Мира Форст
Маринкина башня
Божена готовилась к ужину излишне тщательно. Она хотела предстать перед Вацлавом во всей красе. Выбрала слишком яркий наряд, слишком смелый по своему цветовому сочетанию, но осталась довольна. Закрытое платье насыщенного голубого цвета с узким лифом, красивой отделкой из стекляруса и короткой пелеринкой на шее. Голову украсила бархатной шапочкой с малиновой оторочкой.
− Божена, после ужина и танцев отправляйся в свои покои. В замке слишком много мужчин. Чужих. Незнакомых. А твой отец распорядился не жалеть вина, − напутствовала Катажина.
− А фейерверк? – насупилась девушка.
− Посмотришь из окна.
Мама говорила что-то еще, но она уже не слушала. Появление в зале Вацлава привлекло все ее внимание. Мужчина облачился в легкое полукафтанье, доходящее до колен. Оно красиво обрисовывало подтянутую фигуру. Одеяние было темно-синим с серебряной вышивкой и очень подходило к его черным волосам и таким же глазам. Распорядитель подвел Вацлава к столу. Божена вздохнула, их посадили слишком далеко друг от друга.
За столом она совсем не могла видеть Вацлава. Они сидели по одному ряду, и даже если сильно наклониться, все, что могла увидеть Божена – это манжет его кафтана.
− Ты не заболела? – спросила Катажина.
− С чего ты взяла? – удивилась вопросу Божена.
− Обычно ты хорошо кушаешь. А сегодня не съела даже своего любимого осетра.
− Платье слишком узкое, боюсь, его застежка не выдержит праздничной еды, − соврала девушка.
Но Катажина вроде удовлетворилась ответом дочери.
Наконец, объявили танцы. Божена вся подобралась. Пригласит или нет? А что, если он собирается танцевать с кем-то другим? С чего она вообще решила, что понравилась ему?
− Потанцуешь со мной? – опередил Вацлав другого кавалера, направлявшегося в сторону хозяйской дочки.
Счастливая девушка вложила свою руку в его. Все сомнения разом улетучились.
Они танцевали только друг с другом, танец за танцем, и быстрый краковяк10, и неспешный полонез, и все другие танцы, что играли музыканты.
Катажина с тревогой посматривала на парочку. Ей не нравилась та игра взглядов, которую вели меж собой ее дочь и этот незначительный дворянчик. Не такого будущего они с отцом запланировали для своего единственного ребенка. Женщина собралась уже под каким-либо предлогом увести Божену из зала, но ее отвлекли заботы хозяйки замка, и она не заметила в какой миг дочь ускользнула с праздничного веселья.
− Эту комнату я сама готовила для гостей, − засмеялась Божена, когда Вацлав привел ее в отведенные ему небольшие апартаменты в одном из вспомогательных помещений замка.
− Значит, твои нежные ручки касались всех этих предметов?
− Так и есть, − опять рассмеялась Божена.
− Я польщен.
Вацлав увлек ее за собою на кровать, посадил к себе на колени, крепко обнял.
− Ты околдовала меня, божья девочка11.
− А ты меня, − посильнее прижалась она к нему.
Вацлав аккуратно поцеловал ее в губы и, не встретив сопротивления, стал целовать уже по-другому.
Божена парила, пребывала в сладостной грезе. Была слегка пьяна от вина. И сильно пьяна от любви. Она отвечала на поцелуи Вацлава со всей возможной пылкостью, позволяла ему расстегивать застежки своего платья, позволяла ему гладить ее оголенный живот, грудь.
− Божена, клянусь, у меня серьезные намерения, − произнес Вацлав, с нежностью заглядывая в ее глаза, нависая над ней.
− Я верю тебе.
Последующие трое суток они почти не расставались. Ночью Божена тайком пробиралась в его комнату, а днем влюбленные скрывались в каком-нибудь укромном местечке, коих в замке имелось предостаточно, много целовались, много разговаривали. Божена уже знала, что род Вронов относится к мелкому дворянству, что Вацлаву двадцать один год, что у него есть совсем маленький брат, который вместе с родителями живет в Плоцке12, а сам он три года назад поступил на службу к пану Мнишеку.
− А где ты так научился сражаться? Мне показалось, на турнире ты дрался даже лучше многих опытных воинов.
Вацлав улыбнулся на похвалу.
− Год назад я участвовал в военном походе короля Батория на Псков в гусарской роте Мнишека. Сражался на самой передовой.
− Говорят, Россия страна диких варваров. И управляет ею злобный тиран, − повторила Божена с чужих слов.
− Ты что, − рассмеялся Вацлав. – Нет там никаких варваров. Царь их может быть и тиран, так по-другому иногда и нельзя. Попробуй-ка такую огромную территорию в одних руках удержать. Россия восхитительна. Удивительная земля. И идти войной на эти земли было глупостью. А какой Псков красивый!
− Ты так говоришь, что мне и самой теперь интересно побывать в тех землях.
− Побываешь. Вот поженимся, я найду способ свозить тебя в тот удивительный край.
Божена слегка нахмурилась.
− Вацлав, боюсь, мои родители не согласятся на наш брак. Мама уже что-то заподозрила, беседы со мной разные проводит, будто есть у них на примете для меня жених из знатных.
− Я тоже дворянин, − разгладил Вацлав на ее лбу набежавшую складочку. – Не переживай, моя божья девочка, я все продумал. Пан Юрий Мнишек мне благоволит, попрошу его, чтобы он тебя за меня сосватал. Твои родители не смогут старосте отказать.
Божена кинулась ему на шею. Обняла, покрыла лицо возлюбленного поцелуями.
Только не удалось такому хорошему и, как они думали, верному плану осуществиться.
− Вацлав, меня срочно вызывают в Варшаву на сейм13, − сообщил Мнишек, уже на бегу застегивая пряжку мехового плаща. − Часть свиты я забираю с собой. Ты же поедешь сопровождать пани Ядвигу с детьми в Саноцкий замок. Пани пожелала выехать сегодня и уже готовится к отъезду.
Вацлав заволновался. Если магнат14 сейчас уедет, то другой возможности получить согласие родителей Божены на брак с их дочерью у него может и не быть.
− Пан Юрий у меня есть одна просьба.
− Все потом. Сейчас некогда.
Несмотря на наметившиеся тучность и грузность, пан Юрий легко вскочил в седло и спешно отбыл.
Вацлав ругал себя последними словами. Получается, у Мнишека сегодня утром уже состоялся разговор с воеводой Джевицким, ведь не мог он уехать, не попрощавшись с хозяином замка. Если бы только он передал свою просьбу накануне, а не выжидал подходящего момента… И пани Ядвига вот-вот даст отмашку выезжать.
Он решительно направился на поиски отца Божены.
Мацея Джевицкого с супругой нашел в одной из замковых башен, в круглом кабинете с четырьмя окнами и большим камином. Они разбирали какие-то счета.
− Уже уезжаете? – вполне дружелюбно спросил его воевода. – Мы с Катажиной сейчас спустимся, попрощаемся с пани Ядвигой.
Супруга Мацея смотрела менее дружелюбно. Но Вацлав не стушевался.
− Я пришел просить руки вашей дочери. Мы с Боженой любим друг друга.
− Любите? – от неожиданности сватовства растерялся воевода.
− Это ничего не значит, − резко ответила его жена. – О браке между вами не может быть и речи.
− Вы считаете меня недостойным?
− Не в этом дело, − смягчила тон Катажина. – Мацей, лучше скажи ему правду. Иначе, этот пылкий юноша будет и дальше искать встреч с нашей дочерью.
Воевода устало опустился в кресло.
− Наша семья испытывает сильные материальные затруднения, − признался он. – Содержание замка требует немалых средств. Лодзенское воеводство задолжало внушительную сумму королевской казне. В прошлом году, к неудовольствию торгового люда, мне уже пришлось значительно увеличить налоги, что позволило хотя бы частично рассчитаться с казной. Если в этом году я не внесу всю сумму, то лишусь воеводства.
− И спасение ситуации представляется в выгодном браке дочери?
− Именно так, − подтвердил Мацей.
– Мы уже нашли подходящего жениха, – решила открыть все карты Катажина.
– И кто он? – внешне спокойно, но внутри, кипя от негодования, спросил Вацлав.
– Князь Яцек Порыцкий. Бездетный вдовец. Он мечтает получить наследника, иначе род Порыцких прервется.
– Его не было среди гостей, – помнил Вацлав, что мужчину с таким именем не представляли.
– Он находится в Швеции в составе дипломатического посольства, – пояснил Мацей. – Следит за выполнением мирных договоренностей. Король обещает отозвать его в середине лета, как раз для того, чтобы князь мог устроить свою личную жизнь.
– Князь очень богат, – добавила Катажина. – И готов взять Джевицы на обеспечение.
– Не сомневаюсь, – сухо произнес Вацлав Врона.
Божена прибежала в его комнату, когда он уже был готов освободить ее. Он боялся, что придется уехать, так и не повидав девушку.
Как всегда, бросилась порывисто ему на шею. Вацлав так любил эту ее непосредственность, такую естественность, лишенную всякого жеманства. Обнял девушку, прижал к себе сильно.
– Я только узнала, что пан Юрий экстренно уехал, а во дворе стоит готовая карета для пани Ядвиги, – жарко зашептала она. – Ты уезжаешь?
– Да, любовь моя. И я… я получил отказ от твоих родителей на брак с тобой.
Божена разжала руки на его шее.
– А как же пан Юрий? Он не поручился за тебя? – пытливо вглядывалась она в его лицо.
Ее глаза уже заполняли слезы, она все знала наперед, но разве можно втолковать горькую правду влюбленному сердцу?
– Он сильно спешил, у него не нашлось времени выслушать меня.
Божена все-таки не удержалась, разрыдалась.
– Не плачь, божья моя девочка, я что-нибудь придумаю.
Вацлав крепко поцеловал ее в губы и ушел.
А она еще долго лежала на кровати, где прошедшей ночью он шептал ей ласковые словечки. Встала, лишь когда заслышала шум за дверью. Слуги начали убирать освобожденные рыцарями комнаты.
– Милая, родители ждут тебя в круглом кабинете, – позвала ее старенькая няня Фелисия после того, как Божена не явилась на обед, сославшись на недомогание.
– Дочь, нам надо серьезно поговорить, – начал отец.
– Почему? Почему вы отказали ему? – перебила она его.
Мацею было жаль видеть свою девочку такой расстроенной, он на миг замялся. Тогда разговор в свои руки взяла более твердая Катажина.
– Вацлав Врона не чета тебе. Мелкий дворянин. Обычный мазур, посвященный в рыцари, – хлестко бросила она.
В устах матери слово «мазур» прозвучало оскорбительно.
– Но ведь дворянин же! – с горячностью бросилась защищать она своего возлюбленного.
– Без денег и без своего имения! – так же горячо отвечала мать.
– Пан Мнишек обещал отписать Вацлаву одно из своих прикарпатских имений неподалеку от Кросно.
– Божена, мы не можем зависеть от милостей пана Мнишека, – вмешался в их перепалку Мацей. – Наша семья в огромных долгах. Еще и турнир этот. Так некстати. Он съел наши последние сбережения.
Божена с удивлением уставилась на родителей.
– Мы банкроты?
– Да. Но у нас есть отсрочка. Король согласился подождать, так как твой будущий муж обязался после свадьбы оплатить ежегодную ренту за Джевицкий замок.
– Мой будущий муж? – прохрипела Божена.
Голос внезапно сел, грудь сдавило, а под ребрами неприятно сжалось.
– Король предложил кандидатуру князя Яцека Порыцкого, – сказал отец, отводя от нее глаза.
Услышав о вмешательстве короля, Божена осознала, что план Вацлава обратиться к Мнишеку изначально был провальным и в дальнейшем ничего не даст. Стоит старосте узнать об участии Стефана Батория, он не станет вмешиваться.
– Яцек Порыцкий – это тот князь, с чьих земель в Лодзь поставляют соль? – вспомнила Божена толстого и неопрятного князя, который навещал их в Джевицах прошедшим летом.
Выходит, он приезжал смотреть на нее.
– Да, – подтвердил ее опасения отец. – Князь овдовел, и король предложил ему присмотреться к дочери воеводы Джевицкого.
– И?
– Ты ему очень понравилась. Он попросит твоей руки этим летом, когда вернется из Швеции.
Значит, у меня целых полгода впереди, – воспряла духом Божена. За это время всякое может случиться.
– Князь чрезвычайно богат, Божена. У него даже имеется свой флот, – пристально глянула Катажина на дочь. – Соляные копи в его землях дают большой и стабильный доход.
Зато Вацлав молод и красив. А главное, мы любим друг друга, – подумала Божена.
Она обрадовалась отсрочке неприятной ей женитьбы и была уверена, Вацлав что-нибудь придумает. Он ведь обещал.
Только чего совсем она не ожидала, так это последующего строгого родительского надзора. Дочь воеводы оказалась фактически запертой в замке, никуда не могла выйти без сопровождения. И с каждым днем крепла уверенность, что от нее прячут письма Вацлава.
В однотипном и безрадостном состоянии провела Божена почти пять месяцев. Была бы она постарше, да поопытнее, то заметила бы неладное намного раньше. А так… заметила нянюшка.
– Пресвятая Мария! – взмахнула руками Фелисия, – подавая молодой хозяйке полотенце, когда та выбиралась из большой лохани с пенистой водой.
– Что такое нянюшка?
Но та только охала, причитала, прижимала руки к сердцу.
Божена рассердилась на старую дуреху.
– Пришли кого-нибудь из служанок, чтобы помогли мне одеться, раз сама не можешь, – строго сказала она.
– Панночка, миленькая, нельзя служанок, – забеспокоилась няня.
– Фелисия, в чем дело?
– Надо маменьку Вашу звать.
– Да позовем мы ее, только объяснись уже наконец, что тебя так взволновало!
Няня никак не могла прийти в себя, но побоялась, что девочка действительно кликнет служанок и тогда позора будет не укрыть. Потому заставила себя сказать:
– Беременны Вы хозяюшка. Неужели сами не замечали, не чувствовали?
– Беременна?
Божена плюхнулась обратно в лохань с водой, прямо в завернутом полотенце. Часть воды вылилась, потекла по вымощенному красным кирпичом полу. Но обе женщины не обратили на это никакого внимания.
– Нянюшка? Что же мне теперь делать?
– Я за пани Катажиной побегу. Она решит, что делать.
– Фелисия, я боюсь, – захныкала, словно маленькая, Божена. – Мама меня убьет.
– Милая, теперь уж не исправишь ничего. А маменька твоя посердится немного, да поможет как-нибудь.
Фелисия оставила плачущую девушку и с резвостью, несвойственной ее почтенному возрасту, припустила искать главную пани.
Когда через пятнадцать минут она вернулась с хозяйкой замка, Божена так и сидела в лохани с остывшей водой и в промокшем полотенце.
К великому изумлению няни и девушки, Катажина не учинила скандала и не стала хлестать дочь по лицу, как иногда поступают матери в подобной ситуации.
– Божена, одевайся, – скомандовала пани. – Едем к доктору. Я знаю надежного, он будет молчать. Чтобы понимать, что делать дальше, для начала узнаем вердикт врача.
– И ты, Фелисия, молчи, – приказала она няне.
– Клянусь Пресвятой Девой Марией, никому ни словечка, – перекрестилась нянюшка.
Божена не в состоянии была думать и что-либо делать, она послушно дала высушить волосы и одеть себя няне. Потом также послушно отправилась за матерью в поданную карету, украшенную ярким гербом рода Джевицких.
– Восемнадцать-двадцать недель, – после осмотра сообщил доктор, к которому Катажина привезла дочь. – Сердце хорошо прослушивается. Скоро ребенок начнет активно толкаться.
Доктор понимал всю щекотливость ситуации, но счел нужным предупредить:
– Не советую на таком сроке прерывать беременность. Последствия для роженицы могут быть самыми непредсказуемыми.
– Против веры это, дите в утробе убивать, – молвила Катажина. – Божена будет рожать.
Дочь искоса глянула на мать. Не ожидала от нее такого. Неужели теперь ей разрешат выйти замуж за Вацлава?
А лекарь облегченно выдохнул. Не хотел грех на душу брать, да и панночку молодую жалко. Знал он таких, от отчаяния аборт тайный сделают, а потом до конца жизни слезы горючие льют, вину замаливают.
Обратно ехали молча. Катажина выглядела сосредоточенной, о чем-то размышляла. И Божена сидела тихонечко, боясь ее потревожить. Пусть лучше молчит, чем распекает. Первое шоковое состояние прошло, теперь в голове одна мысль сменялась другой, но она никак не могла ухватиться ни за какую из них. Что значит быть мамой? Справится ли она? Обрадуется ли новости Вацлав? А что, если нет? Женится ли он на ней? Разозлится ли князь Яцек Порыцкий? А вдруг родители выгонят ее из дома? Все эти вопросы сыпались слишком быстро, она не успевала обдумать один из них, как тотчас возникал следующий.
– Я кое-что придумала, – нарушила молчание мама, когда из окна кареты показались замковые стены. – Надо обсудить с твоим отцом. Ты ступай в свои покои и жди, когда позову. Слугам на глаза не показывайся, надеюсь, кроме Фелисии не заметил никто.
– Мамочка, я сама ничего не замечала, так и …
Катажина не дала ей договорить.
– Ты не замечала по неопытности, а вот мне непростительно. Родную дочь упустила. Позволила обрюхатить заезжему рыцарику.
– Мама, не говори так. У нас все по обоюдному согласию было.
Катажина поджала губы и ничего не ответила.
Вечером того же дня между Боженой и родителями состоялся разговор в круглом кабинете. Когда девушка зашла, Мацей плотно закрыл за ней дверь. В помещении находилась и няня Фелисия.
– Значит так, дочь, – начала родительница. – Мы с твоим отцом рассматривали разные варианты и пришли к выводу, что упускать князя Порыцкого нам никак нельзя. Поэтому все договоренности с ним останутся в силе.
– Что!? – изумилась Божена.
Она-то уже нарисовала себе картинки счастливого семейного быта с Вацлавом и ребеночком. В этом уравнении не было противного князя Порыцкого.
– Твой мазур не сможет содержать тебя и ребенка, а без денег князя мы все пойдем по миру.
– Но как вы собираетесь скрыть от князя мое положение? – в порыве отчаяния крикнула Божена.
– Не голоси, слуги могут услышать, – осадила ее Катажина. – Завтра ты уедешь вместе с Фелисией в Дембовицы. Это не так далеко отсюда, но и не настолько близко, чтобы встретить кого-то из знакомых.
– У меня там домик небольшой, – пояснила няня. – От сестры покойницы достался.
Божена вдруг поняла, родители хотят спрятать ее, скрыть от всех ее положение. А когда она родит, избавятся от ребенка. От их с Вацлавом малютки.
Девушку бросило в жар, стало не хватать воздуха. Она не может, не должна допустить такого.
Но мать удивила ее.
– Будешь жить в доме Фелисии до самых родов. Мы всем скажем, что ты уехала погостить к дальней родне. А я здесь, в замке, буду изображать из себя беременную. Поздняя беременность. Так бывает. Когда придет время рожать, приеду к тебе вместе с тем доктором, которого ты уже видела. Твое дитя выдадим за моего.
Божена задышала ровнее. Это было совсем не то, чего хотела она сама, но куда лучше того, если бы родители заставили ее прервать беременность или отдали бы ее ребенка в чужую семью. Она ощутила даже некую благодарность к ним.
– Почему вы решили поступить именно так?
– Ребенок наш внук, – ответил Мацей. – В нем кровь Джевицких. Если мы сейчас откажемся от него, то наш род может также угаснуть, как и род Порыцких. А князя с тобой познакомим осенью, когда все уляжется.
– Ожидание только подзадорит его, – неожиданно подмигнула ей мать.
Божена уехала. И весьма вовремя. Живот стал расти слишком быстро, груди набухли, на лице появилась отечность. Еще у нее отяжелели ноги, и никакая обувка не подходила, потому, она большую часть времени проводила в крохотном пространстве нянюшкиного домика. Лишь выходила босиком в заросший сад. Фелисия заботилась о ней, совсем как в детстве.
Так прошло чуть больше месяца, а потом случилось кое-что неожиданное.
– Душенька, гость к тебе, – предупредила Фелисия.
– Гость? – удивилась Божена.
Отложила картину мозаичную, что выкладывала вторую неделю. На полотне уже отчетливо проступал образ Пресвятой Девы Марии. Машинально поправила волосы, заплетенные в обычную косу, и обомлела. В дверях показалась до боли знакомая фигура.
– Вацлав, – каким-то не своим голосом произнесла она.
– Девочка моя божья, – рассматривал он ее с нескрываемым восхищением.
– Ты так смотришь на меня, а я совсем некрасивая стала.
– Некрасивая!? Да таких красавиц в мире просто нет больше!
Он наконец подошел к ней, обнял бережно.
Божена заплакала.
– Как же так? Откуда ты здесь? Я думала, не увижу тебя больше.
– Мне твоя няня написала.
– Фелисия? – изумленно обернулась девушка к старой женщине.
Старушка лукаво улыбнулась.
– Видела я, как вы смотрели друг на друга. Сразу видно, любовь промеж вами. И знаю, что письма ваши все перехватывались. А неправильно это. Так что, отправила я в резиденцию пана Мнишека письмо для Вацлава. Тебе, милая, не стала говорить, не знала дойдет то письмо, или затеряется где.
Божена растрогалась, поцеловала няню в щеку.
– Пойду, погуляю, – взяла Фелисия корзинку, с которой ходила на рынок, и оставила парочку наедине.
– Значит, ты писал мне?
– Писал. Но теперь понимаю, письма мои от тебя прятали.
– И я писала.
– Жаль до меня ничего не дошло. Как я хотел получить от тебя весточку!
– А я думала, ты позабыл меня.
– Невозможно забыть, – ласково целовал мужчина ее лицо. – Фелисия написала про хитроумный план твоих родителей. Божена, я не могу этого допустить. Особенно теперь, когда ты ждешь моего ребенка. Поехали со мной. Пан Мнишек поможет нам. А родители простят тебя со временем.
– Вацлав, пан Юрий не станет помогать, – отстранилась из его объятий Божена. – Князь Порыцкий протеже короля. Стефан Баторий отсрочил моему отцу уплату налогов при условии нашей с Яцеком женитьбы.
– Наплевать. Ты не обязана расплачиваться собою из-за проблем воеводы Джевицкого.
– Дело не только в долгах, – поцеловала Божена руку любимого мужчины.
Вацлав же гладил ее по волосам, наслаждаясь этими прикосновениями.
– Мама предупредила, если я проявлю своеволие, на тебя поступит донос, будто ты снасильничал надо мной. А ты же знаешь, как поступит король. Если бы я была обычной девушкой, но я дочь воеводы. Тебя казнят, а имя твоего рода запятнают позором.
– Какая низость.
– Я люблю тебя Вацлав. Но вынуждена быть послушной воле родителей.
– Не говори так. Мы найдем выход.
До возвращения Фелисии они больше не разговаривали. Так соскучились друг по другу, что более не сдерживались, провалились в тот мир, который испокон веков существует лишь для двоих.
Они виделись все лето, вплоть до самых родов Божены. Вацлав не был свободным человеком, его присутствия требовала служба, потому, он преодолевал расстояние от Санока до Дембовиц за ночь, чтобы побыть с возлюбленной несколько часов, а затем отправлялся назад. Иногда Мнишек освобождал его от обязанностей, и Врона оставался в маленьком домике на пару дней.
Катажина с доктором приехали немного загодя, боясь пропустить начало схваток. Их приезд означал конец свиданий с Вацлавом.
Они с трудом разместились в тесном домишке. Теснота вызывала неудовольствие, добавляла нервозности, и когда к концу августа Божена наконец разродилась девочкой, все вздохнули с облегчением.
Божена устала от своего живота, а ее мать от подушки, которую вот уже четыре месяца подкладывала под платье.
– В замке ждет кормилица, – сообщила Катажина. – Я с дочкой возвращаюсь в Джевицы. А ты приедешь с Фелисией позже, как только окрепнешь.
– Возвращаешься с дочкой?
– Божена, привыкай. Эта девочка моя дочь и твоя сестра, – жестко вернула Катажина ее на землю. – Никто не должен знать правды.
У Божены из груди текло молоко, и пока мать с доктором собирались в дорогу, она кормила девочку. Сначала приложила кроху неловко, малютка никак не могла обхватить маленьким ротиком сосок. Но няня помогла, переложила девочку поудобнее, да под спину самой Божены приладила подушку.
Девочка довольно сопела, а молодая мама не могла отвести от нее глаз. Неужели это она сотворила такое чудо? И неужели всю оставшуюся жизнь ей придется делать вид, что она всего лишь сестра такого прелестного создания?
Ей было трудно отдать Катажине девочку, завернутую заботливыми руками няни в цветные пеленочку и одеяло. Но пришлось.
– Перетяни чем-нибудь грудь, – посоветовала Катажина, забирая ребенка. – В Джевицы возвращайся только после того, как молоко перестанет пачкать одежду. Иначе слуги все поймут.
– Конечно, мама, – с трудом отвела она взгляд от малютки и спрятала руки за спину. Божена боролась с желанием вырвать сверток из рук матери и не отдавать девочку никому.
Родительница с доктором уехали, а они с Фелисией остались. Будь рядом Вацлав, ей было бы легче, но пан Мнишек отправил его в свою резиденцию во Львове – Тарловскую каменицу, роскошный дом, который требовалось подготовить к переезду в него семьи Мнишек из Санока на осенне-зимний период.
До самого нового года с Вацлавом они увиделись всего раз. Встречу устроила верная нянюшка. Тринадцатого декабря, в день святой Люсии, родители Божены, как и большинство проживающих в замке, отправились к обедне в костел. Девушка отговорилась головной болью, и когда замок опустел, зашла в комнату девочки. Кормилица одевала ее для прогулки.
– Зофья, а ты разве не идешь на службу?
– Пришлось остаться, – вздохнула кормилица. – У молодой няни, которую пани Катажина для прогулок с дочерью наняла, живот прихватило. Придется мне Агнешу на улицу нести.
– Я могу с ней погулять, – вызвалась Божена.
Она-то знала, что Фелисия подсыпала в еду молодой няни слабительное.
– Правда? – обрадовалась Зофья. – А как же Вы сами? Не идете в храм?
– Голова разболелась. Мне как раз неплохо бы прогуляться. Может быть свежий воздух поможет.
– Вот спасибо Вам, госпожа.
Кормилица быстро закутала малютку, уложила в плетеную люльку-корзину, и сама снесла ее вниз.
Божена взяла люльку и выскользнула за ворота. В условленном месте поджидал Вацлав. Он крепко расцеловал ее, а затем склонился над ребенком. Девочка не спала, смотрела огромными глазищами на незнакомого мужчину.
– Агнеша, – ласково промурлыкал Вацлав. – Доченька.
Дотронулся легонько до детского носика. Малышка приоткрыла ротик.
Божена с Вацлавом рассмеялись.
– Такая же красавица, как и ты.
– У нее глаза совсем, как у тебя, – заметила Божена. – Такие же черные.
– Да. Это особенность рода Врона. У нас еще никто с другим цветом глаз не рождался. Божена, князь уже приехал? – сменил он тему.
– На прошлой неделе вернулся. У нас будет к дню Святого Сильвестра.
– Хорошо, что король его из Швеции раньше не отозвал.
– Хорошо, – согласилась Божена, – иначе свадьбу уже сыграли бы. А так они с отцом на февраль сговорились. Хоть какая-то отсрочка.
– Не пойдешь ты за него замуж, – твердо сказал Вацлав.
– Не могу не пойти. Князь уже часть долгов воеводства в королевскую казну оплатил и денег папе на ремонт замка дал.
– Божена, я не так просто с тобой этой личной встречи искал, – взял Вацлав ее за руки. – Друзья у меня есть среди донских казаков. Они согласились помочь. Укроют тебя с дочкой на время, спрячут. Никто не догадается где вы. Будут думать, что со мной сбежала, но я все время поисков стану неотлучно при пане Мнишеке находиться. В Мазовии, в доме моих родителей, вас тоже не найдут. А когда успокоится все, я к вам приеду.
– Донские казаки? – испугалась Божена.
Ее знания о казаках сводились к тому, что эта грозная вольница участвует во всех заварушках, что им безразличны королевские законы, и важна им лишь хорошая добыча.
– Не бойся. В семье Заруцких я уверен, как в самом себе.
– Семья Заруцких – это те, у кого ты хочешь нас спрятать?
– Да. Глава семьи не простой казак, атаман. За его спиной тебе нечего бояться.
Он так уверенно говорил, что Божена отбросила все сомнения.
И вот, спустя две недели, она сидит за праздничным столом, терпит приставания князя Яцека и ждет назначенного часа. Они условились с Вацлавом на четыре утра.
– К этому времени все либо напьются, либо разойдутся спать, – пояснил Вацлав.
Он должен был раздобыть коня для Божены. Агнешу решили везти не в люльке, а посадить в специальную перевязь на груди. Ее вызвалась сшить Фелисия. Няне также отводилась роль в отвлечении кормилицы, которая практически неотлучно находилась подле девочки.
– Придумаю что-нибудь, – пообещала Фелисия. – Зофья покушать любит. Преподнесу ей кусок пирога со снотворным. Пока она спать будет, ты с девочкой и улизнешь.
Божена заранее сложила вещи, которые потребуются ей в дороге. А вот вещи Агнеши придется складывать непосредственно перед бегством, иначе пропажи могут хватиться.
Ей было немного жаль родителей и того, как она собирается с ними поступить, но сама мысль пойти под венец вот с этим жирным князем, который нагло тискает ее во время танца, была омерзительна.
Вацлав верно рассчитал время для побега. Гости еще шумели, но были уже сильно пьяны. Никто не обратит внимания на то, как и когда исчезнут две дочки хозяев замка. Отделаться бы еще от настырного Яцека. Он хотя и выпил много, держался пока бодрячком. Девушке не нравилось, что он начал слишком распускать руки. Тогда она попробовала переключить его внимание на спор, затеянный ее отцом и архиепископом Карнковским с заезжими восточными торговцами, о возможном возобновлении войны между Польшей, Швецией и Россией за Ливонские земли.
Помогло. Яцек охотно включился в дискуссию, избавив Божену от своего общества.
Она же принялась отсчитывать минуты до того мгновения, как ей предстоит направиться на второй этаж в комнату дочери.
Вот только… не суждено было Божене сбежать.
Не один Вацлав правильно рассчитал время. Оно было идеальным как для побега, так и для нападения. В три часа ночи фельдмаршал Карл Генрикссон Горн, один из командующих шведской армией, подвел свое войско к Джевицам. Попасть в укрепленную крепость не составило труда, ворота в эту праздничную ночь попросту были открыты.
Большая часть войска устремилась в замок. Остальные рассредоточились по территории крепости.
– Шведы! – закричал кто-то из гостей воеводы Джевицкого.
Неудивительно, что нападавших сразу опознали. Солдатская форма из сукна сине-желтой расцветки определенно указывала на принадлежность к шведской армии.
– К оружию! – крикнул воевода.
Но разве могли сопротивляться организованному и подготовленному противнику далеко нетрезвые люди, большинство из которых и оружия при себе не имели. Шведы заполонили весь замок. Они никого не щадили. Они пришли убивать.
Чувствовался запах гари. Начали гореть многочисленные наружные постройки замка.
Крики доносились отовсюду. И изнутри замка, и с улицы.
На глазах Божены творилось что-то ужасное. Людей резали, как свиней. Ее вырвало от вида разрубленных тел, вываливающихся кишок и багряной крови. Она вдруг заметила свою мать. Та бездвижно лежала на полу. Из горла женщины хлестала кровь.
– Мамочка! – склонилась над ней Божена.
Она попыталась зажать рану, но поняла, что уже не помочь. Катажина была мертва.
А прямо на девушку, осклабившись, надвигался здоровенный швед.
– Агнешка! – бросилась она на второй этаж.
Только бы спасти ребенка, – билось набатом в голове. Только бы успеть.
Но швед нагнал ее, схватил за волосы, потянул на себя. Божена рванулась, закричала от дикой боли, упала на ступеньки, поползла вверх, туда, откуда слышался детский плач. Швед не дал далеко уйти ей. Когда Божена доползла на четвереньках до галереи второго этажа, он вскинул меч и с одного удара отсек девушке голову.
