Мира Баук
Мелочь
Бесшумно раскрылись створки гигантских дверей и раздались шаги монарха, что неспешно проследовал к трону. Именно тогда Анте понял, как сильно всю свою жизнь недооценивал тишину. Он давно привык, что все торжественные мероприятия должна сопровождать музыка. Она заполняла всё его существование, была для Анте символом самой жизни. Музыка задавала любому событию верный ритм, настроение, заполняла неловкое молчание, превозносила каждое чувство. Но не здесь.
За спиной его зазвучал великолепный голос, объявивший все положенные королевские титулы. Король Авар́еи носил имя Луи, и на этом его сходство с порядковыми французскими монархами заканчивалось. А больше Анте ничего не запомнил.
Он пожалел, что не видит обладателя яркого голоса, но в королевских должностях всё равно не разбирался, поэтому даже по внешнему виду не смог бы определить, кто это – глашатай, церемониймейстер или какой-нибудь камердинер.
– Ваше Величество, арестант доставлен по Вашему приказу.
Ни допроса, ни обвинения, ни одного ответа на его вопросы – Анте хотелось с криком выскочить в окно, и если бы не высота, будь она неладна, он бы так и поступил. В этой жуткой тишине голос монарха прозвучал для него как лезвие гильотины. Хотя король произнёс всего лишь:
– Приветствую вас в Аварее.
Речь его была мягкой и свободной, а король находился на другом конце тронного зала – так далеко, что казался крохотным, но Анте чувствовал именно себя незначительной букашкой. Такого с ним не было ни разу в жизни: ни в самый голодный день, ни под ногами слушателей на площадях.
– C арестантами не ведут бесед, но тут случай особый, – оживлённо произнёс король, взмахнув рукой, и пол вокруг Анте куда-то поехал. Оказалось, он стоит на платформе.
Всё-таки пора привыкнуть к тому, что этот мир не стоит на месте. Платформа везла музыканта к трону. Не устояв на ногах, он упал на колени. Видимо, это и требовалось.
И оказавшись у подножия, Анте увидел, что это тоже человек, тоже со светящимися синими глазами, но его тело не щёлкало и не лязгало металлом. И его красивое, подвижное лицо, покрытое серебряным напылением, притягивало всё внимание.
Возле трона шевельнулась низенькая фигура в чёрном:
– Ваше Величество, это рискованно, – напомнил советник – во всяком случае, Анте считал, что возле трона обычно стоят советники.
– Я знаю, – ответил монарх, и голос его приобрёл холодный блеск. – Но я должен услышать и увидеть всё лично.
Король Луи свысока оглядел зал и указал на Анте перстом:
– Развяжите его. Отдайте ему инструмент. Пусть сыграет.
У Анте взмокли ладони. Что играть? Как? Какую музыку выбрать для того, кто никогда её не слышал? Что случится? Это шанс? Приговор? Смертельная опасность, и не только для него?
Но как только изящный стан Уны оказался в его руках, пальцы Анте сами нашли нужные струны. Мелодия подхватила его тело. Поднявшись на ноги, от страха он прикрыл глаза, ни на миг не отрываясь от гитары. И когда Анте заиграл, весь зал, словно ожил под весом старинного литья и тяжёлого бархата, запел вместе с ним. Вековые отзвуки оркестра, хора, балов и церемоний, полонезы, фуги, менуэты, реквиемы и симфонии. Мелодия мира Анте была совсем иной, но в союзе с этим миром превращалась в нечто магическое.
Музыка всегда была его родной обителью, и тревога исчезла. Всё здесь имело совершенно иную силу, и не имело ничего общего с привычными выступлениями на публике. Потоки звука пронизывали пространство, в воздухе сыпались искры. Ударяя по струнам, Анте чувствовал, как сквозь него молниями ветвится электричество, но он твёрдо стоял на ногах и продолжал играть. Он понимал, что если остановится, что-то важное оборвётся в тот же миг.
Только раз он поднял веки, чтобы увидеть публику. Заворожённый взгляд короля, прикованный к пальцам Анте, потерялся в волшебных отзвуках Уны. Не в силах усидеть на троне, он вскочил на ноги, и вот один шаг, другой… И король, и вся его свита, и придворные пустились в пляс…
Никто из них уже не мог остановиться. Погрузившись в свою страсть целиком, Анте больше не стоял на месте. Зал вторил ему, слушатели топали и хлопали в ритм. Что-то великое и сокровенное рвалось у него изнутри. Анте не знал этой мелодии, но всё играл и играл, пока на грубых пальцах, закалённых часами репетиций, не проступила кровь.
Синие молнии тока оплетали тронный зал паутиной. Знать заполнила его мигающим хороводом. Гвардия, побросав оружие, пустилась за ними следом. Весь дворец загудел, замычал, запел, и хоровод превратился в смертельный водоворот, затягивая короля и всю его свиту в тесную гущу измотанных бессознательных тел, проглатывая каждого с головой. И как бы Анте ни хотел остановиться, он уже не мог этого сделать.
И как только он понял что натворил, голову его пронзила острая боль, а перед глазами всё померкло.
Очнулся он в темнице. И хотя тело не слушалось, а от любого движения ломило кости, первым делом Анте огляделся, чтобы найти Уну. Но гитары не было. Как не было и волшебных ботинок, и никаких ботинок вообще.
Но в камере он был не один. Сидя на матрасе у стены напротив, сокамерник не сразу заметил, что Анте пришёл в себя, а когда заметил, ослепил его жемчугом улыбки. Анте понял, что заключённый здесь недавно, либо преступников регулярно посещает удивительно хороший дантист.
– Я Эмилио, – представился парень, но видя, что Анте шевелился-то с трудом, руку ему протягивать не стал. – И тебя тоже сюда за "выступления" упекли?
Анте вяло представился и еле-еле сел. Всё тело скрутило, будто он сунулся в бассейн с электрическими угрями.
– Выступил перед Его Величеством, – хохотнул он сквозь слёзы. После случившегося только и оставалось, что смеяться.
– Так это ты пробрался из другого мира… – присвистнул Эмилио, и во взоре его проступила глубокая оценка.
– Откуда ты знаешь?
– Твоя гитара. Здесь таких не делают.
– Уна? Ты её видел?! – несмотря на боль, Анте вскочил на ноги, и его понесло в сторону, прямо на соседа по камере.
Тот воздел руки, останавливая его, и тяжело вздохнул:
– Эх, прости, друг, но эту красавицу ты больше не увидишь. Здесь инструменты долго не живут.
– Я не понимаю…
– Её пустили на дрова, – прямо, без подготовки ответил Эмилио, и Анте ощутил, как холодный камень уходит у него из-под ног.
И всё, что произошло до этой самой секунды, навалилось на него и придавило его обломками, как обрушившееся здание. Если до сего момента Анте лелеял надежду выбраться и вернуться домой, то теперь, представляя жалобный треск грифа, объятого пламенем, звон лопающихся струн, он признал, что всё пропало. Он сел, но тело словно не принадлежало ему. Воздух будто бы проходил насквозь, не попадая в лёгкие. Пальцы онемели.
Уна, его Единственная. Её больше нет.
– Что мне делать? – наконец выдавил Анте спустя вечность.
– Можно подумать, у тебя тут широкий выбор, – невесело усмехнулся парень, – Можешь выбрать, посидеть в камере, или посидеть в камере. А можно ещё в камере посидеть.
– И как долго мне здесь быть? – спросил Анте.
– Могу сказать тебе спасибо. До сегодняшнего дня я думал, что буду торчать здесь годами и наслаждаться жизнью. Невесть какие хоромы, но кормят неплохо и компания хорошая. Но главное – мы были в безопасности, а теперь благодаря тебе всех музыкантов казнят на рассвете.
И теперь, открыв правду, Анте угадал в голосе Эмилио не прямоту, не честность, а затаённую обиду. Всех их казнят. Всех музыкантов… Но это значило, что он не единственный музыкант.
Эмилио оказался певцом. Его долго не могли поймать, ведь без инструмента невозможно было доказать, что он промышляет музыкой. Но королевской страже помог его лучший друг, и так Эмилио оказался здесь, и провёл в заточении два года.
