Книга смеха и забвения – Милан Кундера

Секс сама по себе тема очень «яркая». Поэтому вплетая в ее канву иные смыслы нужно быть необычайно осторожным – замысел может оказаться просто перекрыт выдуманными для красочности передачи образами оргий, жажды изнасилования или педофилии. Такую ошибку, к сожалению, допустил Милан Кундера – если политически-коммунистические ремарки можно было, не заморачиваясь, опускать в чтении, то последние две части сборника, посвященные картинкам извращений, хоть и несущих в себе суть желания человека соединиться со своей детской частью, олицетворяющей непосредственность и свободу, или людьми-обществом, не только отвлекли от того, что имел ввиду автор, но и несколько подпортили впечатление. Лишь вскользь касаясь, оставляя многое для воображения читателя можно затрагивать сексуальные глубины человека, чтобы метафорически передать смысл проблемности нашего бытия, а не превратить в порнографию, где нехотя даже зацикливаешься лишь на внешней оболочке.Наверное, важно не рассказать сюжеты каждой из семи историй этой книги, а выделить вкрапления размышлений Кундеры, тонко подмечающего сложность жизни человечества. Некоторые главы являются продолжением уже начатых, некоторые обособлены, казалось бы, но все вместе они создают нечто целостное, выражающее смехотворность жизни и то, насколько легко, хотя и сложно, забывается значимое и бесценное:"Утраченные письма". Ответственность за свою судьбу в то время, как она не ощущает ответственности за человека. Готовность на признание себя любым, но только не тем, кто встречается с уродливой женщиной из мысли о невозможности посягать на нечто большее. Взаимная любовь, в которой она доказывает верность через приверженность его «врагу», а он вымарывает ее из жизни и памяти.

"Мама". Метафорический дефект зрения – что для всех велико – кажется маленьким ей. Одиночество в воспоминаниях. Он и она даруют друг другу ее, чтобы сохранить себя и свою парность (здесь сексуальный подтекст не так бросался в глаза, передавая иной глубинный смысл – жертвования собой ради двух при желании быть одному – два Сизифа). Возникновение псевдолюбви, основанной на благодарности за напоминание детского яркого переживания.

"Ангелы". Два вида смеха: дьявола, указывающего на бессмысленость всего, ангела – выражающего радость порядку и всему. Из ряда с возможностью возвращения выйти можно, из круга – никогда. Без нахождения в коле невыносимо (жажда изнасилования – попытка вновь приобщиться).

"Утраченные письма". Одиссея уже не снаружи – она содержание души. Ради воспоминаний о человеке пожертвовать памятью о нем. Книгу пишут, когда авторов не хотят слышать важные люди, а графомания возникает при высоком уровне благосостояния народа (вовсе нет – от одновременно распаляющего нарциссизм и нулевого воспитания), тотальной разобщенности людей и отсутствия изменений внутренней жизни членов социума. Взгляды, которым ни один человек не может противиться – на автокастрофу или чужое любовное письмо (недавно писала о существовании этой тенденции, но не всем людям интересны другие люди, чтобы тянуться к рассматриванию их гибели или интимной жизни).

"Литость". Это крайне неприятное состояние, которое порождено видом своего внезапно увиденного убожества – спасение: любовь, истинно любимый кем-то быть убогим не может (здесь надо пояснить – внутри себя, сам для себя; снаружи он все то же убожество).

"Ангелы". Вот отсюда и до финала поплыли сплошные сексуальные деформации. История желания освободиться от невозможности вернуть воспоминания отправила в путь, где через сексуальные игрища с детьми был найден покой – крайне отвратительная + жирно-плотно-многослойно-закрашивающая всё метафора. Дети – будущее, но не из-за того, что станут взрослыми, а потому что общество с каждым днем все более инфантилизируется (согласна на 100%).

"Граница". Продолжение перверсий – оргии с подробностями, намекающими на ненужность сокрытия себя от социума. Эротическая биография – с кем был, кого не добился, с кем ничего и не могло случиться. Мужчина насилует, женщина насилует (при этом позитивная сторона однозначно присвоена насилию, как продолжению жизни через секс – не с той позиции рассматриваете, сударь…).Общей чертой всех персонажей зарисовок Милана выступает и гражданское – эмигранты, и психологическое состояние – каждый лишен какого-то своего фрагмента. Только вот все герои ищут не там, идут по ложному пойти отрезания того, что могло бы им помочь сохранить себя и дополнить, окунания в крайности и полярные состояния. Глубоко и метафорично затронул жизнь человека Милан Кундера. Но весьма и весьма спорно – показав как верное направление то, чего наоборот стоило бы избежать. Неоднозначные истории сборника, неоднозначная книга в целом – как и жизнь, собственно…

Мы все в плену застывшего взгляда на то, что есть важное, а что – незначительное, мы с тревогой приглядываемся к этому важному, в то время как незначительное тайком, за нашей спиной, ведет свою герилью, которая в конце концов изменит мир и нас, неподготовленных, застигнет впрасплох. (с) М. Кундера «Книга смеха и забвения»Я люблю те книги, которые застигают меня врасплох. Пусть даже при этом шокируют. Главное – чтобы они реально заставляли пересматривать мою систему ценностей, разбивали границы условностей, заставляли перетряхивать мои приоритеты, разрушали стереотипы. И даже неважно, изменится ли у меня в итоге что-то в мировоззрении или я останусь при прежних своих мнениях, главное – чтобы исчезло у меня ощущение замыленности, чтобы пропала оскомина, которую порой вызывает всё происходящее вокруг нас.И, конечно, в первую очередь такое воздействие на меня оказывает литература постмодернизма. Я не большой знаток этого направления, читаю постмодернистов не так часто, но отношусь к каждой книге, как правило, с большим любопытством и с большой благодарностью. И сейчас скажу почему.Казалось бы, по определению, постмодернизм направлен на отрицание реальности как таковой, он выражает неприкрытый скептицизм, порой презрение по отношению к различным реальным явлениям в обществе, утверждает их надуманность, фальшь. ОДНАКО, как мы можем убедиться, именно с помощью средств постмодернистской философии мы можем наиболее адекватно воспринять окружающую нас реальность: вместо привычных и гладких формулировок нам бросают в лицо качественно новые по своему строению и содержанию тексты, которые – хочешь ты того или нет – в любом случае притянут к себе твое внимание. В статьях о постмодернизме часто цитируется характеристика этого направления, данная в одном из учебников по культурологии: «„отвязавшись“ от всякой традиции, постмодерн в своём свободолюбии пошёл на крайности: стёр имена и даты, смешал стили и времена, превратил текст в шизофреническое приключение, в коллаж анонимных цитат, … смешал и уравнял святое и греховное, высокое и низкое» Эта цитата якобы приводит пример негативного отношения к постмодернизму. Для меня же эта характеристика – самая что ни на есть положительная, т.к. люблю всё конструктивно-нестандартное. И это первая причина моего неравнодушия к творчеству постмодернистов.А вот вторая.

При моей огромной любви к классике хочу отметить, что я во время чтения классической литературы (особенно русской) проявляю себя все же ярко выраженным потребителем. Я жадно впитываю в себя все мысли, чувства, эмоции, наставления, которые так и льются на меня со страниц произведения. Да, я могу соглашаться или не соглашаться, но все это как-то неактивно, более в роли зрителя, созерцателя, слушателя.

А с постмодернистской литературой не забалуешь. Она тебя с первых же страниц вшвыривает в само произведение, где тебя начинает колбасить, швырять от стены к стене, постоянно заставляет сопоставлять, вспоминать, догадываться, перелистывать текст к началу, перечитывать, проводить параллели, да еще и время от времени лазить по словарям, справочникам или, на худой конец, гуглить в поисках доп.информации, необходимой для полного понимания текста. Уфф.

Ой как тяжело читать постмодернистские произведения. Как в тренажерном зале день провести.

За это и люблю такое чтение.Ну а теперь, чувствуя, что вы меня уже проклинаете за то, что пока ни слова о самой книге не сказано, я заявлю следующее:

всё, что написано выше о постмодернизме и моем отношении к нему, до единого слова относится к роману Милана Кундеры «Книга смеха и забвения» (кстати, а вы в курсе, что и в имени, и в фамилии ударение падает на первый слог?).

Автор, судя по различным статьям, публикациям и интервью, не очень-то приветствует то, что его относят к постмодернистскому направлению. Я же, наряду со многими критиками, с удовольствием ему это звание присваиваю.Книга состоит из 7 новелл («вариаций» – как определяет форму сам автор), практически не связанных сюжетно (а некоторым покажется, что и идейно, – настолько всё неявно, как и всё у постмодернистов). В основе каждой «вариации» – бытовые зарисовки, реальные исторические факты, фантасмагорические ситуации (хм, один вечер поэтов чего стоит), аллюзии на литературу и музыку, бесконечные метафоры. Всё это замешано на элементах публицистики, где голос автора четок и понятен.

Итогом этого замеса является пестрая мозаика, вполне легко читаемая по форме и при этом для многих не очень удобоваримая по содержанию. И это тоже можно отнести к признакам постмодернизма.Я сказала, что идейная связь всех новелл может показаться для многих скрытой и непонятной, но здесь я все-таки слукавила: идейная связь – в названии романа.

Эти два понятия – «смех» и «забвение» возведены Кундерой в ранг философских понятий, на которых пусть и не зиждется наша жизнь, но которые играют в ней или сцепляющую, или разрушительную роль. В романе эти два явления (которые в реальной жизни мы никогда бы, думаю, и не воспринимали как явления равного ранга) пропитывают каждую сцену, каждую зарисовку.

И "смех, и «забвение» представляются нам и на уровне частном, личном, и на уровне политическом, историческом. И смех здесь не легкий повод ухохотаться во время чтения книги. Он, скорее, вызовет скрежет зубов и тоску (как, к примеру, в обличительных монологах автора, направленных против тоталитаризма) или (как, например, в сценах похорон Пасселя или массового совокупления у Барбары) обнажит неприглядность человеческой жизни в принципе (что, безусловно, понравится далеко не каждому читателю). В романе Кундеры «смех» = «насмешка», насмешка судьбы, насмешка бытия.Надо ли говорить, что тема памяти/забвения не могла не волновать писателя, чеха-эмигранта, прозаика-шестидесятника, с юношеских лет остро реагирующего на события в родной стране, выражающего сначала ярую поддержку прихода коммунистов к власти в Чехии (1948) и позже не менее ярое противостояние приходу советских войск в Прагу (1968). Многие читатели раздраженно обвиняют Кундеру в навязчивом пристрастии к теме Пражской весны. Я же могу сказать, что хоть в каждой новелле и есть то или иное упоминание пражских событий, но все же сфера авторских рассуждений гораздо шире оценки одного исторического факта. Всё, что нам показывает Кундера: соприкосновение человека и государства, разрушительная роль тоталитаризма в судьбах людей – всё это не частное, не местечковое.Сила человека/государства – в памяти. Я так прочитала главный мессидж Кундеры. Значение памяти на личном уровне раскрывается прежде всего через образ Тамины (героини одной из «вариаций», чешки-эмигрантки, потерявшей любимого мужа), которая перебирает в голове всё дорогое, что оставлено в прошлом (эта тема мне понравилась очень-очень! стремление сохранить каждую мелочь и сильнейшие переживания по поводу невозможности этого – как это понятно и знакомо!).А что касается политического/исторического аспекта памяти и забвения, то для остроты понимания автор опять же вводит смех. Смех, превращающий многие серьезные явления в пародию (порой на грани черного юмора, что тоже является чертой постмодернизма). И тем самым позволяющий нам увидеть маразм происходящего на уровне властей и партий. Чего стоит, к примеру, история про товарища по имени Клементис, который заботливо надел собственную шапку на голову Клемента Готвальда во время его обращения к народу холодным днем 1948 года и который четыре года спустя был повешен и стерт со всех пропагандистских фотографий («от Клементиса осталась лишь шапка на голове Готвальда»). А тот факт, что до сих пор переписываются учебники истории, не из этой же области?Я не могу сказать, что у меня к данному роману равно восторженное отношение. К примеру, фантасмагорическая сцена «Тамина и дети» вызвала у меня неприятие, граничащее с отвращением. Но, пожалуй, только это и вызвало мои негативные эмоции. Все остальное заставляло думать и благодарить автора за повод посмотреть на жизнь с непривычного ракурса.Многие обвиняют Кундеру в чрезмерном увлечении темой секса. Я же это считаю настолько вторичным, если не третичным, что, спустя два дня после прочтения, уже и не помню этих сцен… На мой взгляд, его ироничность, порой издевка, которые сквозят в описании сексуальных действий героев, очень явно показывает отсутствие у Кундеры намерения написать порнографический роман. Итак, из всех трех прочитанных мною книг Кундеры (еще были «Бессмертие» и «Невыносимая легкость бытия») считаю «Книгу смеха и забвения» самой сложной, но и....быть может....самой нужной для прочтения.Простите, что так много написала (дочитал ли кто-нибудь до конца???). И это только часть мыслей, которые блуждают в голове после прочтения книги.... Не верите? Прочитайте сами – увидите, а может, и сами напишете еще больше.Впрочем…

"Каждый человек страдает при мысли, что он исчезнет в равнодушной вселенной неуслышанным и незамеченным, а посему сам хочет превратиться во вселенную слов.

Но, когда однажды (и это будет скоро) во всех людях проснётся писатель, настанут времена всеобщей глухоты и непонимания"(с) М. Кундера «Книга смеха и забвения»

КНИГА ПРОЧИТАНА В РАМКАХ ИГРЫ «ДОЛГАЯ ПРОГУЛКА», ТУР VII.

Греческие боги в самом начале принимали страстное участие в приключениях людей.

Потом они обосновались на Олимпе, смотрели вниз и хохотали.

А теперь они уже давно спят. В квартире было двое. Один – в белом, другой – в черном. Левый потрошил ящики, вытаскивая бумаги, записи, ноты, старые фотографии. Затем он взял с полки том Кафки и начал методично его листать, словно пытаясь вспомнить Прагу, которой больше нет. Минутой позже, как будто разуверившись в Кафке, отбросил книгу и стал один за другим скидывать на неё сочинения Манна, Есенина, Петрарки, но они, по-видимому, производили слишком мало шума. В конце концов, он достал том Гете и швырнул его поверх других книг. Грохот, произведенный последним, казалось, удовлетворил его, и он вернулся к вороху бумаг. Наткнувшись на блок марок с изображением груши, он стал одну за другой наклеивать их на обрывок старой пражской газеты за 21 августа 1968 года. Он облизывал эти марки с упоением, как будто вид груши вызывал в нем эротическую фантазию, и клеил, клеил, клеил их по кругу. Затем, когда с кругом было покончено, он перечеркнул одну из марок, как будто показывая, что она не вписывается в общий хоровод и место в танцующем круге для одной из груш утеряно безвозвратно.

Тот, что справа, тем временем составлял список конфискованного:

Оккупанты, очуметь, музыка, вариации, нелепые бусы, раздавить между ногтями, графомания, ускользать, фрагментарность, бессмысленность будущего, без эмоций, голову-долой, литость, не тонкие, танец коло, Элюар, Лермонтов-хахаха, падение, кольцо, несуразность, Тамина и дети, битва за чужое ухо, пародия, случайность, шутка, коллаж, человек как недоразумение, придирки, танки соседнего государства, воспоминания, ожидания, вопреки, прожитое, повторы, астролог, улицы, а вас еще не забрали?, идиллия, вычеркнуть молодость, белое пятно, настоящая литература.И вот он заканчивает составлять список и протягивает его второму, а тот, в свою очередь, комкает бумагу, а затем разглаживает ее, но в ней уже нет прежней формы. Стрелка на часах бежит назад, стирая настоящее и прошлое, пожирая время и создавая пустоту.

***Дальше…О и для Тамины – так сам Кундера говорит об этой книге. Мое же впечатление о ней – книга о и для Кундеры. Трагедия жизни чешского (вернее, чехословацкого) писателя и его родины выходят все-таки на первый план в этом романе. Вынужденная эмиграция Кундеры и события, последовавшие за Пражской весной, являются основной темой. Произведение собрано из глав в эдакий коллаж. Персонажи сюжетно не связаны друг с другом. И вся эта кутерьма создается для демонстрации размышлений писателя о природе смеха и забвения. Герои не наделяются какими-то ярко выраженными чертами, они присутствуют в книге в качестве экспонатов выставки, устроенной автором. И автор, как хороший экскурсовод очень деликатно обходится с читателем, периодически подсказывая ему: вот здесь я хотел сказать про это, а вот тут намекал на то. Взгляните на название книги – оно идеально. И все-таки антураж, в котором происходит сия экскурсия съел для меня все умные мысли писателя. Кундера рассуждает о смехе, как о субстанции, которая позволяет миру удержаться в равновесии и не скатиться в добро или зло, а я вижу советские танки на улицах Праги. Кундера пишет об истории, как о музыке, а я опять вижу танки, выглядывающие между строк. Кундера говорит о времени и о том, что жизнь есть прошлое, но и оно эфемерно, а я опять вижу то, что вижу. В книге присутствует много того сочного, чем славится постмодернизм: ирония, фрагментарность повествования, отсылки к другим литературным источникам, но все это было произнесено человеком с голосом, полным тоски по родине. Оратор хороший, но сам предмет наскучил. В данном случае личный жизненный опыт не позволил мне полностью насладиться и, быть может, достойно оценить эту книгу. Однажды я легла спать в стране с наивной верой в существование дружбы народов, а на следующий день проснулась в месте, где я – меньшинство, которое виновато в былых бедах большинства. Согласна я с автором книги, что будущее бессмысленно, а из закромов прошлого нам удается доставать только крупицы. В конце концов, эти частицы мы просеиваем, и в нашей памяти задерживаются наиболее крупные из них. В случае с Кундерой наши крупные оказались диаметрально противоположными: чужое светлое будущее исковеркало его жизнь, тогда как чужое же безрадостное прошлое сыграло злую шутку в моей судьбе. Иногда полезнее не ворошить былое, а предать его забвению. Стоит ли будить богов?

***

Эти двое стали неторопливо и, ничуть не стесняясь друг друга, раздеваться, и их одежды, разбросанные тут и там, перемешались, создавая на полу причудливый шахматный орнамент. Непрошеные гости повернулись. Кундера и я. У одного в глазах – бесконечный вопрос, у другого – безразличие. Они оба улыбались.