Все мои ничтожные печали – Мириам Тэйвз

Книга начиналась потихонечку, но захватила меня в плен и я даже не поняла когда это случилось.Да что там, я даже добавила её в свою подборку Лучшее 2024. Сначала мы знакомимся с сестрами Эльфридой и Йоландой (от лица которой и ведётся повествование).Сёстры разные, Эльфрида одарённая пианистка. Йоланда начинающая писательница, которая начинает-начинает, да никак не начнёт. И вы думаете, что уже читали такое, что сестёры соперничают, одна завидует другой. И будете не правы.Сёстры близки и беззаветно любят друг друга. Детство их прошло в канадской глубинке среди меннонитов, со всеми прилагающимися ограничениями. Так что родители пианино приобрели тайком, по совету врача, потому что Людям с вольной душой и неистовым сердцем трудно найти себе место в маленьком городке, где превыше всего ценится послушание.Но, как мы знаем, зачастую творческих личностей преследуют демоны, или если назвать это по-простому – ими овладевает усталость от жизни. Вот именно это и произошло со старшей сестрой пианисткой.В самом деле, если человек живёт яркой и насыщенной жизнью, то от накала эмоций предохранитель может и перегореть .И Эльфрида просит помощи от младшей сестры, а именно сопроводить её в Швейцарию, чтобы там сделать эвтаназию.Не пугайтесь! Хотя книга и не развлекательная и не даёт душе и разуму покоя, написано легко и с громадной порцией иронии. Много комичных моментов и остроумных диалогов.Ещё один автор в копилочку. Обязательно буду читать у неё всё.И вам советую!Преимущество пианино свернуть

«Она хотела умереть. Я хотела, чтобы она жила. Мы были заклятыми врагами, которые отчаянно любят друг друга».«I just can't face myself alone again…». Они были такими разными, эти две девчонки фон Ризен, которых сейчас, после этих двух сложных дней, что я провела в их компании, хочется называть по фамилии их матери: Лёвен. Старшая Эльфрида была красивой и талантливой, в её жизни был полный порядок, а музыка, которую она играла, разбила и оживила не одно сердца. Младшая Йоланди находилась в вечном хаосе, тут и развод, и двое детей, и ступор в писательской работе, она «училась (но так и не выучилась) искусству быть взрослой», но, надо отдать этой забавной леди должное, она старалась, действительно старалась. Казалось бы, кто и должен был пребывать в отчаянии, так это младшая сестра, но нет, проблемы были у старшей, которая просто… не могла. Не могла жить. «Реальность была для неё ржавым капканом». Но почему? У неё ведь всё есть, абсолютно всё! Младшая пыталась добиться ответа. Она говорит: у тебя есть наша мама, мои дети, твой муж. У тебя есть я. Мы любим тебя, а ты – нас. Ты просто не имеешь права совершать все эти попытки. Та рассказала о пианино. Не о том, на котором она играла, а о том, что было внутри неё, и было оно из стекла, и она боялась, что оно разобьётся, и тогда… Когда они были детьми, юная книгоманка, начитавшись стихотворений своего любимого писателя, везде оставляла после себя таинственный след – ВМНП, все мои ничтожные печали, где “П” – “печаль” будто бы нависала над остальными словами. Младшая продолжала приходить в больницу и, сидя рядом, убеждать старшую в том, что у неё благословенная жизнь, она обязана забыть про эту печаль. Были уговоры, мольбы, угрозы. Были воспоминания из детства. Останься. Просто останься. Разве это так сложно?.. «Don't run back inside».«Так легко представить, / Как, отложив на время все дела, / Лелеешь ты любимую сестру, / Пытаясь облегчить её страданья». Ключевой момент: одна играет на пианино, вторая переворачивает ноты. Надо понимать, что ты не просто стоишь и перелистываешь, это требует особой сноровки, но у Йоли всё получалось, её звёздная сестра была довольна. Рассказы о их детских проделках не могли не вызвать улыбку, пусть и было в контексте происходящего слишком много черноты. А тот день, когда в их дом нагрянули старейшины? Странно, что именно эта сцена кажется мне одной из главных, хотя, возможно, и нет в этом ничего странного, учитывая всё дальнейшее. В их общине женщины должны были: а) молчать; б) готовить; в) рожать – и больше ничего, но в их семье были те ещё бунтарки, что мать, что её дочери (дамы Лёвен, говорю же). И вот приехали старейшины. Машина за машиной, с десяток мужчин, если не больше. Они говорят: ваша дочь не может играть на пианино и уж тем более не может получить высшее образование, это недопустимо. Папа, добрый и славный папа, который сам смотрел в бездну, молчал (и, думается, смотрел при этом в пол). Что он мог сказать? Он верит в их общину, но он верит и в свою дочь, потому он просто не знает как сказать всем этим людям, что они ошибаются. Ему и не пришлось: Эльфи сама всё сказала. Точнее, сыграла. Я вижу – слышу – эту картину: как дом сотрясает рахманиновская мощь, которая буквально прогнала всех этих людей, вынудила их уйти, оставила в дураках. Она была сильной, эта маленькая львица с острыми когтями. А потом что-то сломалось. «Пожалуйста, попытайтесь понять». Или это случилось раньше? Гадать бессмысленно. Искать причины – тоже. Стеклянное пианино разбилось – и это всё, что от неё осталось.«И поверял ей все мои ничтожные печали / (как доброй нянюшке, что пестует больного) / О, как, проснувшись ночью, я рыдал, / Скорбя, что НЕТ ЕЁ». Её не стало, но остались те, кто её любил, и им пришлось как-то с этим жить. Это сложно. От безжалостного “а что, если…” некуда деться, вот оно, впивается острым осколком в душу, донимает, печалит, злит. Не помогает и поведение окружающих. Это как та “подруга”, которая заявила, что знаешь, милая, твоя покойная сестрица та ещё эгоистка и будет гореть за это в аду, и она сама же потом умудрилась обидеться, получив реакцию на эту свою “поддержку”. И конечно, поведение медперсонала. Медсёстры не смотрели в глаза, психиатр и вовсе заявил, что у него «нет времени на эти глупые игры», в отделении царило хладное равнодушие с примесью бесчеловечной жестокости, будто женщина, которая сначала лежала в палате, а потом на рельсах, и не человек вовсе, а… кто? Мама, смотря на такое отношение к своему ребёнку, была оглушена. «Ведь она – человек», – расплакавшись, прошептала она. Дева никому за всю жизнь не причинила зла, но да, она не человек, а все те плюющиеся желчью и кричащие о вечных муках, видимо, человеки… И вот как смириться с потерей, когда окружающие, в том числе и близкие, так себя ведут? Йоланди и её семье было тяжело, это чувствовалось. Но в их семье было столько любви, что они смогли устоять. И – этот чудный дом с тремя этажами, и – эти три женщины, и – эта надежда… Осколки, конечно, будут время от времени впиваться. Они такие маленькие, такие незаметные, от них не избавиться. Но продолжать движение вперёд, храня дорогие сердцу воспоминания, не винить себя – и, главное, не винить того, кто не смог. А что ещё остаётся?..«У каждого в сердце есть дыры. Или, может, не в сердце, а в жизни». Тяжело читать эту книгу, когда знаешь, о чём идёт речь. Все эти диалоги, мысли, поступки. Отчаянный поиск правильных слов. Что делать, куда податься, как спасти. Неугасающий страх. И – будто не было всех этих лет, и снова я, уже не ребёнок, но ещё не подросток, опускаю руку в полную красной воды ванну, чтобы достать до пробки. Я до сих пор чувствую этот запах. Йоланди была мне невероятно близка, я её понимала. Она вообще замечательная, как и её сестра, и её мама, как и сама история, потому что чувствуется, что Мириам Тэйвз знала, о чём писала. Так и тянет добавить – к сожалению… потому что хочется, чтобы никто, никто о таком не знал. Потому что даже если ты пытался что-то сделать и как-то помочь, с этим чувством ничего не поделаешь, оно с тобой навсегда. Марджори, как и её книжная сестра, умоляла младшую о помощи, но та не смогла. И это понятно. Как тут поможешь, как решишься на такое? Это очень противоречивая тема, о ней сложно не то что говорить, а думать. О чём и следует помнить, так это о том, что все люди – разные, у каждого – свои печали, и они, чёрт возьми, не ничтожны. Вот какой крик стоит за этим воздушным слогом, который на деле «совершенно убийственный, как нож в сердце», вот о чём шепчут все эти упомянутые стихотворения и книги, музыка и песни. Это очень обаятельный роман, правда. Тёплый и остроумный, пусть и несущий в себе невыносимую тоску. И даже то, что после него на сердце остались тяжёлые гири, не испортило впечатление, скорее напротив. «Спасибо, что ты хранила все мои секреты», – написала живая младшая мёртвой старшей. Единственное, чего теперь хочется – это прошептать своё той, кого уже нет. И помнить. Помнить, несмотря ни на что.«Она говорит, что мы, люди, такие смешные. Ведём учёт каждой секунды, каждой минуты, каждого дня, месяца, года, делим время на отрезки и даём им названия, тогда как время – такое громоздкое, несоразмерное и неуловимое. Собственно, как сама жизнь. Ей искренне жаль тех людей, которые придумали концепцию измерения времени. Так оптимистично, говорит она. Так прекрасно бессмысленно. Очень по-человечески».