Морис Ренар
Таинственные превращения. Тайна его глаз. Свидание (сборник)
© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2011
© ООО «РИЦ Литература», 2011
* * *
Мое самое большое желание – нравиться толпе. Она одна живет и заставляет жить других.
Гёте. «Фауст»
Таинственные превращения
Глава I. Ночной прохожий
Два часа ночи.
На маленькой улице в квартале Терне тихо и пустынно. Из-за угла в полосу света выплыла элегантная фигура джентльмена: цилиндр, белое кашне, черный макфарлан, лакированные ботинки, руки в перчатках, конец трости занесен над плечом. «Аристократ» зашагал решительно и бодро, направляясь, как видно, к себе домой.
Теневая зона за фонарем, по-видимому, не внушала ему никаких опасений: он вступил в нее совершенно уверенно. Временами красной точкой загоралась папироса, но лица его разглядеть было нельзя.
– Позвольте прикурить! – раздалась в темноте классическая фраза.
«Аристократ» остановился.
– Отчаливай! – довольно миролюбиво отрезал он.
Прохожий нахально настаивал:
– Эй, выворачивай карман, без разговоров!
За неимением револьвера, да, впрочем, не представляя себе наперед, что из этого выйдет, джентльмен направил прямо в глаза мошеннику резкий свет карманного фонаря.
Тот вскрикнул от неожиданности.
А сам он, едва успев откинуться назад, чтобы не дать противнику размахнуться и сбросить на землю фонарь, быстро проговорил:
– Постой! Не делай глупостей! Спрячь нож, черт возьми!
Он повернул фонарь и осветил свое собственное лицо.
Мошенник с проклятием отшатнулся.
– Ага, голубчик, узнаёшь!..
Но «голубчик», не говоря ни слова, бросился бежать. Он мчался с необыкновенной быстротой, почти бесшумно касаясь земли своими парусиновыми башмаками.
«Аристократ» погнался за ним; он тоже бежал с удивительной легкостью и кричал ему вслед вполголоса (если так можно выразиться):
– Постой! Постой же! Я никому не скажу! Клянусь! Остановись, черт возьми!.. Мне нужно с тобой поговорить!
Но апаш, не слушая его, бежал во всю прыть своих ног, движимый, очевидно, одним только желанием – как бы не попасться в руки…
Ему это удалось. Расстояние между ними становилось все больше, и «аристократ» уже отказался от бессмысленной погони.
– Это уж слишком! – прошептал он, вытирая пот с лица. – Погоди же, я разыщу тебя! Не так уж это трудно, черт возьми! Во что бы то ни стало нужно вмешаться в это дело! Я тебя вылечу!
Он повернулся и пошел в другую сторону; изумление не сходило с его лица, он чему-то улыбался и говорил вслух:
– Кто бы мог предположить такую странную вещь, черт возьми! Такую чудовищную вещь!.. Очутиться лицом к лицу с… Бандит! Нет, это ужасно! Я положу этому конец!.. Скажут, пожалуй, что я глуп; но, право же, это на меня произвело впечатление… Ну, голубчик мой, с завтрашнего дня…
Он пошел быстрее – было уже очень поздно, – и голос его потонул в тишине ночи.
Глава II. Замужество, которое не всем нравится
Элизабет, графиня де Праз, сидела у своего письменного столика в стиле ампир и просматривала бюллетени денежных курсов. Мягко прозвенел звонок. Графиня сняла трубку с домашнего телефона.
С этого, собственно, момента и начинается наш рассказ.
* * *
– Это вы, тетя? – зазвучал в трубке молодой, свежий голосок.
– Да, дорогая детка. Часы пробили восемь утра.
– Вы хорошо спали, тетя? Уже за работой?.. Можно с вами поговорить?
Молодая девушка сыпала слова с таким воодушевлением, что графиня почти слышала, как звонко раздается ее голос в комнате наверху.
– Поговорить со мной? – спросила мадам де Праз. – Ты хочешь, чтобы я поднялась к тебе?
– О, что вы, тетя! А вежливость на что? Я сама сейчас спущусь к вам!
Графиня де Праз озабоченно повесила трубку.
Это была маленькая высохшая женщина в черном платье, с поблекшими глазами, на которые Создатель как будто пожалел краски. Ее тусклые белокурые волосы уже седели под напором пятого десятка и были зачесаны по моде ее юности. В профиле ее недоставало четкости. Самые верные портреты графини казались незаконченными, настолько в лице ее трудно было найти какое-нибудь определенное выражение.
Она облокотилась на крышку стола и задумалась. Ее бледные губы побелели еще сильнее от какой-то внутренней тревоги.
Вдруг за портьерой послышался шум; что-то глухо и стремительно скатилось сверху. Распахнулась дверь, и в комнату ворвалось чрезвычайно оживленное юное существо. На ногах девушки были шелковые домашние туфельки, и вся она была закутана в какой-то воздушный капот, напоминающий розовое облачко, и очаровательное дезабилье, пожалуй, слишком дамское для такого сияющего молодостью создания.
– Здравствуй, тетя, милая! – шумно налетела на нее девушка.
Она обхватила шею графини руками и, звучно целуя ее в увядшие щеки, чуть не задушила в своих объятиях тщедушную тетку.
– Что ты делаешь! Растрепала меня всю! – журила ее мадам де Праз.
– Пустяки, тетя! Это неважно!
Жильберта Лаваль склонила свою головку в каштановых кудрях на плечо тетки. Ее лицо сияло от радости. Рядом с этим личиком лицо мадам де Праз было олицетворением уныния.
– Тетя! – взывала Жильберта. – Тетя! Тетя!
– Что такое? Ах, да перестань ты меня тормошить! Что с тобой случилось?
– Я счастлива, тетя! Я так счастлива!
– Да оставь же меня, чертенок!
– Нет!.. Не гляди на меня… Не гляди!
Пурпурные губки приблизились к бесцветному уху графини, и Жильберта вдруг прокричала в него зычным голосом:
– Я собираюсь выйти замуж! Вы дадите согласие, да?
Что это? Тетка как будто вздрогнула? Мадам де Праз задержала щеку девушки у своей щеки.
– Замуж? За кого?
На этот раз ей ответили шепотом:
– За Жана Морейля.
– Кто это? Я его не знаю.
– Знаете, тетя, знаете! Жан Морейль. Его вам представили у Пойяк… Тетя, что с вами?
Женщин вдруг разделила пропасть. У мадам де Праз было испуганное лицо. Жильберта глядела на нее смущенная, сбитая с толку.
– Ничего, детка… я взволнована, это вполне естественно…
Но Жильберта внезапно почувствовала холодок. Мадам де Праз сейчас же поняла это, подошла к племяннице и взяла ее за руку.
– Видишь ли, Жильберта, я люблю тебя так же, как если бы была твоей матерью… Я очень боюсь, не слишком ли ты легкомысленно решилась на такой шаг. Тебе только что исполнилось восемнадцать лет; ты еще совершенно не знаешь жизни. Уверена ли ты, что будешь счастлива с господином Морейлем?
Жильберта изменилась в лице, нахмурила брови. Заметив это, графиня ласково привлекла ее к себе и погладила по кудрявой мальчишеской головке.
– Ну, ладно, – сказала она. – Дай мне время познакомиться с этим молодым человеком, собрать о нем необходимые справки, и если он такой, как ты думаешь…
– О, за это я спокойна!
– Ну ступай одевайся, детка! Мы еще поговорим о твоих планах… Ты не поцелуешь меня, Жильберта?..
Заметно раздосадованная, девушка вяло коснулась губами лба графини и вышла из комнаты гораздо менее бойко, чем вошла.
* * *
Оставшись одна, графиня де Праз уже не сдерживала больше своей душевной тревоги, которая отразилась в ее мутных глазах. Несколько минут шагала она по комнате, сложив руки за спиной.
Царила тишина. Погруженная в свои горькие размышления, графиня машинально двигалась среди суровой обстановки своего кабинета, который служил этой деловой женщине чем-то вроде рабочей комнаты. Главным украшением его был внушительный несгораемый шкаф. Оригинальность этой комнаты заключалась в том, что все стенные ее украшения состояли из военных трофеев дикарей. Здесь были африканские щиты из кожи и древесной коры, копья, стрелы и ассегаи.
Графиня бросила на это варварское снаряжение задумчивый взгляд. Какие-то неприятные воспоминания заставили ее нахмуриться. Внезапно остановившись посреди комнаты, она сначала безнадежно махнула рукой, а потом, видимо, на что-то решилась.
– Посмотрим! – прошептала она.
Нажав кнопку, на которой было обозначено «граф», она сняла трубку.
– Алло! Лионель!..
Мадам де Праз говорила тихо, стараясь заглушить свой голос и прикрывая рукой отверстие трубки.
– Лионель!
Ей наконец ответили каким-то нечленораздельным ворчанием.
– Алло! Лионель…
– А? Что? Мама?
– Ты еще спишь?
– Вернее, еще не проснулся.
– Поздно вернулся?
– Не знаю, когда…
– Хорошо. Подожди меня.
Мадам де Праз осторожно отворила дверь, на цыпочках прошла через вестибюль и тихонько поднялась на верхний этаж.
* * *
Беспорядок в комнате сына свидетельствовал о его буйном возвращении. Фрак валялся на полу, цилиндр был напялен на часы, помятый белый жилет покоился на стуле в соседстве с лакированными ботинками, повсюду были разбросаны предметы, уличающие ночного гуляку.
– Боже мой! Мама! – воскликнул молодой человек, вскакивая с постели. – Я опять заснул.
Взглянув на эти вещи, слишком явно говорящие о беспутно проведенной ночи, мадам де Праз спросила:
– Лионель, сколько тебе лет?
– Двадцать три, – ответил он с лукавой улыбкой.
– Бездельник!
Однако она поцеловала его с нескрываемым восхищением.
Она уселась на край постели и погрузила свой тусклый взгляд в бегающие глаза сына.
– Что с вами? – спросил он. – Чем вы так озабочены? Что-нибудь новое?.. Вы бледны, маман.
– Лионель, что я говорила тебе четыре года тому назад, когда умер твой дядя?
– Вы сказали, что были бы очень счастливы, если бы я женился на Жильберте, и что я должен ей понравиться… Вы об этом?
– Да. Это моя мечта. Ну и чего ты добился?
– Я…
Лионель умолк и опустил вниз злые глаза.
– Я тебе отвечу сама, – сказала мадам де Праз сердито. – Вот чего ты добился: Жильберта втюрилась в какого-то Жана Морейля и хочет за него выйти замуж.
Лицо Лионеля сразу подурнело, как будто по волшебству, и он не сдержал проклятия.
– Она сама вам сказала? – спросил он.
– Только что.
– Что вы ей ответили?
– Ничего определенного. Она свободна!
– Свободна? Я надеюсь, вы заявите свои права! Покажете свою власть…
– Какие права? Какую власть? Подумай, милый мальчик! Жильберта – полная хозяйка. Я всего только ее домоправительница. Мы здесь в ее доме! Чего я добьюсь, если без всякого основания воспротивлюсь воле моей племянницы? Вооружившись кодексом законов, она живо от меня избавится и потребует у меня отчета, который… Твои карточные долги, Лионель… Ты хорошо знаешь, что…
– Стой! Я понял. Хорошо, хорошо!
– Я всегда лелеяла мысль, – продолжала графиня, которая, казалось, уже близка была к слезам, – что ты женишься на ней и в качестве мужа изменишь наше положение и вознаградишь меня за мои страдания…
– Да-да, знаю, – нетерпеливо прервал ее Лионель. – Но еще не все погибло, подожди! Я вел себя глупо, сознаюсь. Я давно должен был постараться ей понравиться. Может быть, еще не поздно… Будет не поздно, если вы найдете вескую причину устранить этого Морейля. И тогда… я заглажу мое невнимание к ней… На наше несчастье попался нам этот Морейль! Это замечательный субъект, редкий образчик добродетели.
– Разве ты с ним знаком?
– Настолько, насколько такой человек, как я, может быть знаком с таким человеком, как он.
– Объясни.
– Это человек серьезный, усидчивый, художник-дилетант. Его нельзя встретить ни в барах, ни на дансингах, – с кривой усмешкой сознался Лионель. – А я…
– Он богат?
– Очень. Особняк на авеню дю Буа. Лошади. Автомобиль «роллс-ройс». Ни одного порока. Ни дамы сердца, ни вообще какой-нибудь дамы. Одним словом – безупречен!
Мадам де Праз грустно и недоверчиво прервала его.
– Можно навести справки, – сказала она. – Разве существуют на свете безупречные люди!
– Браво, маман. To, что вы сказали, совсем не глупо! Мы ничего не потеряем, если это проделаем. Если же мы потерпим в этом неудачу, мы придумаем другую комбинацию. И деньги Лавалей не уйдут из наших рук!
– Только деньги? А кузина? Ведь она очаровательна!
– Подумаешь!
– Мне хотелось бы тебя видеть и богатым и счастливым, мой мальчик!
– Богатым – значит, уже счастливым! Ладно! Я с сегодняшнего же дня поведу за Жаном Морейлем самое бдительное наблюдение. Мы, по крайней мере, узнаем, действительно ли он такая редкостная птица!
И цинично добавил:
– В общем, если бы в прошлом году болезнь Жильберты приняла другой оборот, мы теперь не оказались бы в таком критическом положении. Если не ошибаюсь, наследство перешло бы к вам…
Мать пристально на него поглядела. В бледных глазах ее мелькнул испуг.
– Успокойся! Я не способен тронуть даже муху! – воскликнул он. – Но если обстоятельства складываются благоприятно, если вмешивается рок, что же – тогда приходится выбирать…
– Значит, ты ее совсем не любишь?
Он отрицательно мотнул головой. Мадам де Праз вздохнула и задумалась.
– А ведь она очень привлекательна! И клянусь тебе, мне бы хотелось сделать ее счастливой!
– Выдайте ее за Жана Морейля!
– Не шути! Ты знаешь, что ты один для меня существуешь, мой мальчик! С тех пор как ты родился, ты один существуешь!
– А папа?
– Никогда я не любила его так, как тебя.
– А… дядя?
– Я вышла бы за него только для того, чтобы сделать тебя богатым.
– Вы молодец, маман! Итак, сейчас же разыщу нашего бывшего управляющего Обри и разработаю с ним план наблюдения. Как вы к этому относитесь?
– Чудесно придумано! Это преданный слуга.
– Он привратник дома номер сорок семь на улице Турнон. И мне кажется, что он очень недолюбливал Жильберту…
– Еще бы! Ведь это она настояла на том, чтобы я отказала ему!
– Замечательно!
В эту минуту молодое звонкое меццо-сопрано огласило весь особняк: это Жильберта напевала для своего собственного удовольствия бравурную песенку.
– Она еще в своей комнате, – заметила мадам де Праз. – Тем лучше. Я не хочу, чтобы она узнала о моем разговоре с тобой.
Графиня скользнула вниз по лестнице черной обманчивой тенью и заперлась в своем кабинете.
* * *
Все еще думая о событиях, грозивших провалить все ее надежды, Элизабет, графиня де Праз, вынула из-за корсажа маленький ключик, с которым никогда не расставалась, и стала отпирать несгораемый шкаф.
Четыре секретных замка щелкнули один за другим. Тяжелая дверца повернулась на петлях.
Показались виньетки всевозможных ценных бумаг, заполнявших сверху донизу железный шкаф. Мадам де Праз вынула несколько пачек, прикосновение к которым, по-видимому, доставляло ей величайшее наслаждение, и собиралась было засунуть руку в темную глубину шкафа, как вдруг голос наверху оборвался и умолк.
Графиня поспешно положила все на место: засунула разрозненные пачки ценностей в глубину, прикрыла их другими, захлопнула стальную дверь, защелкнула замки и снова спрятала ключ на своей чахлой груди.
Глава III. Господин Фейяр рассказывает все, что знает
В семь часов вечера Жан Морейль, предварительно условившись по телефону, позвонил у дверей своего друга, нотариуса Фейяра, самого «светского» нотариуса в Париже. В этот вечер Жан Морейль и Фейяр должны были присутствовать на первом представлении лирической драмы. Они условились вместе пообедать в одном из кабаре, так как Жану Морейлю необходимо было побеседовать с джентльменом нотариусом.
Тот ожидал его во всеоружии. На обоих друзьях были одинаковые костюмы, уравнивавшие чиновника с денди: черный макфарлан, шелковый цилиндр, белый фуляр на шее и почти одинаковые трости. Однако между банальным шиком должностного лица и изящной манерой Жана Морейля была целая пропасть.
– Ага! Явился наконец, красавчик!
Жан Морейль шутливо от него отмахнулся. Фейяр продолжал:
– Ладно, ладно, сказочный принц! Ты, каналья, сам знаешь, что хорош! Поглядите-ка на этого Антиноя! Ну-ка, походи немного, покажись! Откуда, черт возьми, у тебя эта гибкость? Нет? Не хочешь мне доставить удовольствия? Ну, тогда расскажи, зачем пришел ко мне. Я уверен, что только дело могло заставить тебя ко мне явиться… Что же это? Покупка бумаг? Недвижимости? Говори. Выйдем… Ты расскажешь по дороге.
– Вот что, – начал Жан Морейль. – Со мной удивительнейшая история…
– Женишься?..
– Ты угадал.
– На ком?
– На мадемуазели Лаваль, дочери исследователя Африки. Ты смеешься?
Они уселись в экипаж, и Фейяр объяснил:
– Я смеюсь по двум причинам, старина. Прежде всего, я доволен, очень доволен твоим выбором. Жильберта Лаваль – восхитительная девушка, о ней говорят очень много хорошего… очень избалована, само собой разумеется, но, несмотря на это, по всеобщим отзывам, у нее прекрасный, твердый и прямой характер.
– Вот не ожидал, что ты так осведомлен!..
– Тебе, видишь ли, повезло, как всегда: я – их нотариус. Но я улыбнулся главным образом из-за тетушки, мадам де Праз, и ее сынка!
– А в чем дело?
– Как! Ты не понимаешь? Ведь ты же разбиваешь их тайные мечты!..
– Должен тебе признаться, – заявил порывисто Морейль, – что я почти ничего не знаю о семье Лавалей и что…
Нотариус вперил в него насмешливый, недоверчивый взгляд. Жан Морейль, опустив глаза, рассеянно играл перчаткой.
– Да что ты, право? – воскликнул Фейяр. – Насмехаешься надо мной, что ли? С тобой никогда не знаешь…
– Уверяю тебя… И если бы ты мог…
– Ты не шутишь?
На него глядели голубые умные, полные энергии глаза.
– Если ты можешь что-нибудь мне рассказать о семьях Лавалей и Празов, – сказал Жан Морейль, – прошу тебя, сделай это… Я люблю мадемуазель Лаваль и на ней женюсь, но до сих пор нисколько не интересовался намерениями мадам де Праз и ее сына. Правда, я видел мадам де Праз, но только мельком; а что касается Лионеля де Праза, то я иногда с ним встречаюсь и совершенно к нему равнодушен… не симпатизирую, это будет вернее. Уверяю тебя, что не пришел к тебе затем, чтобы о них расспрашивать. Посвяти меня только в таинство брачного контракта…
– Хорошо, – ответил нотариус. – Прости меня за мои сомнения. Но мне так странно, что ты пускаешься в такое дело вслепую… Наша задача, видишь ли, не соединять любящие сердца, а сводить семьи, которые уверены, что подходят друг другу. Вот почему ты так удивляешь меня. Кроме того, дорогой мой, я никогда в жизни не привыкну к этому твоему настроению, которое на тебя временами находит…
– Настроение? Какое такое настроение?
– Ты вдруг, ни с того ни с сего, так глубоко задумываешься, уходишь в свою скорлупу, как сейчас, и делаешься таким рассеянным, что невольно задаешь себе вопрос: «Знает ли он, по крайней мере, о чем с ним говорят?»
Жан Морейль расхохотался:
– Я занят важным делом! У меня из головы не выходит одна задача…
Фейяр внимательно на него посмотрел.
– Странное существо! – сказал он наконец. – Я умру, не поняв тебя, о поэт! о философ! о артист! о загадочная личность!
– Я тебя слушаю, – сказал Жан Морейль. – Ну, приступай: «Жили-были…»
– Жили-были две сестры Осмон. Старшая, Элизабет, вышла замуж за графа де Праза, бедного офицера. Вторая, гораздо более молодая, по имени Жанна, была избранницей выдающегося и довольно богатого человека, Гюи Лаваля, исследователя Центральной Африки. Лет через десять после замужества старшей муж ее, капитан де Праз, умер почетной смертью, что для человека военного означает: умер на поле битвы. Он оставил сына Лионеля… Ты меня слушаешь, Жан, да?
– Конечно, слушаю.
– Но вид у тебя такой, точно ты на луне… Продолжаю. И вот, мадам де Праз осталась бедной вдовой. Но ее сестра, мадам Лаваль, красавица мадам Лаваль, имела многомиллионное состояние, жила в Нейли, в одной из лучших вилл, и проводила каждое лето в прекрасной усадьбе Люверси, в долине Шеврез. Все эти богатства достались ей от отца Лаваля, промышленника, и Жанна, с согласия мужа, предложила своей сестре, мадам де Праз, поселиться у них вместе с сыном. Это предложение было принято с восторгом. Надо тебе сказать, что Лавали были удивительнейшими людьми. Жалко, что судьба похитила у тебя их любовь! Они обожали свою дочь, тогда еще маленькую милую резвушку. Но Гюи Лаваль следовал своему непреодолимому призванию. Оно было сильнее любви, сильнее отеческой привязанности. Его пожирала страсть к путешествиям, к опасности далеких экспедиций. Он был в разъездах шесть месяцев в году. Сам понимаешь, что в подобных условиях он с радостью ухватился за мысль, что графиня с сыном будет жить с ними вместе, и думал, что жене будет очень покойно в обществе старшей сестры. В скобках скажу тебе, что это доброе дело вскоре оказалось выгодным делом, так как мадам де Праз была настолько же экономной хозяйкой, насколько мадам Лаваль – пленительная женщина – была расточительной и не признавала порядка, и очень скоро сделалась полновластной госпожой в буфетной, кухне и погребе. Так шли дела… Ты меня слушаешь? Ты уверен, что меня слушаешь?..
Так, говорю я, шли дела до самой смерти мадам Лаваль. Это было, насколько я помню, лет пять тому назад. Она умерла в Люверси в то время, когда господин Лаваль находился дома, и по его вине. Это настоящая трагедия.
За несколько дней до этого господин Лаваль вернулся из глубины Африки и среди множества редкостей привез с собой несколько змей, которых собирался отдать в зоологический сад…
– Ах, помню, слышал об этом! – сказал Жан Морейль. – Об этом писали в газетах. Одна из змей убежала, да? Она укусила мадам Лаваль во время сна?
– Да, так оно и было. Гюи Лаваль был убит горем. Боялись за его рассудок; надо сказать, что мадам де Праз ухаживала за ним с большим самоотвержением, несмотря на то что ее собственное горе было очень глубоко.
Но Гюи Лаваль был безутешен. Он считал себя виновником несчастья, и это сознание его мучительно преследовало. Как только он в состоянии был уехать, он подготовил новую экспедицию в Верхний Нигер. Те, кто посещал его в это время, вынесли впечатление, что он больше не вернется. Но помешать ему ехать было невозможно. Через шесть месяцев он уехал и действительно больше не вернулся.
Перед отъездом из Франции он оставил у меня завещание, по которому в случае его смерти он вверял свое дорогое дитя в руки мадам де Праз, и в таких выражениях, что не было никакого сомнения в том конце, который он себе готовил. Он погиб в стычке с отрядом дикарей во время отчаянно смелой разведки, в которой он отказался от всякого конвоя. Его тело было все исколото стрелами и ужасно искалечено.
Это известие повергло весь замок в глубокое отчаяние. По этому поводу говорили, что мадам де Праз не могла скрыть своего горького разочарования. Она старалась всеми силами удержать господина Лаваля во Франции. Несомненно, что со смертью сестры перед ней открылись широкие возможности. Ясно было, что довольно скоро, перестав оплакивать сестру, она будет стремиться сделаться второй мадам Лаваль. А так как мадам де Праз не создана для любви, то злые языки говорили, что ей просто не хотелось выпустить из рук миллионы ученого. Совершенно очевидно, что эти миллионы ей нужны были не для себя, а для сынка. Ибо эта скромная женщина – страстно любящая мать. Лионелю было тогда семнадцать или восемнадцать лет. Жильберте Лаваль лет тринадцать. Ясно, что мадам де Праз лелеяла мечту женить сына на племяннице. Но, так как тысячи обстоятельств могли помешать осуществлению ее планов, она стремилась, выйдя замуж за Лаваля, осторожно закрепить за собой часть его состояния. Эта мечта тоже рушилась вместе со смертью Лаваля, и у мадам де Праз оставался единственный шанс: обвенчать Лионеля с Жильбертой. И вот, представь себе: теперь на ней женишься ты! Сам посуди… Да ты что же, спишь, Морейль, что ли? О чем ты думаешь?
Молодой человек заморгал глазами, словно бы очнувшись от сна.
– Я думаю, – сказал он, – о маленькой итальянской лампе, которую видел сегодня на выставке у антиквара. Маленькая бронзовая лампа с золотой подставкой, изображающей змею медянку. Мне хочется включить ее в мою коллекцию… Мне кажется, я ее куплю…
Фейяр был так изумлен, что сразу не ответил. Эта беспечность ошеломила его. Он рассердился.
– К черту! – вскрикнул он, краснея. – Стоило мне так распинаться! Не знаю, как мне тебя изругать! Оригинал! Вот тебе: ты оригинал! Запомни!
– Фантазер, скорее! – с веселой улыбкой поправил его Морейль.
– Слушай, – посоветовал нотариус спустя минуту, – остерегайся графини! Поверь мне, старина! Нет, мерси, я не курю перед обедом…
Жан Морейль закурил папиросу и, выпустив дым колечком, попросил:
– Ну объясни же, что такое брачный контракт…
Экипаж остановился. Они вошли в кабаре.
