Напоследок оглянувшись, я поспешила к выходу; в лицо ударил прохладный вечерний воздух. Вдалеке раздался звук сирены.
Кабинет директора находился достаточно далеко от столовой, чтобы в нем не пахло дымом. Вместо этого здесь присутствовал запах несвежего кофе и свечи с тошнотворным ароматом корицы и тыквы. Я развалилась на зеленом стуле из стеклопластика лицом к директору Сепульведа. Она сидела за столом и неодобрительно смотрела на меня.
– Клэра, ты измажешь кровью весь стул.
Стул заскрипел, когда я выпрямилась – на подлокотнике тут же появилось пятно, когда я коснулась его рукавом куртки. Я посмотрела на директора и пожала плечами.
– Мне кажется, это бесполезно. Вы же потом можете ополоснуть их водой, верно?
– Или ты можешь сидеть, как нормальный человек, – пробормотала сидящая рядом Роуз. Она устроилась на самом краешке, вскинув подбородок и скрестив ноги, словно дама королевских кровей.
Кстати, крови на ней было очень много. На щеке красовалось жирное пятно, на шее отпечатки рук, а платье представляло собой абстрактную картину из синего и красного.
– Помолчите обе, – рявкнула директор. – Больше ничего не хочу от вас слышать, пока здесь не появятся ваши родители.
Строгий тон очень разнился с ее внешним видом – она была одета в кофту, накинутую поверх тонкой ночной сорочки с цветочным рисунком. Когда час назад ей позвонили из пожарной части, она лежала в кровати и смотрела криминальные шоу.
Огонь потушили; к счастью, пожарные успели до того, как он выбрался за пределы столовой. Все отправились домой, но директор Сепульведа внезапно появилась и загнала нас с Роуз в свой кабинет. Мистер Синклер сидел в углу и изо всех сил старался не уснуть. Похоже, она вызвала его в качестве подкрепления.
– Директор Сепульведа, – начала Роуз своим властным голосом, – разве не разумнее обсудить это в понедельник? Мы здорово перепугались.
Какого черта? Кто, вообще, так разговаривает? И неужели взрослые попадаются на эту удочку?
– Нет. – Слово рассекло воздух, точно нож.
Я усмехнулась.
– Отличная попытка.
Роуз проигнорировала меня и занялась своими ногтями. О, теперь, значит, она выше этого? И куда делось все ее самообладание на сцене, когда она слетела с катушек и бросилась на меня?
Я снова посмотрела на Роуз, и во мне все закипело – это из-за нее я застряла в полночь в кабинете директора. Не верится, что она снова загнала меня в эту ловушку.
Потому что именно из-за Роуз Карвер я получила свое первое отстранение от уроков в девятом классе.
Тогда я в первый раз попробовала курить. Нервно подкурив сигарету в кабинке туалета, я услышала, что кто-то вошел, и замерла посреди затяжки. Через секунду распахнулась дверь в кабинку, которую я забыла запереть, и передо мной возникла ее крепкая фигура. Она бросилась стучать на меня прежде, чем я успела ее остановить. Первая сигарета стала причиной первого отстранения.
После такого я заимела репутацию человека, который вечно попадает в неприятности. Сначала меня это беспокоило – разве я хотела отправиться в старшую школу с таким ярлыком? Но он остался, и я ничего не смогла с этим сделать. Учителя не ждали от меня ничего хорошего, и я смирилась.
Так было легче и почти всегда веселее. Я видела, как моих друзей из средней школы затягивало в жестокую погоню за университетами. Чем дальше мы отдалялись друг от друга, тем сильнее я сближалась с Патриком и Феликсом, которые находились со мной на одной волне.
А Роуз? Она была лучшим примером всей этой скукоты старшей школы. Все в ней выводило меня из себя: ее неспособность расслабиться; необъяснимое влечение следовать правилам; наклонности стучать и необходимость быть первой в этой жизни. Поэтому, когда выпадала такая возможность, я превращала ее жизнь в беспорядок и хаос. Подкалывала ее и раздражала, когда могла. Например, во время ее участия в танцевальном конкурсе я устроила флешмоб. А потом посыпала сахаром весь латук в салатном баре, где она каждый день покупала обед. И любое следующее за этим наказание того стоило.
Прошла вечность. Я задремала, склонив голову под странным углом и укутав платьем ноги, как вдруг распахнулась дверь.
– Роуз! – К ней подбежала изящная темнокожая женщина. Она была очень похожа на Роуз, только пониже и с длинными волнистыми волосами, идеально уложенными даже в такой момент. Ростом Роуз явно пошла в папу – высокого и привлекательного темнокожего мужчину с еле заметной благородной сединой в черных волосах, который вошел вместе с женой.
– Ты в порядке? – Мама схватила ее за плечи и выпучила глаза. – О господи, почему ты вся в крови? – Она перевела взгляд на меня. – Почему вы обе в крови?
– Она ненастоящая, мам. Я в порядке, так, ерунда, – произнесла Роуз с надменной уверенностью, которая обычно так меня бесила. Но сейчас я была благодарна за нее и надеялась, что она вытащит нас из сложившейся ситуации.
Но ее маму было не так-то просто обмануть. Она выгнула тонкую бровь и повторила:
– «Так, ерунда?»
Впервые Роуз явно стало неловко, и она заерзала на стуле, сцепив руки.
Никто не успел отреагировать, потому что дверь снова открылась, и в кабинет заглянул папа в кепке. Да-а-а, пора отсюда валить.
– Заходите, мистер Шин, – сказала директор Сепульведа, махнув ему.
– Зовите меня Эдрианом, – ответил он и нехотя вошел. Папа в детстве столько раз попадал в неприятности, что даже не окончил старшую школу. Поэтому всегда нервничал, когда появлялся на территории учебного учреждения.
Увидев меня, он не поверил своим глазам.
– Что с тобой случилось? Ты в порядке?
– Это фальшивая кровь, – опередила меня с ответом миссис Карвер. Гены властности во всей красе.
Взрослые неловко окружили нас.
– Итак… – начал папа Роуз, прокашлявшись.
Директор Сепульведа обошла стол и прислонилась к нему бедром, скрестив руки и глядя на нас. Эта высокая женщина раньше занималась спортом и даже в ночной сорочке выглядела устрашающе.
– Ваши дочери сегодня на балу устроили представление.
– Столовая в порядке? Насколько сильным был пожар? Кто-нибудь пострадал? – включила режим профессионального адвоката мама Роуз. Джоанна Карвер была популярна во всем Лос-Анджелесе, потому что несколько лет назад являлась обвинителем по крупному делу об избиении задержанного полицейскими. Ее даже поместили на обложку журнала «Эбони» и дали звание «Самой красивой женщины».
– Миссис Карвер, пожар был потушен, горела только сцена. И слава богу, что никто не пострадал. Но не благодаря этим двум.
Папа взглянул на меня.
– Так что именно случилось?
Директор Сепульведа показала на нас.
– Почему бы вам не рассказать нам, что именно случилось? По словам мистера Синклера, это было очень странно.
Притаившийся в углу мистер Синклер начал вставать, подняв руку, как спрашивающий разрешения ученик.
– Эм, мне кажется, все произошло потому, что Клэра стала королевой бала.
– Ты победила? – Папа развернулся ко мне. Я пожала плечами.
– Да, она победила, – вмешалась Роуз. – И для нее это был прикол. Она поднялась туда на скейтборде и произнесла речь. Кто так поступает? А потом… была самая лучшая часть: один из ее лакеев опрокинул ей на голову целое ведро крови.
Папа хохотнул. Директор Сепульведа укоризненно посмотрела на него, и он сделал вид, что кашляет.
Мама Роуз вскинула руки в воздух.
– И что, Роуз?
В этот же момент ее папа посмотрел на меня.
– О, как Кэрри[4]?
На секунду лицо Роуз исказилось от недовольства, и она взглянула на маму.
– И что?! Мама, она все превратила в шутку.
– Ну, Рози, это не самое важное в мире, – раздраженно произнес ее отец.
Голос Роуз задрожал от эмоций.
– Мне это важно!
В кабинете стало тихо, и я заерзала на стуле. Отношение Роуз к балу серьезно подрывало мой образ приколистки. Сколько я ее знала, она никогда так не переживала.
– Хорошо, и что произошло потом? – спросила ее мама более сдержанно. Роуз упрямо поджала губы.
Мой папа демонстративно медленно развернулся и посмотрел на меня.
Я вздохнула и с грохотом опустила ноги в ботинках на линолеум.
– Эта чокнутая меня атаковала.
Папа закатил глаза.
– Клэра, да хватит уже.
– Это правда! Расскажите им, мистер Синклер!
Я повернулась и уставилась на него.
Он прокашлялся.
– Ну, и правда казалось, что это Роуз начала драку.
Миссис Карвер уставилась на дочь.
– Это правда?
Роуз, которая сидела, уставившись куда-то перед собой, молча кивнула.
– Да, ты знаешь, что это правда, – сказала я. – Она в буквальном смысле попыталась стянуть эту дурацкую корону с моей головы, а потом… началась драка и все остальное.
Миссис Карвер перевела взгляд на меня.
– Ты можешь объяснить, что произошло?
Черт, неудивительно, что Роуз настолько тщательно подбирала слова. Хоть я и пыталась сохранять спокойствие, став центром внимания миссис Карвер, я словно попала под «Око Саурона».
– Мы подрались.
– В прямом смысле этого слова? – спросила она в этот раз чуть громче.
– Ага. Ваша дочь точно знает, как сражаться грязно.
Папа пихнул меня.
– Следи за словами. – Он взглянул на родителей Роуз, и на его лице отразился глубокий стыд за то, что я его дочь. – Уверен, это вина Клэры. Она выкинула этот трюк, чтобы спровоцировать окружающих, именно так и произошло. Она может взять на себя всю ответственность.
– Что?! – воскликнула я.
Но миссис Карвер уже качала головой.
– Нет, Роуз тоже виновата – потеряла контроль. – Она снова повернулась к дочери. – Позже все обсудим.
Директор Сепульведа подняла руки.
– Виноваты обе девочки. Клэра, ты выкинула очередной трюк с этой фальшивой кровью, который оказался не только… неприятным, но и опасным. Эта жидкость была легковоспламеняемой. – Папа опустил голову и покачал ею. Директор Сепульведа посмотрела на Роуз. – А ты начала драку. И все это привело к тому, что наша столовая чуть не сгорела. Вы обе отстранены от занятий на неделю.
– Отстранены?! – прокричала Роуз, вскочив со стула. – Меня нельзя отстранять! Это просто смешно!
– ИЗ-ЗА ТЕБЯ НАЧАЛСЯ ПОЖАР!
Громкий голос директора напугал нас, и у меня начался непроизвольный нервный смех, заставивший всех повернуться. Папа смерил меня каменным взглядом. С тех пор как он вошел, что-то изменилось – его обычно расслабленное, доброжелательное поведение сменилось чем-то суровым и грозным.
– Эту особу очередное отстранение ничему не научит, – спокойно произнес он.
Простите? Эта особа? Я открыла рот, чтобы ответить, но он поднял руку.
– Молчи. Ни слова. Ты возместишь ремонт столовой, работая в «КоБре» все лето.
– ЧТО? – В этот раз я вскочила со стула. – Ни за что. А как же Тулум?
Папа решительно покачал головой.
– В этом-то и наказание. Вся твоя зарплата за это лето пойдет на возмещение ущерба школе.
Не успела я ответить, как мистер Карвер принялся щелкать пальцами, и этот звук разнесся по кабинету, словно фейерверк.
– Подождите! «КоБра»? Вы имеете в виду бразильско-корейский фургончик с едой?
Папа удивленно заморгал.
– Да. Именно его.
– Вы владелец? – спросил мистер Карвер, восторженно подходя к нам.
– Да. Эдриан Шин, – сказал папа, протягивая руку. Мистер Карвер крепко пожал ее. Он был таким высоким, что папа рядом с ним смахивал на двенадцатилетнего мальчишку.
Мистер Карвер снова растянулся в улыбке.
– Джонатан Карвер. Зовите меня Джоном. Потрясающе! Мне нравится ваша еда. Я раньше работал в центре, в банке на Шестой, мимо которого вы проезжали.
Мой папа оживился.
– О, подождите! Да, я узнаю вас. Пастель с кимчи?
– Правильно! – Оба расхохотались, как старые приятели по гольфу. Я скривилась.
– А мы можем обсудить это потом?
Мистер Карвер посмотрел на меня, и его лицо озарилось.
– Эдриан, как думаете, Клэре летом не помешает лишняя пара рук?
Папина кривоватая улыбка, которая обычно всех очаровывала, вызвала у меня мурашки по всему телу.
– Да… определенно не помешает.
Они оба повернулись к Роуз, которая обмахивала лицо. Та сделала паузу и уставилась на них.
– Что?
Мистер Карвер указал на нее.
– Если Эдриан не против, ты тоже работаешь этим летом в «КоБре».
Роуз застыла.
– Что?! – провизжала она, вытянув руки.
– Ты меня слышала. С шестого класса ты была занята в летней школе и на стажировках – пора бы узнать, что значит старая добрая летняя работа. С минимальной зарплатой.
Он посмотрел на папу, и тот кивнул.
Мама Роуз собралась запротестовать, но мистер Карвер подал ей сигнал, и она кивнула:
– Это отличная идея. Все заработанные вами деньги пойдут школе. Как вам, директор Сепульведа?
Я была слишком ошарашена, чтобы говорить. Что тут творится? Директор Сепульведа и наши родители устроили тайное совещание, а мы с Роуз беспомощно стояли и ничего не могли сделать.
– Я все еще отстранена от уроков? – спросила Роуз, уперев руки в бока. – Эй!
Но они уже увлеклись разговором. Я пнула стул, на котором сидела, отчего он зашатался, но не перевернулся.
Все меня проигнорировали.
Наконец взрослые разошлись по сторонам, все выглядели довольными. Директор Сепульведа надела куртку.
– Итак, девочки. Ваши родители убедили меня не спешить с отстранением, так как осталось всего две учебных недели. Если будете работать все лето, чтобы расплатиться за ущерб, можем вернуться к этому вопросу в начале следующего года.
Роуз расслабилась, но не я.
– Просто отстраните меня! Не впутывайте меня в эту сделку ООН! – прокричала я.
Директор хмыкнула.
– Лето будет интересным, Клэра.
Я беспомощно посмотрела на папу, но его лицо по-прежнему было мрачным. Он повернулся ко мне спиной и направился к двери. Когда я обернулась к Роуз, наши взгляды встретились. Я нахмурилась; в ее глазах вспыхнула ненависть, но затем она эффектно вышла из кабинета.
Ты положила начало этому бреду, Роуз Карвер. Готовься к самому худшему лету в своей жизни.
На последние две учебные недели папа наказал меня. Мне запретили видеться с Патриком и Феликсом вне стен школы. Они сочли это забавным. Я ездила на учебу, а потом сразу возвращалась домой.
– Что насчет Тулума? – спросил Патрик, когда я рассказала ему о летнем наказании. Клянусь, он интересовался моей поездкой в Тулум больше меня. Патрик и Феликс были своего рода влюблены в мою маму. Ее жизнь полностью состояла из целеполагания. Иногда единственным, что помогало мне пережить старшую школу, было понимание, что такая же жизнь, как у мамы, очень даже возможна. Технически она проживала в Сан-Паулу, но редко появлялась дома – никогда не оставалась в одном месте, чтобы не заскучать или не погрязнуть в сложных отношениях. Если чья жизнь и могла являться для нас образцом для подражания, так это ее.
Я заверила Патрика, что папе не удастся держать меня там все лето. Он сдастся, потому что именно так всегда и происходило. Особенно в этом году, ведь я не буду видеться с мамой так же часто, как обычно. Она всегда появлялась на мой день рождения и праздники, невзирая на расписание. И я всегда ездила к ней дважды в год, обычно в Нью-Йорк или какой-нибудь другой крупный город. Но на прошлое Рождество она заболела и застряла в Таиланде, а я не смогла выбраться к ней во время весенних каникул, так как к нам приезжали бабушка с дедушкой. Так что папа ни за что не лишит меня еще одной встречи с ней.
Думая об этом, я согласилась на наказание. Никуда не выбиралась тайком, ведь наш сосед, мистер Рамирез, тут же настучал бы на меня. Он фактически жил рядом с моей комнатой и стал первым свидетелем того, как я пила, приглашала к себе парня и вылезала в окно спальни. Мне казалось, такие, как он, существовали только в 1950-х.
Поэтому последние две учебные недели были заполнены «Нетфликсом» и отдыхом. В буквальном смысле. И каждый день вселял в меня больше страха, чем предыдущий, так как я знала, что приближалось мое наказание с Роуз. Пусть я понимала, что оно закончится досрочно, но меня тошнило от одной только мысли о том, что я проведу с ней время.
В первый понедельник летних каникул я проснулась под распахивание занавесок – комнату затопил солнечный свет.
– Bom dia[5], дочка! – радостно объявил папа, попивая кофе из огромного термоса.
– Нет! – закричала я и кинула в него подушку.
Он легко откинул ее в сторону.
– Да.
Когда мои глаза привыкли к возмутительному количеству света, я увидела в папиных руках футболку с символикой «КоБры» и кепку.
– Я это не надену.
– Извини, ты думаешь, что в этом вопросе у тебя есть выбор?
Солнечный свет величественно окутал его и теперь папа напоминал пылающего ангела.
– Который час? – проворчала я и схватила с тумбочки телефон.
Он сделал глоток.
– Шесть утра. Сегодня нам нужно пополнить ингредиенты, так что смена ранняя.
Уф.
Как можно сильнее растянув утреннюю рутину, я встретилась с папой на кухне, где он готовил сэндвичи с яйцом.
– Поверить не могу, что ты действительно заставляешь меня это делать.
Я поставила локти на кухонную стойку и принялась пинать перекладину стула.
Он разбил яйцо над чугунной сковородкой, и та громко зашипела.
– А ты поверь.
– Ты такой странный. С каких это пор ты меня наказываешь?
Папа оторвался от готовки и посмотрел на меня. Под его серьезным взглядом я почувствовала себя неуверенно.
– Знаешь, мелкая, сам этот вопрос – проблема, тебе так не кажется?
– Нет, – пробормотала я и сделала глоток молочного чая масала, приготовленного папой. Обычно именно так я и завтракала – индийским чаем, приготовленным со специями в покрытой пятнами и с обитыми краями чашке «Доджерс», такой же большой, как моя голова.
– Это проблема, потому что я – твой отец. – Он прислонился к стойке. – Кое-что произошло, пока я находился в кабинете директора. Родители Роуз вели себя, как родители. А я… находился в замешательстве.
Чай обжег язык, и я отставила чашку.
– Это безумие.
– Вообще-то, нет. Знаю, в школе я вел себя никудышно, но на то были причины. Между мной и родителями была огромная пропасть. А у нас с тобой, Клара? У нас такой проблемы нет. Поэтому нет никаких предпосылок для того, чтобы ты постоянно попадала в неприятности. Единственная причина, по которой это происходит – я расслабился, старался не перегибать с контролем, как мои родители. Но это явно привело к обратному результату. Я полностью сосредоточился на «КоБре», а не на тебе.
Из-за папиных слов защипало глаза, и я уставилась на какую-то точку на кухонной стене.
Он поставил передо мной сэндвич.
– Больше я не стану отлынивать и начну с завтрака. Ешь.
Я наморщила нос и приподняла уголок цельного белого хлеба. С соусом шрирача.
Я понюхала его.
– Хорошо.
С каждым куском меня постепенно наполняла тревога. Такой момент просветления не сулил быстрого освобождения от наказания. Папа сказал, что напишет маме, но она не связалась со мной, так что, скорее всего, это была пустая угроза. Или она ему не поверила. Они не ладили, и я знала, что мама считала папу ворчуном.
Как только я помыла посуду, мы вышли из дома. Папа как раз запирал дверь, когда распахнулась занавеска в доме мистера Рамиреза, и он выглянул на улицу.
– Доброе утро! – крикнула я. Он поморщился и задернул занавеску.
– Напомни мне в качестве благодарности принести ему немного еды, – попросил папа, с хитрой улыбкой на лице закрывая дверь.
– Да, а я постараюсь ее отравить.
Мы спустились и по дороге поздоровались с соседом. Наш комплекс был небольшим и состоял всего из двенадцати квартир, располагавшихся во внутреннем дворе.
– Доброе утро, Эдриан! – крикнула миссис Мишра, поливающая розы в лавандовом велюровом спортивном костюме. Затем она смерила меня взглядом. – Клэра.
В ответ я сердито уставилась на индийскую старушку.
– Миссис Мишра.
Шланг получил дополнительный сердитый взгляд. Пару лет назад она увидела, как я целовалась с парнем, и направила этот шланг на нас.
Весь наш многоквартирный комплекс состоял в основном из кучки старых стукачей. Хорошо, что моего папу мало чем действительно разозлишь: парнями в квартире, наркотиками и плохим поведением с пожилыми людьми. Разрешалось плохо относиться к идиотам, старики же были под запретом. Папа не прочил многого, и мне вполне удавалось не нарушать эти правила. Поэтому внезапное очень строгое наказание и его решение дать мне летнюю работу было чем-то новеньким. Я надеялась, что это не войдет в привычку.
Было настолько рано, что в воздухе ощущалась прохлада. Летние деньки вплоть до Дня благодарения представляли собой невыносимое пекло, но по вечерам и утрам практически всегда было прохладно. Я укуталась в толстовку и не отставала от папы. Стоянка – так называемый склад, на которой жила «КоБра», – находилась в нескольких кварталах от нас, и Роуз собиралась встретиться с нами на месте.
Мы шли по нашей холмистой улице, заполненной дуплексами, ретро-домами и небольшими квартирными комплексами. Пройдя квартал, оказались на Эхо-Парк-авеню, одной из главных улиц нашего района. Вдоль дороги, где брало начало пригородное движение, выстроились пальмы и цветущие палисандровые деревья. Кофейня уже кишела модными мамочками, толкающими коляски. Прямо через улицу, в стрип-молле, расположился небольшой винный магазин, где менялись сменами два работника – один из них завершил свой рабочий день и сейчас садился в древнюю «Тойоту Короллу». При запуске двигателя машина запротестовала.
Пока мы ждали на перекрестке зеленого сигнала светофора, к нам подошел бездомный с белыми как снег волосами и в футболке.
Папа поднял руку.
– Джерри, сегодня у меня нет налички.
Голубые глаза Джерри сверкнули; он хмыкнул и сплюнул на тротуар.
– Может, тогда у Клэры найдется?
Я покачала головой.
– Жаль, но нет. Я все лето буду работать в фургончике этого парня.
– Дело дрянь, – сказал он. В 1960-х Джерри работал посыльным. После кучи сотрясений мозга он оказался на улицах нашего района, но клялся, что просто предпочитает «жизнь без оков».
Папа пообещал отдать ему в конце дня немного еды, и мы перешли улицу. Через несколько кварталов мы миновали мою любимую палатку с фруктами – украшенную зонтиком тележку, принадлежащую латиноамериканке средних лет Каре, которая нарезала фрукт, а затем добавляла к нему сок лайма и порошок чили. Этакий фруктовый взрыв.
– Bom dia, Эдриан, – сказала она и подмигнула. Он подмигнул ей в ответ.
– Buenos días, Кара.
Я закатила глаза, когда мы прошли мимо.
– Ты словно чертов мистер Роджерс[6] Эхо-Парка.
– Кстати говоря, я тут думал о покупке кардигана.
Я резко остановилась.
– ЧТО?
Папа продолжил идти, на ходу надевая зеркальные солнечные очки.
– Мелкая, они теперь в моде.
Я пнула фиолетовый цветок с палисандрового дерева.
– В моде для таких дедушек, как ты.
– Когда ты уже поймешь, что я от природы крут?
Ему еще хватило наглости сделать вращение. Папа когда-то танцевал брейк-данс и именно этим привлек мамино внимание – своей пластичностью.
Я ускорила шаг и обогнала его.
– Новое правило: между нами всегда должно быть расстояние в полтора метра.
Но из-за этого я лишь быстрее добралась до склада – и там, посреди стоянки, с огромным стаканом из «Старбакса» нас ждала Роуз Карвер.