Милли Фокси
Погремушка

Глава 3

Пока Эндрю лихорадочно перебирал в голове все вопросы к этой женщине, которые роились в его голове подобно стае ос, Бетти перевела взгляд на Томаса, и ее взгляд тут же потеплел. Она подхватила мальчика на руки и повернулась к мужчине, который устал сидеть на корточках и опустился на одно колено, спиной.

– Мэм, мальчика укусила оса, – нерешительно сказал он, вытягивая руку вперед. Он был не готов отпустить их без ответов на свои вопросы, особенно на вопросы, касающиеся родимого пятна на теле Томаса, которое с точностью повторяло родимое пятно его маленького сына. И он понял, что искренне обеспокоен тем, что Томаса ужалила оса.

Женщина не отреагировала. Она просто шла и шла вперед, не оборачиваясь. Томас же выглянул из-за затылка няни Бетти и, улыбнувшись, помахал ему рукой. Казалось, малыш позабыл о том, что буквально минуту назад был ужален. Эндрю растерянно помахал мальчику в ответ, но тут же поднялся на ноги и стал быстро идти за няней с ребенком, постепенно переходя на бег.

Странное дело, как только он ускорял свой шаг, женщина ускоряла свой. Когда он уже бежал, она словно бы тоже бежала, но внешне ее шаг был таким же размеренным и ритмичным. Он несколько раз звал ее и мальчика по имени, но теперь даже Томас не обращал на него внимания. Он играл со своей машинкой и бросал короткие фразы своей няне Бетти. От этого мужчина почувствовал себя в состоянии дереализации. Это было очень неприятное ощущение, настолько, что на миг он подумал: «Не сбил ли меня все же тот автомобиль?»

Он отогнал от себя эти мысли, но игнорирование со стороны женщины и мальчика вызывало у него тревогу. Эндрю выдохся и остановился. Он решил, что сошел с ума от горя по своему малышу и разрушенной семье.

Он заметил, как Бетти с ребенком огибает один из домов и поднимается на крыльцо старого обшарпанного дома. Эндрю не стал их более преследовать. Он решил, что как только протрезвеет, то наведается сюда и все узнает. Он огляделся в поисках таблички с названием улицы и домов, чтобы потом найти эту улицу снова.

На домике черничного цвета, что стоял в нескольких шагах от него, он нашел то, что искал. Табличка вещала: «Улица Эндрю Ченса, дом номер два». Эндрю потряс головой. Его фамилия не была Ченс, и имя его не было таким редким, но мурашки пробежали по его спине, когда он прочитал название этой улицы. Он представил фразу совсем иначе, и это звучало так символично: «Улица Эндрю Шанс второй».

Он попытался выбросить из головы эти глупые мысли. Толи чувство вины, толи отчаяние и неприкаянность заставляли Эндрю постоянно думать о том, что ему должен быть дан второй шанс стать отцом. Это были навязчивые мысли извне, похожие на предчувствие, и он никак не мог отделаться от них. Он хотел избавиться от них, потому что понимал, что только сильнее загоняет себя в отчаяние – ведь так не бывает.

Никому не дается шанс исправить свои ошибки. И даже если его жена сейчас вдруг окажется беременной снова, тот ребенок, что у них родится, непременно будет желанным, но он не будет Джоном… Ошибки прошлого навсегда уже похоронены вместе с ним – с его очаровательным малышом, который тянулся к нему и кусал пальчики своим беззубым ротиком, улыбался и гремел своей погремушкой на весь дом. И никакой новый малыш, или даже десяток малышей, не могут исправить то, что уже сделано, что уже записано в книге жизни Эндрю.

Для этого нужно было бы стереть весь эпизод с рождением Джона и переписать его заново. Но возможно ли это? Нет. Эндрю никогда не слышал о таком. Это жизнь и за свои ошибки прошлого приходится расплачиваться будущим. Одно он осознал очень хорошо после встречи с Томасом, что слишком глубоко зашел в своей депрессии и сожалениях, настолько, что этот мир стал для него чужим. Люди, которым он дорог, стали ему безразличны, но он не хотел, чтобы это произошло. Нужно было выбираться из этого состояния и, наконец, прислушаться к просьбе жены. Неделя уже прошла, и у него осталось совсем немного времени.

Он вытащил телефон из кармана засаленных джинс и сделал несколько фотографий таблички на черничном домике и несколько фотографий дома, в котором скрылся мальчик, так похожий на Джонни, на того Джонни, каким он мог стать.

Наконец, Эндрю огляделся, только что осознав, что не знает, где находится и как вернуться домой. Он повернулся и наугад пошел по той дороге, по которой, как ему казалось, он шел с Томасом несколько минут назад. К его облегчению, очень скоро он вышел на знакомую улицу и направился к своему одинокому дому.

Признаться, самому себе, он не хотел возвращаться. Он хотел так же, как и Кэтлин, спрятаться от настоящего где-то далеко-далеко, но ему было некуда спрятаться, и у него было задание от жены, чтобы она вернулась, но он все тянул и тянул с решением этого задания. Он не хотел менять комнату так, чтобы ничего не напоминало о Джоне. Он хотел, наоборот, увековечить его память.

Придя домой, Эндрю сразу же завалился спать. Он проспал до вечера, во сне ему снова снилась семья, которую, как он думал, он сам собственноручно разрушил. Ему снилась Кэтлин и Джон. Они оба смотрели на него, и в их глазах сиял свет их любви к нему. Он вздрогнул и проснулся. За окном был ливень.

Эндрю накинул куртку и вышел на крыльцо. Он смотрел на горизонт, затянутый тучами, и думал о том, что могла значить его встреча с Томасом. В этот период жизни мужчине казалось, что с ним что-то не так, что нечто символичное происходит в его жизни, и он не мог отделаться от этого ощущения.

Почему-то он вспомнил взгляд няни Бетти и содрогнулся. Этот взгляд смотрел прямо в душу, но он не был осуждающим или злым, однако, отчего-то пробирал до костей. Он ни у кого не видел еще таких выразительных вишневых глаз. Она словно хотела что-то ему сказать, но не имела права, и словно хотела, чтобы он сам все понял по ее взгляду.

Поужинав куриным бульоном и чашкой зеленого чая, он снова улегся в пустую кровать. Он лежал и вспоминал о Кэтлин. Думал о том, как она там, справляется ли? Рука его то и дело тянулась к телефону, чтобы позвонить хотя бы ее родителям, но он останавливал себя в последнюю секунду.

Так он снова заснул. Утром он встал и выглянул в окно. За окном сияло солнце, освещая мокрые листья деревьев. Эндрю оделся и вышел из дома. Он вбил в навигатор тот самый адрес, который так впечатлил его своим названием и который он сфотографировал. Доехав до туда, он вышел из машины и направился к дому, за которым вчера скрылись няня Бетти с мальчиком.

Он поднялся на крыльцо и нерешительно постучал. Никто не откликнулся ему, и он постучал решительнее. Дверь приоткрылась, и не увидев никого на уровне своих глаз, Эндрю опустил их вниз, заметив Томаса, который глядел на него своими умными глазами поверх цепочки между дверью и косяком.

– Здравствуйте, – сказал он, когда их глаза встретились.

– Привет, Томас! – ответил Эндрю. – Твоя няня дома?

– Нет, она на работе, – ответил он. – А зачем вы ее ищете?

– Ты сказал ей, что тебя ужалила оса вчера? – поинтересовался Эндрю. В этот раз он чувствовал неловкость при разговоре с мальчиком, словно он был отцом этого мальчика, отцом, который впервые за много лет приехал к своему сыну и не знал, о чем с тем говорить.

– Да, все хорошо, – улыбнулся Томас. – Няня обработала мне ранку, но мне ничего не угрожало. У нас с няней есть секрет.

Он снова загадочно улыбнулся и замолчал, опуская голову, но не сводя с мужчины взгляда.

– Секрет, говоришь? – заинтересовался мужчина. В общении с мальчиком он все больше и больше ощущал, как его отпускает хандра. Потому он не хотел покидать это место. Он понимал, что как только вернется домой, то там его ждет только его прошлое, застывшее во времени, застрявшее во снах. – Что за секрет?

Мужчина скопировал загадочную улыбку ребенка стоящего перед ним. Томас засмеялся, заливисто и заразительно.

– Это же секрет! – ответил он, отсмеявшись. – Подождите няню, может быть она захочет рассказать, а мне нельзя.

– А когда придет няня? – поинтересовался Эндрю и почувствовал радость и облегчение от перспективы остаться с Томасом и ждать, а не возвращаться в склеп, где похоронено его прошлое. Что бы ни думала Кэтлин, для него этот дом сейчас тоже является домом воспоминаний, от которых хочется сбежать.

– Вечером, около семи часов вечера, – сказал мальчик, возясь с цепочкой.

– Ты не боишься пускать в дом незнакомых дядек? – спросил он, запуская руку в свою бороду. Он так и не побрился.

– Мы же вчера познакомились, – простодушно ответил паренек, распахивая дверь перед Эндрю. Только сейчас мужчина заметил, что за дверью еще была тюль, которую Томас отодвигал, когда стоял в проеме, сейчас же он скрылся за этой тюлью, и Эндрю стоял перед раскрытой дверью, прямо перед тюлью, не решаясь отодвинуть ту и войти.

Тут тюль всколыхнулась и на уровне его живота снова показалась темная голова ребенка. Он смотрел с удивлением.

– Почему вы не заходите? – Томас решительно схватил его большую руку своими маленькими ручонками и потянул за собой. – Скоро начнется дождь!

Мужчина с сомнением посмотрел на ясное небо, но спорить не стал. Он зашел в дом и огляделся. Интерьер дома был в стиле восьмидесятых и опять же напоминал интерьеры из фильма "Назад в будущее". Похоже, малыш был ярым поклонником этой трилогии. На полочке возле часов Эндрю заметил несколько видов машинок Delorean, которые были как маленькие, так и большие.

– Любишь фильм "Назад в Будущее"? – Эндрю подошел к машинке и коснулся одной из открытых дверц на ней.

– Да, – ответил мальчик, немного более равнодушным тоном, чем ожидал Эндрю. Мужчина сразу подумал, что, возможно, мальчик начал терять интерес к фильму по мере взросления. Он продолжил оглядывать комнату. Тут его взгляд упал на фотографии младенца в рамочках. Сердце Эндрю учащенно забилось. Эти фотографии были очень похожи на те, что были у него, на те, что он рассматривал, когда сидел на крыльце и плакал, распивая свою домашнюю коллекцию виски. Эндрю подошел к полке и взял одну из рамочек, на той, где малыш кусал пальчик. Это был Джон. Это была та самая фотография, что нравилась Эндрю больше остальных. Он потряс головой.

– Это ты? – спросил Эндрю хриплым голосом. Мальчик подошел и стал подпрыгивать, вытягивая ручку, чтобы Эндрю показал снимок. Эндрю дал ему в руки рамочку.

– Да, это я, когда был маленький, – ответил он, выразительно кивая. Эндрю вдруг резко присел рядом с ним и схватил его за плечи, из-за чего рамочка упала из рук мальчишки и немного треснула по краям. Мальчик испуганно поднял голову, глядя на Эндрю. Эндрю ощущал под пальцами, как быстро бьется детское сердце. Он смотрел в глаза мальчику, а его собственные глаза застилали слезы.

– Скажи мне пожалуйста, – начал Эндрю надломленным и умоляющим голосом. – Ты ведь не Томас? Ты Джон? Да? Что здесь происходит?

– Нет, – замотал мальчик головой, – Я Томас! Дяденька, что с вами?

Заросший мужчина отпустил ребенка и, уронив голову себе на колени, заплакал. Он не мог сдержаться, вся боль, которая копилась эти дни, изливалась из него прямо сейчас перед этим незнакомым, но таким странным и как будто родным ребенком. С рыданиями из него выходили вопли отчаяния, а мальчик бесстрашно присел рядом с ним на корточки и гладил его по голове.

– Успокойтесь, дяденька, все будет хорошо, – ответил он. – Совсем немного осталось.

– Немного до чего? – спросил он, поднимая голову и утирая слезы. – До чего, Томас? Почему ты говоришь загадками? Что все это значит? Почему няня Бетти так смотрела на меня и ничего не спросила о моем сыне? Она же узнала меня!

– Осталось немного до… – он задумался и ответил с каким-то сомнением, словно хотел что-то сказать, но не имел права, – до того как няня придет, – сказал он наконец, упавшим голосом и поднявшись на ноги побежал на кухню. Через минуту он подбежал к сидевшему на полу мужчине, который снова поднял рамочку и с сожалением гладил треснувшие уголки. На рамочку вновь капали его слезы.

– Я все разрушил, – бормотал он и продолжал гладить стекло. Мальчик сунул ему в руки стакан с водой и стал тянуть за локоть, обхватив его двумя руками.

– Выпейте воды и сядьте на диван, сейчас я включу "Назад в будущее". Вы же любите "Назад в будущее"? – спросил он.

Эндрю с благодарностью посмотрел на мальчика и поднялся, перебираясь на диван, глотая воду, которую мальчик принес ему и сжимая в другой руке рамочку.

Томас заботливо забрал у него рамочку и поставил ее на подоконник. После чего вытащил диск из ящика под телевизором и вставил его в плеер. Он включил телевизор, и на экране начался фильм. Сам Томас убежал на кухню, и спустя минут десять прибежал снова в зал, забравшись на диван рядом с мужчиной и протягивая ему салатницу с попкорном. Они сидели и молча смотрели фильм, изредка переглядываясь и комментируя действия на экране. Они посмотрели все три части, когда услышали щелчок входной двери.

На пороге стояла Бетти, обнимая пакет с продуктами. Ее взгляд был устремлен на постороннего мужчину в доме. Эндрю встал с дивана и неуклюже кивнул ей.

– Здравствуйте, мэм, – ответил он. – У меня есть к вам вопросы, но вас не было дома, и Томас занял меня просмотром фильма.

– Здравствуйте, – бросила она и кинула ключи на полку. После чего молча прошла в кухню, а Эндрю так и остался стоять у дивана, растерянно глядя ей вслед.

Томас побежал за ней. Эндрю слышал их голоса, строгий и детский, веселый, но слов было не разобрать. Он не решился идти туда и, присев на диван, стал ожидать своей участи в этой истории.

Наконец, Бетти вышла, все так же внимательно глядя на мужчину. Томас шел за ней и улыбался.

– Какие у вас ко мне вопросы? – спросила она, жестом указывая Эндрю оставаться на месте, так как он хотел было снова подняться. Она присела на стул неподалеку от дивана, на котором сидел Эндрю, и наклонилась вперед. – Я вас внимательно слушаю, молодой человек. Она поджала губы, как тогда в магазине.

– Вы меня не помните? – спросил он. Женщина молчала и изучала его взглядом. Эндрю продолжал. Его нервировало то, что она так часто молчит и сверлит его взглядом. Он хотел спокойно и откровенно поговорить, узнать ответы на вопросы, которые так мучали его. – Я покупал у вас ползунки для своего ребенка, и вы подарили мне Тили-вили, то есть, погремушку.

– Я помню вас, – сказала она и опустила глаза. – У вас есть еще вопросы? Или это был единственный?

– Есть. У меня есть не один вопрос, – сказал Эндрю. – У моего сына на груди точно такое же пятнышко, какое и на груди Томаса. Вчера я хотел осмотреть место осиного укуса под рукой Томаса и заметил это пятно. Что это означает? Почему оно точно такое же? Бывает ли такое, что родимые пятна совпадают с такой точностью у совершенно чужих людей? А еще эта фотография… Кто это? Кто Томас? Кто вы?

Глава 4

Эндрю сидел и ждал ответа, который не торопился приходить. Мужчина опустил глаза, не выдержав изучающего взгляда женщины. Томас бегал по комнате и развлекался с игрушками. Теперь, когда няня была дома, он вел себя как обычный ребенок, перепоручив заботу о разбитом горем мужчине своей няне.

– Послушайте, сэр, – наконец начала Бетти разговор, – я не могу ответить сейчас на все ваши вопросы.

– Ответьте хотя бы на один! – умоляющим голосом перебил ее Эндрю. – Проясните хоть что-то, или я сойду с ума! Если уже не сошел…

– На какой вопрос вы хотите услышать ответ? – вздохнула темнокожая женщина и поменяла позу с напряженной на более расслабленную, откинувшись на спинку стула, на котором сидела, но все так же не сводя с него вишневых глаз.

Эндрю задумался. Он мысленно перебирал все вопросы, которые мучали его, и взвешивал, какой из них имеет для него самое большое значение. Он обдумывал все тщательно, внимательно, чтобы не разочароваться в ответе на свой вопрос, ведь пока у него было право только на один вопрос. Он это чувствовал, к тому же, Бетти сама сказала ему только что что не может ответить на все вопросы.

“Кто такой Томас? Кто она сама? Почему у Томаса такое же родимое пятно как у Джона? Какой смысл в погремушке?” – он перебирал вопросы в голове лихорадочно, понимая, что все они для него важны, а Бетти терпеливо ожидала не двигаясь с места словно статуя.

– Почему вы подарили эту погремушку моему сыну? – наконец спросил он, надеясь, что это тот самый вопрос, который приведет его к ответам на все остальные.

– Она скорее была не для вашего сына, а для вас. Она должна была научить вас тому, что вы должны были иметь со колыбели, но все мы люди, – ответила она. – Но не думайте, что ее миссия в вашей жизни закончена. Она еще послужит вам.

– Но мой сын очень любил ее, – ответил мужчина, не вникнув в смысл ее слов и даже не понимая его. – Как же вы говорите, что она была нужна для меня, если ко мне она не имеет никакого отношения? Это его игрушка. Джонни даже дал ей имя.

– Почему же вы тогда не выбросите ее? – спросила женщина, приподнимая брови. Этот вопрос уколол мужчину в сердце, словно большая грязная игла.

– Потому что она была дорога моему сыночку, – ответил мужчина, выдохнув, так, будто эта тема причиняла ему немалые страдания. – Я это видел. Он хоть был мал, но все понимал.

– Этого пока достаточно, – улыбнулась Бетти, и эта улыбка осветила все ее строгие черты, превратив ее лицо в милое и доброе. Эндрю застыл приоткрыв рот, настолько видоизменилась Бетти, когда улыбнулась. – Больше, об этом вам ничего знать не нужно. Однажды вы поймете все сами и будете очень счастливы. Когда вы поймете, вы будете счастливее, чем когда-либо были в своей жизни, потому что не каждому дано такое счастье.

Эндрю очень сомневался в том, что он когда-либо сможет вновь почувствовать себя счастливым. Конечно, есть на свете еще семьи, которые теряют детей, и многие из которых постарше, чем Джон, и эти семьи как-то живут с этим дальше, рождают следующих детей, и даже могут улыбаться потом. Но не каждая семья упускает свой шанс быть хорошей семьей, подарить своему малышу любовь, прежде чем он уйдет от них навсегда, как это случилось с их семьей, и если быть точнее, то именно с ним. Эндрю был уверен, что это будет преследовать его всегда.

Иронично было то, что это сожаление усиливало любовь Эндрю, который, казалось, не любил своего сына при жизни, делая эту любовь даже сильнее, чем любовь отцов, которые любили своих детей, когда те жили на этой земле. Так казалось Эндрю, и возможно, было правдой.

Любовь Эндрю к сыну стала похожа на помешательство, именно из-за этого сожаления. Он не знал, что бы чувствовал, если бы являл отцовскую любовь Джону, когда еще мог. Так ли страдал бы, потеряв его или нет.

Он вдруг подумал, что если бы являл эту любовь и примчался по первому зову жены, когда малютка заболел, то он бы вовсе не потерял его. А может, что вероятнее всего, вовсе не допустил бы болезни малыша. Ведь Эндрю даже не знал, как так получилось, что малыш заболел. Чья это была вина. Это убивало Эндрю.

Но и сейчас, зная все заранее, он понимал, что не в силах был изменить свое отношение, потому что тогда не знал их будущего. Он так хотел хотя бы раз еще увидеть это крошечное существо, которое осознанно смотрело на него, как на отца, и уже любило его, как только умело, еще в своем самом нежном возрасте.

– Сэр, не мучьте себя понапрасну, – с сочувствием сказала Бетти, и, поднявшись со стула, положила руку на плечо приунывшему мужчине. – Все наладится. А теперь идите домой. Вы должны готовиться к приезду жены, ведь время остается совсем немного.

Она подмигнула ему и снова улыбнулась, убрав руку с его плеча.

– До чего осталось немного времени? – спросил он с замиранием сердца.

– До приезда вашей жены, – ответ сначала разочаровал мужчину, но тут он, будто опомнился:

– А как вы узнали, что моя жена уехала и скоро приедет?

– Я многое знаю из твоей жизни, Эндрю, – сказала она, впервые обратившись к нему на "ты" и назвав его по имени.

– Откуда вы знаете мое имя? – удивился мужчина еще больше.

– Я многое знаю из твоей жизни, Эндрю, – повторила она и жестом показала, что ему пора уходить.

– Позвольте еще побыть с Томасом, – попросил ее Эндрю. – Когда я общаюсь с ним, то мне становится легче.

– Приходите завтра, – ответила женщина мягко, снова переходя на "вы". – А я постараюсь ответить на еще один вопрос. А сейчас вам нужно начать приготовления к приезду супруги.

– Я не хочу ничего менять в нашем доме, – доверительно поделился с ней Эндрю. – Не хочу уничтожать память о Джоне.

– Понимаю вас, сэр, – ответила она, похлопывая его по плечу, – но начните ремонт с кухни, а там все пойдет само собой. Пусть комната вашего сына будет последней в вашем списке. Занимаясь ремонтом, вы отвлечетесь от горестных размышлений, и вам самому станет легче.

– Хорошо, – согласился он, больше из-за того, что разговаривать с Бетти дальше было бесполезно. – Но не могу ли я взять Томаса с собой?

– Томасу пора поужинать, а потом он ляжет спать, – сказала она ласково.

– Еще совсем рано для сна, – попытался растерянно возразить мужчина.

– Не для Томаса, – ответила она. – Мальчику нужен усиленный отдых.

– А что с ним? – встрепенулся Эндрю, и руки его задрожали. – Он что, болен?

Болезнь маленьких детей вызывала в нем неконтролируемый страх теперь, тем более, что этот мальчик был так похож на его сына.

– Нет, просто у него особый режим, – ответила Бетти, казалось ей понравилась реакция Эндрю. Она смотрела на него с одобрением и даже некоторой гордостью.

– Ну хорошо, – ответил наконец мужчина и поднялся с дивана. – Тогда я пошел.

– Идите, – кивнула Бетти и подошла к подоконнику, где стояла фотография. Она взяла фотографию в руки, погладила стекло и поставила на полочку, где она стояла до того, как Томас поставил ее на подоконник. Проходя мимо, Эндрю увидел, что трещины в уголках стекла на рамочке исчезли. Он удивился и потряс головой. Дрожь прошла по его телу, и он поспешил уйти.

Направляясь домой, Эндрю был почти уверен, что сошел с ума. Ему очень не нравилось это состояние, но он был рад, что теперь ему не было все равно, что с ним произойдет. Потому он развернулся с дороги домой и направился в сторону больницы, чтобы записаться на прием к психотерапевту.

Было очень неуютно понимать, что с ним возможно далеко не все в порядке, что рассудок подводит его, и мужчина должен был убедиться, что Бетти, Томас и все, что их окружает, не галлюцинации. Это было крайне важно для него сейчас, и к счастью, эти мысли отвлекли его от непреодолимого горя.

Он шел к больнице и размышлял о том, как там сейчас его дорогая Кэтлин, не тронулась ли рассудком, как он. Он был рад, что она не одна, что любящие родители окружают ее заботой, не давая полностью утонуть в отчаянии. Сегодня он прочувствовал, что значит быть с кем-то, а не одному в своем горе, тогда, когда сидел с Томасом и смотрел фильм.

Это вызывало зависимость. Он хотел бы как можно больше времени проводить рядом с этим малышом. Тот ни в коем случае не заменял ему Джона, но был таким искренним, наивным и юным, что невольно заряжал Эндрю своей детскостью, вытравливая из сердца всю боль.

Он был похож на Джона, имел такое же пятнышко, но он не был Джоном и, потому, время с Томасом было не иллюзией его отцовского времени проведенного с сыном, но отрадой для измученной души.

Когда он вошел в здание больницы и прошел к кабинету психотерапевта, то увидел того выходящим из кабинета. Это был мужчина в годах: стройный, с седыми волосами и в позолоченных очках. Он был одет по-старомодному, и когда Эндрю приблизился к нему, чтобы спросить о времени, на которое удобно будет сделать запись, мужчина красноречиво уставился на свои винтажные часы с цепочкой.

– Простите, я не займу много времени, – проговорил Эндрю, вытянув дрожащую руку вперед. Его колотило от мысли, что с ним что-то не так, и он отчаянно нуждался, чтобы кто-то сказал, что с ним все в порядке, и о том что Томас с Бетти реальны. Однако, он был готов и подождать. – Я лишь хотел узнать у вас, когда вам будет удобнее всего записать меня на прием?

– Приходите завтра без записи, – лениво протянул в ответ пожилой мужчина и добавил уже с обеспокоенным видом: – С вами все в порядке? Вы дрожите.

– Да… наверное в порядке, – рассеяно ответил Эндрю, озираясь. – Но мне все же нужно, чтобы вы подтвердили это. Значит, завтра?

– Если вам настолько плохо, я отменю встречу и приму вас прямо сейчас, – нерешительно сказал в ответ врач, но было видно, что этот вариант наименее предпочтительный для него.

– Нет, идите, конечно, – все так же рассеянно пробормотал Эндрю в ответ, отводя взгляд и вытирая вспотевший лоб рукой. – Не хочу вас задерживать. Со мной все будет в порядке. Значит, завтра… Во сколько?

– В первой половине дня у меня никто не записан на прием, и вы можете смело приходить, – ответил доктор, вздохнув, как показалось Эндрю, с облегчением, после чего слабо улыбнулся. – Я буду здесь после девяти утра.

– Отлично, спасибо, – Эндрю побрел к выходу и только сейчас понял, что не хочет идти домой.

Тогда он поехал в самую людную часть города и гулял там до поздней ночи. Мужчина так вымотался, что, придя в свой пустынный и неуютный, теперь, дом, свалился на кровать прямо в уличной одежде, заснув за считанные минуты.

Наутро, он наспех переоделся в другую одежду, так как эта теперь была помята еще пуще прежнего, а также немного привел в порядок свое заросшее лицо, после чего отправился на встречу с врачом.

В больнице было на удивление тихо, и Эндрю вздохнул с облегчением. Ему, почему-то, вовсе не хотелось, чтобы кто-то здесь увидел его. Тот факт, что он этого не хотел, порадовал его, ведь еще несколько дней назад ему было абсолютно все равно.

Томас повлиял на него очень положительно, и теперь мужчине, как будто, снова немного захотелось жить. Он благодарил Бога за то, что встретил этого мальчика, и хотя сегодня, после сна, он теперь сомневался в том, что ребенок и его няня – это лишь галлюцинации, мужчина все же надеялся, что врач подтвердит это на словах.

Он быстро прошмыгнул в приоткрытую дверь кабинета и громко поздоровался. Вчерашний доктор поднял голову от бумаг, над которыми до этого склонился, и с удивлением взглянул на Эндрю. В следующую секунду в его глазах мелькнуло узнавание, и он улыбнулся.

– Вижу, сегодня вам полегчало, – сказал он с искренней радостью, резко откидываясь на спинку своего большого кресла и крутанувшись на нем чуть влево. – Я вас даже не признал, когда увидел, честное слово.

Мужчина оценивающе оглядел пациента с головы до ног.

– Да, мне и правда сегодня получше, чем вчера, – с глубоким вздохом ответил Эндрю и неловко пожав плечами, уселся в кресло напротив стола.

– Рад слышать это, – ответил доктор, вежливо кивнув и придвигаясь к столу вместе со своим креслом. Он протянул Эндрю шершавую, но аккуратную ладонь через стол. – Будем знакомы, меня зовут Джон. Джон Келлер.

– Джон, – пробормотал Эндрю и снова впал в какую-то прострацию, однако протянутую руку пожал. Ему стало неловко от того, что ладони снова вспотели, когда он касался руки доктора, и тот, наверняка, заметил это.

– В чем дело? – обеспокоенно спросил его мистер Келлер, чуть нагибаясь вперед. Он был удивлен реакции мужчины на свое имя. – Вам снова плохо?

– Так звали моего сына, – не выдержав, выпалил Эндрю, и с ходу, все, как на духу, выложил пожилому мужчине. Все – от самого рождения своего малыша и до вчерашнего дня. Тот слушал молча и не перебивал, лишь изредка “угукал” и кивал головой.

– Вот такие вот дела, – выдохнул обессиленный от моральных переживаний мужчина, откидываясь на спинку кресла и глядя доктору в глаза, пытаясь понять, о чем тот думает. Джон Келлер долго молчал, переворачивая в руках карандаш то вверх отточенным кончиком, то вниз, и внимательно наблюдая за своими же действиями.

Когда молчание стало невыносимым, и Эндрю собрался встать и выскочить из кабинета, мистер Келлер вдруг заговорил:

– Я не осуждаю вас, мистер, простите, не знаю как вас по фамилии…

– Дженсон, – вставил Эндрю, все еще нервничая, но уже не порываясь покинуть свое место.

– Мистер Дженсон, – повторил мистер Келлер. – Я вас не осуждаю, всякое бывает… все мы люди. Но я не понимаю, почему именно вам дают второй шанс… прямо как тогда…

– О чем вы? – удивился мужчина, нахмурившись. – Какой второй шанс? Вы имеете в виду, что я должен усыновить Томаса?

– Нет, Томаса усыновлять не надо, потому что вы не сможете сделать этого, – тут же ответил мистер Келлер, словно ожидал такого вопроса.

– Почему не смогу? Возможно, что я пока не готов к этому, но когда буду готов, то смогу, возразил Эндрю. – Признаться, я бы очень хотел сделать это. Нужно только переговорить с женой.

– Томас здесь ненадолго, – растягивая слоги ответил врач и вскочив, подошел к окну, уставившись куда-то за горизонт. Он вцепился в штору, так сильно, что Эндрю стало видно, как натянулась кожа на его худых пальцах и о чем-то размышлял или что-то вспоминал. – Не стоит привязываться к этому мальчику. Он лишь предшественник того, что должно с вами произойти. Он и его няня. Они не отсюда.

– Что все это значит? – нахмурился Эндрю, окончательно запутавшись. – Вы точно психиатр?

– Послушайте, мистер, как вас там, ах да – Дженсон, – нервно проговорил Джон Келлер, и обернувшись подошел к нему почти вплотную, сглотнул и присел рядом с креслом.

– У меня есть для вас две новости: хорошая и плохая.

– Можно не говорить загадками? – простонал Эндрю и ощутил, как его сердце ускоряется от страха. – Говорите как есть, что еще за новости?

– Вы не сумасшедший, – ответил доктор и встал, поправляя пиджак.

– Хорошо, я так понимаю, это и есть хорошая новость? А какая же плохая? – горько усмехнулся Эндрю.

– Нет, это плохая новость, потому что вы можете не пережить потерю связи с реальностью.

– Так, ну а какая же хорошая новость? – вдруг истерически рассмеялся Эндрю.

– Хорошая новость … а впрочем, вы сами узнаете, когда придет время. Идите домой и делайте ремонт, как сказала вам няня Бетти. Комнату вашего сына оставьте напоследок. Вам нужно немного придти в себя, от этого напрямую зависит ваша жизнь. И не трогайте погремушку до самого того момента, когда начнете перебирать вещи сына. – Мистер Келлер взмахнул рукой для убедительности своих слов.

– Я ее видеть не хочу. Он полюбил ее, потому что я подарил ее ему и вложил свои истинные чувства в момент, когда дарил ее. И сейчас мне от этого очень больно, – тихо проговорил Эндрю. – Потому, с радостью буду держаться от нее подальше.

– До поры до времени, – сказал психиатр и упираясь одной рукой в спинку кресла, на котором сидел Эндрю, наклонился к нему, внимательно глядя в глаза того, словно гипнотизируя.