Мила Лейт
Времена года
7
Марта сидела за своим рабочим столом, делая перевод очередного задания. Текст был для неё простым, специфики в нём не было никакой, и слова и предложения почти сами сыпались из-под её пальцев, проворно бегавших по клавиатуре компьютера. Она остановилась на несколько мгновений, подбирая формулировку, подняла глаза. За окном, – «на воле», как говорила соседка по кабинету Аня, – осень окончательно прибрала город к рукам: деревья сплошь пожелтели, некоторые уже стояли с заметными проплешинами, и от этого улица казалась какой-то прозрачной. Внимание её чуть рассеялось и мысли, словно тайком сбежавшие с урока школьники, начали осторожно бродить, поднимая совсем не рабочие вопросы.
Смутное беспокойство, казалось, не имевшее под собой никаких оснований, тем не менее по-прежнему не оставляло её, несмотря на всё попытки понять его причину. Она снова вспомнила француза-фотографа – вопросы, которые он задавал, на первый взгляд были такими простыми, но почему-то она не смогла ответить ни на один из них. Может быть, она просто не знала ответов? Она вспоминала его лицо, взгляд, который будто проникал куда-то в самую её глубину, и каждый раз при этом, даже будучи всего лишь наедине со своими мыслями, смущалась, сама не понимая – отчего. Его визитка теперь лежала в кармашке её кошелька, и вид её каждый раз приводил Марту в лёгкое замешательство.
Поначалу она вообще не собиралась звонить ему – зачем? У него – своя жизнь, у неё – своя, и какой смысл им увидеться ещё раз, ведь потом всё равно их дороги разбегутся в разные стороны так же внезапно, как и сошлись, – словно прямые, которые пересекаются только в одной точке. Да и когда она сможет назначить встречу? Просить мужа забрать вечером Мишу из сада – он, вероятно, не откажет, она никогда ещё не просила его об этом, но разумеется, спросит, в чём дело, – и что она скажет? Про выходные так и вообще речи быть не может.
Марта вдруг в некоторой растерянности увидела, что за целую неделю у неё не отведено ни минуты на личное время. Времени, когда она, например, ходила бы на какие-то курсы, или в спортзал, или просто встречалась с подругами. Времени, которое бы принадлежало только ей, и которым она могла бы распоряжаться по своему усмотрению. Каждая минута её незамысловатого дня – как на ладони: отвести сына в сад, потом – на работу, с работы – домой, забрав по дороге сына, ужин, домашние дела. Борис всегда знал, где она и чем занимается. А ведь – Марта словно впервые это обнаружила – у него самого это личное время всегда было! За все годы их брака у него находилось множество мест, где он проводил время помимо работы и дома: то он учил английский, – Марта предлагала ему свою помощь, но видеть жену в качестве своего преподавателя он не хотел, – то ездил в бассейн, то в тренажёрный зал, почти всегда – волейбол с друзьями по воскресеньям, не говоря уже о посиделках с приятелями после работы время от времени. Вот оно, время, когда можно сказать: «Я на курсы», а самому иной раз пойти куда-то ещё, и никто ничего не узнает.
Как же так получилось? Почему у неё никогда не находилось времени для себя? Она вдруг ни с того ни с сего снова подумала, что так и не попробовала устриц, а потом – по цепочке – стала вспоминать всё остальное, что так и откладывалось на потом, «когда будет время», – а когда же оно, наконец, будет? И она никогда не была в Париже… при чём тут Париж?! А при том, что она не может даже пару часов найти, чтобы встретиться с человеком, а муж при этом занимается своими делами… То есть, получается, пока она готовит-моет-убирает, занимается их ребёнком, он пьёт пиво, или плывёт по дорожке, или… или встречается с женщинами?..
Марте стало не по себе. Что за ерунда? Если она сама ищет лазейку, чтобы встретиться с другим мужчиной, то это не значит, что и муж использовал время, официально отведённое, например, на спорт, на встречи с другими женщинами! Но… почему нет?
Она убрала руки с клавиатуры, откинулась в кресле. Она подозревает мужа в неверности? Нет, она никогда даже не задумывалась об этом – для неё самой других мужчин все эти годы не существовало; да и, насколько она помнила, оснований не доверять Борису у неё не было. Хотя, если захотеть, скрыть связи на стороне совсем несложно… Ох, ну почему она об этом думает? Или ей обидно? – да, вот именно: ей ужасно обидно, что за девять лет у неё не нашлось времени для того, чтобы сделать что-то для своего развития или совершенствования, потому что она тратила все эти, и без того крошечные, кусочки на то, чтобы дать возможность мужу заниматься тем, что нравится ему. А он даже не подумал предложить ей хоть раз подменить её, чтобы она могла заняться чем-то для себя, а не для них!..
Горькая волна обиды и разочарования подступила комом к горлу. На ум вдруг пришёл обрывок выражения «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы»[1], – и кто это сказал?..
– Марта, что с тобой? – услышала она обеспокоенный голос Ани.
Она подняла глаза – словно вынырнула из забытья:
– Ничего, всё нормально… Что-то голова разболелась, – она потёрла пальцами виски. – Не обращай внимания.
– Может, дать тебе таблетку? У меня есть?.. – И после отрицательного покачивания Марты головой: – Я пойду, налью чаю – тебе принести? И лимон есть. Не хочешь? Ну смотри… – Аня вышла.
Некоторое время Марта сидела неподвижно; потом решительно достала визитку художника и набрала его номер.
8
– А вот и папа пришёл! – Марта услышала, как муж вошёл в квартиру, бросил на пол спортивную сумку, – это был день спортзала, – стал раздеваться. Они с Мишей возились в детской. Вообще-то, ему уже пора было спать, но мальчик хотел дождаться отца, чтобы обнять его перед сном и пожелать спокойной ночи. Борис вошёл в комнату с видом человека, довольного прошедшим днём, своей жизнью и самим собой.
– Что-то ты совсем поздно сегодня! – Марта и сама почувствовала, как в её словах прозвучало недовольство. – Миша не захотел ложиться, пока ты не придёшь.
– Ну мы немного посидели с ребятами в кафе в спортзале… ужинать не буду. – Борис переключил внимание на сына: – Как дела, мой разбойник?
– Что ж, тогда, может быть, для разнообразия ты его и уложишь?
Борис удивлённо повернулся к жене:
– Но… мне нужно принять душ… А почему ты не можешь уложить его?
У Марты перехватило дыхание. Она даже не сразу нашлась, что ответить – такой наглостью вдруг показалось ей поведение мужа – а потом вдруг разом выпалила:
– Потому что ты весь вечер занимался собой! Спорт, друзья, кафе, теперь вот – душ, а я весь вечер занималась домом и ребёнком и, можешь себе представить, тоже хочу в душ! А ещё я тоже хочу иметь возможность заниматься спортом, собой, сесть почитать книжку, наконец! Мы оба работаем, и я тоже устаю и точно также иногда хочу не нестись домой сломя голову, а посидеть с подружкой в кафе, или поплавать в бассейне, или просто пройтись! И Миша – точно такой же твой сын, как и мой!
Даже появись сейчас на пороге их квартиры президент страны с официальным визитом, это не произвело бы большего эффекта. Борис ещё никогда не слышал от жены ничего подобного, и Марта видела, как он поражён. В первую минуту после её тирады он оцепенел; потом хотел что-то сказать, но видимо, никак не мог сообразить, что происходит, и что в таком случае от него требуется, и поэтому лишь продолжал смотреть на жену в молчаливом недоумении.
– Так вот, – продолжила она после паузы, – я пошла в ванную, а ты уложишь Мишу спать. И, пожалуйста, научись это делать, поскольку со следующей недели я тоже хожу в спортзал!
И она вышла, не дожидаясь ответа. Борис услышал, как она зашла в ванную и включила воду.
Спустя час, когда Марта пила на кухне чай, вошёл муж. Обида по-прежнему кипела в ней и, несмотря на то, что они чуть ли не впервые в жизни поссорились, вины своей она не чувствовала и была полна решимости отстаивать свои права, так что, увидев Бориса, вся как будто внутренне сгруппировалась, готовясь к продолжению перепалки. К её удивлению, муж молча сел рядом, обнял её за плечи, притянул к себе, потом провел ладонью по волосам. Раньше подобное вызывало у Марты чувство покоя и защищённости, сейчас же она в недоумении обнаружила, что поведение Бориса лишь раздражает её. «Обращается со мной, как с ребёнком, – подумала она. – Не хватало только, чтобы сказал что-то вроде “ну всё, всё, пошумела – и хватит”».
– Дорогая моя, – произнёс Борис ласково, – я знаю, ты устала, и я в этом отчасти виноват. Конечно, я не имею ничего против того, чтобы ты тоже занималась собой. Что ж, ты сама знаешь, что семья и ребёнок – это бывает тяжело. Ты у меня такая молодец. Лучше всех, правда! Ты столько делаешь для нас… если бы не ты, ничего бы не было.
Возмущение снова начало тихо закипать в душе у Марты, но она молчала. Бесплатная домработница и няня, вот кто она ему! Она забыла, как раньше ей и самой нравилось готовить каждый день что-то новое, чтобы порадовать мужа, с какой нежностью гладила она его рубашки, как не жалела сил, чтобы сделать дом таким, куда Борис спешил бы каждый день возвращаться, как в лучшее место на земле. Сейчас она видела только, что все её труды воспринимаются, как нечто само собой разумеющееся, что даже не стоит благодарности. Как нарочно, Борис продолжил:
– Это ведь предназначение женщины – создать уютный дом, где пахнет пирогами и слышен детский смех, а? – Он с улыбкой чуть крепче прижал её к себе. – И знаешь, я думаю, нам уже пора задуматься о втором ребёнке.
О втором ребёнке! О втором ребёнке?! Марта даже вскочила от негодования:
– О, конечно, почему бы тебе не хотеть второго ребёнка – это ведь так просто: сделал дело – гуляй смело, да?! А вся эта проза жизни – мучиться с токсикозом, сцеживать молоко, потому что он не хочет грудь, а она болит, и того и гляди – начнётся воспаление; вставать по ночам, а днём не находить времени, чтобы хотя бы зубы почистить, потому что надо кормить, купать, укладывать, менять пелёнки – это уже забота жены, правда? И при этом никто не отменял готовку, уборку и всё остальное – то, что ты называешь «создавать уютный дом»! А пока я буду разрываться между плитой и горшками, ты по-прежнему будешь ходить в спортзал и пить с друзьями пиво – просто великолепно, не правда ли?!
– Да что на тебя такое нашло сегодня? Что за демагогия? – интонация у него была такая, как если бы он объяснял расшалившемуся ребёнку, что пора успокоиться. – Или, может, мужчина уже стал способен кормить грудью?
– Нет, это ты разводишь демагогию! Я не предлагаю тебе кормить младенца, но почему нельзя помочь по дому – ведь нанять домработницу ты не хочешь!.. Ты хоть раз за девять лет убрал в квартире, приготовил обед или ужин, перемыл посуду? Или, может, ты кормил или купал Мишу, сидел с ним ночью, когда он болеет? В чём заключается для тебя семья – что не надо приходить в пустой дом с пустым холодильником? Или что можно гордо сказать: «Это мой сын»?
– Ну Марта, ну зачем ты так? У моих родителей нас тоже было двое, и мама сама со всем справлялась – а ведь в то время даже подгузников одноразовых не было! А машину стиральную они смогли купить уже только после моего рождения; и, конечно же, не «автомат»… ну что с тобой?!
Марта молчала. Она вдруг поняла, что устала «сама со всем справляться». Что хочет не «справляться», а жить. Хочет, чтобы удовольствие читать сыну на ночь сказку не омрачалось мыслями, что нужно ещё пойти почистить плиту или желанием поскорее самой добраться до постели. Ну как Борис этого не понимает? Неужели вообще все мужчины так рассуждают? Ну что тут ещё объяснять?
Она вдруг словно разом обессилела: пропали и возмущение, и злость, и желание восстановить справедливость. Какая-то безучастность овладела ею; Марта опустилась на стул, уронила голову на руки. Ей больше не хотелось ничего говорить. Борис, увидев, что она успокоилась, мысленно облегчённо вздохнул и снова обнял её. Он не сомневался, что жена просто немного устала, а может, неприятности на работе или гормоны – что ж, бывает. Она всегда была идеальной женой – можно и ей иногда сорваться, с кем не случается. Ничего, всё пройдёт.
Ему даже в голову не пришло, что Марта и в самом деле начала смотреть на свою жизнь другими глазами.
9
Они встретились на бульваре, недалеко от места, где работала Марта. Она ещё издали увидела его, Марка; на какое-то мгновение, словно в растерянности, замедлила шаг, машинально поправила причёску.
Накануне вечером она задумалась: что же ей надеть в этот день? Марте не хотелось думать, что это свидание, – в конце концов, оба они несвободны; кроме того, их предыдущая встреча была чистой случайностью, и расстаться пришлось прямо посредине разговора – словом, Марта рассматривала эту встречу, как если бы они решили погулять и вспомнить детство с бывшим одноклассником.
Тем не менее, хорошо выглядеть ей хотелось. Что-нибудь простое, но элегантное, не нарядное, но и не откровенно рабочий вариант. И, стоя перед платяным шкафом, с удивлением, переходящим в замешательство, она обнаружила, что ей совершенно нечего надеть. Не классическое «полный шкаф, а носить нечего» – у неё действительно не было ничего подходящего.
Марта прикинула, когда в последний раз она всерьёз ходила по магазинам одежды. Перед выходом из декрета? Не может быть! С другой стороны, какие наряды нужны, чтобы сидеть за компьютером? Ей нравились удобные брюки, трикотажные кофточки и вязаные свитера. «Вот она, моя униформа мелкой служащей», – усмехнулась про себя Марта. Некоторые из её коллег на работу приходили разодетыми, как на праздник – Марта их и понимала, и нет. С одной стороны, хочется носить красивые вещи, но с другой – кто их видит? Те немногочисленные сотрудники мужского пола, что у них работали, как на подбор – по сторонам особенно не смотрели, а если и отрывались от работы, то только для того, чтобы с головой погрузиться в Интернет. «Если только эти девушки не ходят ежедневно на свидания», – пожимала плечами Марта. «Крайне маловероятно», – усмехалась в ответ Аня.
Всё же в её гардеробе было несколько вещей, которые Марта берегла для особых случаев. Она смотрела на светло-серое платье из тончайшего кашемира. Прямое и слегка приталенное, чуть выше колена, с красивым вырезом, служившим ему украшением. Марта остановилась на нём: то, что нужно; к тому же, по погоде и подойдёт к её плащу.
Пока Марта шла по дорожке, она рассматривала своего нового знакомого. Кого он ей напоминает? И вдруг поняла: Христос с полотен эпохи Возрождения. То же узкое лицо, тёмные глаза, длинные вьющиеся волосы, но главное – взгляд. Глаза, которые, кажется, видят и тебя, и всё человечество насквозь, и знают все его слабости и пороки, мечты и чаяния… «Откуда у него такой взгляд?» – мелькнуло у Марты. В ту же минуту Марк заметил её. Улыбнулся. Не просто приветливо, как человек, который рад встрече, не подчёркнуто дружески, как человек, который хочет понравиться, а как-то очень серьёзно… «Очень лично», – подумала Марта и опять смутилась.
– Добрый вечер, Марта, – он слегка коснулся её щеки своей. – Я понимаю, как банально это прозвучит, но вы и в самом деле прекрасно выглядите. – Он по-прежнему улыбался. Удивительная это была улыбка: она начиналась в глазах и как будто постепенно растекалась по лицу, освещая его, чуть подрагивая в уголках губ. И Марте вдруг стало так легко, так спокойно – будто она и впрямь встретилась со старым другом, который всегда поймёт и поддержит. И она задорно ответила:
– Знаете, может, это прозвучит глупо, но вы тоже выглядите великолепно.
Он подмигнул:
– Значит, вместе мы должны смотреться просто идеально. По-моему, отличное начало, как вы считаете?
День был прохладный, но сухой и тихий. Марта предложила немного пройтись, и они не спеша направились вдоль бульвара. Крупный красно-оранжевый кленовый лист, сорвавшись с ветки, плавно опустился прямо ей под ноги. Он был так безупречно красив, что, поддавшись внезапному порыву, Марк поднял его и протянул своей спутнице.
– Какой… совершенный!.. – вздохнула Марта. – Даже думать не хочется, что скоро он пожухнет, свернётся, а потом – и вовсе рассыплется в пыль…
Она огляделась: столько красоты было вокруг. Улыбнувшись, она стала подбирать самые гладкие и яркие из листьев, и вскоре у неё получился целый букет. «И в самом деле, школьники, – пронеслось в голове. – Только портфелей не хватает». Она обернулась к Марку:
– Тысячу лет вот так не гуляла. А вы? – Она держала собранные листья сразу двумя руками, прямо перед собой; пестрым пятном они выделялись на фоне её тёмно-синего плаща.
– Я люблю гулять… – Он слегка запрокинул голову, взгляд его устремился куда-то поверх домов и деревьев. – Кроме того, прогулки – это ведь часть моей работы. Вы не представляете, сколько удивительных вещей можно обнаружить, если хотя бы чуть-чуть приглядеться. Вот, например… – Он остановился, чуть повернул Марту в нужном направлении. – Если посмотреть сквозь эту арку, создаётся впечатление, что она – начало аллеи, получается как бы аллея из камня и дерева, особенно если учесть, что на переднем плане – тоже ветка, и вот создалась необычная перспектива… Но самое интересное – это, безусловно, люди: их лица и позы часто в сотню раз красноречивее самых правильно подобранных слов. Вы ходите на фотографические выставки?
На подобной выставке Марта была лишь однажды, это были работы одного знаменитого фотографа, тоже французского, – она забыла его фамилию. Многие кадры тогда поразили её меткостью, с какой автор схватывал ситуацию, – будь то сцена с людьми или без. На одном снимке – он так и назывался: «Шахтёр» – её потрясло выражение глаз молодого человека на переднем плане: смесь покорности судьбе и вызова, мудрости и какой-то безысходности. Она совершенно точно понимала, что Марк сейчас имеет в виду и, отвечая на его вопрос, оказалась на одной с ним волне.
Они продолжали идти рядом. Марк рассказывал о своей работе, о том, что видит он через свой объектив, что хочет показать. Рассказывал о своих выставках, об успехах и неудачах; и о других фотографах – об их работах, идеях, стилях. Марта больше слушала, изредка вставляя короткий комментарий или отвечая на вопрос. Ей казалось, что каким-то непостижимым образом она и сама всё это видела, – так близки оказались ей многие вещи.
Они устроились в небольшом ресторанчике за круглым столиком на двоих. Марта чувствовала, как то ли от бокала красного вина, что она выпила во время ужина, то ли от перехода в тепло, – к концу прогулки она успела порядком озябнуть, – а может быть, от чего-то ещё её тело расслабилось, а все мысли куда-то улетучились. Было только здесь и сейчас – и больше ничего. Она тоже стала рассказывать: о себе, о своей жизни. Исподволь, не задавая прямых вопросов, Марк расспрашивал её об отношении к самым разным вещам, её ценностях, представлениях о важном и о второстепенном. Закрытая для посторонних и непросто сходящаяся с новыми людьми, Марта, к своему удивлению, легко и свободно обсуждала самые разные вопросы, делилась сомнениями, планами.
«Вот уж точно, бывшие одноклассники, – снова подумала она. – Как всё-таки здорово общаться с человеком на одном языке». При этом она внезапно осознала, как давно они не говорили просто так, по душам, с мужем: всё какие-то дела, заботы, да и возвращается он по вечерам часто поздно. Она попыталась вспомнить, когда в последний раз они, как бывало ранее – сидя в обнимку, шептались обо всём на свете. «Неужели, когда человек всё время рядом, наступает подсознательное ощущение, что всё ещё успеется?». И снова «на потом», «на будущее»… Будущее уже наступило… да, наступило.
Марта взглянула на часы, с огорчением подняла глаза:
– Уже поздно. К сожалению, мне пора… – И добавила с улыбкой, почти счастливой: – У меня давно не было такого замечательного вечера. Спасибо за прогулку и за беседу.
Марк смотрел на неё молча, без улыбки, но тепло.
– Это я вас должен благодарить.
Марта в который раз подумала, какая необычная у него манера говорить – не то, чтобы официальная, а какая-то книжная, что ли. «Русский, наверное, уже стал для него иностранным…»
– Меня-то за что?
Он не ответил, только продолжал задумчиво смотреть на неё. Марта отвела глаза, стала собираться. Сегодня из детского сада Мишу забрала её мама, так что ей и в самом деле нужно было торопиться: сначала – за сыном, потом – домой. Когда Марта обратилась с этой просьбой, мать удивилась, но как ни странно, не стала ни о чём расспрашивать, только, согласившись, добавила, что рада возможности побыть с внуком.
Ещё довольно молодая, на пенсию она, в отличие от многих своих приятельниц, не спешила, при этом, кроме работы, находила время и на издавна любимые ею театры, и на книги, и даже на лыжные прогулки зимой. Она и дочери с детства старалась привить вкус к искусству: почти каждые выходные они обязательно шли то в музей, то на концерт или на спектакль, а то и просто гуляли по старой Москве, приобщаясь к истории тысячелетнего города. Вот только целенаправленно заниматься тем же рисованием или музыкой не оставалось времени: в детстве Марта довольно серьёзно занималась художественной гимнастикой, и втолкнуть в расписание что-то ещё было попросту невозможно, а, как справедливо рассуждала мать, спортивная активность ребёнку нужнее, чем после сидения в школе и за уроками снова сидеть где-то ещё.
Собственно, во многом именно гимнастика определила и фигуру, и сохранившуюся все эти годы подтянутость Марты, даже несмотря на отсутствие спорта. К тому же природа была щедра к ней: гибкость, пластичность были у девочки от рождения – оставалось только развивать уже заложенное. Гимнастику Марта тоже любила:
ей нравилось ощущать своё тело подвижным и послушным её малейшим желаниям, красиво двигаться под красивую музыку. А ещё – те непередаваемые ощущения, когда то, что сначала не давалось, становится понятным и привычным, когда от простых движений постепенно переходишь к всё более сложным, когда то, что ещё недавно казалось невозможным, недостижимым, оказывается лишь пройденным этапом долгого и интересного пути.
Но как и большинство школьников, и сама Марта, да и её родители, рассматривали спорт только как полезное занятие для ребёнка, не предусмотренное в графике «взрослой» жизни. Поступая в университет, Марта расставалась со спортзалом без сожаления. А там уже началась совсем другая жизнь: новые знакомства, новые предметы, новые развлечения и интересы. После встречи с Борисом ей и вовсе ничего из этого стало не надо: она так любила его, что каждый час, проведённый не с ним, казался ей пустым и бессмысленным; и вот дальнейшие замужество и материнство окончательно заполнили её расписание. И всё же иногда она скучала по своему детскому занятию: вспоминала запах ковра и пудры, голос тренера в гулком зале, стук булав и мяча. А какой неимоверно вкусной казалась после тренировки вода, которую они с девчонками пили прямо из-под крана!..
В её недавних словах, сказанных Борису, о том, что она тоже будет ходить в спортзал, кроме горечи от несправедливого распределения их ролей была и накопившаяся тоска тела по удовольствию быть гибким и сильным; тоска по физической разрядке после трудового дня.
Они простились с Марком у метро: Марта просила не провожать её. Не договаривались о следующей встрече, не обменивались планами на ближайшее время – просто весело расстались, как старые приятели. Совесть Марты была чиста: она просто позволила себе, как и муж, провести вечер вне дома – и кто обвинит её?
Уже уложив Мишу, всю дорогу домой взахлёб рассказывавшего, как они с бабушкой играли в лото, сколько варенья она разрешила положить ему в манную кашу и прочие подробности своего времяпрепровождения, Марта услышала, как вернулся муж, – это опять был день спортзала. Ну вот, и он тоже провёл вечер по своему усмотрению. Но сколько она ни повторяла себе, что время, проведённое ею сегодня с другим мужчиной, было совершенной невинностью, что-то в глубине души всё-таки вызывало смутное беспокойство. И позже, приняв душ и собираясь идти ложиться спать, она решила, что если уж совесть её в чём-то и упрекает, то она прямо сейчас докажет и себе, и ей, что единственный существующий для неё мужчина – это её муж. Молодая женщина в зеркале заговорщицки улыбнулась ей в ответ.
Но когда Марта скользнула под одеяло и придвинулась к Борису, то увидела, что тот уже спит крепким сном человека, у которого хорошее здоровье и нет никаких проблем.
