Моника Маккарти
Призрак моей любви

– Вы знаете, чему учит Библия: «Что посеет человек, то и пожнет»^[2].

Лахлан со вздохом покачал головой.

– Твоя мать мне так и говорит.

Джоан улыбнулась.

Названый отец рассказал ей все, что знал о плане захвата замка. Замысел Эдуарда Брюса показался ей скорее безрассудным порывом, нежели тщательно продуманным маневром. И, судя по тону Лахлана, тот вполне разделял ее мнение. Должно быть, граф Каррик рассуждал примерно так: «Почему бы не попытаться, раз уж мы здесь?»

– Значит, основная часть людей атакует главные ворота, а в это время небольшой отряд воинов в черных плащах попытается перебраться через крепостную стену между двумя башнями позади кухни? – подвела итог Джоан и сухо прибавила: – Кажется, нечто подобное я уже слышала. Похожую тактику применили Джеймс Дуглас при захвате замка Роксбург и Томас Рэндольф при взятии Эдинбургского замка.

Лахлан удрученно покачал головой:

– Брат короля никогда не отличался изобретательностью. Думаю, он устал слушать о подвигах Дугласа и Рэндольфа и решил тоже показать себя героем, проявить «великую боевую доблесть». Просто смотри не показывайся возле кухни после полуночи.

– Никаких ночных лакомств, обещаю. Даже если испекут яблочные пироги.

Макруайри шутливо погрозил ей пальцем и усмехнулся.

– А теперь ты говоришь в точности как Эрик. Не спускай глаз со своих сластей, если рядом этот проказник, стоит только отвернуться… – Джоан улыбнулась, но, встретившись взглядом с Лахланом, заподозрила, что тот угадал ее мысли: едва ли ей представится случай познакомиться с малышом Эриком. По крайней мере, пока идет война, а ее игру не раскрыли. Здесь, в замке, она была слишком ценной союзницей. Но если ее разоблачат… ну да, они оба знали, что случится тогда. – Чуть не забыл. У меня для тебя кое-то есть, – объявил Лахлан.

– Пирог? – Джоан попыталась смягчить шуткой странное волнение, повисшее в воздухе.

Но это не помогло.

– Нет, – серьезно сказал Лахлан. – Вот это. Ты теперь одна из нас, а поскольку татуировка тебе не пристала, я подумал, что это, возможно, подойдет.

Он протянул ей золотой браслет. Изящный, в форме кольца примерно двух с половиной дюймов шириной. Замочек защелкивался на запястье – маленький стерженек входил в две крохотные петельки. Снаружи браслет украшала прекрасная филигрань, изысканный орнамент, напоминавший старинные кресты на церковных дворах. Дома, в Бьюкене, на северо-востоке Шотландии. Но при виде внутренней стороны кольца у Джоан перехватило дыхание.

Она подняла глаза на отчима, в горле у нее стоял ком. Тонкий рисунок, выгравированный на золоте изнутри, был хорошо ей знаком, хотя она никогда его не видела. Стоящий на задних лапах лев и паутина служили отличительным знаком членов гвардии, такой татуировкой они украшали себе руку пониже плеча. Ее же знак был особенным, более личным: рисунок дополняло нечто очень важное для Джоан – две крошечные розы. Бледно-красная роза стала символом для тех, кого возмущало варварски жестокое наказание, которому подвергли ее мать.

Джоан молчала, не зная, что сказать. Она боялась, что, стоит ей заговорить, Лахлан поймет, как много для нее значит его дар. Джоан привыкла скрывать свои чувства. Скрытность стала частью брони, которой она себя защищала, это помогало ей нести свою тайную службу.

– Браслет прекрасен. Спасибо, – с усилием проговорила она. – Это… много для меня значит.

Лахлан кивнул. Возможно, он понимал больше, чем ей бы хотелось.

– Его изготовил Скала. – Джоан слышала о новом члене гвардии и его подвиге – он взобрался на вершину Замковой скалы, чтобы захватить Эдинбургский замок. – Думаю, мне не нужно тебе говорить, чтобы ты остерегалась. Слишком многие знают, что означают эти символы.

Джоан надела браслет.

– Я буду осторожна.

– Если я тебе понадоблюсь, передай браслет настоятелю церкви Святой Марии. – Лахлан задержал взгляд на ее лице и помолчал, словно в нерешительности. – Наверное, мне нужно идти. Меня ждут наши люди.

Она кивнула. Расставание с названым отцом всегда давалось ей тяжело. Она чувствовала себя так… одиноко. Обычно ей нравилось оставаться одной. Но лишь во время редких кратких встреч с Лахланом она могла разговаривать с другим человеком свободно, не думая об осторожности, не ощущая опасности.

Лахлан что-то вытащил из кармана и протянул ей.

– Возможно, мне не стоило передавать его тебе. Это сонный порошок, который ты просила Хелен приготовить.

Хелен Маккей, известная как Ангел, по существу, служила в Хайлендской гвардии лекарем.

Джоан старалась не ерзать под испытующим взглядом отчима, но его загадочные, немного пугающие зеленые глаза, казалось, видели ее насквозь.

– Меня мучает бессонница, – объяснила она.

Джоан думала, что Лахлан сейчас же назовет ее лгуньей, но тот промолчал.

– Хелен просила меня напомнить тебе, что снадобье не следует мешать со спиртным, от этого действие усиливается.

– Я это запомню, – рассеянно ответила она.

Ей не удалось его обмануть.

– Будь осторожнее, Джоан. Если твоя мать узнает, чем ты занимаешься…

Джоан вскинула голову.

– Я смогу о себе позаботиться, Лахлан. Я уже шесть лет это делаю. – Даже восемь, если считать со времени отъезда матери.

– Я не спрашиваю тебя, как тебе удалось добыть все эти сведения…

– Вот и хорошо, – оборвала его Джоан. – Это вас не касается.

Он оставил без внимания ее слова.

– Но до меня доходят слухи…

Джоан настороженно замерла и смерила его суровым взглядом:

– Уж вам-то следовало бы знать, что верить сплетням нельзя.

Небылицы, которые плели о нем, были намного ужаснее всего, что могли бы рассказать о Джоан.

– Может, и так, но я знаю, что в ворохе лжи часто можно отыскать крупицу правды.

Она сжала губы, всем своим видом давая понять, что не намерена продолжать разговор.

Лахлан вздохнул:

– Ты скрываешь свои мысли лучше любого воина из тех, что я знаю. В этом ты очень похожа на мать. Но не думай, что я не заметил, какой печальной ты выглядишь в последнее время. Не помню уже, когда я видел твою улыбку.

– У меня все хорошо, – заверила его Джоан. Но, видя, что ее слова его не убедили, прибавила: – Я знаю, вы тревожитесь, но напрасно. Я знаю, что делаю.

Она готова пойти на что угодно, лишь бы никому больше не пришлось видеть ее мать в клетке.

Чертовы болваны вели его на верную смерть.

Алекс ехал во главе длинной цепочки английских воинов, когда они заметили вдалеке дым.

– Шотландские налетчики, – подтвердил вскоре их дозорный, вернувшийся с новостями. – В нескольких фарлонгах впереди.

Прошло два года, но эти слова все еще отзывались дрожью в его теле, все мышцы мучительно напряглись от… разочарования? Гнева? Чувства бессилия?

Налетчик. Это боевое прозвище получил его бывший собрат, Хайлендский горец Робби Бойд. Человек, который вел за собой Алекса семь лет, пока не завел слишком далеко.

«Ты сокрушишь меня, а я сотру тебя с лица земли». Карательные набеги на границе между Англией и Шотландией два года назад привели Алекса в Лондон, однако теперь он вернулся на север, и первое, что попалось ему на пути, – пожар, вернее, дым от пожара.

– Сколько их? – спросил Пембрук. Эймер де Валенс, граф Пембрук, был предводителем двух сотен рыцарей и воинов, продвигавшихся на север по велению короля Эдуарда, который призвал их под свои знамена.

Алекс расстался с гвардией и покинул Шотландию – на юге Англии, вдали от боев, он мог не опасаться, что придется сражаться с бывшими собратьями. Но теперь все изменилось. Король Эдуард приказал ему выступить на север с Пембруком во главе армии и готовиться к битве против войска Брюса. Подобно многим его соотечественникам-шотландцам, хранившим верность Эдуарду, Алекс служил в свите английского графа.

– Их немного, милорд, – отвечал дозорный. – Человек сорок, может, меньше. Их предводитель одет в белый плащ с красной нашивкой.

Алекс беззвучно выругался. Он слишком хорошо знал этот герб.

Пембрук еле сдержал ликование.

– Клянусь богом, это Каррик! Нам представился случай захватить единственного уцелевшего брата Брюса. Готовьте своих людей, – распорядился он, обращаясь к окружавшим его рыцарям, в числе которых был и Алекс. – Мы возьмем их в кольцо. Я не хочу, чтобы у него остался даже малейший шанс сбежать.

Хотя за последние шесть лет в подобных столкновениях англичане большей частью терпели поражение, Пембруку, похоже, не приходило в голову, что бежать, возможно, придется им самим. Алекса многое раздражало в англичанах, но больше всего их заносчивость и самонадеянность.

Опыт подсказывал ему, что предостережения в таких случаях бесполезны, однако он все же попытался призвать графа к осторожности.

– Каррик бы не проник так далеко вглубь Англии и не подобрался к самому замку Карлайл всего лишь с сорока воинами. Возможно, нам следует подождать, пока не вернутся с докладом другие дозорные.

В нем нарастало смутное беспокойство, а Алекс давно научился доверять своему чутью. Еще он усвоил, что численное превосходство противника и перевес в силах не имеют значения для воинов Брюса. Но, пожалуй, самое главное – он взял за правило не бросаться в битву, не зная наверняка, с чем придется столкнуться.

Они совершенно не знали местности, где им предстояло вступить в бой, а уже темнело.

Пембрук смерил его презрительным гневным взглядом.

– Потерять время и упустить Каррика? – Глаза его недобро сощурились. – Казалось бы, брат одного из самых прославленных рыцарей христианского мира рад будет сразиться и показать, на что он способен. Быть может, вы не горите желанием скрестить клинки со старыми своими соратниками?

Алекс оставил без внимания оскорбление, как и почти откровенные сомнения в его преданности. Все последние девять лет ему приходилось терпеть постоянное недоверие, и не важно, на чьей стороне он сражался. Алекс родился в Англии, но вырос в Шотландии – на него смотрели с подозрением и настороженностью по обе стороны границы. Подчас ему казалось, что он всегда и везде будет чужаком.

Куда труднее было смолчать при упоминании о брате. Благородный рыцарь сэр Кристофер Сетон, ближайший друг и соратник Роберта Брюса, действительно снискал славу одного из самых великих воинов во всем христианском мире. Алекс его боготворил, считал лучшим из людей. Криса вместе с другим братом Алекса, Джоном, казнили восемь лет назад – вероломство Пембрука привело их на плаху. В битве при Метвене сэр Эймер дал слово рыцаря, что не будет атаковать до утра, но нарушил клятву и послал своих людей в лагерь Брюса под покровом ночи.

Алекс устал от тайной войны сторонников Брюса, ему хотелось открыто биться на поле брани, как подобает рыцарю, это стало одной из причин, почему он почувствовал, что не в силах больше сражаться вместе с Хайлендской гвардией. Но здесь ему приходилось повиноваться приказам того, чья низкая ложь и коварство стоили жизни его братьям.

Судьба – капризная злобная тварь – любит посмеяться.

Алексу стоило огромного усилия сдержать себя и промолчать, спустить напыщенному мерзавцу самодовольную насмешку над Кристофером. Но Пембрук ошибался, если думал, будто Алексу нужно что-то кому-то доказывать. Возможно, в далеком прошлом так и было, но он уже множество раз показал свою храбрость, сражаясь бок о бок с лучшими воинами во всем христианском мире. С лучшими из лучших. Потому Брюс и выбрал их. Каждый воин Хайлендской гвардии передавал товарищам свои боевые умения и опыт. Все они отличались особым мастерством. Все, кроме Алекса. Он неплохо владел кинжалом, но в гвардию его приняли лишь из уважения к брату. Крис не мог войти в отряд – он был слишком знаменит, его узнал бы каждый встречный. Но он хотел, чтобы младший брат стал частью тайного братства.

Алекс начинал с теми, кто был намного искуснее и опытнее его. Понадобились годы, чтобы стараниями и упорством подняться наверх с самой низкой ступени. Но он сумел это сделать. И когда он решил покинуть гвардию, причиной тому был вовсе не недостаток воинского мастерства. Черт возьми, он даже победил в рукопашном бою Бойда, самого сильного мужчину во всей Шотландии, а это уже много лет никому не удавалось.

Алексу отчаянно хотелось осадить Пембрука (один удар кулака стер бы самодовольную ухмылку с лица графа), но он подавил вспышку гнева. Он был здесь для того, чтобы помочь положить этому конец, черт возьми. Если это означало, что ему придется иметь дело с подонками вроде Пембрука, так тому и быть. Жители приграничья – его братья и сестры – слишком долго несли на своих плечах бремя этой проклятой войны. Довольно, больше не будет лиц в отблесках пожара. Алекс скрипнул зубами и снова попытался урезонить графа.

– Я первым обнажу меч, если мы убедимся, что Каррик один. Дайте мне всего несколько минут, чтобы это выяснить.

– За несколько минут он может сбежать, – вмешался сэр Роберт Фелтон, командир рыцарей из свиты Пембрука (еще больший болван, чем его сюзерен). – Захватить несколько десятков голов скота не займет много времени. – Он окинул Алекса жестким взглядом. – Я возглавлю наступление вместе с Кингстоном, ла Зушем и Вески. Ваша правая рука еще слаба, проку от вас будет мало. Вы со своими людьми можете оставаться здесь, будете охранять телеги с провиантом.

После пары недель в обществе Фелтона Алекс проникся уважением к Кеннету Сазерленду за его умение сдерживать свой знаменитый буйный нрав. Когда несколько лет назад Сазерленд вернулся в стан англичан в роли лазутчика, Фелтон стал для него истинным проклятием. Алекс удивлялся, как Сазерленд не убил тогда надменного болвана. Алекс охотно сделал бы это сам прямо сейчас. Но ему пришлось бы действовать правой рукой. Рана его зажила, только он не готов был признаться в этом.

На этот раз он не только скрежетнул зубами, но стиснул в кулаках поводья так, что костяшки пальцев побелели.

– Я получаю приказы от графа. Меня не уведомили, что командование он поручил вам.

– Это не так. – Пембрук бросил на Фелтона укоризненный взгляд. – Атаку возглавлю я. – Помимо Фелтона и рыцарей, которых тот назвал, Пембрук отобрал еще несколько человек, затем повернулся к Алексу. – Фелтон прав. Нам нужно, чтобы кто-то охранял обозные телеги. Пока ваша рука не окрепла, кому, как не вам, поручить это? Оставайтесь здесь, я пошлю за вами, если вы со своими людьми мне понадобитесь.

Если бы предложение исходило не от Фелтона, Алекс, возможно, только обрадовался бы, что не придется столкнуться лицом к лицу с бывшими товарищами. Проклятье! Он и был рад, не важно, кто предложил ему остаться, Фелтон или сам дьявол. Алекс надеялся, что никогда не окажется в подобном положении.

Несколько минут спустя основная часть войска поскакала прочь. Остался лишь Алекс с дюжиной воинов, которых он привел за собой из своих владений в Ист-Лотиане, да полсотни или около того слуг и мастеровых, сопровождавших армию, – от конюхов, смотревших за лошадьми, до кузнецов с подмастерьями, которые латали доспехи и подковывали коней. Эта так называемая малая армия была жизненно важна для постоянных войск, без нее не состоялся бы ни один военный поход, но продвижение конницы она осложняла и замедляла. Летучие отряды Брюса, напротив, не обременяли себя дополнительной поклажей и обозными телегами. Отчасти поэтому они добились таких успехов.

Первые звуки битвы прозвучали как раскаты грома. В холодном вечернем воздухе они слышались так отчетливо, будто раздавались в сотне шагов впереди, а не на расстоянии полумили. Свирепые крики воинов, несущихся в атаку, удивленные возгласы, лязганье стали… предсмертные вопли. Стремительный яростный натиск. По крайней мере, этого следовало ожидать, когда двести конников взяли в кольцо сорок. Но примерно пять минут спустя все вдруг переменилось. Шум сражения как будто сместился, и это подсказало Алексу: что-то случилось. Очень скоро он узнал, что именно.

Один из рыцарей Пембрука прискакал назад.

– Возьмите с собой, что сможете, и отправляйтесь в замок. Шотландцы уже на пути сюда.

Алекс пробормотал проклятие.

– Что произошло?

– Люди Каррика были не одни. Поблизости оказался граф Морей, а с ним еще по меньшей мере полсотни латников. Они поспешили на помощь, как только услышали шум боя. Нас начали теснить, пришлось отступить. Сэр Эймер с остальными скачут сейчас в замок.

Алекс оказался прав, но это не смягчило его ярости… или горечи. Иногда ему казалось, что стена, о которую он бился головой в Шотландии, последовала за ним в Англию. Вот уже два года он пытался втолковать англичанам, что нельзя недооценивать своего противника, куда разумнее вступить в переговоры и положить конец этой кровавой войне. Но, похоже, люди вроде Пембрука способны видеть лишь собственное превосходство в живой силе, латах и оружии. Это преимущество не останавливало воинов Брюса последние восемь лет. Рыцари Пембрука вдвое превосходили числом людей Каррика, но появление племянника короля изменило расклад сил. Алекса это не удивило, он сам обучал нескольких воинов сэра Томаса Рэндольфа, графа Морея.

Алекс громко отдал распоряжение своим людям захватить часть дорогих доспехов и серебра, которое сэр Эймер вез на север, чтобы расплатиться с гарнизоном в Карлайле. Затем согнал в стадо скот и приказал «малой армии» отправляться по старой римской дороге к замку, стоявшему в нескольких милях от места привала. Слугам и ремесленникам ничто не угрожало, какие бы страшные истории ни рассказывали о «дикарях шотландцах». Алекс знал: Брюс велел своим людям убивать лишь тех, кто сражается против него. Его больше интересовал скот и деньги на закупку провианта для армии.

Воины Брюса не были ни варварами, ни дикарями, но Алекс сам по-настоящему понял это, лишь когда попытался излечить англичан от их невежества, предубеждений и предрассудков. Возможно, шотландцы наводили ужас, появляясь из темноты, словно разбойники, но они вовсе не были чудовищами.

Однако, к несчастью, в отличие от конюхов и мастеровых, Алекс и его люди не избежали бы смерти так же легко, если бы воины Брюса их схватили.

Алекс, не откладывая, направился к повозке Пембрука, чтобы забрать серебро.

Он успел пересыпать почти все монеты из деревянной шкатулки в полотняный мешок, который легче приторочить к седлу, и сгреб последнюю пригоршню ценой в пятьдесят фунтов стерлингов, когда услышал невдалеке стук копыт. Всадники приближались.

Тихонько выругавшись, он передал мешок последнему из своих людей и велел уезжать. Многие ценные вещи пришлось оставить, но что поделать.

Зная, что люди Брюса будут здесь с минуты на минуту, он в последний раз огляделся. Краем глаза он заметил какое-то движение и окаменел.

Черт побери, откуда она взялась? Из-за деревьев показалась маленькая девчушка, лет пяти или шести, не старше. Алекс в замешательстве наблюдал, как она выходит на дорогу, наперерез скачущим всадникам. Он закричал, желая ее предостеречь, но окрик не привлек ее внимания. Неужели она не слышала грохота копыт?

Должно быть, девочка почувствовала, как дрожит земля. Она вдруг остановилась прямо посреди дороги, опустила голову и замерла. Малышка стояла к нему спиной, но Алексу ни к чему было видеть ее лицо, чтобы понять: она оцепенела от ужаса.

«Уезжай, – сказал он себе и перевел взгляд на дорогу, ведущую к замку. – Ты еще можешь исчезнуть. Они заметят ее вовремя».

Но уже почти совсем стемнело, а на девочке был черный плащ…

Она повернулась и увидела Алекса. Глаза ее широко раскрылись, и на одно короткое страшное мгновение в его памяти промелькнула другая картина. Он увидел другую маленькую девочку с распахнувшимися от ужаса глазами. Она стояла на чердаке сарая и смотрела на него через проем открытой двери. Вокруг нее бушевало пламя пожара.

Пожара, разожженного им.

«О господи, я должен ее спасти. Пожалуйста, позволь мне успеть вовремя…»

Воспоминание исчезло, но осталась устремленность, обостренное чувство, что иначе нельзя. Он не мог положиться на случай в надежде, что всадники все же заметят ребенка. Не мог рискнуть еще одной невинной жизнью. Только не теперь, когда он мог ее спасти.

Он снова тихонько выругался и повернул лошадь в сторону девочки. Времени было в обрез. Первый всадник уже показался на дороге, должно быть, в сотне футов позади малышки. Ненамного дальше от нее, чем сам Алекс.

Он чертовски надеялся, что опасения его напрасны и за последние два года он не растерял умения сражаться на мечах. Алекс понимал: даже если удастся спасти девочку, уже в следующий миг ему предстоит сразиться за свою жизнь.

Щелкнув поводьями, он ударил каблуками в бока жеребца, и тот рванул с места. Склонившись к самой шее лошади, Алекс чуть замедлил ее бег, перебросил поводья в левую руку, а правой обхватил девчушку за плечи и оторвал от земли, где ее могли растоптать. Затем быстро повернул коня к роще и там опустил ребенка. Стук копыт затих. Зная, что всадники окружили его в темноте, он велел девочке уходить.

Большие темные глаза на крошечном бледном личике смотрели на него в немом молчании.

Нет, она не немая, догадался Алекс, девчушка глухая. Вот почему она не услышала ни его окрика, ни грохота копыт. Заметила опасность, лишь когда почувствовала, как дрожит земля.

– Уходи, – повторил он и подтолкнул малышку в сторону деревьев. – Там тебе нечего бояться.

Должно быть, она поняла смысл его слов, хоть и не могла их слышать, потому что быстро кивнула и стремглав побежала сквозь заросли.

Еще не успев поднять глаз, Алекс почувствовал холодок угрозы: окружившие его мужчины выступили из мрака. Рука его потянулась к мечу и вдруг замерла.

Черт возьми, это не могло быть правдой.

И все же было.

Казалось, из тела его вдруг выпустили всю кровь, и она хлынула потоком. Алекс хрипло пробормотал проклятие, узнав знакомые черненые шлемы с наносниками, вымазанные сажей лица, котуны – стеганые дублеты из черной кожи с нашитыми железными бляхами, темные пледы.

Дьявол! Встреча застала его врасплох. Он чувствовал, что не готов к ней. И возможно, никогда не будет готов.

Рука его безвольно повисла. Он семь лет сражался с этими людьми бок о бок и знал как никто другой, на что они способны в бою. Алекс хорошо владел мечом, но с одной рукой сражаться против девяти воинов Хайлендской гвардии не под силу даже лучшему из лучших.

Алекс всегда знал, что, возможно, когда-нибудь поплатится жизнью за то, что совершил. Просто не ожидал, что день этот настанет так скоро.

Знакомый голос нарушил тишину.

– Вижу, ты все еще усердно начищаешь свои сверкающие доспехи, сэр Алекс.