянул шею, оглядывая полость в развалинах хижины, в которой мы оказались похоронены.
Сквозь щель, где потолочная панель из фанеры упала на остатки дверной фрамуги, пробивался солнечный свет.
С трудом, но мы все же раздвинули либо приподняли часть обломков и выкарабкались наружу.
Если бы я была одна, то я бы… Ну, если бы я была одна, то и в дверь вовремя войти не успела.
Задрожав, несмотря на свитер, я обхватила себя руками.
Натаниэль, покосившись на обломки, предположил:
– Может, одеяло оттуда достанем.
– Давай лучше просто пойдем к машине.
Я повернулась, молясь, чтобы оказалось, что на машину ничего не упало.
Слава богу, она стояла на небольшой парковке неповрежденной.
– Мою сумочку с ключами от машины мы среди развалин вряд ли теперь отыщем. Но не беда, я просто замкну провода под рулевой колонкой, и мы двинемся в путь.
– Так, полагаешь, минуты четыре? – задумчиво спросил Натаниэль и тут же оскользнулся на снегу. – Именно столько прошло между вспышкой и землетрясением.
– Что-то вроде того, – немедленно согласилась я.
Пульс мой по-прежнему неистовствовал, пальцы дрожали, а ноги подгибались, и я, с удовольствием ухватившись мыслями за незыблемые столпы математики, принялась прокручивать в голове цифры и вычислять расстояния. Уверена, Натаниэль делал тогда то же самое.
– Таким образом, центр взрыва находится в радиусе миль трехсот, – заключила я.
– А воздушный фронт взрыва прибудет сюда… Где-то через полчаса после подземного толчка. Плюс-минус.
Голос Натаниэля звучал совершенно спокойно, но когда он открывал для меня пассажирскую дверь, я обратила внимание, что руки его дрожат.
– Что означает, что у нас есть еще… От силы минут пятнадцать до того, как по нам вдарит.
Мои легкие холодом обжег воздух.
Всего лишь пятнадцать минут!
Расчетами для ракетных испытаний я занималась несколько лет, могла с легкостью вычислить наиболее вероятный радиус взрыва «Фау-2» или потенциал ракетного топлива. Расчеты давно уже внесли ясность в мое мышление, но результаты тех расчетов были… Всегда были всего лишь цифрами на бумаге, сейчас же ситуация была совершенно иной, и, кроме того, мне не хватало достоверных данных для достаточно точного, пусть даже и краткосрочного прогноза. Тем не менее я все же знала наверняка, что раз играет радио, то взрыв вызван вовсе не атомной бомбой, но вместе с тем было совершенно очевидно, что сила произошедшего взрыва чудовищна.
– Прежде чем ударит воздушный фронт, следует спуститься как можно ниже к подножию горы.
Свет исходил с юго-востока.
Слава богу, мы находились на западной стороне горы, но к юго-востоку от нас были округ Колумбия, Филадельфия, Балтимор, и там жили сотни тысяч, а то и миллионы людей.
Включая всю мою семью.
Я скользнула на холодное пассажирское сиденье рядом с водительским и, согнувшись на нем в три погибели, извлекла из-под рулевой колонки жгут проводов. Изумилась про себя, что сосредоточиться на проводке автомобиля оказалось много легче, чем на том, что происходит снаружи.
А снаружи воздух явственно шипел и потрескивал.
Натаниэль, заняв место водителя, высунулся из окна и в сердцах воскликнул:
– Черт!
– Что такое? – Я вытащила голову из-под приборной панели и посмотрела через окно мимо заснеженных деревьев вверх.
Небо рассекали многочисленные огненные, дымовые и инверсионные следы. Это на Землю возвращались куски породы, отброшенные ударом метеорита за пределы атмосферы.
– Ну что ж… – Мой голос дрогнул, но я все равно постаралась придать ему веселый тон: – Выходит, ты ошибся насчет того, что метеор взорвался в воздухе.
Я наконец-то завела двигатель, и Натаниэль немедленно дал по газам и повел машину по серпантину вниз.
Добраться до нашего самолета прежде, чем ударит вызванный падением метеорита воздушный фронт, мы никак не могли, и нам оставалось только надеяться, что в сарае он будет достаточно защищен.
Что касается нас, то… То было совершенно очевидно, что чем больше горной породы окажется между нами и ударной волной, тем лучше.
Взрыв, сопровождаемый таким световым эффектом на расстоянии в триста миль, нежным не будет.
Я включила радио, ожидая, что услышу лишь тишину, но из динамика зазвучала музыка.
Я принялась крутить диск, разыскивая хоть что-нибудь, что рассказало бы нам, что происходит, но на всех волнах была только безжалостная музыка.
Салон машины вскоре прогрелся, но дрожь у меня не унялась, и я прижалась к Натаниэлю.
– Кажется, у меня шок.
– Самолет пилотировать сможешь?
– Смочь-то я смогу, но сможем ли мы взлететь, всецело зависит от того, сколько камней набросает на взлетную полосу к тому времени, как мы доберемся до аэродрома.
Я хоть и не принимала участия в боевых действиях во время войны, но бывало по-разному, и пилотировать самолет в любых условиях я давно уже не боялась.
– Хотелось бы только, чтобы меня перестало знобить.
Он обнял меня, остановил машину на обочине встречной полосы движения, где мы оказались прикрыты скальным навесом от ударной волны, которая скоро неминуемо доберется до этих мест.
– Полагаю, лучшего укрытия нам уже не найти, – произнес Натаниэль.
– Похоже на то, – согласилась я.
Паника никому из нас не поможет, да и мы вполне можем ошибаться в суждениях о том, что происходит. Но трудно не напрягаться, ожидая взрывной волны.
Я положила голову на колючую шерсть куртки Натаниэля.
Песня резко оборвалась. Я не помню, что звучало в тот момент. Помню только внезапную тишину и наконец голос диктора. Почему им потребовалось почти полчаса, чтобы сообщить о том, что происходит? Я еще никогда не слышала, чтобы голос Эдварда Р. Марроу так дрожал.
– Леди и джентльмены… Леди и джентльмены, мы прерываем нашу программу выпуском экстренных новостей.
Сегодня около десяти утра в атмосферу Земли вошло нечто, похожее на метеорит. Оно упало в океан недалеко от побережья Мэриленда. На месте падения возник огромный огненный шар, затем последовало землетрясение, следствием которого стали чудовищные разрушения.
Жителям прибрежных районов вдоль всего Восточного побережья рекомендуется немедленно эвакуироваться в глубь страны, поскольку ожидаются гигантские приливные волны, подобные цунами.
Всех остальных граждан настоятельно просим оставаться на своих местах, дабы ваши действия не затрудняли работу сотрудников экстренных служб.
Диктор сделал паузу, и вся нация, казалось, затаила дыхание, вслушиваясь в статическое шипение эфира.
– Теперь я передаю слово корреспонденту Филиппу Уильямсу из нашего филиала в Филадельфии, который сейчас находится в непосредственной близости от места происшествия.
Почему привлечен корреспондент из Филадельфии, а не кто-то из Вашингтона или его пригородов?
Или, скажем, хотя бы из Балтимора?
Сначала я подумала, что усилились помехи, но затем осознала, что из динамика доносятся звуки сильного пожара.
Понадобилось несколько секунд, чтобы до меня наконец дошло понимание. Живых репортеров ближе к месту катастрофы, чем Филадельфия, просто не нашлось, и на то, чтобы отыскать репортера хотя бы оттуда, наверняка ушло немало времени.
– Я стою на федеральной трассе номер один примерно в семидесяти милях к северу от места падения метеорита. Из-за неистовой жары мы не смогли подобраться ближе даже на самолете. Во время полета глазам нашим предстали чудовищные разрушения внизу, столица же выглядит так, будто ее зачерпнула громадная ручища и забрала с собой вместе со всеми жителями.
О состоянии президента пока ничего доподлинно не известно, но…
Голос репортера сорвался, и сердце мое сжалось. Позднее же, когда я увидела, где он стоял, то была поражена, что он вообще был способен тогда говорить.
– Но от самого Вашингтона ничего не осталось, – закончил он.
2
ДИКТОР: – Новости Би-би-си для вас озвучивает Роберт Робинсон. Сегодня, 3 марта 1952 года, сенсационной мировой новостью стало падение ранним утром метеорита недалеко от столицы Соединенных Штатов Америки. Разрушительная сила от удара метеорита превзошла ударную силу обеих бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Так, наблюдатели сообщают, что от города Вашингтон, округ Колумбия, на сотни миль во все стороны пронеслась разрушительная огненная буря.
Наконец-то радио сообщило текущие новости, но даже услышав их, я продолжала прокручивать в голове цифры. Иметь дело с цифрами было много приятнее, чем воспринимать случившееся. Много проще, чем думать о том, что и мы жили в округе Колумбия. О том, что мы знали там многих. И самое главное, о том, что мои родители были в Вашингтоне как раз во время падения метеорита. Чтобы добраться оттуда сюда, наконец вычислила я, взрывной волне потребуется двадцать четыре минуты.
Я постучала по часам на приборной панели.
– Вот-вот и до нас дойдет.
– Несомненно. – Мой муж закрыл лицо руками и, опершись о руль, наклонился вперед. – А твои родители?..
– Дома. Да.
Мне никак не удавалось унять дрожь. Рваные вдохи были быстрыми и поверхностными. Я стиснула челюсти и зажмурилась.
Сиденье сдвинулось, и Натаниэль притянул меня ближе. Он склонил ко мне голову, запечатывая меня в маленьком коконе из твида и шерсти.
Его родители были старше моих и умерли несколько лет назад, поэтому он знал, что мне нужно, и просто обнимал меня.
– Я думала… Моей бабушке – сто три, и я полагала, что у моего отца впереди еще целая вечность.
Он резко вдохнул. Так, будто его ударили ножом.
– Что такое? – испугалась я.
Натаниэль размеренно выдохнул и притянул меня ближе.
– Было предупреждение о возможном цунами.
– О боже.
Бабушка жила в Чарлстоне. Не в пляжном домике на самом берегу. Однако весь город был расположен на пологом побережье. А еще там жили мои тети и дяди. И двоюродные братья и сестры. И еще Маргарет, которая только родила.
Я попыталась сесть, но руки Натаниэля крепко держали меня.
– Метеорит упал незадолго до десяти. Значит, цунами придет… Придет когда?.. Мне нужна карта… И знать бы еще, насколько он был велик. И куда точно угодил. И какой там была глубина…
– Элма. – Натаниэль сжал меня еще крепче. – Элма. Ш-ш-ш… Ты своим родственникам сейчас ничем не поможешь.
– Но бабушка…
– Знаю, милая, знаю. Когда мы доберемся до самолета, то, быть может…
Достигшая нас ударная волна вдребезги разбила все стекла в машине. Последовавший грохот вибрировал в моей груди, точно ракета, покидающая стартовую площадку.
Я испытывала давление каждой своей клеткой, оно наполняло мое сознание ревущими волнами, снова и снова.
Я вцепилась в Натаниэля, он же вцепился в руль, а машина, дернувшись, заскользила по дороге.
Мир вокруг стонал и ревел, и ветер выл в лишенном стекол салоне автомобиля.
Звук наконец затих, и оказалось, что машина порядком отъехала. Поперек дороги, будто опрокинутые великаном, аккуратными рядами лежали деревья, а те, что не упали, оказались полностью очищены от снега и листвы.
Лобовое стекло машины просто исчезло, а на нас лежало покрывшееся паутиной трещин ламинированное стекло из окна со стороны водителя. Я приподняла его, и Натаниэль помог мне вытолкнуть его наружу. Из неглубоких царапин на его лице и руках сочилась кровь.
Он поднял руку к моему лицу.
– У тебя кровь идет. – Его голос звучал словно из-под воды, и, заговорив, он нахмурился.
– И у тебя тоже, – мой собственный голос звучал приглушенно. – У тебя уши повреждены?
Он кивнул и, размазывая кровь, провел ладонью по лицу.
– По крайней мере, не услышим плохих новостей.
Я рассмеялась, хотя смешно мне вовсе не было. Я потянулась, чтобы выключить радио, и замерла с протянутой рукой.
Из динамика не доносилось ни звука, и дело было не в том, что взрыв повредил радиоприемник. Молчал эфир.
– Должно быть, местную радиовещательную башню напрочь снесло.
– Поищи другую станцию. – Натаниэль включил передачу, и машина наша неохотно проползла несколько футов. – Погоди-ка. Не-ет. Сожалею, но придется идти пешком.
Даже если бы машина осталась цела, далеко бы мы на ней не уехали, поскольку поперек дороги была навалена тьма-тьмущая деревьев. Но до аэродрома всего мили две, и летом мы иногда ходили туда пешком.
Может быть… Может, мы все еще доберемся до Чарлстона прежде, чем на него обрушится цунами.
Только бы самолет оказался невредим. Только бы метеоусловия оказались благоприятными. Только бы у нас было достаточно времени!
Шансы на успех были более чем призрачны, но что мне еще оставалось, кроме как надеяться?
Мы вышли из машины и быстрым, насколько это возможно, шагом направились к аэродрому.
* * *
С помощью Натаниэля я перебралась через корявый ствол дерева. Затем поскользнулась на влажном спуске и, не держи он меня за руку, непременно приземлилась бы на пятую точку. Я все торопилась, торопилась… Глупо, конечно, ведь навернись я и сломай себе шею или даже всего лишь руку, пользы от этого никому бы не было.
Глядя на тающий снег, Натаниэль поморщился.
– Температура растет.
– Жаль, купальник с собой не захватила. – Я ободряюще, как мне казалось, похлопала его по руке, и мы продолжили путь.
Отчаянно храбрясь, я вела себя более чем легкомысленно. Полагала, что таким образом предоставлю Натаниэлю меньше поводов для беспокойства.
По крайней мере, меня перестало трясти. Я не слышала птиц, но не знала, было ли тому причиной частичное повреждение слуха или они просто замолкли. Во многих местах дорога была перекрыта стволами упавших деревьев либо оторванными от уцелевших крупными ветками, но двигаться по ней было предпочтительнее, поскольку она давала нам ориентир. Мы продвигались тяжело и медленно. Одетые не по погоде, даже несмотря на нагретый взрывом воздух, мы вскоре почувствовали, что нас одолевает холод.
– Ты правда думаешь, что самолет уцелел?
Порезы на лице Натаниэля перестали кровоточить, но кровь и грязь придавали ему почти пиратский вид. Именно таким, как мне представляется, выглядел бы настоящий пират, носи он твид.
Я обогнула очередную крону упавшего дерева.
– Как бы то ни было, аэродром все же ближе, чем город, да и…
На дороге лежала рука. Рука без тела. Просто голая рука, и пальцы ее были устремлены к небу. Заканчивалась рука окровавленным плечом, а обладавший ею некогда был, вероятнее всего, взрослым белым мужчиной лет тридцати.
– Боже.
Натаниэль остановился подле меня.
Никто из нас не был брезглив, да и потрясения последних часов создали в наших сознаниях некую дымку оцепенения.
Я шагнула к руке, а затем взглянула на холм. Осталось стоять лишь несколько деревьев, но их кроны, даже лишенные листьев, маскировали пейзаж узором из ветвей.
– Эй!
Натаниэль сложил руки рупором вокруг рта и крикнул:
– Эй! Есть там кто?!
Если не считать ветра, шелестящего ветвями, на холме было тихо.
На фронте я видела вещи похуже, чем оторванная конечность, но то было на войне, а там смертей не счесть, да и вообще законы свои.
Хоронить руку было бесполезно, но и оставить казалось неправильным.
Я, нащупав руку Натаниэля, произнесла:
– Барух даян ха’эмет[4].
К моему голосу присоединился его глубокий баритон.
Наша молитва была не столько об этом человеке, который, вероятно, и не был евреем, сколько за всех людей, которых он в наших сердцах воплощал: за моих родителей и за тысячи – сотни тысяч – жизней, которые сегодня безвременно канули в Лету.
Именно тогда я наконец заплакала.
* * *
До взлетно-посадочной полосы мы добрались лишь часа через четыре.
Понятно, что летом мы могли преодолеть то же расстояние за час – пологие горы Пенсильвании были не более чем холмами.
Но то было летом, а сегодняшний переход оказался… трудным. Ужасно трудным.
И рука была не худшим, что мы видели.
Кроме того, на пути к аэродрому мы не встретили ни единого живого человека.
* * *
По периметру взлетно-посадочной полосы деревьев было больше, и росли они гуще. Те из них, что имели неглубокие корни, были теперь повалены.
Взлетно-посадочная полоса представляла собой лишь вытянутый кусок поля, расположенный между деревьями на пологом плато, и выполняла свои функции лишь благодаря тому, что мистер Голдман знал Натаниэля с детства и для нас постоянно держал эту часть своего хозяйства скошенной.
Проходившая примерно с востока на запад полоса оказалась почти перпендикулярно фронту взрыва, отчего большинство деревьев было повалено параллельно ей, оставив полосу чистой. Вдоль восточного конца ее тянулась дорога, которая, достигнув конца полосы, плавно сворачивала на север.
К западу располагался сарай, в котором временами и стоял наш самолет. Стены сарая сейчас оказались порядком покосившимися, просевшими, но, самое главное, сам сарай выстоял.
Нам невероятно повезло!
Спустившись по склону еще немного, я вдруг ощутила первый с той самой злосчастной минуты, как на нас обрушился взрыв, проблеск надежды.
Я явственно услышала урчание работающего двигателя. Автомобильного двигателя!
Натаниэль встретился со мной взглядом, и мы, не сговариваясь, рванули вниз, к дороге, огибающей с восточной стороны взлетно-посадочную полосу. Мы карабкались по стволам и упавшим веткам, огибали камни и мертвых животных, скользили в слякоти и пепле. Мы отчаянно стремились туда, где, частично скрытый уцелевшими после взрыва деревьями, стоял автомобиль с работающим, как я к тому времени уже сообразила, на холостом ходу двигателем.
Рокот двигателя становилась все громче, все явственнее, а когда мы преодолели последнее препятствие и оказались на взлетно-посадочной полосе, то глазам нашим предстал красный пикап «Форд», на котором ездил мистер Голдман.
Мы с Натаниэлем устремились по дороге к автомобилю. Завернули за поворот. Дорога здесь была напрочь перекрыта деревом, и грузовичок прижался к нему передним бампером, будто мистер Голдман пытался оттолкнуть дерево с дороги.
– Мистер Голдман! – закричал Натаниэль и замахал руками.
Стекла на дверцах грузовичка были опущены, и мистер Голдман сидел, опустив голову на локоть, частично высунутый из водительской дверцы. Я подбежала к машине, надеясь, что он – просто без сознания.
Мы с Натаниэлем, по крайней мере, предвидя опасность, заранее укрылись от приближающейся взрывной волны.
Но мистер Голдман такой возможности был лишен…
К грузовичку я подошла уже не спеша.
Натаниэль частенько рассказывал мне истории о своих детских поездках в хижину и о том, что у мистера Голдмана всегда были для него припасены мятные леденцы.
А теперь мистер Голдман был мертв. Это было совершенно очевидно, и прикасаться к нему, а тем более щупать пульс необходимости не было, поскольку в шее его, пронзая насквозь, торчала ветка дерева.
