Милена Отт
Там, где цветут ирисы
Ирис, моя душа и вдохновение каждого моего слова.
Эта книга – моя отданная тебе душа, воплощение любви и нежности, которые я храню в сердце. Пусть каждая ее страница говорит тебе о том, как ты вдохновляешь меня каждый день. Пусть эти слова будут мостом между нашими сердцами, несущим тепло и понимание сквозь время и пространство. Моя драгоценная Ирис, этот мир наполнен чудесами благодаря тебе, и я безмерно горжусь быть твоей мамой.
С любовью и радостью, твоя мама.
Пролог
В Японии, где каждый цветок имеет свою уникальную символику, изумрудно-фиолетовый ирис является отражением рыцарского духа и неукротимой храбрости и занимает особенное место. Согласно мифам, он расцветает на полях сражений, где великие самураи бились до последнего вздоха. Ирисы ассоциируются со смелостью, напоминают о величии и мужестве. Листья растения, похожие на мечи, стали символом стойкости и отваги.
Женщина, обладающая именем Ирис, в японском варианте Аяме, несет в себе эту благородную символику. Она воплощает твердость и непоколебимость, способные преодолеть любые испытания, словно самураи на поле битвы. Ее душа, подобно цветку ириса, расцветает в крепости и мужестве и приобретает аромат изысканности и красоты.
Имя Ирис напоминает своей обладательнице о необходимости быть смелой и решительной, проявлять стойкость и мудрость перед жизненными трудностями, как цветок ирис раскрывает свою красоту, преодолевая препятствия.
Глава 1. Ирис
Меня зовут Ирис. История моей семьи тесно переплетена с Японией, Страной восходящего солнца. Мой дед, Хиро Айкаве, в семидесятых годах прошлого столетия прибыл на Дальний Восток в составе дипломатической миссии.
Хиро родился в ортодоксальной японской семье, образование получил в США. Вдохновленный идеями просветительства и демократии, после возвращения на родину он был готов решительно противостоять системе и даже изменить ее. Поездка на Дальний Восток представлялась ему одной из ступеней на пути к своей цели.
Но встреча с моей бабушкой и последовавшая борьба со своей семьей за возможность любить заставили задуматься о смысле его идеалов. Амбиции и стремление к новому разбились о семейные традиции. Из последнего письма Хиро к моей бабушке было понятно, что его бунтарский дух ослаб и он не может сопротивляться семье, которая определяла его жизнь. Он призывал принять свою судьбу.
Я живу в другом мире, поэтому не могу судить его выбор. Чтобы иметь на это право, нужно пройти путь человека в его ботинках. Как говорил великий режиссер Вуди Аллен, «хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Любовь не знает границ и правил, она приходит внезапно и непредсказуемо.
Моя бабушка Ханна, начинающая балерина, была поистине очаровательной и талантливой женщиной. Именно в ее лице Хиро Айкаве нашел свою любовь. Их связь была короткой, но яркой, как само солнце. И судьба приготовила для них непростые испытания.
В Японии у Хиро уже была невеста, и семейные традиции и обязанности оказались преградой его чувствам к Ханне. Как старший сын, он должен был следовать долгу и, если требовалось, даже пожертвовать своим счастьем ради семьи.
В мире, где любовь сталкивается с различными препятствиями, Ханна и Хиро оказались в плену предрассудков и стереотипов. А страх возможных последствий заставил их скрывать свои искренние и глубокие чувства от других людей.
Командировка Хиро на Дальний Восток закончилась, и он вернулся домой. С каждым днем надежда Ханны на возвращение возлюбленного угасала. Письма от него приходили все реже. И вот однажды перед ее дверью появился посыльный. Он принес драгоценный дар от Хиро Айкаве – меч тати, созданный известным японским оружейником Горо Нюдо Масамунэ для моего далекого предка – самурая.
И короткое письмо с извинениями за слабость и словами любви. Оно сохранилось до нашего времени. Так трогательно и одновременно грустно.
«Дорогая моя Ханна,
Я пишу эти строки, меня переполняют противоречивые чувства. С одной стороны, моя любовь к тебе, а с другой – чувство долга по отношению к семье.
Мне жаль, что я не могу быть решительнее в этой борьбе. Я готов смириться с судьбой и принять ее.
Понимаю, что мой выбор не позволяет удерживать тебя рядом со мной. Твоя свобода и счастье не принадлежат мне. Я прошу тебя принять от меня этот меч как символ нашей любви, которую мы однажды познали, и об обещании, которое я не могу выполнить. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем я могу дать.
Я лишь смею надеяться, что ты однажды сможешь меня простить и обретешь свое истинное счастье в этом мире.
С любовью и сожалением, Хиро»
Как же грустно осознавать, что Хиро так и не узнал о том, что символом их любви был не меч, а сын, которого родила Ханна. Неизвестно, искала ли бабушка после этого встречи с дедом, писала ли ему. Могла ли новость о сыне что-то изменить? Одно можно сказать точно – встреча с Хиро навсегда изменила ее жизнь.
Окруженная осуждением со всех сторон, она столкнулась с враждебностью семьи и стала объектом клеветы. Собрав свои скромные пожитки и сына, она переехала в Москву, стремясь скрыться от интриг и злословия. Понятно, что о карьере артистки балета пришлось забыть.
Из дневника отца, оставшегося после его ухода, стало ясно, как много усилий пришлось приложить бабушке, чтобы в одиночку воспитать и обеспечить образованием своего сына. Она так и не простила деда и не смогла полюбить больше никого, посвятив всю себя единственному ребенку.
Из-за смешения кровей неудивительно, что внешность моего отца мало походила на японскую. Забавно, у него были светлые волосы. Единственное, что напоминало о его корнях, – это его азиатский разрез глаз, высокие острые скулы и древний родовой самурайский меч. Доподлинно мне не известно, как семье моего отца удалось сохранять реликвию такое долгое время. Он-то мне и достался в наследство после смерти моих родителей. Таким образом я стала обладательницей этого древнего артефакта.
Мои родители были большими поклонниками японской культуры. Папа преподавал японский язык в Ташкентском государственном институте востоковедения, готовил будущих специалистов по восточным языкам и литературе, истории, философии, культуре стран Востока и международным отношениям. А мама была востоковедом, глубоко погруженным в изучение культуры и традиций восточных народов. Поэтому неудивительно, что мне было даровано такое необыкновенное, прекрасное имя.
Я была очень подвижной, непоседливой девочкой, в моей компании было больше мальчиков. Мы весело дрались с ними, размахивая в воздухе палками. Я представляла себя настоящим самураем с мечом. Самурайский меч был надежно спрятан от окружающих, подальше от завистливых и алчных глаз, и я часто рассматривала лишь альбом с его фотографиями. Однажды он был выставлен в институте, где работали мои родители, и я имела возможность любоваться им, хотя строго запрещалось приближаться к нему. О, как мне мечталось иметь свой собственный меч!
Папа смеялся над моими фантазиями и часто повторял: «Ты – мой маленький самурай». Он ласково гладил мои волосы, целовал меня в макушку и просил не торопиться вырасти.
– Ирис, твое имя начертано твоей судьбой. В японской литературе у имени Ирис очень глубокий смысл, – говорил он. – Если бы мы жили в Японии, твое имя звучало бы как «Аяме». Правда красиво? Тебе нравится?
Я радостно кивала головой.
– В тебе течет кровь истинных самураев, и ты – мой маленький последний самурай, – с грустью произнес отец, будто предвидя мое будущее. – Ты любишь истину, ты гордая и смелая. С таким сильным и совсем не женским характером тебе будет нелегко. Иногда я сожалею, что ты не похожа на тургеневскую барышню. Но, видимо, у Вселенной есть свои планы на тебя.
Сейчас мне восемнадцать, я отражаюсь в зеркале: длинные волосы оттенка горького шоколада, падающие тяжелым каскадом; глаза слегка раскосые, беспощадные, каре-зеленые, глубокие, словно омуты; ямочки на щеках, пухлые кукольные губы и смуглая кожа. Я высокая и худая, мой рост – сто семьдесят сантиметров. Для девочки, которая раньше мечтала стать балериной, это скорее недостаток, чем достоинство. Однако сильные и стройные ноги – это, безусловно, преимущество.
В детстве мне часто говорили, что я похожа на маму. Однако по мере того, как я взрослела, сходство с моей бабушкой Ханной становилось все более очевидным. От отца унаследовала смуглую кожу, слегка раскосые глаза и упрямый характер.
Дедушка со стороны мамы говорил, что у меня неукротимый характер, как пламя, которое разгорается перед вызовами судьбы. Он отмечал, что я обладаю стойкостью и упорством, ясно вижу свою цель и решительно иду к ней, не признавая преград на своем пути. Даже перед трудностями и болью я остаюсь непоколебимой, не поддаваясь слабости. Попробуйте провести восемь лет в балетном классе у станка, и вы поймете, насколько нечеловеческой может быть моя выносливость.
Я – не тургеневская кисейная барышня, и это ясно не только по внешности, но и по духу. Мой дух стремится к высокому, к испытаниям и победам, будучи далеким от иллюзий и бесцельных мечтаний.
В отличие от многих девочек я не мечтала о принце и вечной любви. Я все еще помню, как любовь разбила сердце моей матери, лишив ее желания бороться за свою жизнь. Именно поэтому решила, что никогда не полюблю мужчину настолько сильно, чтобы потерять голову. И не позволю себе утонуть в этом чувстве. Во всяком случае, я так наивно полагала.
Вспоминается одна мудрая фраза из Священного Писания: «Человек предполагает, а Бог располагает». Моя бабушка говорила, что эта фраза отражает суть божественного промысла в жизни каждого человека.
Даже самые продуманные планы людей могут оказаться несовершенными и изменчивыми. Однако Бог всегда действует во благо всех.
Так и случилось. Против одной силы всегда найдется другая, и ее меч может быть острее и удачливее твоего. Перед очарованием любви мы все беззащитны. Нет лекарства против нее. Будь мы даже безмерно сильны, смелы и умны, в конце концов мы все подгибаем колени перед ее властью. Одним она дарует великое счастье, другим же разрывает сердце в клочья.
Глава 2. Ирис
На часах семнадцать тридцать, и я нахожусь в здании аэропорта Шереметьево, ожидая свой рейс по маршруту Москва – Токио. В эту минуту я не чувствую радости или волнения перед предстоящим перелетом. Никто не провожает меня в Москве, и никто не ждет в Токио. Будущее кажется мне туманным. В прошлом я пережила много боли и потерь, но я сознательно оставила все это позади и дала себе шанс начать все сначала.
Моя единственная надежда – это вера в то, что все, что ни делается, делается к лучшему. Мои воспоминания – это все, что у меня есть. Сейчас они прокручиваются у меня в голове, словно кинопленка, и наполняют меня эмоциями.
Я была единственным ребенком в семье и почти не помню своего детства. В голове возникают лишь обрывки воспоминаний, но одно из них особенно яркое: мне только исполнилось пять лет, и я машу родителям вслед. Поездка родителей в Чимганские горы на озеро Чарвак оказалась для них последней. Горы там очень красивые, но дороги, ведущие к ним, имеют множество опасных поворотов, а перевалы очень сложные. На рассвете часто случаются аварии. Говорят, папа был хорошим водителем, но их это не спасло.
Нелепая случайность разделила мою жизнь на до и после. Водитель фуры уснул и не справился с управлением, уйти от столкновения не было шансов. Папа пытался закрыть маму от удара, поэтому погиб на месте, мама была еще жива, когда прибыла бригада скорой.
Долгое время она была подключена к аппаратуре и, можно сказать, жила. Все время, что мама была в больнице, я провела у соседки. Гуля работала медсестрой в стационаре, где лежала моя мама, и брала меня с собой на дежурства, благодаря чему я могла проводить больше времени в палате у мамы. У соседки получилось договориться с врачом, чтобы меня пускали. В выходные Гуля приводила меня к ней на несколько минут. Иначе я истерила целый день. Только сейчас понимаю, сколько было доброты и терпения у чужого, по сути, мне человека.
Я расчесывала маме волосы кукольной расческой, рассказывала ей сказки. Мне казалось, что она героиня сказки про спящую красавицу. И вот придет принц, поцелует ее, и она проснется. Я носилась по коридору, заглядывала в палаты и спрашивала всех:
– А вы не видели принца? Он очень срочно мне нужен для одного важного дела.
Многие знали, что произошло, и не хотели меня расстраивать, жалели сироту и поэтому подыгрывали.
– Ирис, как только принц объявится, мы тебе скажем.
Когда мама наконец пришла в сознание, то просто смотрела в потолок и молчала. Это я потом узнала из рассказа бабушки, что после известия о смерти отца с ней случился припадок и ей стали колоть успокоительное. Поэтому на все мои вопли и просьбы мама никак не реагировала. Травмы тела заживали, но, видимо, сердце было разбито. И оно не выдержало, она умерла, так и не проронив ни одного слова.
На похоронах было несколько человек, и, кроме соседки Гули, я никого не знала. Я держалась за подол ее платья, уткнувшись ей в колени.
– Девочка моя, надо подойти к маме и попрощаться с ней.
– Нет, это не моя мама, не буду, не буду целовать ее, – голосила я.
Не помню, как долго продолжалась моя истерика. Я не попрощалась с мамой, так и не найдя в себе силы подойти к гробу. Потом какие-то люди с лопатами показывали на часы, торопя нас. Когда они закончили свою работу, Гуля взяла за руку и подвела меня к пожилой паре. Седовласый мужчина как-то холодно на меня посмотрел и отошел чуть поодаль, закурил. Женщина в черном платье прошептала:
– Боже, девочка моя, как ты похожа на свою маму, – из ее глаз текли ручьем слезы.
– Ирис, это твои бабушка и дедушка. Теперь ты будешь жить у них, – ласково сказала Гуля.
– Я не буду с ними жить, я их не знаю, – шепотом сказала я.
– Ирис, не всегда в жизни получается как хочется. Это твои родные, они позаботятся о тебе.
– Я хочу жить с тобой, – сквозь слезы шептала я.
– Все будет хорошо, ты их узнаешь получше и полюбишь.
Гуля слегка подтолкнула меня к бабушке. То ли подействовал зов крови, то ли ее добрые глаза, но через мгновение я уже рыдала в объятиях пока еще незнакомой женщины.
У отца не осталось родственников, которые могли бы позаботиться обо мне, и родители моей мамы оформили опеку надо мной. Чтобы пережить потерю единственной дочери, погрузились в мое воспитание.
Это много лет спустя я узнаю, каких неимоверных усилий стоило деду отстоять право на опеку. И если бы не его статус, должность, связи, то мыкаться мне по детским домам.
Я никогда не винила Бога за то, что так рано ушли мои родители, я всегда благодарила Его за возможность прожить эти годы с очень близкими и любимыми мною людьми.
Глава 3. Ирис
Три года назад
Я три часа стою у станка, оттачивая все элементы, каждое движение. Но то ли день не мой, то ли все и все против меня – ничего не выходит. Когда работаю одна, ставлю камеру, чтобы потом была возможность просмотреть видео и поправить все. Пересматриваю уже отснятый материал – и хоть рыдай. Чувствую себя нелепой корягой, жирным бочонком. Где легкость? Где воздушность? Уже и сорок потов сошло, а только толку нет. Я не чувствовала ног, ступни онемели и кровоточили от изнурительной работы.
Вода в душе обволакивала меня теплом. Мысли метались в моей голове. Все не так, а еще вес не уходит. Я, опять не в силах высушить волосы, падаю на свою кровать. Уходя к Морфею, я мысленно ругалась с бабушкой. Для меня она просто «ба», ну так повелось с самого начала. Она не обижалась на свое прозвище.
Бабушка у меня классная, но все пытается меня накормить. Готовит потрясающе, ну как ей отказать? Она заслуженный педагог, раньше преподавала химию в старших классах. Бабушка Анна была очень требовательной и жесткой в обучении. Возможно, сказывались гены. Так или иначе, я научилась читать и писать еще до того, как пошла в первый класс. Мне всегда была по душе поэзия, и я с легкостью запоминала стихи. Бабушка, заметив мои способности, приложила все усилия, чтобы их развить. Это позволило мне в будущем освоить несколько иностранных языков, включая японский.
Дед и ба гордились мной. Они то и дело приглашали в дом своих друзей, чтобы те оценили их внучку. Честно, меня это доставало. Я ребенок, и мне хочется играть, а вместо этого приходится забираться на табурет и декламировать стихи. А потом добавилась музыкальная школа по классу фортепиано. Но здесь что-то не задалось. Видимо, не хватило усидчивости, а точнее, желания.
Я помню тот день рождения тридцать первого декабря, когда мне исполнилось шесть. Деду подарили билеты на премьеру балета «Щелкунчик» именно на эту дату. Сам он, конечно, не пошел. С его слов, он не любил смотреть на мужиков в трико. Так мы с бабушкой попали на балет, и я заболела им. В прямом смысле. Я перестала есть, спать. Мы пересмотрели весь репертуар театра миллион раз. Моя одержимость балетом довела меня до ручки. Я таяла на глазах. Дед просил бабушку хоть что-нибудь сделать, а она рыдала. Бабушка Анна, когда увидела объявление о наборе в балетный класс при академии, вынесла на семейный совет вопрос, и было решено отправить меня в это заведение. Да, да. Но нас не приняли. Все просто: я обычная девочка, причем до всей этой истории моя медицинская книжка говорила о том, что я толстая девочка (это не шутка). Ничего особенного, но до Жизели и Одетты там ой как еще было далеко.
– Ваша девочка склонна к полноте, – говорила тощая женщина в очках, оглядывая мою бабушку с ног до головы.
– Да, я понимаю, что она сейчас похудела. Но это временно. И вы поймите, наследственность никуда не деть, не мучайте ребенка, – встревает в разговор какой-то мужик.
Я реву, бабушка что-то им выговаривает. В результате она хлопнула дверью, и мы на такси уехали домой.
Много лет спустя я, конечно, узнаю, что это не злая тетка и не какой-то мужик, а заслуженные артисты с кучей наград, лауреаты международных конкурсов со множеством всяких регалий и так далее и тому подобное.
Бабушка очень эмоционально рассказала о ситуации деду и потребовала его вмешательства. Она считала, что ее внучка безумно талантливая и перспективная девочка и они еще пожалеют, что не разглядели сразу это сокровище.
Сейчас я смеюсь над этим. Вот будь я на месте этих педагогов, я бы тоже не видела ничего в себе восемь лет назад. Но у бабушки глаз-алмаз. Откуда она могла знать тогда, что я буду украшением этой сцены? Мистика, да и только. Мне повезло. У дедушки были связи, и такие, что ему не смогли отказать. Даже несмотря на то, что во мне по-прежнему ничего особенного не было, меня приняли, с оговоркой.
– Уважаемая Анна Георгиевна, поздравляем вас. Ваша внучка зачислена в балетную школу. Несмотря на свою, так скажем, пухлость, она очень гибкая. Но примите к сведению, если вес начнет выходить за норму, ничто вам не поможет. Ее отчислят, – директриса проговорила последнюю фразу по слогам. Наверное, боялась, что бабушка ее не поймет. – Мы не можем позволить занимать место, возможно, какого-то другого очень талантливого ребенка. Так что первый год многое покажет, – Елизавета Павловна из-под очков многозначительно взглянула на нас.
– Это мы еще посмотрим, – резко сказала бабушка, выходя с гордо поднятой головой из кабинета директрисы, по привычке уже хлопая дверью.
Думаю, многие надеялись, что я сама сбегу. Но мой упрямый характер, трудолюбие, а главное, мое желание сделали свое дело. Уже через полгода скептицизма поубавилось, через два года я впервые услышала, как директриса шепталась с моей бабушкой, как она рада, что сразу разглядела во мне потенциал.
К тому же сын Елизаветы Павловны много лет ходил на дополнительные занятия по химии к моей бабуле. Выиграл несколько важных олимпиад и в этом году автоматом был зачислен в один из самых престижных медицинских вузов.
Его дедушка и по совместительству свекор Елизаветы Павловны жил через несколько домов от нас и дружил с моим. Летними вечерами они то у нас, то у него играли в шахматы, пили хорошее вино. Чаще, правда, у нас. Дед Давида любил стряпню моей бабушки. Ладно, проще сказать, кто не любил столоваться у нас. Дом был как проходной двор. У нас постоянно были гости.
Я до сих пор помню, как в далеком детстве мы с Давидом были не разлей вода. Он приезжал на праздники, выходные и на все лето к деду. И мы отрывались на полную катушку, доводя до кипения мою ба. Давид хоть и старше меня на несколько лет, но заводилой и инициатором всех злодейств, по мнению моей бабушки, была именно я. Дружба наша закончилась, когда родители его разошлись и посещения деда стали строго лимитированными Елизаветой Павловной. Чужая семья – потемки, как любила говорить моя ба.