Моника Кристенсен
Угольная крошка
© Forlaget Press, 2008
© Паулсен, 2017
* * *
Главные действующие лица
Архипелаг Шпицберген (он же Свальбард) – обширный полярный архипелаг, расположенный в Северном Ледовитом океане между 76°26’ и 80°50’ северной широты и 10° и 32° восточной долготы. Принадлежит Норвегии.
Лонгиер (он же Лонгйир, Лингиир, Лонгъир, Лонгиербьюен) – крупнейший населенный пункт и административный центр норвежской провинции Свальбард (архипелаг Шпицберген) с населением 2100 человек.
«Стуре Ношке» – государственная горнодобывающая компания, располагающаяся на полярном архипелаге Шпицберген. Была образована в 1916 году в качестве подразделения американской компании Arctic Coal Company (ACC).
«Угольные крошки» – детский сад в поселке Лонгиер.
Кнут Фьель – офицер полиции, сотрудник администрации губернатора Шпицбергена.
Хьелль Лоде – консультант по культурному наследию Шпицбергена.
Анна Лиза Исаксен – губернатор Шпицбергена.
Стейнар Ульсен – горный инженер компании «Стуре Ношке».
Туна Ульсен – жена Стейнара, воспитательница детского сада «Угольные крошки».
Элла Ульсен – их дочь.
Ингрид Эриксен – заведуюшая детским садом «Угольные крошки».
Ларс Уве Беккен, Кристиан Эллингсен – шахтеры, по совместительству криминальные элементы.
Трулте Хансен – пожилая дама, общественная активистка.
Тур Бергерюд – пилот авиакомпании «Эйрлифт».
Лина Бергерюд – жена Тура.
Эрик Хансейд – офицер полиции, сотрудник администрации губернатора.
Фрёдис Хансейд – жена Эрика.
Пер Лейквик – старый шахтер, контужен при аварии.
Том Андреассен – заместитель губернатора, по совместительству начальник полиции.
Харальд Энебакк – сотрудник Красного Креста.
Люнд Хаген – шеф КРИПОСа, национальной службы уголовных расследований.
Ян Мелум – сотрудник КРИПОСа.
Отто Карлсен – офицер полиции, эксперт-криминалист.
Лонгиер
Глава 1. Следы
Четверг 22 февраля 13.30
Он укрылся за большим сугробом и осторожно двинулся вперед. За спиной также высились сугробы, скрывая дорогу к домам в районе Бломюра, где жили в основном холостые шахтеры. Временами мимо проезжала машина, но свет фар скользил над его головой. Прохожих в последние полчаса тоже не попадалось. Вряд ли кто-либо мог его заметить в его укрытии. Сам же он видел все и вся.
Стоял крепкий мороз. Он поплотнее натянул капюшон, отогнув на лоб меховую опушку. Спустя какое-то время внизу зашевелились. Крохотные фигурки принялись бегать и копошиться в снегу, которого много навалило прошедшей ночью. Он присмотрелся и почти сразу увидел ту, кого искал. Глаза его довольно сощурились. Малышка, маленький медвежонок, и сегодня вышла на прогулку. Она скатилась с горки, снег вмиг облепил ее с ног до головы. Затем она поднялась на четвереньки, шлепнулась, но вскоре снова была на ногах. Тут к ней вприпрыжку подбежали два кролика. Один – зеленый, с почти оторванным ухом, которое болталось у щеки. Другой – синий. Он пристально смотрел, как все трое скрылись за сарайчиком на другом конце детской площадки.
Через несколько минут он подполз поближе. Знал, что за сарайчиком они могли перелезть через ограду. Там намело сугроб, так что это даже самым маленьким было под силу. Но они не всегда этого хотели. Когда он делал им знак подойти поближе, они просто стояли и смотрели на него ясными удивленными глазами, будто не понимая, чего ему от них нужно.
Отважится ли он угостить их сегодня? Может, дать апельсин? Нет, слишком холодно. Сладости наверняка надежнее. Это они любят. Он снял перчатку и начал шарить в глубоких карманах.
С другой стороны детского сада на крыльце стояла дрожа заведующая. Она озабоченно посматривала на пешеходную дорожку, огибавшую садик. Был конец февраля, и небо уже выглядело заметно светлее, чем всего пару дней назад. Совсем скоро солнце покажется над горизонтом, впервые в этом году. Макушки гор, обступивших заполярный городок, прятались в сказочной стране облаков, подсвеченных желтым и красным. Но дома Лонгиера по-прежнему укрывали глубокие синие тени.
Заведующей зябко было стоять на улице в одном свитере, но она все не уходила с крыльца, тревожно глядя на дорожку и огни центральной площади. Люди спешили в магазины и домой, и редко кто останавливался, чтобы перекинуться парой слов. В тихом холодном воздухе все звуки слышались отчетливо и одновременно приглушенно – словно укутанные войлоком.
Куда же подевалась эта несносная девчонка? Неужели и правда смогла выйти на улицу? Заведующей никак не удавалось унять беспокойство, хотя она понимала, что Элла никак не могла отпереть входную дверь. Замок как-никак располагался высоко, за пределами досягаемости для детских ручонок. Нет, она, конечно, скоро найдется, как это было и с другими этой зимой. Бесит только, что непонятно, где они прячутся. Просто удивительно, что они смогли найти такое надежное укрытие. Удивительно, но не страшно. Чего тут бояться. Но это бесит – что есть, то есть.
Тут заведующая осознала, что она смотрит на что-то, что ее беспокоит. В обратную сторону от центра, по направлению к отелю «Полар», тянулся отчетливый след. Или, точнее сказать, два следа. Прямая как стрела цепь отпечатков взрослых ног. А рядом – крохотные детские, переплетенные со взрослыми. Разве мог кто-то забрать Эллу из садика не предупредив? В таком случае она лично проследит, чтобы подобное больше не повторилось. В этом плане заведующая была строга. Она требовала сообщать загодя, если детей собирался забирать кто-то, кроме родителей.
Две цепочки следов, утопленные в свежевыпавшем снегу, выглядели так умиротворенно. Нетронутые ни единым дуновением ветра, они отпечатались с идеальной четкостью, особенно заметные там, где на них падал свет уличных фонарей. Пустынная дорожка шла мимо новой больницы. Ее солидное бледно-желтое здание в яркой подсветке высилось прямо напротив детского сада. Следы тянулись вдоль края сугроба насколько хватало глаз. Но в тихом воздухе снова закружились снежинки. Крохотные звездочки сыпались из темной синевы неба и метались нерешительно во все стороны. Скоро следы совсем заметет.
Заведующая вздохнула и зашла обратно в прихожую. Комната была заполнена разноцветными детскими одежками, разбросанными по низким полкам и вешалкам. Из-за холода дети раньше обычного пришли с прогулки. Комбинезон Эллы не висел на нужном крючке, но это еще ничего не значило. Дети постоянно бросают свои вещи где придется, сражаться с этим бесполезно. Но на полке не было и Эллиной коричневой медвежьей шапочки с мохнатыми ушками. Сапожки тоже пропали. Элла очень гордилась шапочкой и розовыми сапожками с белой меховой оторочкой. Таких больше ни у кого не было. Ей подарила их любящая бабушка, живущая на Большой земле, и Элла никогда бы не стала их закидывать куда попало. Если шапка и сапожки найдутся, это будет означать, что и Элла где-то рядом.
Детский сад находился в центре Лонгиера. Местные произносили это сочетание без всякой иронии. Только туристам казалось забавным, что слова «площадь» и «центр» используются по отношению к горстке офисов, магазинов и питейных заведений.
Чужакам этого было не понять. Им и в голову не приходило, что между самыми отдаленными домами Адвентдалена и кранами на набережной Кюллькайа лежали километры безлюдных дорог. Они не замечали теней, укрывавших строения в Бломюре и на Шэринге. И забывали про белых медведей, которые брели через город в сторону замерзших фьордов, неслышные и почти не заметные на снегу. А местные знали, что даже в самом крохотном селении есть центр, где можно выдохнуть и почувствовать себя в безопасности. И в самом центре в свете фонарей разделенные мирной пешеходной дорожкой располагались детский сад и больница. Никто никогда не видел здесь медвежьих следов.
Пешеходная дорожка тянулась от отеля «Полар», через площадь, где как живой стоял бронзовый шахтер в каске и с лопатой в руке, и огибала здание нового отеля «Бэйскамп», богато украшенного деревянными панелями. Затем она снова распрямлялась между магазином «Рабиесбуа» и еще одним, торговавшим спортинвентарем, чтобы окончательно исчезнуть на улице Хилмара Рекстена, оставив пешеходам только обочину проезжей части. Впрочем, по обочинам обычно ездили снегоходы.
По дорожке ходили нечасто, в основном пользовались коротким отрезком между парковкой у офиса газеты «Свальбардпостен» и зданием почтамта и банка. Или поднимались с парковки у Бизнес-центра на площадь. Все больше людей предпочитали добираться на работу за рулем. Так что сейчас единственными пешеходами остались бегуны и собачники.
Полярная ночь уже не та, что прежде. В былые времена местные встречались на дороге и останавливались поболтать. Все знали, кто вышел на улицу, куда идет и, в общих чертах, что вообще происходит. Теперь с этим стало сложнее. Тьма полярной ночи захватила городские окраины в свой плен.
– Нашли Эллу? – вдруг услышала она рядом с собой голос воспитательницы старшей группы, которая вышла из игровой бесшумно, в одних носках.
Заведующая медлила с ответом. Ей не хотелось без нужды пугать своих сотрудников.
– Я видела у крыльца детские следы, но она ведь не могла… Даже если ей каким-то образом удалось открыть замок изнутри, она не смогла бы закрыть его снаружи. Не дотянулась бы. Хотя, конечно, взрослый человек…
Она подавленно взглянула на воспитательницу.
– Вы все комнаты обошли? А туалеты?
– Я обыскала все. И даже позвонила ее отцу. Но он не берет трубку. Наверное, в забое.
– Вы уже сказали Туне? – заведующая быстро огляделась.
– Нет, она сидит с малышами. Выглядит такой довольной, в кои-то веки. Мне не хватило мужества сказать ей, что ее дочурка куда-то опять улизнула. В прошлый раз она чуть с ума не сошла.
Воспитательница подняла варежку, валявшуюся на полу, и положила ее на полку.
– Никак не возьму в толк, куда они прячутся. По-моему, мы уже везде искали. Даже в чулане.
Женщины замолчали, глядя друг на друга.
Мужчина, притаившийся за сугробом, не боялся, что его кто-нибудь увидит. Он думал о детях, об их румяных щечках. О красных от мороза щечках и носиках и о том, как мило они ими шмыгают. Об их неуклюжих движениях, скованных теплыми комбинезонами, и ясных глазках, которые смотрели на него с доверчивым любопытством. Как будто он ничем не отличался от других взрослых. Ему так хотелось прижать к себе маленькое детское тельце. Но он не решался даже протянуть руку, чтобы дотронуться до внимательных лиц.
Дети радовались сладостям, но не поддавались на его уговоры перелезть через ограду. А сам он не отваживался перебраться к ним. В освещенных окнах садика он видел фигуры воспитательниц. Одна из них подошла к стеклу и долго смотрела в его сторону. Он замер в надежде слиться с тенью сугроба.
Но ничего не случилось. Не слышно было ни стука резко распахнутой двери, ни сердитых окриков «что тебе здесь нужно?».
Время шло. Мужчина за сугробом продрог, но шевелился лишь изредка, медленно и осторожно. И вдруг пропал.
Заведующая оделась и вышла на крыльцо с задней стороны садика. Перед ней лежала детская площадка: ледовые дорожки, качели, горка и турник. В тени ограды валялись забытые санки. Эллы не было видно. Она выкрикнула ее имя, осторожно, почти что украдкой. Что если кто-то проходит мимо и услышит? Что скажут люди, увидев, как она стоит и кричит в пустоту? Но голос ее прозвучал чуть слышно. Долетев до середины площадки, он бессильно увяз в свежевыпавшем снегу.
Сарайчик лежал в густой тени. Дверь запирал старый заржавелый крючок. Его бы Элла сама не открыла. Но что если другие дети заперли ее там? И никто не слышал, как она звала на помощь? Заведующая отбросила тревожные мысли и поспешила вниз по ступенькам.
Дети видели заведующую сквозь отверстия в сугробе. Они захихикали, но тихо, прикрывая рты толстыми варежками. Сначала по ступеням крыльца загремели огромные сапоги. Затем они увидели, как она широко шагает в своем коричневом пуховике через площадку в сторону сарайчика. И что ей там понадобилось? Магнус высунулся было из сугроба, чтобы получше рассмотреть, что она делает, но Калле довольно решительно затащил его обратно. Они сидели тихо как мышки и переглядывались с хитрыми минами.
Прошло совсем немного времени с тех пор, как воспитательница загнала детей в помещение по причине сильного мороза. Но у них карманы были набиты сластями, которые они не успели съесть. Потому Калле предложил спрятаться под садиком. Все остальные дети мало-помалу зашли внутрь, и только несколько друзей притаились под крыльцом. Сейчас они потихоньку скатывались все ниже по узкому снежному туннелю. Дети понимали, что это их, возможно, вышла искать заведующая. Но знали, что ей их не найти. Ведь взрослые такие глупые. Сложно подобрать нужные слова, чтобы объяснить. Просто взрослые никогда ничего не понимают. Заведующая, наверное, думала, что им не под силу открыть входную дверь!
– Тупняк, – прошептал Калле, которому скоро исполнялось шесть. Он был заводила и знал все крутые словечки. – Мегатупняк. Шупермегатупняк.
У него выпали оба передних зуба, и оттого он немного шепелявил. В такие моменты он казался не настолько лихим и взрослым, как ему бы хотелось.
Четверо малышей пробирались все глубже в пустое пространство под зданием садика. Они старались не шуметь, но их комбинезоны со скрипом терлись о снег. И они не могли перестать ворчать друг на дружку.
– Не толкайся.
– Это ты толкаешься. А еще ты меня сапогом пнул.
– Неправда! Это не я, это…
Звуки их голосов становились все тише и наконец совсем пропали.
Как и большинство домов в Лонгиере, детский сад стоял на высоких сваях, вколоченных глубоко в землю. На Шпицбергене были возможны только два способа строительства: либо позволить дому стоять прямо на грунте и двигаться вместе с тающим и замерзающим верхним слоем вечной мерзлоты, либо строить на опорах, достаточно длинных для того, чтобы достичь глубоких слоев, которые никогда не тают. Первый способ больше всего подходил для бревенчатых строений, немного смещавшихся в зависимости от времени года. Второй применялся для каменных домов, иначе в их стенах появлялись большие трещины. Дома на сваях имели то преимущество, что, если они правильно располагались относительно розы ветров, весь снег сдувало через пустоты под домом на другую сторону. Но детский сад лежал в низине. В снежные зимы сугробы окружали здание и образовывали под ним невидимые глазу пустоты.
Заведующая разрешала детям играть под садиком. Там было темно, полно щебня и мелких камней, пахло железом и землей. Пространство между сваями было низким и тесным, по крайней мере для взрослых. А поскольку родители большинства детей в детском саду «Угольные крошки» так или иначе имели отношение к угольной компании «Стуре Ношке», между опорами здания проложили коридоры, так что дети могли играть там в шахтеров. То там, то сям развесили лампы наподобие тех, что висят в забоях, и прочее снаряжение, подарок компании. Заведующая считала, что ей удалось создать реалистичную модель шахты, где дети могли узнать больше о горном деле. Игры под зданием проходили летом и осенью. Зимой коридоры заносило снегом. Во всяком случае, так думала заведующая.
Но кое-кто из детей обнаружил, что и зимой под садиком есть большие пустоты. Протиснувшись в провал, который всегда образовывался у крыльца с подветренной стороны, можно было соскользнуть вниз по дождевому стоку и оказаться в низком темном гроте из крепко утрамбованного снега. Дети научились рыть окошки в сторону пешеходной дорожки. Сквозь них в подземелье тоненькими лучиками сочился свет уличных фонарей. А дети могли сидеть и подглядывать за прохожими – или хотя бы пытаться угадать, чьи они видят ноги.
Но сегодня их занимало другое.
– Не вздумай перелазить через сугроб позади сарая. Ты нам все испортишь, – сердито обратился Калле к одному из близнецов. – Повторяй за мной: обещаю не перелазить через забор.
Трехлетка кивнул, готовый вот-вот расплакаться:
– Я просто хотел взять у него шоколадку, я не… – он шмыгнул носом и вытерся рукавом.
– Ну, ну, – с сомнением откликнулся Калле. – Но если это повторится, то я оторву второе ухо от твоей кроличьей шапки.
– Блин, не будь ты таким злым, – Магнус смутно чувствовал, что ему следует по возможности не пасовать перед ровесником.
– Не надо ругаться! – возмущенно воскликнула Элла.
Мальчишки разом обернулись и зашикали на нее, ведь она все-таки была девчонкой.
– Ингрид может нас услышать, а ну тихо, все трое! – последнее слово как всегда осталось за Калле.
Он засунул руки в карман своего комбинезона:
– Что там у вас, а?
И вытянул три карамельки и маленький пакетик леденцов. Под его пристальным взглядом остальные тоже выложили на снег свою добычу. Они поделили сладости поровну и поспешили набить рты. Какое-то время дети сидели относительно мирно и тихонько жевали.
– Думаешь, это тебя сейчас шестой толкнул? – спросила Элла Калле.
– Нет никакого шестого, – Калле окинул ее строгим взглядом. – Только дураки в такое верят. Ш-шалаги! – отец Калле проработал в шахте больше двадцати лет.
– Что еще за шестой? – спросил близнец и боязливо оглянулся.
– Ну, типа в шахте за бригадой кто-то идет, – пояснил Калле с высокомерной миной. Близнец смотрел на него непонимающе.
– Ну, бригада, шахтеры то есть. Они копают уголь в самой глубине забоя. А в шахте темно, знаешь ли. Темнее чем здесь, наверное. И вот, если, значит… Если кто-нибудь обернется, чтобы посмотреть, что делает другой… Тогда они видят, что их стало на одного больше. Если их пятеро, то кажется, будто уголь копают уже шестеро. Вот кто такой шестой. Но это только такие, как Эллин папа, такие дитлет… дилетл… новички верят в привидений.
Элла потупилась. Ей хотелось вступиться за отца. Но она не знала, что возразить.
– А вот папа в шестого верит. Он его видел, – сказала она наконец. Но Калле не удостоил ее ответом. Разговор ненадолго смолк.
– Как думаете, можно залезть еще глубже под дом? – внезапно спросил Магнус. Он уже съел все свои сласти.
Калле пожал плечами. Но Элле стало интересно.
– Проверим?
Она полезла глубже в низкий туннель, уходивший в темноту. Мальчишки наклонились посмотреть, и Магнус медленно пополз вслед за ней. Вскоре Элла тихонько вскрикнула:
– Помогите, меня завалило. И нападало снега за шиворот. О, вот это да! Здесь настоящая пещера. Айда за мной!
Но Калле дернул Магнуса за ногу и закричал, что им нужно вернуться к выходу и посмотреть, зашла ли заведующая обратно в дом.
– Я замерз, – шмыгнул носом близнец. – Уходим, а?
Калле первым вылез из-под крыльца и убедился, чтобы никто не увидел их в окно. Он осторожно поднялся по ступенькам и пару раз постучал в дверь. Изнутри второй близнец пододвинул скамейку и забрался на нее, чтобы дотянуться до замка. Тут ему пришлось немного повозиться. Справившись с защелкой, он убрал скамейку на прежнее место. Один удар по двери дал Калле понять, что можно заходить.
Тем временем Элла барахталась в тесном снежном тоннеле, пытаясь выбраться наружу. Она вспотела от натуги и расстроилась, что ее не подождали. Когда Элла наконец вылезла, другие были уже в помещении. И она забыла закрыть за собой защелку.
За оградой садика, по пешеходной дорожке, зашагали ноги в больших кожаных сапогах. Они немного потоптались на месте, потому что мужчина, обладатель сапог, какое-то время стоял и слушал голоса детей под домом. Он улыбался своим мыслям. Мечтательной улыбкой, на удивление красивой на его уродливом лице.
Глава 2. Без вести пропавшая
Четверг 22 февраля 16.10
– Это администрация губернатора? – в голосе женщины слышалось раздражение.
– Нет, вернее, да. У телефона Кнут Фьель, дежурный. Извините, просто я сейчас дома и готовлю ужин. Администрация закрыта, поэтому[1]…
– Ясное дело, закрыта. Иначе бы меня не переключили на вас. Это же дежурный номер? – на том конце провода явно были настроены решительно.
– Разумеется. Простите. Так что случилось?
– Ну, – она вздохнула. – Тут такое дело. Возможно, это прозвучит немного… – она замялась. – Но мне кажется, что нам ничего не оставалось, как позвонить вам.
«Ну, давай уже, говори», – подумал про себя Кнут. Он предвкушал долгий ленивый вечер на диване у телевизора. Но вслух ничего не сказал. Молчание – это часто хороший способ заставить людей говорить.
– Меня зовут Ингрид Эриксен, я заведую детским садом «Угольные крошки». Случилось так, что… в общем, мы не можем найти одного из детей. Мать работает в садике. После обеда она хотела забрать дочь, но оказалось, что той нигде нет. Мы обыскали весь детсад. К тому же ее верхняя одежда тоже пропала. Сапоги, шапка, комбинезон и варежки, все исчезло.
Кнут провел рукой по волосам. Он даже не знал, что ответить. Ему казалось, всему этому должно было быть какое-то совершенно простое объяснение. Потому что дети на Шпицбергене не пропадают. Он не мог вспомнить ни единого случая.
– Да, мы, конечно, не думаем, что… я имею в виду… Лонгиер – город небольшой. У нас здесь все на виду. Мы не считаем, что случилось что-то криминальное. Но дело в том, что… сейчас такой мороз. Ниже минус двадцати. Мне страшно подумать… Что, если она одна, сорвалась с уступа или заблудилась, или…
– Она могла выйти из садика самостоятельно? – Кнут наконец-то начал собираться с мыслями. – Она в состоянии сама одеться?
– Да, конечно. Ей скоро шесть. Но наружные двери у нас всегда заперты, а задвижки расположены высоко, детям не дотянуться. Да и зачем ей уходить одной? Никто из детей так ни разу не делал. Обычно их забирают родители или кто-то, о ком родители известили нас заранее. С этим у нас строго. Но…
– Но?
– Возможно, отец мог забрать ее не предупредив.
– Если отец забрал ребенка, разве можно считать его потерявшимся? Мать заезжала домой проверить? Кстати, о ком вообще речь?
Ингрид Эриксен снова вздохнула.
– Мы звонили им домой. Мы тут все-таки не полные идиоты. Отца зовут Стейнар Ульсен. Он горный инженер в «Стуре Ношке». Пропала его дочь Элла. Вы бывали у них дома несколько раз после Рождества. Семейные скандалы, помните?
Судя по всему, жители Лонгиера никак не связывали понятия «неразглашение» и «защита частной жизни» с деятельностью администрации губернатора. Заведующая садиком, как и большинство местных, считала, что сотрудники администрации в курсе деталей всех дел в полицейском участке. Впрочем, Кнут и правда навещал Стейнара Ульсена по долгу службы. Но не из-за скандалов.
Она продолжала.
– К сожалению, ваш визит не помог. Только вчера он так напился, что сломал мебель и свалился с лестницы. Но об этом не стали заявлять. В прошлые разы полицию вызывали соседи, но Туна слишком лояльно относится к мужу. А еще ей, наверное, стыдно. Мы пытались втолковать ей, что все эти семейные ссоры вредят дочери. Вчера она потребовала развода, и все закончилось рукоприкладством и угрозами. Поэтому она убеждена, что Стейнар тайком забрал Эллу из садика. Чтобы ее припугнуть.
– Другими словами, Туна Ульсен просит полицию сопровождать ее домой? Чтобы уладить ситуацию с отцом?
– Да, именно, – откликнулась заведующая с заметным облегчением в голосе. – И вы вполне можете поговорить с ним жестко.
– В наши обязанности не входит угрожать людям, – ответил Кнут. – Но я бы, наверное, мог объяснить ему, какие последствия будет иметь обвинение в похищении.
Он надеялся, что заведующая не услышала, как он вздохнул, когда клал трубку.
Несмотря на холод, обе женщины стояли на крыльце детского сада, когда Кнут въехал на автомобиле губернаторской службы на пешеходную дорожку. Строго говоря, это было против правил, и Кнут кинул быстрый взгляд в сторону офиса «Свальбардпостен». Все знали, что редактор местной газетенки нередко стоял за шторами у окна, обращенного к площади, и высматривал, о чем бы написать саркастичную заметку. Но в окне было темно.
Кнут вышел из машины. Сразу стало понятно, кто из двух женщин – мать пропавшего ребенка. Ее глаза под меховой оторочкой капюшона покраснели от слез.
– Никаких новостей?
– Нет, ничего, – ответила та, что была повыше, заведующая. Кнут не мог вспомнить, что бы видел ее раньше, но понимал, что иначе и быть не могло. Лонгиер – городок маленький, меньше двух тысяч жителей.
Она протянула ему руку с еле заметной улыбкой.
– Ингрид Эриксен. Мы не знакомы, но я, конечно, знаю, кто вы.
Кнут открыл двери авто, и заведующая запрыгнула в кресло рядом с водителем. Она казалась настроенной более оптимистично, чем по телефону. А Туна Ульсен сжалась на заднем сиденье, едва отвечая на вопросы Кнута.
– Когда вы видели Эллу в последний раз? Вы помните?
Она всхлипнула.
– Около двух, когда дети вернулись с прогулки.
– Вы говорили с ней? Она сказала что-нибудь о том, что отец хочет ее забрать?
– Не-ет, мы просто обнялись. У нее были ледяные щеки и шапочка вся в снегу. Я спросила ее, где она так извозилась, но она не ответила, сразу убежала в игровую старшей группы.
В разговор встряла заведующая:
– Она зашла в помещение очень поздно, на десять минут позже остальных, самой последней. Я искала ее даже с внешней стороны садика. Это странно, но…
Она искоса взглянула на перепуганное лицо Туны и решила пока не рассказывать полицейскому о загадочных кратковременных исчезновениях некоторых детей, происходивших в последние недели.
Кнут снова призрел правила и поехал вниз по пешеходной дорожке, вырулив у свежепостроенного отеля «Полар». Вдоль обочин им несколько раз попадались туристы, одетые в толстые зимние комбинезоны или пуховики. Но приезжие не отваживались заходить далеко, и по пути в Бломюру, где жило семейство Ульсен, прохожих им больше не встретилось. Несмотря на то что стояла полярная ночь и солнце не поднималось над горизонтом, было довольно светло – над ледниками повисло сонное голубоватое свечение. Машина ехала с включенным ближним светом, и сугробы на обочинах отбрасывали на снег резкие черные тени. На деле в свете фар было видно даже хуже, чем без них.
– Вы ведь не думаете, что кто-то… – Ингрид Эриксен еле слышно обратилась к Кнуту, голос ее почти тонул в шуме мотора. – Это же немыслимо, чтобы люди с подобной ориентацией приезжали к нам в Лонгиер без ведома властей?
Кнут покачал головой.
– Администрация не собирает досье на всех, прибывающих на Шпицберген. Вы что, и правда в это верите?
– Да чего только не прочтешь в газетах – и начинаешь переживать. Но они, небось, многое присочиняют. К тому же такие вещи происходят в основном на материке, не у нас.
Заведующая поспешно оглянулась. Но Туна не следила за их беседой. Она сидела, нахмурив брови, погруженная в собственные мысли.
Кнут ехал вдоль длинного ряда небольших коттеджей по улице 230, где обитал Стейнар Ульсен с семьей. Их дом был крайним справа.
– Его машины нет, – воскликнула Туна Ульсен, оглядывая окрестности через опущенное боковое стекло.
Рядом с сарайчиком, торчавшим между коттеджами, располагалась небольшая площадка для парковки машин. Кнут обернулся и увидел снегоход, но машины не было.
– Он обычно здесь паркуется? Гаража у вас нет?
Туна покачала головой и подняла глаза на окна второго этажа.
– И в гостиной темно.
Заведующая с тревогой посмотрела на Кнута.
– Он не подошел к телефону, ни к домашнему, ни к мобильному. Кто знает, в каком он состоянии.
Не успел Кнут что-либо ответить, как Туна Ульсен выскочила из машины и бросилась к крыльцу. Входная дверь оказалась не заперта, и Туна исчезла внутри.
Они остались стоять у машины, пытаясь услышать голоса и прочие признаки жизни из-за двери. Но из дома не доносилось ни звука.
– Наверное, надо войти.
Кнут в два прыжка взлетел вверх по ступенькам и дальше, на второй этаж.
Туна Ульсен вбежала в гостиную не разуваясь. Снег с ее сапог таял, образуя на полу крохотные лужицы. Она посмотрела за диваном, вернулась на кухню, сбежала вниз по лестнице и распахнула двери в спальни. Обе они были пусты. На кроватях валялась одежда и прочие мелочи: расческа, махровое полотенце. Все как с утра, когда они с дочерью второпях собирались в детский сад. Заведующая осталась на втором этаже, а Кнут ходил за Туной, пытаясь уследить за ее паническими поисками. В конце концов и ей пришлось признать, что дома никого не было. Она медленно поднялась по лестнице и замерла посреди гостиной.
– Вы говорили с ним утром?
– Нет, но я и без того знала, что он собирался ехать в Седьмую шахту. У них там проблемы с добычей.
– Он не сказал ничего необычного, прежде чем уехал?
– Нет. Мы с Эллой ушли до того, как он проснулся. Он проспал. А я не стала его будить.
Туна Ульсен сердито отвела взгляд.
– Но вы заметили какие-либо приметы того, что он заезжал домой с Эллой после того, как, возможно, забрал ее из садика?
– Нет, но… я не особо обращала внимание на то, как тут все было, когда мы уходили. Мы же тут живем, сами понимаете. Вещи те же, что и всегда. Ее одежда… Нет, не знаю даже.
И все же в маленькой детской что-то было не совсем так, как раньше. Но Туна не могла вспомнить, что именно. Из ее груди вырвался отчаянный всхлип. Она была совершенно уверена, что Элла вместе с отцом, что они дома. Единственное, чего она боялась, это что он снова пьян и вчерашний скандал продолжится.
Она повернулась и пошла на кухню, где у стола стояла заведующая.
– Они могли заехать домой. – Туна опустилась на стул. – Кажется, с утра здесь этого не было. Во всяком случае, кто-то ел бутерброды после того, как мы ушли.
Кнут осмотрел кухню. На столе он увидел упаковки с колбасой и паштетом, недоеденный бутерброд и стакан с остатками молока.
– Вы уверены, что этого не было, когда вы уходили из дому?
Туна Ульсен сидела, закрыв лицо руками.
– Да, по-моему… к тому же Стейнар не пьет молоко. – Она тихонько простонала. – Что он наделал? Куда он ее увез? О, если я ее снова увижу, я никогда больше не буду его пилить. Но что об этом говорить, когда они не дома? Что нам делать? Мы можем передать сообщение по радио?
Ингрид Эриксен подошла и положила руку на ее плечо.
– В этом нет твоей вины, Туна. Выбрось это из головы!
– Возможно, вам следует написать заявление в полицию, – предложил Кнут. – Но сначала мы должны поискать там, куда ваш муж мог ее увезти. Они могут быть в кафе «Горняк» или в «Кабачке»? Или заехать к кому-то из друзей?
Все возможные мрачные мысли были отброшены, задвинуты подальше. Лучше всего говорить спокойно, чтобы не доводить до истерики мать. Кнут повернулся к заведующей.
– Вы не могли бы нам немного помочь? Позвонить в кафе и спросить, не заходил ли к ним Стейнар Ульсен с дочерью. А мы с Туной пока составим список друзей.
Анна Лиза Исаксен, с нового года исполняющая обязанности губернатора, как раз закончила ужинать, когда позвонил Кнут. Она растянулась на диване с чашкой кофе в пределах досягаемости на низком невзрачном столике из желтой сосны. Слишком многие квартиры в Лонгиере были обставлены подобной мебелью. Разумеется, никто не запрещал купить на материке другую, более современную, и переправить на остров за свой счет. Но это обошлось бы почти вдвое дороже, и большинство из тех, кто приезжал на Шпицберген, оставляли все как есть. Сосновая мебель была в целом ничего, долговечная и практичная. К тому же никто не переезжал сюда навсегда. Контракты, как правило, заключались на два – четыре года.
