И они здравицы распевают, и их соседи со своего стола щедруют соленьями, мясом да рыбой, салом да жаренной птицей.
Встретились они аккурат посреди улицы у большого дома, и давай хвастаться друг перед другом, кто больше наколядовал. Только Ладушка стоит в сторонке – стесняется. Да на окна больших хором с резным крыльцом поглядывает. Все дома с огнями, во всех радость да веселье, а в этом темно. Лишь в светлице скупой огонек теплится.
Завидели подружки куда Ладушка смотрит, и давай наперебой стращать:
– Ой, не гляди туда!
– Кабы худа не вышло.
– А что так? – разглядывая резные ставенки, спросила Ладушка.
Подружки притихли. Тогда один из парней, которого друзья Степаном называли, стал рассказывать:
– В хоромах этих вдовец живёт. Угрюмом в народе кличут.
– За что ж его так, горемычного? – вздохнула Ладушка и, отвернувшись от окошек посмотрела на Степана. – Али имени христианского у него нет?
А Степан подмигнул одной из подружек Ладушки и дальше сказывает:
– Есть! Как не быть! Да только мало кто помнит имя его. А Угрюмом кличут за то, что хоть и молод годами, да только нелюдимый, не приветливый, не разговорчивый. Уж который год всех сторонился.
Припомнила Ладушка, однажды на рынке слышала, как кумушки про сыча какого-то сказывали. Про то, что смотрит тяжело, говорит мало, да в церковь по праздникам ходит, лишь когда после службы все разойдутся. Подолгу стоит перед иконами. И молчит… О чём просит? Никому не ведомо.
«Так вот о ком бабки деревенские шептались, – подумала она».
– Сказывают ещё, что от горя он таким стал, – продолжал Степан. – Как жену схоронил, так и отстранился от мира. Но свою работу печника хорошо знает. Руки у него справные. Всё умеет. За что не возьмётся, всякая работа у него ладится.
– Да-да! – подхватил Гришка, сын плотника. – К нему даже из соседних деревень приезжают кланяться, чтобы печь добротную сложил. Угрюм никому не отказывает. Работы не чурается.
– А давайте к печнику постучимся? – предложила подруга Натка. – Доброе слово в праздник каждому приятно!