Мишель Нострадамус
Нострадамус. Предсказания

Полная версия

В оформлении издания использованы материалы по лицензии @shutterstock.com

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Предисловие

Родившемуся на заре XVI века уроженцу Франции Мишелю Нострадамусу суждено было прожить интересную и вместе с тем полную тягот жизнь. Потомок лекарей, служивших при дворе герцогов Кентерберийских, еврей, коих в ту пору не жаловали у него на родине, Нострадамус прилежно изучал тривиум^[1] и квадривиум^[2] в Авиньонском университете.

Студентом, однако, показал себя своенравным – дерзил профессорам и увлекался опасной наукой – фармацевтикой, за что едва не был изгнан из студенческих рядов.

Получая докторскую степень спустя пять лет обучения, Мишель, вероятно, уже тогда знал, что ждет его. Впереди же были чума и погребальные костры, сожравшие его любимую первую жену и двоих детей, допросы Святой инквизиции^[3], последовавшие за неосторожными речами Нострадамуса, ядовитые усмешки коллег, ни на минуту не позволявших забыть ему о его иудейском происхождении, и, конечно, лихорадочные, мучительные попытки создать то самое снадобье, которое поможет исцелить людей от «черной смерти»^[4].

Если верить истории, о созданных Нострадамусом чудодейственных лекарственных препаратах еще при жизни алхимика и фармацевта ходили легенды, но тайну того самого снадобья, над которым десятилетиями бился ученый, раскрыть так и не удалось.

Открылось иное: грядущие события все чаще стали являться алхимику во снах и мыслях.

«Мой природный дар передан мне моими предками, не помышлявшими о предсказаниях, – писал Нострадамус, обращаясь к королю Франции Генриху II. – Я прилагаю и соединяю этот дар с длительными моими расчетами, освободив душу, разум и усердие ото всяких забот, хлопот и досады.

Хотя мои расчеты могут оказаться полезны не всем народам, могут быть ошибочны, они определены небесными движениями. Словно всматриваешься в зеркало с запотевшей поверхностью и видишь поистине великие, удивительные – прекрасные и бедственные – события».

Согласно утверждению некоторых летописцев, дар предвидения Мишель отметил у себя уже в подростковом возрасте. Тогда же обратился он к изучению алхимии и астрономии. Интерес этот был вызван дьяволом – так решили родители мальчика и настояли на том, чтобы он оставил глупости и занялся медициной.

Пройдут годы. И уже в середине XVI столетия ученый, дабы не утратить ниспосланные ему свыше откровения, начал записывать их.

Еще не раз во второй половине своей жизни предсказал Нострадамус грозную поступь чумы, свирепый вой голода, запах крови, бряцание оружием, смерти великих и собственную кончину.

В 1555 году в Лионе при содействии издателя Масе Бонома увидел свет первый альманах (подобные альманахи Мишель писал до конца своей жизни) предсказаний под названием «Les Propheties».

По мнению историка, писателя, журналиста и специалиста по изучению пророчеств Нострадамуса Алексея Александровича Пензенского^[5], за составление подобных сборников французский алхимик взялся ради заработка. Но, как бы там ни было, вышедшие из-под его пера пророчества вызвали небывалый интерес у французской публики. Заодно с публикой пристальное внимание на Нострадамуса в очередной раз обратила Святая инквизиция и органы правосудия. Астрологи Франции тут же окрестили коллегу шарлатаном. Но, к неудовольствию недоброжелателей, Нострадамуса взяли под свое покровительство королевские особы.

Отныне прорицатель был желанным гостем короля Карла IX^[6] и в особенности супруги короля Франции Генриха II^[7] – Екатерины Медичи^[8].

Именно он – Нострадамус – предсказал ее величеству смерть ее дражайшего супруга в 1559 году.

* * *

«В одиночном поединке полный сил молодой лев

одержит победу надо львом старым.

Когда оба окажутся в золотой клетке,

первый выколет второму глаз».

* * *

Так и произошло.

Во время празднования свадьбы дочери король Генрих объявил трехдневный рыцарский турнир. На второй день он вступил в поединок с нормандским аристократом, графом Габриэлем де Лоржем Монтгомери^[9]. Во время схватки случилось непредвиденное: копье Монтгомери внезапно треснуло, его наконечник отскочил, ударился о щит, снова отскочил и вонзился в глаз короля.

После того как это предсказание Нострадамуса сбылось, даже самые заядлые скептики вынуждены были признать: Мишель не прохиндей.

Среди прочих повествующих о необыкновенных способностях французского алхимика историй есть и такая:

В 1553 году, поравнявшись с бредущими в сад монахами, ученый неожиданно для всех упал на колени и приложился губами к подолу одеяния монаха Феличе Перетти^[10].

«Ваше Святейшество», – точно в бреду повторял алхимик.

Спустя девятнадцать лет после смерти Нострадамуса Перетти стал папой римским.

Скептики утверждают, что одним и тем же катреном (четверостишием, коих в первом альманахе было 353) можно объяснить любое событие любого года, века, событие, связанное с совершенно разными личностями, ведь изъяснялся Нострадамус весьма туманно и общо.

«Оракул на то и оракул, что не имеет права на конкретику, – пояснил в одном из интервью Алексей Пензенский. – Известно, что в одном из писем издатель писал Мишелю:

«Я получил от тебя две рукописи альманахов. Не надо подобной ясности. Ныне в моде прикровенный^[11] слог. Исправь все, пожалуйста, и вышли снова».

Туманность изложения, неверные трактовки, небрежные переводы, плохое знание истории, подделки под Нострадамуса придают предсказаниям французского алхимика еще больше таинственности. Желание же людей заглянуть в будущее актуально во все века, поэтому, как совершенно верно заметил обозреватель ежедневной австралийской газеты The Canberra Times^[12] Зои Вунденберг:

«В свое время Нострадамус был хитом вечеринок, но и столетия спустя его пессимизм все еще чертовски заразителен».

Предсказания

Наполеон. Рождение

I.60. Близ Италии появится на свет император.

Люди, узнавшие его после, станут говорить,

Что слишком дорогую цену заплатила за него империя,

Ибо он в большей степени мясник, чем принц.

* * *

По мнению толкователей, в данном катрене (четверостишии) Нострадамус имел в виду французского императора Наполеона I Бонапарта^[13].

Наполеон действительно родился на четвертом по величине острове в Средиземном море – Корсике^[14], что близ Италии. За время правления Бонапарта империей были истрачены огромные средства на войны и загублено бессчетное количество человеческих жизней. Что же до «мясника»…

«Манера Наполеона держать себя, казалось, обнаруживала неловкость и даже смущение. Его приземистая и квадратная фигура, небрежный вид и в то же время заметное старание придать себе внушительность окончательно убили во мне ощущение величия, которое естественно соединялось с представлением о человеке, заставлявшем трепетать весь мир», – писал в свое время австрийский дипломат, министр иностранных дел в 1809–1848 годах, князь Клемменс фон Меттерних.

Совершенно иначе описывал Наполеона его верный слуга и секретарь Луи-Жозеф Маршан. По его утверждению, никогда его хозяин не был ни заносчивым, ни грубым, всегда деликатен и уравновешен с подданными, как правило весел и обходителен с близкими. Мало спал, был неприхотлив в еде и любил напевать себе под нос разного рода песенки.

Немецкий писатель Иоганн Вольфганг фон Гете^[15] считал Наполеона своим кумиром и однажды охарактеризовал его следующим образом:

«Его личность возвышалась над всеми прочими. Но самое главное – это то, что люди, подчиняясь ему, рассчитывали тем самым лучше достигнуть и своих собственных целей. Именно поэтому они шли за ним, как идут за всяким, кто внушает им подобного рода уверенность. Так актеры хватаются за нового режиссера, если думают, что он в состоянии доставить им хорошие роли… Никто не служит другому бескорыстно, но делает это охотно, если знает, что тем самым служит самому себе. Наполеон знал людей слишком хорошо и умел делать надлежащее употребление из их слабостей».

Сам же Наполеон мудро замечал: «Меня сравнивали со многими людьми – древними и новыми, но дело в том, что я не похожу ни на одного из них. Тысячелетия пройдут, прежде чем повторятся обстоятельства такие, как мои, и выдвинут другого человека, подобного мне».

Великая французская революция

I.1.7. Поздно. Приходит казнь.

Встречный ветер в лицо. Письма.

Всего их будет четырнадцать,

А собравший их – Рыжий (Руссо).

* * *

Согласно одному из толкований данного катрена, речь о Великой французской революции, вспыхнувшей во Франции в 1789 году. Бездарность власти, экономическая неустроенность, неурожай, безработица, голод – это и многое другое заставило французский народ восстать против находившегося в ту пору у власти правительства. Идейным вдохновителем случившегося историки называют франко-швейцарского философа, писателя и мыслителя эпохи Просвещения Жан-Жака Руссо^[16]. В 1762 году философом был опубликован труд «Общественный договор», начинавшийся фразой «Человек рождается свободным, но везде он в цепях». Руссо полагал, что издавать законы и принимать решения, как лучше жить обществу, должно само общество, сам народ. И именно народ называл он словом «суверен» – лицом, которому принадлежит неограниченная власть. Подобное было неслыханной дерзостью, ведь до сих пор сувереном называли только королевскую особу.

Мысли Руссо были с удовольствием подхвачены французским революционером Максимилианом Робеспьером^[17], впоследствии вошедшим в мировую историю в качестве одного из вождей французского восстания и очень неоднозначной личности.

Родившийся на севере Франции, Робеспьер рано лишился матери – она умерла, когда Максимилиану не было еще и шести лет. Отец его – повеса и игрок – оказался в долговом плену и не нашел лучшего выхода, чем сбежать за границу, оставив на попечение родственников троих малолетних детей. В юности Робеспьера прозвали Римлянином – за стальной характер. Получив образование в Сорбонне и став юристом, Максимилиан добился немалых успехов на законодательно-правовом поприще, вошел в коллегию адвокатов Франции, а затем занялся политикой. Он стал одним из тех, кто горячо поддерживал казнь короля Людовика XVI.

Робеспьеру было чуть за тридцать, когда он стал лидером Якобинского клуба и все газеты Франции начали печатать выдержки из речей молодого политика.

Если прежде два политических течения Франции, такие как жирондисты^[18] и якобинцы, находили общий язык, то вскоре их прежде цивилизованное взаимодействие сошло на нет. После убийства друга и соратника Робеспьера Жана-Поля Марата^[19] Максимилиан и его однопартийцы устроили переворот, отстранив некогда бывших соратников от власти.

Недаром века спустя историки назовут Робеспьера спорной фигурой. О прежде гуманном и патриотичном революционере заговорят как о тиране и убийце, то, что прежде увидели в нем как жажду справедливости, теперь будут считать заносчивостью и ущемленным самолюбием. Очищая Францию от предателей, Максимилиан, не дрогнув, отправит на эшафот бывших своих союзников, среди которых будет его друг детства – 34-летний Жорж-Жак Дантон^[20]. С тяжелой руки Робеспьера за время якобинской диктатуры будут казнены сорок тысяч человек, среди которых ученые, политики, ведь Робеспьер позволял брать под стражу всех, кто недостаточно любил свою страну.

Однажды человеком, недостаточно любящим страну, стал он сам, таким его увидели его же однопартийцы. Для того чтобы покончить с массовым террором, нужно было покончить с Робеспьером. Вместе с Максимилианом казнили еще два с лишним десятка его соратников.

«Лезвие упало. Головы Робеспьера, Кутона^[21] и мэра Флерио-Леско^[22] были показаны народу под аплодисменты присутствующих», – читаем мы в Википедии.

Но почему же два с лишним десятка соратников, если в катрене Мишеля Нострадамуса указано число четырнадцать? Толкователи уверяют нас: Нострадамус ошибся.

Дело Дрейфуса

Есть и еще одно толкование данного предсказания. Кто-то из специалистов увидел в катрене знаменитое дело капитана Альфреда Дрейфуса^[23].

В декабре 1894 года во Франции только и говорили, что об этом злосчастном судебном процессе: французский офицер Дрейфус был обвинен в шпионаже в пользу Германской империи и приговорен к пожизненной ссылке.

История началась с того, что в конце 1894 года в Генеральном штабе Франции таинственным образом исчезли секретные документы. Вскоре пропавшие бумаги были обнаружены начальником военной разведки Юбером Анри. Найдены они были не где-нибудь, а в мусорной корзине германского военного агента, подполковника Максимилиана фон Шварцкоппена.

Для того чтобы снять с себя любые подозрения, коллеги обвинили молодого офицера Альфреда Дрейфуса. А в качестве подтверждения своих слов предоставили суду записку, якобы написанную послом Германии, а на деле состряпанную на коленке фальшивку. Как впоследствии утверждал знаменитый французский писатель Эмиль Золя^[24], Альфред был выбран только потому, что являлся евреем, а «в нынешнем обществе развелось слишком много антисемитов».

В письме, адресованном президенту республики Феликсу Фору, Золя писал:

«В отделе происходила утечка, пропадали бумаги, как пропадают и по сие время, и покуда разыскивали составителя бордеро, сложилось мало-помалу предвзятое мнение, что сим человеком мог быть не кто иной, как офицер штаба и к тому же артиллерист: две вопиющие ошибки, свидетельствующие о том, насколько поверхностно изучалось бордеро^[25], ибо вдумчивое чтение бумаги приводит к убеждению, что она могла быть составлена лишь пехотным офицером.

Итак, поиски велись внутри ведомства, сличались почерки сотрудников, решено было, так сказать, кончить дело в своем кругу: раз в отделе завелся изменник, его надо было изобличить и выставить вон. Едва подозрение пало на Дрейфуса, на сцену выступает майор Дюпати де Клам. Он измышляет преступление Дрейфуса, становится зачинщиком и вдохновителем дознания, берется припереть изменника к стене и вынудить его к полному признанию. Майор Дюпати де Клам берет Дрейфуса под стражу, заключает его в одиночную камеру. Затем спешит к госпоже Дрейфус и, дабы страхом принудить ее к молчанию, грозит, что, если она обмолвится хоть словом, ее мужу несдобровать. А тем временем несчастный бился в отчаянии, кричал, что невиновен. Так, в полнейшей тайне, с применением множества изощреннейших и жестоких приемов дознания – ни дать ни взять как в какой-нибудь хронике XV столетия – велось следствие».

Делом молодого офицера заинтересовалась французская и мировая пресса. Общество, культурная элита разделились на два лагеря: одни Альфреда горячо поддерживали, а прочие относились к нему, мягко говоря, с недоверием.

В числе первых были французский поэт Эдмон Ростан, писатель и литературный критик Анатоль Франс, писатель и поэт Марсель Пруст, французский художник, один из основателей импрессионизма Клод Моне, актриса Сара Бернар.

В числе вторых – классик приключенческой литературы Жюль Верн, французский художник Поль Сезанн, художник и скульптор Анри Матисс.

На протяжении всего процесса защищал Дрейфуса политик по имени Пьер Мари Вальдек Руссо.

Когда стало понятно, что Альфред невиновен, было уже поздно – «пришла казнь»: Дрейфус был разжалован военным судом и сослан на остров Дьявола, служивший тюрьмой для особо опасных преступников в 1852–1952 годы. Реабилитирован Дрейфус был только спустя двенадцать (толкователи полагают, что Нострадамус снова промахнулся с количеством) лет.

Ядерная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки

I.37. Солнце померкло. Великий народ.

Состязание. В морском порту тишина.

Мост и гробница

В двух странных местах.

* * *

«Солнце» и «великий народ» символизируют, по мнению толкователей, Японию. «Состязанием» Нострадамус назвал борьбу японцев с американскими войсками. «Тишина» – напряженное ожидание. И, наконец, «гробница в двух странных местах» – сброшенные на Хиросиму^[26] и Нагасаки^[27] ядерные бомбы.

Житель Хиросимы Ясухико Такэта 1932 года рождения вспоминал, что бомбардировка застала его на железнодорожной станции.

«Я сидел на рельсах и, ожидая следующего поезда, то и дело поглядывал на часы. Внезапно улицу озарила яркая, ослепившая меня вспышка. Секунду спустя я услышал звук сильнейшего взрыва. Заложило уши. Земля под моими ногами дрожала, здания вокруг ходили ходуном. Завибрировали и стали вылетать из рам оконные стекла. Я получил сильнейший удар в спину. В небе над Хиросимой появилось крохотное, размером с рисовое зерно, пятнышко. Оно увеличивалось и вскоре превратилось в чудовищный гриб. Гриб этот приближался ко мне.

Дул страшный, обжигающий ветер. Стоявший на платформе армейский чиновник поднес бинокль к глазам и сказал, что это, наверное, взорвался склад боеприпасов».

«Малыш» (13–18 килотонн тротила) и «Толстяк» (19–21 килотонн тротила) – так назвали две атомные бомбы, сброшенные сначала на Хиросиму, затем на Нагасаки. Впоследствии американцы уверяли: это была крайняя мера, предпринятая для того, чтобы остановить войну, длившуюся на Тихом океане четыре года. Всеми силами японская сторона пыталась вытеснить США из Южных морей и Юго-Восточной Азии.

«Мы надеялись, что все на этом закончится, что войне придет конец», – после убеждали журналистов участники операции.

33-й президент США Гарри Трумэн^[28], в свою очередь, заявлял:

«Именно мне пришлось решать, где и когда следовало применить атомную бомбу. Пусть люди не обманываются: я всегда считал эту бомбу военным оружием, и я никогда не сомневался в том, что ее применение – мой долг».

После того как дело будет сделано, Трумэн скажет Полу Тиббетсу^[29], командиру самолета Enola Gay: «Никогда не испытывайте чувства вины. Это мое решение. Вы – солдат, и у вас не было выбора».

Позже в одном из интервью Пол Тиббетс скажет:

«Я имел примитивные понятия о странном мире нейтронов, протонов и радиации. Ученые, как могли, популярно доводили до нас общие сведения. Большинство из них были с нами приветливы и дружелюбны. Запомнились Лео Шилард (Leo Szilard) и Роберт Оппенгеймер. В 1939 году Шилард был автором письма к президенту Рузвельту с идеей создания атомной бомбы. Парадокс истории – в 1944 году Шилард стал самым яростным противником применения ядерного оружия».

Несколько месяцев до того Японию неустанно бомбили, жители японских городов жили в постоянном страхе, ночевали в бомбоубежищах. В тот день, 9 августа, в очередной раз прозвучала воздушная сирена. А когда тревога была отменена и люди вышли на улицы, зажили привычной жизнью, в небе раздался рокот самолета.

Из интервью с Полом Тиббетсом:

«Перед группой 509 стоял ряд практических проблем. Как донести до цели бомбу? С какой высоты бросать? С какой скоростью? При каких метеоусловиях? Как самим ускользнуть от взрывной волны и радиации?.. Над этим мы работали одиннадцать месяцев, до июля 1945 года. «Момент истины» был назначен на август, без обозначения конкретной даты. До августа мы делали контрольные вылеты к намеченным целям в Японии и сбрасывали на них муляжи. В итоге я знал топографию этих городов лучше, чем моего Майами».

Понадобилось всего тридцать секунд для того, чтобы треть Нагасаки превратилась в пыль. Десятки тысяч испепеленных людей и вдвое больше людей искалеченных.

«Я оглянулся, – вспоминал один из жителей Нагасаки, – вокруг не было ни одного целого дома».

«Мужу маминой младшей сестры удалось добраться до пункта первой помощи. Мы все очень обрадовались, что он избежал ран и ожогов, но, как оказалось, его поджидала другая, невидимая, беда. Вскоре у него началась рвота с кровью, – рассказывал Садао Ямамото. – Нам сказали, что он поймал огромную дозу радиации и скоропостижно умер от лучевой болезни. Именно радиация самое страшное в этой истории. Она убивает человека изнутри».

Пол Тиббетс вспоминал, что после того, как был сброшен «Малыш», все, кто находился в самолете, ощутили, что машина стала легче на несколько тонн. Теперь перед пилотами стояла задача удрать как можно быстрее, ведь самолет вдруг отчаянно затрясло. Тиббетс признавался корреспонденту, что произнес тогда совсем не те слова, которые ему припишут прочие журналисты и кинематографисты («Боже, что мы натворили!»). Он сказал: «Мы совершили первую в истории атомную бомбардировку, друзья!»

После того как на Хиросиму и Нагасаки были сброшены две атомные бомбы, мгновенно погибли более сотни жителей. И еще тысячи умирали от радиации в течение следующих десятилетий.

А спустя пять дней после бомбардировки Нагасаки Гарри Трумэн обратился к нации с заявлением о том, что Япония капитулировала.

На вопрос, сожалеет ли он о том, что сделал тогда, Тиббетс ответил:

«Ведь вы же помните, что сказал мне Трумэн? Я согласен с этим. Я выполнял приказ. Решение о бомбардировках японских городов ни для кого не было простым. Но речь шла о том, продолжать войну еще минимум год с привлечением двухмиллионой армии или закончить ее быстрее? Во сколько жизней обошелся бы этот год, равно нам и японцам? Не забывайте еще и о факторе Перл-Харбора. Американская нация жаждала достойной сатисфакции». В конце интервью Пол добавлял: после случившегося он неоднократно бывал в Японии. Правда, теперь как турист.