Морган Райс
Кузница доблести
Глава шестая
Алек стоял на палубе, сжимая перила гладкого черного корабля, и смотрел на море, что делал уже несколько дней. Он наблюдал за гигантскими волнами, которые накатывали и убывали, поднимая их небольшой плывущий корабль, за тем, как пена разбивалась под трюмом, когда они разрезали воду с небывалой для него скоростью. Их корабль накренился, когда паруса натянулись от сильного и устойчивого ветра. Алек изучал его глазом ремесленника, не понимая, из чего сделан корабль. Очевидно, его построили из необычного гладкого материала, которого он не встречал раньше, но который позволял им поддерживать скорость в течение дня и ночи и маневрировать в темноте мимо флота Пандезии, из Моря Печали в Море Слез.
Задумавшись, Алек вспомнил, каким ужасным было это путешествие – в течение дней и ночей паруса ни разу не опускались, долгие ночи в черном море были наполнены враждебными звуками, скрипом корабля, прыгающих и хлопающих экзотических существ. Несколько раз Алек просыпался и видел светящуюся змею, пытающуюся забраться на борт, которую сбивал сапогом плывущий вместе с ним человек.
Самым загадочным – более загадочным любого экзотического морского существа – был Совос, человек у штурвала корабля. Он отыскал Алека в кузнице, привел его на этот корабль и теперь увозил в какую-то глушь. Алек спрашивал себя – не сошел ли он с ума из-за того, что доверился ему. По крайней мере, до сих пор Совос спасал ему жизнь. Алек вспомнил, как смотрел на город Ур, когда они были в море, он был в агонии, чувствуя себя беспомощным, наблюдая за тем, как к городу приближается пандезианский флот. Он видел пушечные ядра, разрывающие воздух, слышал отдаленный грохот, видел крушение больших сооружений, в которых он и сам был еще несколько часов назад. Алек пытался покинуть корабль, помочь им всем, но они были слишком далеко. Он настаивал на том, чтобы Совос развернулся, но тот пропустил все его мольбы мимо ушей.
Алека разрывало на части при мысли обо всех его друзьях, которые остались там, особенно о Марко и Диердре. Он закрыл глаза и безрезультатно попытался прогнать воспоминания. У него сдавило грудь, когда он почувствовал, что подвел их всех.
Единственным, что помогало Алеку продолжать, что спасало его от уныния, было чувство, что он нужен в другом месте, на чем настаивал Совос, что его ждет некая судьба, которую он может использовать для того, чтобы помочь уничтожить пандезианцев где-то в другом месте. В конце концов, как сказал Совос, его смерть вместе с остальными никому не поможет. Но Алек все равно надеялся и молился о том, чтобы Марко и Диердре выжили, чтобы он смог вернуться вовремя и воссоединиться с ними.
Испытывая любопытство относительно того, куда они отправляются, Алек засыпал Совоса вопросами, но тот хранил упрямое молчание, день и ночь не отходя от штурвала, стоя спиной к Алеку. Насколько Алек мог судить, он никогда не ел и не спал. Он просто стоял, глядя на море в своих высоких кожаных сапогах и черной кожаной накидке, обернув вокруг плеч алые шелка, в плаще с любопытной эмблемой. У него была короткая коричневая борода и сверкающие зеленые глаза, которые смотрели на волны так, словно были с ними единым целым. Тайна вокруг него только усиливалась.
Алек смотрел на необычное Море Слез цвета морской волны, и его захлестнула безотлагательное желание узнать, куда его везут. Больше не в силах терпеть молчание, он повернулся к Совосу, отчаянно желая получить ответы.
«Почему я?» – спросил Алек, нарушив тишину, снова пытаясь узнать правду, в этот раз решительно настроенный получить ответ. – «Почему из всего города выбрали меня? Почему именно мне суждено выжить? Ты мог спасти сотню людей, которые намного важнее меня».
Алек ждал, но Совос хранил молчание, стоя спиной к нему, глядя на море.
Алек решил подойти с другой стороны.
«Куда мы плывем?» – опять спросил он. – «И как этот корабль может плыть так быстро? Из чего он сделан?»
Алек смотрел на спину мужчины. Проходили минуты.
Наконец, Совос покачал головой, по-прежнему стоя спиной к Алеку.
«Ты направляешься туда, где должен быть. Я выбрал тебя, потому что мы нуждаемся в тебе и ни в ком другом».
Алек удивился.
«Нуждаетесь во мне для чего?» – спросил он.
«Чтобы уничтожить Пандезию».
«Почему я?» – спросил Алек. – «Чем я могу помочь?»
«Все станет ясным, как только мы прибудем», – ответил Совос.
«Прибудем куда?» – спросил отчаявшийся Алек. – «Мои друзья в Эскалоне. Люди, которых я люблю. Девушка».
«Мне жаль», – вздохнул Совос. – «Но там никого не осталось. Все, кого ты когда-то знал и любил, – мертвы».
Повисло долгое молчание и посреди свиста ветра Алек молился о том, чтобы Совос ошибался, но в глубине души он чувствовал, что тот прав. Он не понимал, как жизнь может измениться так быстро.
«Но ты жив», – продолжил Совос. – «И это очень ценный дар. Не упусти его. Мы можешь помочь многим, если пройдешь испытание».
Алек нахмурился.
«Какое испытание?» – спросил он.
Совос, наконец, обернулся и посмотрел на него пронзительными глазами.
«Если ты – избранный», – сказал он. – «Тогда наше дело ляжет на твои плечи. Если же нет, ты нам будешь бесполезен».
Алек пытался понять.
«Мы плывем уже несколько дней и никуда еще не прибыли», – заметил он. – «Мы оказались лишь еще дальше в море. Я даже не вижу Эскалон».
Мужчина усмехнулся.
«А куда, как ты думаешь, мы плывем?» – спросил он.
Алек пожал плечами.
«Кажется, мы плывем на северо-восток. Возможно, куда-то в сторону Марды».
Раздраженный Алек рассматривал горизонт.
В конце концов, Совос ответил.
«Как же ты ошибаешься, юноша», – ответил он. – «Как же ты на самом деле ошибаешься».
Совос снова повернулся к штурвалу, когда поднялся сильный порыв ветра и корабль оказался в белых гребнях моря. Алек посмотрел на море позади него и впервые начал замечать очертания на горизонте.
Он поспешил вперед, охваченный волнением, сжав поручни.
Вдали постепенно начала показываться суша, всего лишь приобретая форму. Казалось, что она сверкает, словно была выложена бриллиантами. Алек поднес руку к глазам, всматриваясь, не понимая, что же это может быть. Какой остров может существовать непонятно где? Он ломал голову, но не мог вспомнить никакую сушу на карте. Неужели это какая страна, о которой он никогда не слышал?
«Что это?» – в спешке спросил Алек, глядя на сушу в предвкушении.
Совос повернулся и впервые с момента встречи с Алеком широко улыбнулся.
«Добро пожаловать, друг мой», – произнес он. – «В Затерянные острова».
Глава седьмая
Эйдан стоял привязанный к столбу, не в силах пошевелиться, глядя на своего отца, который стоял на коленях всего в нескольких метрах от него в окружении солдат Пандезии. Они стояли, подняв мечи над его головой.
«НЕТ!» – закричал Эйдан.
Он пытался освободиться, броситься вперед и спасти своего отца, но как бы ни старался, не мог сдвинуться с места, веревки вонзались в его запястья и лодыжки. Он вынужден был смотреть на своего отца, который стоял на коленях, со слезами на глазах, с надеждой, что он поможет ему.
«Эйдан!» – позвал отец, протянув к нему руку.
«Отец!» – крикнул Эйдан в ответ.
Мечи опустились и мгновение спустя кровь брызнула в лицо Эйдана, когда они отрубили голову его отца.
«НЕТ!» – закричал мальчик, чувствуя, что он и сам падает вместе с ним, что его засасывает в черную дыру.
Эйдан мгновенно проснулся, хватая ртом воздух, покрытый холодным потом. Он сидел в темноте, пытаясь понять, где находится.
«Отец!» – крикнул Эйдан, не до конца проснувшись. Он искал взглядом отца, по-прежнему желая спасти его.
Мальчик оглянулся по сторонам, почувствовав что-то на своем лице, в волосах и по всему телу, и осознал, что ему сложно дышать. Он протянул руку, стянул со своего лица что-то легкое и длинное и понял, что лежит в куче сена, практически погрузившись в него. Он быстро стряхнул его с себя и сел.
Здесь было темно, лишь слабое мерцание факела проникало через планки, и вскоре Эйдан понял, что он лежит в задней части повозки. Рядом с ним послышался шелест и, оглянувшись, он с облегчением увидел, что это Снежок. Большой пес прыгнул в повозке рядом с ним и лизнул его в лицо, после чего Эйдан обнял его в ответ.
Эйдан тяжело дышал, все еще не придя в себя после сна. Он казался слишком реалистичным. Неужели его отца на самом деле убили? Он пытался вспомнить миг, когда видел его в последний раз в королевском дворе, угодившего в засаду, окруженного. Он вспомнил, как пытался помочь ему, после чего его увел Мотли в густую ночь. Мальчик вспомнил о том, как Мотли положил его в эту повозку, вспомнил их путь через переулки Андроса.
С повозкой все ясно. Но куда они поехали? Куда Мотли увез его?
Открылась дверь и темную комнату осветил серебряный свет факела. Наконец, Эйдан смог увидеть, где он находится: небольшая каменная комната с низким арочным потолком, которая напоминала небольшой дом или таверну. Подняв голову, он увидел Мотли, который стоял в дверном проеме в свете факелов.
«Будешь так кричать – и те пандезианцы найдут нас», – предупредил Мотли.
Он повернулся и вышел, вернувшись в хорошо освещенную комнату вдали, и Эйдан, быстро спрыгнув с повозки, последовал за ним. Когда мальчик вошел в яркую комнату, Мотли поспешно закрыл за ним толстую дубовую дверь на несколько задвижек.
Эйдан оглянулся по сторонам. Когда его глаза привыкли к свету, он узнал знакомые лица – друзья Мотли. Актеры. Все те эстрадные артисты с дороги. Они все были здесь и прятались в этом месте без окон, в этом каменном трактире. Все эти лица, некогда такие веселые, теперь были мрачными и угрюмыми.
«Пандезианцы повсюду», – сказал Эйдану Мотли. – «Говори тише».
Пристыженный Эйдан даже не осознавал, что кричит.
«Прости», – сказал он. – «Мне приснился кошмар».
«У каждого из нас бывают кошмары», – ответил Мотли.
«Мы живем в кошмаре», – добавил другой актер с мрачным лицом.
«Где мы?» – спросил Эйдан, растерянно оглянувшись по сторонам.
«В таверне», – ответил Мотли. – «В дальней части Андроса. Мы все еще в столице, скрываемся. Снаружи находится пандезианский патруль. Они проходили несколько раз, но не заходили. Они и не зайдут, пока мы будем сидеть тихо. Здесь мы в безопасности».
«Пока», – скептически выкрикнул один из его друзей.
Эйдан, ощущая острую необходимость помочь своему отцу, пытался вспомнить.
«Мой отец», – сказал он. – «Он… мертв?»
Мотли покачал головой.
«Я не знаю. Его увели. Это последнее, что я видел».
Эйдан ощутил прилив возмущения.
«Ты увел меня!» – сердито крикнул он. – «Ты не должен был этого делать. Я бы помог ему!»
Мотли почесал подбородок.
«И как бы тебе это удалось?»
Эйдан пожал плечами, ломая голову.
«Я не знаю», – ответил он. – «Как-нибудь».
Мотли кивнул.
«Ты бы попытался», – согласился он. – «И сейчас тоже был бы мертв».
«Значит он мертв?» – спросил мальчик, чувствуя, как сердце сжимается у него в груди.
Мотли пожал плечами.
«Когда мы уходили, он был жив», – ответил он. – «Жив ли он сейчас, я не знаю. В этом городе у нас больше нет ни друзей, ни шпионов – их захватили пандезианцы. Все люди твоего отца арестованы. Боюсь, что мы зависим от милости Пандезии».
Эйдан сжал кулаки, думая только о своем отце, гниющем в темнице.
«Я должен спасти его», – заявил Эйдан, обретя цель. – «Я не могу оставить его сидеть там. Я должен немедленно покинуть это место».
Он вскочил на ноги и, поспешив к двери, начал выдвигать задвижки, когда появился Мотли, встал на ним и поставил свою ногу перед тем, как мальчик открыл дверь.
«Если ты сейчас уйдешь», – сказал он. – «То нас всех убьют».
Эйдан посмотрел на Мотли, впервые увидел серьезное выражение его лица и понял, что он прав. Мальчик ощутил новый прилив благодарности и уважения по отношению к нему. В конце концов, он на самом деле спас ему жизнь. Эйдан всегда был благодарен за это. В то же самое время он сгорал от желания спасти своего отца, зная, что на счету каждая секунда.
«Ты говорил, что есть другой способ», – вспомнил Эйдан. – «Что есть другая возможность спасти его».
Мотли кивнул.
«Говорил», – признал он.
«Значит, это были пустые слова?» – спросил Эйдан.
Мотли вздохнул.
«Что ты предлагаешь?» – раздраженно спросил он. – «Твой отец находится в сердце столицы, в королевской темнице, охраняемый целой пандезианской армией. Мы должны просто пойти и постучать в дверь?»
Эйдан стоял, пытаясь что-нибудь придумать. Он знал, что это непростая задача.
«Должны быть люди, которые могут нам помочь», – сказал мальчик.
«Кто?» – выкрикнул один из артистов. – «Всех людей, преданных твоему отцу, схватили вместе с ним».
«Не всех», – ответил Эйдан. – «Разумеется, некоторых его людей там не было. Как насчет военачальников, преданных ему, которые находятся вне столицы?»
«Возможно», – пожал плечами Мотли. – «Но где они сейчас?»
Эйдан кипел от гнева, он был в отчаянии. Ему казалось, что он находится в заточении вместе со своим отцом.
«Мы не можем просто сидеть здесь и ничего не делать», – воскликнул Эйдан. – «Если вы мне не поможете, я пойду один. Мне все равно, если я умру. Я не могу просто сидеть здесь, в то время как мой отец находится в темнице. И мои братья…», – произнес мальчик и начал плакать, охваченный чувствами, вспомнив о смерти двух своих братьев.
«Теперь у меня никого нет», – сказал он.
Затем Эйдан покачал головой. Он вспомнил о своей сестре Кире и что было сил помолился о том, чтобы она была в безопасности. В конце концов, она – все, что у него осталось.
Когда растерянный Эйдан заплакал, к нему подошел Снежок и положил голову ему на ногу. Он услышал тяжелые шаги на скрипучем деревянном полу и ощутил на своем плече большую мускулистую ладонь.
Подняв голову, Эйдан увидел, что Мотли смотрит на него со состраданием.
«Ты ошибаешься», – сказал Мотли. – «У тебя есть мы. Теперь мы – одна семья».
Он повернулся и указал на комнату. Окинув взглядом помещение, Эйдан увидел всех артистов, которые серьезно смотрели на него. Их были дюжины, они кивали в знак согласия с состраданием в глазах. Эйдан понял: пусть эти люди и не воины, но у них доброе сердце. Он вновь их зауважал.
«Спасибо», – сказал Эйдан. – «Но вы все – артисты, а мне нужны воины. Вы не можете помочь мне вернуть отца».
Вдруг глаза Мотли зажглись, словно у него возникла идея, и он широко улыбнулся.
«Как же ты ошибаешься, юный Эйдан», – ответил он.
Эйдан видел, что глаза Мотли засияли, и понял, что он что-то придумал.
«Воины обладают определенными навыками», – сказал Мотли. – «Но и артисты не лишены умений. Воины могут победить силой, но у артистов есть другие средства – даже более мощные».
«Я не понимаю», – сказал растерянный Эйдан. – «Ты не можешь вызволить моего отца при помощи своего актерского искусства».
Мотли громко рассмеялся.
«На самом деле», – ответил он. – «Я думаю, что могу».
Эйдан растерянно посмотрел на него.
«Что ты имеешь в виду?» – спросил он.
Мотли почесал подбородок, очевидно, составляя план.
«Сейчас воинам не разрешается свободно перемещаться по столице или отправляться в центр столицы. Но на артистов таких ограничений не наложили».
Эйдан был сбит с толку.
«С чего бы пандезианцам позволять артистам входить в сердце столицы?» – спросил он.
Мотли улыбнулся и покачал головой.
«Ты все еще не понимаешь, как устроен этот мир, мальчик», – ответил он. – «Воинам всегда разрешен вход только в ограниченные места и в ограниченное время. Но артисты могут отправляться куда и когда угодно. Все любят развлечения, и пандезианцы нуждаются в этом не меньше жителей Эскалона. В конце концов, солдат, испытывающий скуку – опасный солдат в любой части королевства, а порядок должен поддерживаться. Развлечение всегда было средством поддержания счастья в войсках и контролирования армии».
Мотли улыбнулся.
«Видишь ли, юный Эйдан», – сказал он. – «Не командиры обладают ключами к своим армиям, а мы – простые, старые артисты, чей класс ты так сильно презираешь. Мы поднимаемся над сражением, пересекаем линию фронта. Никого не волнует, какая на мне броня, их волнует только то, насколько хороши мои истории. А мои истории хороши, малыш, лучших ты и не слышал».
Мотли повернулся к артистам и объявил:
«Мы разыграем представление! Все мы!»
Все актеры в комнате вдруг радостно закричали, просветлев. Они поднялись на ноги, в их потухшие глаза вернулась надежда.
«Мы разыграем наше представление прямо в сердце столицы! Это будет лучшее развлечение, которое пандезианцы когда-либо видели! И что самое главное – это будет величайшее отвлечение. Когда придет время, когда город окажется в наших руках, плененный нашим прекрасным представлением, мы станем действовать. Мы найдем способ спасти твоего отца».
Мужчины одобрительно закричали, а у Эйдана впервые потеплело на сердце, он ощутил новый прилив оптимизма.
«Ты правда думаешь, что это сработает?» – спросил он.
Мотли улыбнулся.
«Случались и более безумные вещи, мальчик мой», – ответил он.
Глава восьмая
Дункан пытался абстрагироваться от боли, то засыпая, то просыпаясь, облокотившись о каменную стену. Кандалы врезались в его запястья и лодыжки, не давая ему уснуть. Больше всего на свете ему хотелось воды. В его горле пересохло настолько, что он не мог глотать, каждый вдох причинял боль. Он не мог вспомнить, сколько дней прошло с тех пор, когда он в последний раз делал глоток. Он был настолько ослабленным из-за голода, что едва мог пошевелиться. Дункан знал, что он умирает здесь, и что если палач вскоре не придет за ним, то его убьет голод.
Дункан то и дело терял сознание, что происходило с ним уже несколько дней, боль подавляла его, становясь частью его самого. В голове мелькали видения его юности, дней, которые он проводил в открытом поле, на тренировочном полигоне, на поле боя. Он вспомнил свои первые сражения, минувшие дни, когда Эскалон был свободен и процветал. Но эти воспоминания всегда прерывали лица двух его погибших сыновей, которые преследовали его. Его разрывала агония, и он качал головой, безуспешно пытаясь прогнать эти видения.
Дункан думал о своем последнем оставшемся сыне Эйдане, отчаянно надеясь на то, что он находится в безопасности в Волисе, что Пандезия до него еще не добралась. Затем его мысли обратились к Кире. Дункан вспомнил ее маленькой девочкой, то, как он гордился дочерью, воспитывая ее. Он думал о ее путешествии через Эскалон, спрашивая себя, добралась ли она до Ура, встретилась ли она со своим дядей, в безопасности ли она сейчас. Кира была часть него самого, единственная его часть, которая теперь имела значение. Ее безопасность значила для Дункана больше его собственной жизни. Он не знал, увидит ли ее когда-нибудь снова. Он жаждал увидеть дочь, но вместе с тем хотел, чтобы она оставалась подальше отсюда, в безопасности от всего этого.
Дверь камеры распахнулась, и, подняв голову, пораженный Дункан всмотрелся в темноту. Сапоги шагали в темноте и, прислушавшись к походке, он понял, что это не Энис. В темноте его слух стал острее.
Когда солдат приблизился, Дункан понял, что он пришел для того, чтобы мучить или убить его. Он был готов. Они могут делать с ним что угодно – внутри он все равно уже мертв.
Дункан поднял отяжелевшие веки и, открыв глаза с остатками достоинства, которые сумел собрать, увидел того, кто приближался. Он был потрясен, увидев лицо человека, которого он презирал больше всего на свете – лицо Банта из Бариса. Предатель. Человек, убивший двух его сыновей.
Дункан бросил сердитый взгляд, когда Бант сделал шаг вперед с самодовольной ухмылкой на лице, опустившись перед ним на колени. Дункан не понимал, что это существо вообще делает здесь.
«Теперь ты не такой влиятельный, не так ли, Дункан?» – спросил Бант, находясь всего в метре от него. Он стоял, уперев руки в бока – низкий, коренастый, с узкими губами, глазами-бусинками и рябым лицом.
Дункан пытался броситься вперед, желая разорвать его на части, но цепи удержали его.
«Ты заплатишь за моих мальчиков», – сказал он, задыхаясь. В горле у него пересохло настолько, что он не мог выплюнуть слова с тем ядом, с которым хотел.
Бант рассмеялся. Это был короткий, резкий звук.
«Неужели?» – насмехался он. – «Ты доживаешь свои последние минуты здесь. Я убил твоих сыновей и тебя я тоже убью, если захочу. После того, как я проявил преданность Пандезии, я заручился их поддержкой. Но я не буду убивать тебя. Это было бы слишком хорошо. Лучше я позволю тебе гнить здесь».
Дункан почувствовал, как в нем закипает ярость.
«Тогда зачем ты пришел?»
Бант помрачнел.
«Я могу приходить по любой причине», – нахмурился он. – «Или вовсе без причины. Я могу приходить просто для того, чтобы взглянуть на тебя, чтобы поглазеть на тебя, видеть плоды своей победы».
Он вздохнул.
«Но все же у меня есть причины, чтобы навещать тебя. Я кое-чего от тебя хочу. И есть кое-что, что я собираюсь тебе дать».
Дункан бросил на него скептический взгляд.
«Твою свободу», – добавил Бант.
Дункан удивленно посмотрел на него.
«И зачем тебе это делать?» – спросил он.
Бант вздохнул.
«Видишь ли, Дункан», – сказал он. – «Мы с тобой не такие уж и разные. Мы оба воины. На самом деле, ты – человек, которого я всегда уважал. Твои сыновья заслужили смерть – они были безрассудными хвастунами. Но тебя я всегда уважал. Ты не должен находиться здесь».
Он помедлил, рассматривая Дункана.
«Вот что я сделаю», – продолжал Бант. – «Ты публично признаешься в своих преступлениях против народа и убедишь всех жителей Андроса подчиниться правлению Пандезии. Если ты это сделаешь, тогда я позабочусь о том, чтобы Пандезия тебя освободила».
Дункан испытывал такую ярость, что даже не знал, что сказать.
«Ты теперь марионетка в руках Пандезии?» – наконец, спросил он, кипя от гнева. – «Ты пытаешься произвести на них впечатление, показать им, что ты можешь избавиться от меня?»
Бант усмехнулся.
«Сделай это, Дункан», – ответил он. – «Ты никому не поможешь тем, что будешь находиться здесь, особенно самому себе. Скажи Верховному Ра то, что он хочет услышать, признайся в том, что ты сделал, и заключи мир для этого города. Сейчас наша столица нуждается в мире, и ты – единственный, кто может это сделать».
Дункан сделал несколько глубоких вдохов, пока, наконец, не нашел в себе силы для того, чтобы заговорить.
«Никогда», – ответил он.
Бант бросил на него сердитый взгляд.
«Ни ради своей свободы», – продолжал Дункан. – «Ни ради своей жизни, ни ради чего другого».
Дункан смотрел на Банта, удовлетворенно улыбаясь, видя, что Бант покраснел. Затем, в конце концов, он добавил:
«Но будь уверен в одном: если я когда-нибудь сбегу отсюда, мой меч окажется в твоем сердце».
После долгого потрясенного молчания Бант поднялся, нахмурившись, и уставился на Дункана, качая головой.
«Продержись еще несколько дней ради меня», – сказал он. – «Чтобы я был здесь и стал свидетелем твоей казни».
