bannerbannerbanner
Шуньята под соусом демиглас

Мира Тернёва
Шуньята под соусом демиглас

Полная версия

Выпуск шестой
Кларк Кент

Мне вот что интересно, ребятки: какого человека вы представили, когда услышали о Бессмертном Бу? Давайте сделаем вид, что вам не попадались выпуски с его участием. Забудьте об этом. Оставьте в голове два слова: Бессмертный Бу – и скажите их вслух много-много раз подряд. Когда повторяешь одно и то же по кругу, в какой‐то момент теряешь смысл. Появляется то, что по-умному зовут новизной восприятия, и примелькавшееся слово становится свежим и незнакомым.

Классная штука, да? Думаю, в вашем случае она должна сработать.

А в моём всё было куда проще. Я не знал этого чувака, понятия не имел, что он за птица, а потому мог представлять его образ каким угодно. Примерно то же самое я проделывал, когда вьетнамец тащил меня к Майе. Разница заключалась лишь в том, что тогда воображению не на что было опираться, то есть изначально мне не дали никаких деталей. А здесь Принцесса обрисовала картинку, и фантазировать стало проще и веселее.

Я сразу представил парнишку с печальными щами, бледного и худого, в траурном фраке, похожего на привидение, носящего удавку вместо галстука. Ну, знаете этот типаж готического страдальца, да? Всё как в кино: чувак живёт в древнем замке, убивается из-за неразделённой любви и спит в гробу. А в перерывах между стенаниями рассуждает о том, как было бы здорово умереть в чудесную лунную ночь и избавить душу от груза земных страстей.

Шаблонно, скажете вы, никакой оригинальности. Где свобода мышления, Придурок? Навесил тут готовый масскультовый ярлык, чтобы не напрягать мозги, и доволен. Это ведь очень удобно: не строить собственных представлений, брать чужие, созданные кем‐то другим. Всё равно что зайти в закусочную и попросить сэндвич из меню, вместо того чтобы купить ингредиенты по вкусу и собрать свой.

Любите ли вы тупые сравнения так, как люблю их я? А тавтологии? А отступления от темы? И что насчёт словоблудия?

Ха-ха, désolé, les gars[20], я опять несу какую‐то хуйню.

Но вы поняли. В голове у меня сложился определённый образ этого человека. Если подумать, он мог быть каким угодно: молодым, старым, богатым, рассудительным, непрошибаемо глупым. Но Принцесса дала ему конкретную, исчерпывающую характеристику: долбоёб. А потому я силился представить именно его.

Жил он, кстати, неподалёку от вокзала. И не в каком‐нибудь средневековом замке, а в старом доме с мрачными пожарными лестницами и проржавевшими водосточными трубами. Ни в одном из окон не горел свет, все они были черны, как само ночное небо.

Заходя в лифт, я спохватился:

– Слушай, а не поздновато ли мы прёмся?

– Да не волнуйся, – усталым апатичным голосом поспешила уверить Принцесса. – У него бессонница с одиннадцати лет. – Она нажала на подпалённую кнопку рядом с цифрой «8», и двери лифта с болезненным грохотом захлопнулись. Замкнув нас в душной вонючей коробке, стены которой были изуродованы граффити.

– Как интересно! – усмехнулся я, призадумавшись. – Мысли о смерти – с пяти, а бессонница – с одиннадцати. Это что же получается, он ещё шесть лет спокойно спал с осознанием бессмысленности жизни, а потом ему вдруг стало тревожненько?

Принцесса пожала плечами.

– Наверно, понял, что никогда не умрёт.

Она помолчала и добавила:

– Никто не должен быть бессмертным. Это неправильно.

– Когда жизненная сила не может течь беспрепятственно, человек умирает, – сказала Васиштха. Так, будто ждала подходящего момента, чтобы вступить в разговор. – Но это лишь воображение, котик. Разве способно бесконечное сознание перестать существовать?

– Бесконечное сознание? – переспросил я, не раскрывая рта. – Звучит жутковато. Хороший повод для того, чтобы обзавестись апейрофобией.

Васиштха продолжила:

– Когда сознание забывает себя и подвергается психологическим изменениям, возникает то, что называют разумом. Именно от него появляются рождение и смерть. Разум узок и ограничен. Он избегает истины о бесконечном сознании, всё глубже и глубже погружаясь в иллюзии, вовлекаясь в дела этого кажущегося мира.

– Что говорит?

– А? – вздрогнул я, оборачиваясь.

– Твоя шизофрения, – пояснила Принцесса. Милая девчуля, она, склонив голову набок, смотрела на меня пустыми глазами, холодными и тёмными, как пистолетные дула. – Ты же с ней разговариваешь?

Мне не нравился её взгляд, тяжёлый и отсутствующий, но вместе с тем очень проникновенный. Она словно видела меня насквозь. Знала, что именно со мной происходит. Но откуда? Не могла же она читать мысли, в конце концов.

– Я что‐то сказал вслух?

Принцесса слабо улыбнулась. Губы её быстро, едва приметно растянулись, а потом снова сжались в тонкую линию.

– Нет. Просто у тебя очень серьёзное лицо. Как будто ты много думаешь. – Поразмыслив, она с хлёсткой проницательностью добавила: – Обычно тебе это не свойственно. И мне показалось…

Тут я, не дожидаясь окончания реплики, не выдержал, вскинувшись:

– Да ёбаный в рот, что я сделал‐то?! – Голос мой прозвучал почти плаксиво, как у оскорблённого ребёнка. – Всю дорогу только и делаешь, что называешь меня дегенератом! Ты обалдела, morpionne[21], а?

Створки лифта распахнулись, и мой крик вылетел на этаж. Я всё никак не мог успокоиться, хотя понимал, что выгляжу как последний имбецил. Не, ну вы только представьте: какая‐то p’tite pétasse[22], оттопырив мизинчик, самоутверждается за ваш счёт и считает себя невъебенно умной. Что, неужели не будете беситься? Не захотите поставить её на место?

– Расслабься, – безразличным тоном отозвалась Принцесса, сделав шаг в длинный сумрачный коридор. – Я просто проверяю, насколько быстро ты заводишься, – снисходительно сообщила она. Так, будто была зоологом, сидящим с биноклем в кустах и наблюдающим за диким кабанчиком. Собирала очень важные научные данные, чтобы потом объявить их всему миру: «Представители этого вида отличаются беспокойным поведением и чрезвычайной возбудимостью, дающей им преимущество в борьбе за партнёра для спаривания и за пищу. Примерно каждые два-три часа они меняют место своего лежбища и устраивают внезапную атаку на окружающий мир. А в перерывах – беспричинно орут».

– Да неужели? – делано удивился я.

– Да, – кивнула Принцесса. Она шла по кишкообразному коридору, минуя двери квартир, не останавливаясь и не оборачиваясь. Её провожали настенные камеры, мигающие ярко-красным, как кровь, светом. – Ты не умеешь контролировать эмоции, – веско добавила она. И, вскинув руку над головой, принялась загибать пальцы: – Ты импульсивен, несдержан и впадаешь в истерику по каждому поводу. А ещё любишь попусту трепать языком. – Подумав, Принцесса подобрала слова поизящнее: – Тебе присуща страсть к пустой болтовне, которая не имеет никакого отношения к делу. Вообще‐то ты не такой уж дурак, – смилостивилась она. Чтобы тут же продолжить меня распекать, как строгая училка: – Но не умеешь мыслить последовательно и потому постоянно впадаешь в заблуждение. Любые решения ты принимаешь под влиянием настроения.

Впечатлившись, я присвистнул. Нихуёво девчуля загнула, да? Впрочем, я уже начинал привыкать к этой странной профессорской манере речи.

– Я тебе отчасти завидую, – помолчав, вздохнула Принцесса. – Ты умеешь расслабляться и отключать голову. – И вдруг поделилась почти интимным переживанием: – А у меня так не получается. Я всё время думаю. Даже когда сплю. Знаешь, каково это – жить в постоянном напряжении? – Она замерла у одной из дверей и обернулась. На лице её, совсем юном, с чуть припухлыми, как у всех детей, щёчками и вздёрнутым носиком, читалась болезненная усталость. – Иногда мне кажется, что голова вот-вот взорвётся. Наверно, я мечта радикальных исламистов, – с мрачной усмешкой добавила она и взялась за ручку.

Только подойдя ближе, я заметил, что дверь была приоткрыта. Чуть-чуть – на ладонь, не больше. Но этого оказалось достаточно, чтобы ощутить смутную тревогу и сделать шаг назад.

– Как‐то подозрительно, – нахмурился я.

Кто в здравом уме, скажите на милость, будет оставлять дверь открытой, да ещё и на ночь? Хотя, наверное, если ты спишь и видишь, как бы отдать концы, бояться в любом случае нечего. При самом худшем раскладе для тебя всё сложится очень удачно.

Ну, например, залетят какие‐нибудь вооружённые до зубов enfoirés[23] в масках, с автоматами наперевес. Схватят тебя в охапку, приставят стволы к вискам и скажут:

– Гони бабло, если хочешь жить.

А ты им:

– Пацаны, вы немножко не по адресу.

Очень удобно, можно даже не напрягаться, всё сделают за тебя. Возьмут под белы рученьки и доведут прямо до райских ворот. Мечта, а не сервис, правда?

 

Я так и сказал Принцессе, почти слово в слово. Она поглядела на меня чуть удивлённо, будто пытаясь понять, шучу я или нет. А потом улыбнулась, со знанием дела пояснив:

– Да это для кошки, – и указала на эластичный шнурок, привязанный к ручке. – Для Нихиль, – почти нараспев добавила она. И, помолчав, кивнула: – Но твоя теория мне нравится.

– «Ничто»? – уточнил я, покопавшись в памяти. – Эта кошка безначальна и беско… – и, не договорив, спохватился, прикусил язык. – Какая оригинальная кличка!

– Вообще‐то нет, – с желчной усмешкой отозвалась Принцесса. Она сделала вид, что не услышала ненавистного слова, и распахнула дверь. – Изначально идея принадлежала Сартру. Это его кота звали Ничто.

Тьма в квартире стояла хоть глаз выколи. Знаете, что мне вспомнилось? Серия комиксов про Карателя, нарисованных в нуарном стиле. Там тоже были плотные чёрные тени, резкие контуры и всё такое. Не подумайте, что я совсем башкой двинулся, просто берлога этого чувака в темноте выглядела почти трафаретной, плоской, как картинка. Кстати, судя по всему, здесь было два этажа: невдалеке виднелись лестничные ступени, уходящие вверх.

– Эй, Бу! – позвала Принцесса. Водя рукой по стене, она на ощупь отыскивала выключатель. – Бу, ты там ещё не сдох?

Откуда‐то сверху послышался шорох. И раздался крик – визгливый, режущий слух:

– Уходите! – Голос у этого мужика был высокий и резкий, как у петуха. – Убирайтесь отсюда! Или я прямо сейчас нажму на курок! Слышите?! – прогорланил он. – У меня пистолет! И я выстрелю!

Ничуть не смущённая Принцесса хмыкнула, щёлкнув выключателем. В глаза больно ударил свет, и с непривычки я сощурился. А когда осмотрелся, обнаружил, что стою посреди гостиной, соединённой с кухней. На столе валялись пустые коробки из-под пиццы, картонные ведёрки, забитые куриными костями, смятые салфетки.

А знаете, что было прекрасным дополнением картины? Кошка. Жирная, совершенно чёрная, она сидела на всей этой куче мусора, как дракон на золоте, и щурила жёлтые глазищи. Сразу видно: мудрое, познавшее жизнь существо. Ей было глубоко насрать на всё, в том числе и на нас. Скучливым взглядом Нихиль следила за тем, как Принцесса по-хозяйски открывает холодильник. И не выражала ни возмущения, ни интереса.

– Молочная кола? – скривился я, заметив ярко-розовую жестяную банку газировки. – Да ты извращенка!

Принцесса поддела язычок, с наслаждением сделала глоток и объявила:

– М-м-м, обожаю. – После чего протянула колу мне: – Будешь?

О, ребята, вы знаете, что это за адское пойло? Если ни разу не пробовали, лучше и не начинайте. Хотите чего‐то экзотичного – хлебните керосину, он гораздо вкуснее. И безопаснее.

Я в ужасе замахал руками:

– Не подходи ко мне! Забудь, что мы вообще знакомы!

Принцесса отпила ещё немного и, быстро облизнув губы, сказала:

– А я‐то думала, у азиатов нет кулинарных предрассудков.

– Я метис, детка, – пришлось пропустить расистскую шутку мимо ушей. – Моя maman была белой католичкой.

– А отец?

– Никогда его не видел, – я пожал плечами. – Да мамаша и сама не помнила, с кем потрахалась по пьяни.

– О, – отозвалась Принцесса, не меняясь в лице, – понимаю. Мой живёт где‐то в Испании, у него давно другая семья. Они с мамой развелись, когда мне было пять лет, так что, можно сказать, я его тоже не знаю. Понятия не имею, какой он человек.

– У тебя хотя бы есть отчим. Это, знаешь ли, неплохо, – с высоты жизненного опыта заметил я. – Мужская рука и всё такое.

– Но он мудак. И друзья у него кретины. – Принцесса кивком указала на лестницу, ведущую на второй этаж, где сидел чувак с заряженным пистолетом, о котором мы успели забыть. – Эй, Бу! – повысила голос она. – Чего ты там телишься? Давай стреляй уже! Давай-давай, зассал, что ли?

Я, обалдев, раскрыл было рот, чтобы возмутиться её неприкрытым цинизмом. Но Принцесса вскинула руку в предупредительном жесте и приставила ладонь к уху, делая вид, что напряжённо прислушивается. Пришлось последовать её примеру.

Тут же раздался глухой щелчок. А потом ещё один – тихий, едва различимый. Это заняло всего пару секунд, так что я не успел врубиться, какого хрена вообще произошло. Зато Принцесса сразу всё поняла, потому что страдальчески закатила глаза.

– О господи. Ничему жизнь не учит. – И запрокинула голову, прокричав: – Идиот, это зажигалка! Ты совсем тупой, что ли?

В квартире на миг повисла недоумённая тишина.

– Что? – послышалось в ответ.

– Ты взял зажигалку в виде пистолета, а не пистолет! Боже, ну и ебанько!

У меня начался приступ хохота. Не знаю, что было тому причиной: то ли горе-смертник, то ли забавные писклявые ругательства Принцессы. Она обернулась ко мне и картинно развела руками, как бы говоря: «Я ж не виновата, что так вышло». На лице у неё не было ни тени удивления. Наверное, она привыкла к нелепым выходкам этого придурка и знала, что ничего нового тот не выкинет. Не сможет убиться, даже если очень захочет.

Я подумал: какая трагическая комедия!

Я подумал: или комедийная трагедия.

Я подумал: кажется, именно это и называется жизнью.

Мы пошли наверх – полюбоваться на прекрасное воплощение кретинизма. Я, кстати, не оставлял надежд, что на втором этаже прячутся всякие самурайские катаны, острые бритвы, мини-копия гильотины, шкафчик с ядами и прочие интересные штуки. Ох уж это стереотипное мышление, скажете вы. Нет, ребятки, суть в другом. Мне хотелось увидеть размах, масштабность, музейную эстетику саморазрушения, декадентства и вот это всё. Человек должен делать свои идеи центром вселенной, носиться с ними, класть на них жизнь, а не хуй, иначе в чём вообще смысл? Если ты не позёр, а серьёзно настроенный чувак, то обязан это понимать. Будь максималистом: хочешь писать картины – преврати в холст весь мир. Собираешься сдохнуть – сделай его орудием для самоубийства.

Короче, я ожидал увидеть что угодно, только не угловой диванчик, не телик и не аквариум. На журнальном столике валялись какие‐то бумажки и стоял стакан с цветными карандашами. Смертельная тоска, да? Но нет, смертью тут и не пахло: ни свисающих с потолка верёвок, ни сюрикенов, развешанных по стенам, ни коллекции дробовиков. Даже гроба не было, можете себе представить? О, вообразите степень моего разочарования!

Merde alors[24], думал я, озираясь по сторонам, что за подстава, у меня ведь сложился такой идеальный концепт, а ты, дурак, взял и всё испортил. Хоть бы пираний в аквариум запустил – чисто для приличия, – так нет же, сука, у него там золотые рыбки плавали, блестящие, красивые. Три штуки, больше и не поместилось бы: аквариум был маленьким, размером с трёхлитровую банку, и рыбки ютились в нём, как гастарбайтеры в общежитии, явно недовольные соседством.

Я вспомнил слова Принцессы и озадаченно хмыкнул. Вот, пожалуйста, очередное немилосердное разрушение ожиданий. Мне‐то представлялся по меньшей мере бассейн – глубокий такой, с голубой водичкой. У рыбок был свой тихий медитативный мир, а тут к ним какой‐то дебил запрыгнул, весь ретрит похерил.

Не, ну а как иначе можно утопиться в аквариуме? На голову его надеть как шлем для космических прогулок, что ли? Хотя если ты, бравый ебанавт, хочешь выйти за пределы бытия – ещё и не так раскорячишься.

– Вся моя жизнь – повторение мифа о Сизифе, – раздался жалобный голос откуда‐то из угла. – Почему нельзя просто взять и умереть?

Я подошёл ближе и наконец увидел нашего неудачливого дружка. Им оказался не печальный готический плакса, не седой интеллигентный профессор в очках, а лысый толстячок лет пятидесяти с раскрасневшимся лицом. Как бы описать в двух словах, чтоб вы поняли… Короче, это был такой, знаете, человек-батя. Почти эталонный, в майке-алкоголичке и растянутых трениках. Он сидел на полу, вжавшись в стену, и вертел в руках злополучную зажигалку в виде пистолета, нажимая на фальшивый курок: щёлк-щёлк, щёлк-щёлк, вот так. Язычок пламени вспыхивал и тут же исчезал. А потом опять появлялся – ярко-рыжий, чуть синеватый у основания.

Это неприятно действовало мне на нервы, и я в конце концов не выдержал, сказал:

– Ну, ты не расстраивайся. Можно ещё жопу спалить. Да, не очень приятная смерть, зато мужественная.

Не подумайте, что это было злорадство. Ни один человек на земле, даже самый конченый, не заслуживает мучений, таково моё мнение. Но Бу выглядел настолько потерянным и грустным, что я захотел его развеселить. Подумал, ему станет легче. Смех всегда побеждает и страх, и боль, делает мир пригодным для жизни местом.

Но наш дружочек, кажется, не оценил искромётной шутки. Потому что подтянул колени к груди и завыл, как раненый зверёк:

– Это невыносимо, я больше не могу… Мне плохо…

Судя по всему, он даже не понимал, кто мы и зачем пришли по его душу. Говорил сам с собой, погрузившись в мрачные мысли, и окружающего мира для него не существовало.

– Хватит ныть, Бу, – с раздражением бросила Принцесса. Она с ногами забралась на диван, пачкая обивку подошвами кроссовок. В усталости откинулась на подушки и вынула из кармана джинсов нож. Принявшись, не раскрывая, вертеть его в руках. – Давай уже покончим с этим, – напрямик, без лишних предисловий, заявила она. – Доверься профессионалам. Мы тебя убьём, и ты обо всём забудешь. Не об этом ли ты мечтал?

– Нет! Мои мечты никогда не сбудутся! – взвизгнул Бу, не понимая смысла её слов. – Я всегда буду несчастен! – И вдруг опомнился, часто-часто заморгал маленькими свиными глазками. – А… Принцесса, это ты?

Он, кажется, только сейчас заметил меня. Свёл белёсые брови к переносице, с недоверием всмотрелся в моё лицо – так, будто я был потенциальным кандидатом на роль жениха его воображаемой дочурки.

– А это что за педик?

Потрясающее неуважение, не правда ли? Мы, значит, пришли оказать этому недоумку услугу – по доброте душевной избавить его от страданий, а он ещё и издевается. Какая наглость!

– Сам ты педик, – тут же огрызнулся я. И, жестом очертив в воздухе круг, с театральным пафосом объявил: – Не видишь, что ли? Я эльф!

Ну, вы помните, что было у меня на голове, да? Очаровательный венок из косичек, украшенный цветочными заколками, – между прочим, произведение искусства! Чисто art nouveau, истинное воплощение красоты.

Но вкуса у чувака оказалось примерно столько же, сколько и воли к жизни. Он недовольно крякнул и покосился на Принцессу:

– Твой приятель?

– Нет, – с нарочитой невозмутимостью отозвалась та, не выпуская из рук нож. – Это мой любовник. У него очень большое сердце, – томным голосом опытной куртизанки сообщила она. И, изогнув бровь, вкрадчиво добавила: – И член.

Я не смог удержаться от хохота:

– Не, сердце у меня поменьше.

– Да ладно тебе, Реми. Не скромничай.

Губы Принцессы оставались плотно сжатыми, но глаза смеялись: в них блестели лукавые искорки. Вечно серьёзная девчуля, сейчас она была по-детски беззаботна, и это меня умиляло. На душе стало очень легко, и даже Бессмертный Бу, сидевший всё с той же скорбной миной страдальца, не портил веселья.

Ровно до тех пор, пока не додумался брякнуть:

– Реми? Француз, что ли?

Вы знаете, ребята, у меня есть только два режима: либо ржать, как последний придурок, либо беситься, третьего не дано. Я подавился застрявшим в горле смешком и от досады скрипнул зубами. Это было уже слишком. Чувак ходил по охуенно тонкому льду. Жить, что ли, надоело?

Ах да, погодите-ка…

– Ну всё, – не выдержал я. – Принцесса, давай его кончать!

Вообще‐то в моей душе не было злости – только спонтанное раздражение. То есть не подумайте, что мне вдруг в самом деле захотелось прикончить Бу, да ещё и из-за какого‐то глупого вопроса. Я бросил это не задумываясь, выплёскивая ребяческую обиду. Но уже через секунду понял, насколько сильно облажался.

Потому что Принцесса истолковала мои слова вполне однозначно.

– Валяй, – пугающе ледяным голосом сказала она, будто объявила приговор. И бросила мне нож.

Я поймал его на лету, повертел в руках. Выдвинул призрачно острое лезвие и вдруг понял, что не смогу. Как‐то уж очень стрёмно всё это выглядело. На кой чёрт вообще надо проверять наши теории? Почему нельзя взять другой нож, чтобы не спорить о том, настоящий он или нет? Мы могли бы, например, спуститься на кухню, порыться в ящике с приборами, а потом тихо-мирно свалить. И волки были бы целы, и овцы сыты.

– Не, – сказал я, – чё‐то передумал. Не хочу его убивать.

 

– Убивать? – удивлённым эхом повторил Бу, складывая мясистые губы в трубочку. – Кого?

Вот каким местом он слушал, а? Думал, мы пришли составить ему приятную компанию на ночь? Посидеть поболтать об абсурдности бытия? Ну да, конечно, а нож взяли чисто по приколу, чтоб веселее было.

– Тебя, идиот! – сквозь зубы бросила Принцесса, раздосадованная непрошибаемой тупостью Бу. – Кого ж ещё?

Он широко распахнул влажно блестящие глаза и вжался в стену. Визгливо вскрикнув:

– Нет! – Бу по очереди оглядел нас обоих и завопил: – Вы что, обалдели?! Я не хочу! Не трогайте меня! Нет!

Тут я, конечно, малость прихуел.

– Чего? В смысле, блядь, не хочешь? – И непонимающе сморгнул, пытаясь переварить услышанное. А потом напомнил: – Ты пытался утопиться в аквариуме. И застрелиться зажигалкой.

– Но я сам буду решать, когда и как мне умереть!

Он заметно разнервничался. Его забила мелкая дрожь, и лоб покрылся испариной. Удерживая пистолет-зажигалку во влажных от пота руках, Бу снова принялся щёлкать спусковым крючком, вглядываясь в язычок пламени.

– А что, есть разница? – вмешалась Принцесса.

– Есть! Это моё право! Моя свобода воли! – почти патетически вскрикнул он, и отражения огня дёрнулись в его глазах.

Тогда я понял, что имелось в виду. Ему нужна была возможность самостоятельно определять свою судьбу, быть независимым от чужих решений. Если всё вокруг бессмысленно, ты можешь взять ситуацию в свои руки и выразить маленький протест – противостоять абсурдности мира. И таким образом сохранить человеческое достоинство.

Очень витальная штука, если посудить, и уж больно знакомая, не так ли? Я передёрнул плечами и повернулся к Принцессе:

– Слушай, зайка, походу, у нас проблема.

Одно дело, когда убиваешь кого‐то по его желанию – это можно принять за проявление доброты. А как быть, если человек не согласен? Принудить его отказаться от собственных принципов? С ума сойти! И кто ты после этого? Последняя окрысившаяся тварь, конченый мудак?

Да пусть он прыгает с первого этажа.

Пусть режет вены ложкой.

Пусть суёт голову в выключенную духовку, тебе‐то какая разница?

Право человека творить херню священно, c’est la vérité[25]. Может, он вовсе не хочет умирать. Может, для него важно совсем другое – быть в постоянном конфликте с самим собой и таким образом чувствовать себя живым?

Ох, ебать я философ, конечно.

– Это сложный этический вопрос, – согласилась Принцесса. – Предлагаю простое решение, которое избавит нас от угрызений совести. – Она спрыгнула с дивана – по-кошачьи легко и бесшумно. Взяв у меня из рук нож, протянула его, как ценный подарок, Бессмертному Бу: – На, вскрывайся.

– Я боюсь крови, – захныкал тот. Глянув на отливающее металлическим блеском лезвие, он закрыл лицо руками и отчаянно замотал головой: – Я упаду в обморок! Умру от шока!

Умрёт он, слышали, да? Вот ужас‐то!

– Так, ребята, ну вас в жопу, – не выдержал я. И мягко, но уверенно взял Принцессу за руку: – Пошли отсюда, ma chérie[26]. Найдём другой нож, чего ты зациклилась‐то? Оставь мужика в покое! Он сейчас сраться под себя начнёт, не видишь, что ли?

Девчуля в досаде дёрнула плечом и ещё крепче стиснула рукоять.

– Ты не понимаешь, это дело принципа! – Её невыразительное лицо исказилось в гримасе гнева и страха. Привычная сосредоточенная флегматичность, серьёзность – всё это разом пропало, как невидимый занавес, и теперь Принцесса казалась напуганным ребёнком, который проснулся от кошмара. – Я должна знать! Иначе буду думать-думать-думать до тех пор, пока не сойду с ума! Целую вечность! – в сердцах выпалила она.

И, прежде чем я успел раскрыть рот, подалась вперёд, резким движением вонзив остриё в горло нашего страдальца. Чисто из милосердия, чтоб не мучить ни его, ни себя.

– Ёб твою мать! – заорал я. – Какого хуя ты творишь?!

Кровь хлынула из шеи Бу, пачкая майку. А он принялся размахивать руками и истошно выть – причём не от боли, как могло показаться поначалу, а от ужаса:

– Нет! Уберите её от меня! Уберите-уберите! Я не могу, мне плохо! Меня сейчас стошнит!

Странная штука, конечно, кровь. Красивая, яркая, как праздничный коктейль, есть в ней что‐то привлекательное. Это сама жизнь – стремительная, сочная, волнующая. Но когда видишь её, думаешь прежде всего о смерти.

Она струилась по его коже и тут же пропадала. Бледнея, как выгорающая на солнце краска, бесследно растворялась, не оставляя после себя ничего: ни пятен, ни острого металлического запаха. А потом принималась течь снова – чтобы через мгновение исчезнуть.

– Слушай, Бу, – сказала Принцесса. Опустившись на корточки, она в любопытстве склонила голову набок. – Кажется, ты и в самом деле бессмертный. Не повезло.

А тот вскочил – вот прям как был, с торчащим в горле ножом – и заметался по комнате. Он не додумался его выдернуть, может, забыл или не чувствовал, не знаю. Только размахивал руками, задирал майку, пытаясь её стянуть, оголяя жировые складки на пузе:

– Какая гадость! Ненавижу! – И расчёсывал руки, как будто хотел содрать кожу вместе с налипшей кровяной плёнкой. Хотя её и не было. – Почему нельзя умереть?! – снова заладил он. – Боже, я просто хочу умереть! Неужели я многого прошу?!

Мне вдруг подумалось, что у нашего приятеля наверняка куча фанатов и сейчас они гогочут, сидя у экранов с ведёрками попкорна. А рейтинги растут, и всем заебись, все довольны, даже Майя.

Может, она оценит это выступление и смилуется над нами, даст чуть больше времени на поиски Брахмана, вот какая оптимистичная мысль мелькнула у меня в голове.

Но тут Бу, не удержавшись на ногах, споткнулся и с диким грохотом повалился на журнальный столик. Раздался хруст, на стекло брызнула кровь.

– О господи, – сказала Принцесса. – Он упал на карандаши.

Невозможно, скажете вы, немыслимо. Ни один человек на земле не способен так облажаться. Но знаете что, ребятки? Вы не уловили сути. Как там говорится? Вселенная всегда отзывается на запросы? Ну вот, получите, распишитесь.

Крови становилось всё больше: капли собирались в лужицы, кляксами расплывались по бумагам, но теперь уже не исчезали.

Я бросился к Бу и, потормошив, перевернул его на спину. Он был тяжёлым, как мешок с цементом, и неповоротливым. Из глаз у него торчали ярко-красные карандаши, которые издалека можно было принять за лазерные лучи.

– Тебя, случайно, зовут не Кларк Кент[27]? – не удержался я. – А, мужик?

Мне не пришло в голову ничего другого. И не было ни ужаса, ни сожаления – только дурацкое неуместное веселье, как у ребёнка, не понимающего, что такое смерть.

– Он что, умер? – растерянно спросил я, не получив ответа. И потряс чувака за плечи, похлопал по мясистым щекам в надежде, что он сейчас опомнится, снова начнёт ныть, бегать туда-сюда, спектакль продолжится после антракта, и всё будет как прежде. – Эй, Бу, ты чё, сдох? Ты ж бессмертный, алё!

До меня не сразу дошло, что он уже не отзовётся. На том конце провода больше не было абонента.

– Теперь он Смертный Бу, – с видимым облегчением сказала Принцесса. – Даже убивать не пришлось, как удобно.

– Но ведь получается, что мы всё‐таки его убили, – возразил я. И почувствовал болезненный укол вины.

Наши действия привели Бу к смерти. Если бы мы не пришли к нему домой, не воткнули призрачный нож в горло, бедолага остался бы жив. Моя логика ясна, да? Причинно-следственные связи, ребятки, и всё такое.

Васиштха сказала:

– Как может нереальное оказаться следствием реального? Результат имеет такую же природу, как и причина, между ними нет никакой разницы. – Она помолчала и добавила: – Непосредственная предпосылка такого результата существует лишь в прошлом – в памяти. Память, котик, подобна пустому пространству. Всё, что ты видишь здесь, есть следствие этой пустоты, и потому оно тоже пусто. И жизнь, и смерть – иллюзорные продукты воображения.

Подумав, я рассудил, что в её словах есть здравый смысл. К тому же чувак так или иначе хотел откинуться, поэтому, наверное, не очень‐то расстроился. Получается, он сам выбрал свою смерть – нелепую и невероятную, как и мечтал, никто не отнял у него жизнь против воли.

– Ты хотела его убить? – спросил я, озарившись идеей. – Ну, по-настоящему.

Принцесса пожала плечами.

– Нет, я просто проверяла, сработает ли моя теория.

– Но ты не хотела причинять ему вреда?

– Не знаю, а что?

Я выдернул нож из горла Бу и несколько раз погрузил лезвие ему в брюхо. Это было ужасно – слышать звук, с которым расходится плоть, видеть, как по майке расплываются липкие красные пятна. К горлу подкатила тошнота, я почувствовал себя поехавшим маньяком, но чуваку‐то было уже всё равно, он не мог испытывать ни боли, ни страха. Так что, думаю, ему в итоге пришлось меня простить. Мёртвые вообще самые понимающие и милосердные люди на земле.

– Что ты делаешь? – спросила Принцесса. В голосе у неё не слышалось ни намёка на ужас или изумление, только неподдельное любопытство исследователя. Она смотрела на вытекающую кровь с таким ненормальным спокойствием, что мне стало не по себе. Одно из двух: либо у неё была очень крепкая психика, либо девчуля наглухо ёбнулась.

– Походу, я был прав. – Обтерев нож, я убрал его в карман. – Он может быть и реальным, и нереальным одновременно. Всё зависит от того, чего ты хочешь на самом деле.

И испытал облегчение, какое всегда бывает после удачно выполненной, очень изматывающей работы. Глянул на неподвижно лежащего Бу и вдруг ощутил жжение голода.

– Жрать хочу, подыхаю.

– Неплохая мысль, – кивнула Принцесса, – пойду пороюсь в холодильнике.

А я подумал, что у меня начинает складываться особый ритуал. Вижу труп – набиваю кишки. Заедаю пустоту. Голод – это смерть, сытость – жизнь, понимаете? Такая вот нехитрая философия.

Принцесса вернулась с двумя коробочками рисовой лапши – холодной, покрытой тёмным застывшим соусом. Мы оба с ногами забрались на диван, чтобы не пачкать подошвы в растекающейся по полу крови, и накинулись на еду. Точнее, это я стал жрать как не в себя, девчуля‐то принялась наматывать лапшу на палочки очень медленно, с ювелирной аккуратностью – так, будто пришла в ресторан, где нужно соблюдать строгие правила этикета.

20Извините, ребята (фр.)
21Соплячка (фр.)
22Малолетняя сучка (фр.)
23Ублюдки (фр.)
24Чёрт возьми (фр.)
25Такова истина (фр.)
26Детка (фр.)
27Земное имя Супермена.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26 
Рейтинг@Mail.ru