– Здесь чудесно, спасибо, – счастливая оборачиваюсь к нему.
– Я знал, что тебе понравится, ты подходишь этому месту, – Алекс подходит ближе и обнимает меня сзади.
Кладу голову ему на плечо, хорошо, спокойно. Наверное, в такие моменты и влюбляются. Я–то не знаю, опыта нет.
– Буду надеяться, что это комплимент, – смеюсь, – а то выходит, что я подхожу красивому, но зависшему пейзажу. Погода меняется, люди приезжают—уезжают, а он все также неизменен. Это хорошо, для природы. Но не для человека.
– А мне хотелось бы никогда не меняться, зависнуть в одном своем состоянии, – глядя задумчиво вдаль, тянет Алекс.
Чувствую, здесь сокрыто что–то личное, но спросить боюсь.
– Отец нас бросил, когда мне было пятнадцать, – Алекс начинает сам откровенничать. – Мать руки совсем опустила, лежала пластом и смотрела в потолок довольно долго. Депрессия у нее была, – выплевывает он со злостью, выдыхает и продолжает. – Я ее не виню, но сестра, она же мелкая, ей ласка матери нужна.
Нерешительно сжимаю его руку в знак поддержки.
– Ты о них заботился, да? – спрашиваю почему–то шепотом.
– Да. У меня и раньше характер был сложный, а в тот период стал совсем неуправляемым. Если бы не сестра, я бы точно кончил плохо, – он кивает своим мыслям. – Ты похожа на нее.
Не знаю, как реагировать на эти слова. Я не хочу, чтобы я ему сестру напоминала, я о других отношениях мечтаю.
– Ладно, поехали в кафешку, посидим, как нормальные люди, – выражение лица Алекса ужесточается, и он разворачивается к машине.
– А мне нормально здесь. Кафешки как–то не мое, – говорю тихо.
Становится очень грустно. От его откровенности, от смены настроения, от собственного одиночества.
– Что ж, тогда постоим еще. Или посидим, я плед взял, и бутеры сеструха соорудила. Она решила, что выросла и пытается заботится, – он отходит к автомобилю и возвращается со всем перечисленным. – Вот, все для романтика.
– Давай помогу, – забираю покрывало и стелю на землю. – Ты здорово придумал.
Беру криво нарезанный бутерброд и с наслаждением откусываю. Давно не была на природе, а здесь хорошо, тихо, красиво. И клубнику сажать не надо! Что для меня самое критичное.
Родители на дачу как едут, я отнекиваюсь всеми правдами и неправдами, чтобы не заниматься вот таким вот, к верху попным отдыхом.
Алекс тоже молчит. Странный он немного, необычный, но от того не менее привлекательный.
– А знаешь, пошло оно все, – произносит вдруг, поворачивается ко мне и целует. – Нужно жить здесь и сейчас, согласна?
Я согласна, еще как согласна. В моей жизни начинается новая полоса, неизведанной раньше чувственности. И влюбленности.
Теперь я точно могу сказать, что первая любовь дошла и до меня. Для некоторых с опозданием, для меня все вовремя.
И да, про чувственность я не преувеличиваю. Я не подозревала, что мой организм может столько ощущать, так откликаться на простые поцелуи, объятия и банальный массаж головы.
Что я несу?
Все, что касается Алекса не может быть простым и банальным.
Но он никогда не переступает черту, всегда останавливается за секунду до. Я четко осознаю, что готова ступить дальше, но он не идет.
– Настюха, свет очей моих, готова? – он подъезжает к подъезду, где я уже долгих двадцать минут пребываю в задумчивости.
– Ага, всегда готова. Только давай без «Настюх», – недовольно морщусь.
– Ок, как скажешь.
Алекс вылезает из машины и открывает мне дверь.
Со мной он всегда предупредителен. Мы пару раз подвозили Лизу, она такой чести не удостаивалась.
– Сегодня будем как обычные люди в кафе, есть хочу, – кратко поясняет он план действий на вечер.
Алекс всегда выбирает, чем нам заняться. А я не против, я консервативна, и меня устраивает инициатива молодого человека.
– Конечно, как скажешь, – покорно улыбаюсь.
– Ты такая податливая, приятно, – он усмехается.
– Поверь, это только с тобой, – смеюсь. – Родители считают, что у них очень умная положительная дочь, но крайне упрямая. И мой план на жизнь отличается от их.
– Как интересно. И что же задумала мисс бунтарка? – Алекс иронично выгибает бровь.
Обожаю, когда он так делает, его и без того идеальные черты лица становятся еще более притягательными. Иногда смотрю на собственного парня и сама себе не верю – неужели, такой и со мной?
– Уехать в другой город, поменять образование, это если вкратце, – отвечаю, думая теперь о ямочках на щеках, которые всегда появляются у Алекса во время улыбки.
Очень люблю их нежно гладить.
– Ого, – он кивает, – уважаю. Я–то думал, что все просто – дом, работа, дом. Муж и дети.
– Одно другому не мешает, не находишь?
– Не знаю. Но в рассуждениях моей сестры я не вижу желания учиться, работать там, где хочется. У нее в приоритете муж и дети с домом, а остальное лишь бы я отстал.
– Переживаешь за нее, да? – смотрю внимательно.
– Не то слово, – он выдыхает. – Вот за тебя ни капли не переживаю! У тебя мозги на месте. Если только по ночам не будешь ходить в одиночестве.
– Эй! Тогда была не ночь, а очень поздний вечер! Куча народа так ходит, а я в первый раз.
– Да, и в последний, – произносит он твердо. – Твоей Лизавете я уже втык дал, да и ты со мной теперь в основном.
Ах, что это, если не забота?
Подъезжаем к модному кафе, паркуемся, Алекс берет меня под руку.
– Никогда здесь не была. Лиза упоминала, что оно дорогое.
– Да уж, не для твоей подружки, живущей в общаге, – он зло усмехается.
– Ты что?! Не надо так, у всех разные финансовые возможности! – искренне возмущаюсь. – У нас тоже простая семья, а Лиза не местная, институт предоставляет ей место для проживания.
– Ты – другое дело. Ты не мечтаешь об этой пафосной харчевне, – Алекс кивает в сторону кафе, – а она – да.
На это мне нечего ответить. В чем–то он прав по–своему, но… Но слишком он злой иногда к окружающим. Порой мне кажется, что добрый он только со мной и, наверное, со своей сестрой.
Заходим внутрь, делаем заказ, разговор перетекает в легкий и непринужденный.
Но внезапно к нам подсаживаются двое парней. Они старше Алекса и наглее.
– Ну, здравствуй, дружок. Сидишь тут с телочкой прохлаждаешься, на дело забил, да?
Один из них берет салфетку и пренебрежительно швыряет ее в середину стола. Ткань попадает в суп и брызгает вокруг.
Я растеряна, это был мой суп. Душу тянет возмущаться, но разум советует промолчать, от парней веет опасностью.
– Не забил, Камиль, я все сделал, отчет у шефа, – он смеряет их спокойным полным пренебрежения взглядом. – Я больше не работаю с вами, меня повысили.
И тут у меня возникает закономерный вопрос – а чем вообще занимается Алекс? Я ведь ничего не знаю об этой его стороне жизни! Кошмар. Мы только обо мне говорим. Все темы про себя он резко заворачивает.
– Я тебе говорю, он чем–то незаконным промышляет, – вспоминаются слова Лизы, только она их говорила не с осуждением, а с восхищением.
Старше меня, а такая романтичная дурочка.
– Ох ты ж! Вы только посмотрите! Его повысили! А нас волнует?! Здесь нет шефа и остальных, зато есть ты и твоя девчонка. Аппетитная. Я б ее попробовал, поделишься? Надо же проставиться за повышение!
От возмущения только хлопаю глазами и открываю–закрываю рот.
– Настя, не надо, – Алекс чувствует мое настроение, – я сам разберусь. А ну живо извинился, пока я добрый, – говорит он Камилю.
– А я, может, хочу тебя злым увидеть, – он нагло ухмыляется и берет с моей тарелки кусок мяса. Руками. Причмокивая и облизывая пальцы.
– Меня сейчас стошнит, – комментирую картину.
– У тебя баба из воспитанных, что ли?
Алекс выдыхает и делает неуловимое движение рукой. В следующую секунду Камиль оказывается прижатым лицом к столу.
– Я ведь просил извиниться, а ты не послушал. Все нормально, мы сами разберемся, не нервничайте, ребята! – обращается он к официантам и посетителям за соседними столиками. – Но ты не захотел.
Он сильнее вдавливает его в тарелку. Уу, больно и неприятно, наверное. Второй пока сидит спокойно.
– Вот еще, щенок, буду я извиняться, оборзел совсем, – шипит он от стола и вдруг хватает нож.
Он тупой, почти наверняка. Кто–нибудь когда–нибудь видел острый нож в столовой или кафе? Я нет. Но все равно молниеносно подрываюсь на ноги, роняя стул.
– Решил испугать? – смеется. – Ты этим детей в саду не испугаешь!
И тут Камиль резко заносит руку с ножом и едва не задевает Алекса. Его друг тоже активизируется.