Мила Блинова
Большой Кыш
Глава одиннадцатая
Женихи
Куда пропал философ?
Баня – важное дело.
У Сяпы нет шансов.
Любовь слепа
Сяпа, как никто другой из кышей, постоянно пропадал.
– Сяпа! – звал Бибо, рыская по Сяпиному дому.
«Куда делся этот маленький философ? – недоумевал он. – Наверняка поёт на два голоса с жаворонком или спорит, в чём смысл жизни, с червяком по имени Нукась. Сяпа утверждает, что у червяков нет ничего, кроме головы, значит они самые умные. Отсюда вывод: старшим в Маленькой Тени надо назначить самого крупного червяка, а крупнее Нукася на холме никого нет. Вот такая вот Сяпина философия. По-моему, бред!»
И Бибо опять стал звать друга.
Сяпа нашёлся в ручье. Его голова поплавком торчала над водой. Обычно кыши моются долго и тщательно: чистят пятки песком, трутся боками о прибрежные кочки, мхом драят уши. Сяпа никогда не был банным фанатом, но сегодня не спешил вылезать из воды. При этом кыш высвистывал сложные соловьиные трели.
– Так и знал, что ты занят ерундой! – рассердился Бибо.
– Это не ерунда. Это музыка! – возразил Сяпа.
– Сяпа, сегодня утром я назвал тебя умным кышем. Я ошибся. Ты форменный болван. И решительно не в себе. Нечего прохлаждаться. Утика вот-вот выберет себе жениха!
– Ну какой из меня, маленького и толстого, жених? Шансов нет. Без сомнения, милая, нежная Утика выберет женихом тебя, Бибо, и никого другого.
– Да ладно! – растаял тот. – Вылезай, подхалим. Надевай панаму, и идём. Когда все собираются вместе, нехорошо оставаться одному. А не пойдёшь – дуну тебе в ухо!
– А раньше ты никогда не опускался до Бякиных приёмчиков, – пожурил друга Сяпа.
– Ты тоже. Поэтому не пренебрегай компанией.
Сяпа вылез из ручья, и друзья отправились наряжаться.
Всё получилось не так, как надо. «Не лучшим образом», – как сказал Хнусю Тука. Вечером, после церемонии смотрин, сидя под Дубом на крылечке Тукиной хижинки, они любовались заходящим солнцем, пили сосновый коктейль и делились впечатлениями. Тука через слово обиженно хмыкал и вздыхал. Хнусь ёрзал от возмущения и переполнения чувств.
– Совет что велел Утике? Выбрать себе жениха из кышей Маленькой Тени. А эта дурёха привела с собой глупого холёного Фуфу. Ну конечно, усы у него густые, а вот глаза – пустые.
– Это любовь, – тихо ответил Тука. – Любовь не выбирает.
– И с тобой не поздоровалась. И Сяпу назвала колобком. Это Сяпу-то! Да её Фуфа против Сяпы – как моховая кочка против холма.
– Любовь слепа, – тихо отозвался Тука.
– Ну и пусть! Ей же будет хуже! С этим Фуфой Утика ещё хлебнёт кышьего горя.
– Это точно, – поддакнул Тука.
– Ты подумай, – продолжал гневаться Хнусь, – она ведь с самого начала всё сделала наоборот. По обычаю как? По обычаю невесту спрашивают: «Что, мол, ты видела в последнем сне?» И она должна ответить: «Жаворонков!» – потому что сон про жаворонков счастливый. А эта «перепёлка» вдруг говорит: «Хорька!» Вот смеху-то! Ведь каждый кышонок знает, что хорь во сне – к злости и обиде!
Друзья замолчали. Постепенно их глаза стали слипаться. Солнце почти скрылось за лесом, пора было ложиться спать. Тука встал, кивнул на прощание Хнусю и скрылся в своейхижинке.
Глава двенадцатая
Яйцо
Обида Большого Кыша.
Случайность или преступление?
Гибель яйца.
Бессердечный кыш Фуфа.
Светлячок внутри
Прошло три недели…
После того как супруги Утика и Фуфа заняли пустую хижинку под раскидистым орехом на берегу ручья Шалуна, Утика с удовольствием начала приводить её в порядок.
Фуфу мало интересовало хозяйство. Он только ел и спал. А ещё смотрелся в ручей. Этот кыш любил себя и тщательно следил за своей внешностью. Он расчёсывал шкурку щепкой, массировал брыли шишкой, разминал уши лапами, купался в утренней росе – в общем, ублажал себя как мог.
Незаметно в Утикиных трудах и Фуфиных заботах бежали дни. И вот однажды в хижинке молодожёнов наступил праздник – в ней появилось яйцо!
Как-то раз кыш Бяка по прозвищу Большой направлялся проведать Енота. Он шёл и размышлял: «Почему Утика выбрала в мужья отвратительного Фуфу? Кто он такой? Смазливый кыш, и больше ничего». Бякина гордость была ущемлена. «Я большой и сильный. У меня длинные усы и мохнатые брови. И я очень чистоплотный. Мне одному старик Ась связал чудесные домашние тапки. Мой домик „Тёплое Местечко“ лучше всех. Так почему эта привередливая кышка выбрала женихом не меня? Почему? – Бяка сжал кулачки и хрюкнул с досады. – Из-за неё этот надутый Фуфа стал знаменитостью. Как же! У него есть семья и яйцо. Он продолжатель кышьего рода. А меня даже на смотрины яйца не пригласили. И потом ещё спрашивают, почему я не дружу с ними? Почему-почему! Потому что они все злюки и не любят меня».
Бяка подошёл к «Моей Радости» – своему прежнему домику, в котором теперь жил Енот, и свистнул. Дверь распахнулась. Из неё пулей выскочил лохматый зверь и завертелся волчком вокруг кыша.
Вообще-то, Бяка был кышем-одиночкой. У него не было друзей. Но с недавних пор он сильно привязался к Еноту, к этому наивному и очень доброму зверю. Кыш научил Енота чистить шкуру, купаясь в песке, ежедневно вылизываться и даже вытирать грязные лапы о половичок при входе. Енот слушался Бяку беспрекословно. А Бяка в прямом смысле садился Еноту на шею: изредка он надевал на резвого зверька сбрую и раскатывал верхом по всему холму. Еноту это доставляло массу удовольствия.
Вот и сейчас, подбежав к своему другу, Енот низко нагнул голову, приглашая Бяку покататься. Кыш ласково почесал зверя и оседлал его. А потом направил своего «коня» в сторону хижинки Фуфы и Утики, чтобы хоть одним глазком взглянуть на яйцо. Подъезжая к ореховым зарослям, где располагался дом счастливых родителей, кыш-одиночка ещё издали услышал испуганный возглас Фуфы:
– Утика, закрывай скорее окна и двери – Бяка едет!
От обиды у Бяки засвербило в носу и глаза наполнились злыми слезами: «Что такого, если я один разочек взгляну на яйцо? Украду я его, что ли?» От такой страшной мысли сердце Большого Кыша сжалось в комок, но обида всё же взяла верх. «Да, да, да! Правильно! Украду! Раз вы так, то и я так! Я украду яйцо и сам выращу маленького кышонка. Он станет брать с меня пример, научится быть одиноким и чистоплотным. Я подарю ему Енота, и много зубочисток, и носовые платки, и тапки!» Мысль о собственной щедрости так воодушевила Бяку, что он решил действовать немедленно.
– Енот, жми к Шалуну! Я знаю, как отплатить Утике и Фуфе за их вредность. Они не хотели показать мне яйцо? Пусть поплатятся за это! Вперёд, Енот! – скомандовал кыш и лихо присвистнул. Енот припустил что было сил.
Подъехав к ручью, Бяка спрыгнул на землю и начал энергично собирать камни, а потом бросать их в ручей, напротив домика вреднючих Утики и Фуфы. Бросал и бросал до тех пор, пока каменная плотина не перекрыла течение. Вода прибывала и искала выход, а запруда всё росла. Наступил момент, когда пленённый Шалун в негодовании сделал рывок вправо и, накатив на кочку, где рос орех, устремился внутрь хижинки. Оттуда выскочили испуганные Утика с Фуфой. Вода прибывала. Супруги, не в силах справиться с ней, бросились за помощью.
Некоторое время Бяка, спрятавшись в зарослях незабудок, ждал. «Пора доставать яйцо», – наконец решил кыш и, подобравшись к домику, распахнул дверь. Навстречу в колыбельке из прутиков медленно выплыло яйцо. Оно было такое красивое, золотисто-розовое, как солнышко на закате! Бяка протянул лапы, желая его взять… даже его коснулся… Но в этот самый миг поток выхватил колыбельку с яйцом у него из-под лап и утащил на середину ручья. «Ой, мамочки! – испугался Бяка. – Там, ниже по течению, прямо за домом Хлюпы и Слюни, бурлит водоворот и грохочет водопад. Яйцо упадёт вниз и разобьётся о камни! Что я наделал!» Бяка обхватил лапами голову и заплакал от ужаса.
Когда Утика и Фуфа прибежали к соседям за помощью, те, не раздумывая, бросились к ручью. Увы, подмога опоздала. Домик был целиком затоплен. Тука и Хнусь отважно прыгнули в холодную воду и принялись разбирать запруду.
Когда ручей вернулся в своё русло, вода из хижинки ушла. Но яйца в домике не оказалось! Кыши посоветовались и решили: яйцо унесло потоком. И хоть надежды на его спасение почти не было, они начали поиски. Сяпа и Бибо пошли вдоль одного берега ручья, Дысь и старый Ась – вдоль другого. Ась нёс Амулет – прозрачный как слеза камень овальной формы, который, по старинному кышьему поверью, отводил несчастья.
Вскоре Сяпа с Бибо миновали хвощовый луг, заросли незабудок и подошли к кривой хижинке братьев-близнецов Слюни и Хлюпы, что ютилась в корнях склонённой ивы на берегу ручья. Постучали. В доме стояла тишина.
– Близнецов нет дома! – крикнул Асю Бибо. – Если бы они были там, мы бы издалека их услышали – эти лоботрясы с утра до вечера громко ругаются и дерутся. Теперь, наверное, устали валтузиться и спят в тенёчке, на разных склонах холма.
Старик Ась вздохнул и сказал, пришепётывая:
– Дальше водопад. Что тут поделаешь? Яйцо, должно быть, упало и ражбилошь. А оштатки шклевали птицы. Ражбитое яйцо – очень плохая примета. Пошледняя наша надежда – Амулет. Вешь день буду вождавать ему почешти. Но боюшь, беду не отвешти.
Ась повернулся и засеменил прочь. Остальные на всякий случай спустились к водопаду, но безуспешно: яйца нигде не было.
Только к вечеру усталые кыши разошлись по домам.
Около своей хижинки Сяпа встретил Утику с Фуфой. Они стояли порознь, не глядя друг на друга.
– Не хочу возвращаться в дом под орехом, – тихо сказала Утика, – там больше нет моего яйца.
Фуфа озабоченно жевал сосновую иголку.
– Знаешь, Утика, – заявил он, – раз яйцо пропало, мы можем вернуться домой, в Большой лес. Всё забудется. Мы займёмся делами и заживём счастливо.
– Какой ты бессердечный, Фуфа! – гневно ответила Утика. – О каких делах ты говоришь? Главным нашим делом было яйцо. Мы его потеряли. Если хочешь, возвращайся домой. А я останусь здесь, в Маленькой Тени. – Утика повернулась к Сяпе и попросила: – Можно, я поживу у тебя, пока не построю себе новый домик?
– Конечно, – кивнул тот, – живи сколько хочешь. А я попрошусь к Бибо. Он мой друг. Он не будет против. – Повернувшись к Фуфе, Сяпа холодно уточнил: – Ты, Фуфа, уходишь завтра на рассвете, так? Я тебя правильно понял?
Мордочка красавца Фуфы сморщилась – так ему было себя жаль – и сразу потеряла свою привлекательность. Он затянул жилетку кушаком и твёрдо сказал:
– Да, я ухожу. А ты, глупышка Утика, поступай как знаешь. У тебя вдруг совершенно испортился характер. Прощай!
– Поздно уже. Пора спать, – сухо заметил Сяпа. – От недосыпа красота пропадает. Усы и брови вылезают. Полоски линяют.
ВСЛЕДСТВИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СУЕВЕРНОСТИ КЫШЕЙ, В ЗНАК УВАЖЕНИЯ КЫШЬИХ ОБЫЧАЕВ ПОСЛЕ ГЛАВЫ ДВЕНАДЦАТОЙ СЛЕДУЕТ ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ!
Широко зевнув, Фуфа важно кивнул:
– Да-да, столько волнений… Но как бы ни было тяжело, надо держаться, надо есть, надо спать. – И, подкрутив тугой ус, он медленно удалился в одну из спален Сяпиного дома.
Сяпа застенчиво взглянул на Утику. Кышечка внимательно рассматривала луну. «Какая Утика красивая! – подумал Сяпа. – Но на луну ей смотреть не надо. Луна – это дверь в мир, куда нас не приглашают до глубокой старости. Не по Закону ломиться в неё самому».
– Сяпа, – не поворачиваясь, сказала Утика, – я и не знала, что яйцо так много значит для меня. Я поняла это только сейчас, когда его не стало. Я скучаю без него.
– Не надо думать о плохом. Время – наш друг. Оно вылечит твою печаль, – тихо ответил Сяпа. – Знаешь, тут рядом норка Сурка. Этот зверь – круглый и толстый, как большое яйцо. Попробуй подружиться с ним. Ты ему понравишься, я знаю.
Утика улыбнулась:
– Вот странно… Ты, Сяпа, сам маленький, а душа у тебя большая. – Она помахала Сяпе лапкой и скрылась в доме.
Сяпа остался один. Ему вдруг показалось, что в потайном кармашке его души тихо мерцает светлячок, наполняя её теплом и светом.
Глава четырнадцатая
Тайна близнецов
У болота.
Куда спешит Бяка?
Подвиг близнецов.
Теперь яйцо – наше!
В то же самое утро Слюня и Хлюпа сидели на прибрежной пружинистой травяной кочке у болотистой заводи и плевались в ржавую жижу мелкими камешками через тростинку – кто дальше. Вязкое болото глотало камешки со смачным, голодным чмоканьем. Слюня проигрывал, а Хлюпа, естественно, брал верх. Каждая серия плевков сопровождалась дружным раскатистым кваканьем лягушек. Дальность стрельбы измеряла дотошная водомерка, которую Слюня подозревал в поджуливании Хлюпе. Поэтому Слюня злился, шмыгал носом и громко сопел.
День был погожий и солнечный. Время текло медленно, как кисель. Цвели незабудки, порхали стрекозы, звенели комары. Иногда из недр болота вырывался с громким бурчанием болотный газ, называемый Хлюпой болотной отрыжкой. Рядом шуршал ручей Шалун. Ниже по течению шумел водопад.
Вдруг между кочками, образующими берег болота, мелькнуло что-то полосатое, и Слюня воскликнул:
– Хлюпа, смотри, Бякин Енот куда-то отправился!
– Вовсе это не Енот.
– А кто же?
– Это Бяка на Еноте.
– В любом случае нам до Бяки нет никакого дела. Правда?
– Никакого. Несмотря на то что Бяка так чистоплотен, его поступки дурно пахнут.
– Кстати, о запахах. Хочу тебе напомнить, брат Хлюпа, что сегодня банный день. Мы уже три недели не мылись, и моя шерсть встала дыбом.
– Вот ведь как завернул, – фыркнул Хлюпа, – начал с Енота, а закончил баней. Ну да ладно. У меня тоже усы слиплись, а брови веником торчат. Действительно пора мыться. Только уговор: чур, я первый.
– Ну вот, – заныл Слюня, – всегда ты первый: плеваться – первый, грязные носки закапывать – первый, по разлитой чмоке в тазике кататься – первый. А я?
– Только не реви, что-нибудь придумаем. Ты, скажем, можешь первым сегодня на кухне пол вымыть, первым кастрюли начистить, первым половик вытрясти и первым к чайнику ручку приделать.
Слюня сделал вид, что не расслышал, и сменил тему:
– Всё же мыльца жаль. Смылится оно, когда ещё мы у сороки другое выменяем? Из чего тогда пузыри выдувать будем? Может, отмоемся мылянкой?
– Или подождём, когда грязь сама отвалится.
– Какой ты несносный ворчун, Хлюпа, и вредина. Была бы у меня в лапах палка, я бы… – Слюня осёкся и замолчал.
Хлюпа, не поворачиваясь, торжествующе спросил:
– Значит, палки у тебя пока нет?
Слюня молчал.
– А у меня уже есть! – Хлюпа резко повернулся и замахнулся палкой на Слюню, но, увидев Слюнины глаза, распахнутые настежь, тут же её опустил. Он взглянул туда, куда смотрел братец, и…
По ручью медленно плыло гнездо из прутьев. В нём лежало кышье яйцо! Настоящее! Оно блестело золотисто-розовым в коричневую крапинку боком и тихо покачивалось на волнах.
– Слюня, яйцо… Не верю своим глазам… – прошептал Хлюпа.
– И я не верю твоим глазам. Но своим – верю. Да, это яйцо. – И вдруг, опомнившись, пронзительно закричал: – Хлюпонька, скорее лови его! Там за поворотом камни, водопад!
Хлюпа, не раздумывая, сиганул в воду рыбкой и энергично заработал лапами. На повороте он наконец догнал яйцо. В это время прутья плота-колыбельки зацепились за свисающие с берега ветви ивового куста, и плот накренился. В невероятном рывке Хлюпа настиг и поймал яйцо! С ужасом взглянув на выступающие из воды камни, он перевернулся на спину… и, прижимая своё сокровище к животу, стал энергично выгребать к берегу, по которому, обезумев от страха и волнения, метался Слюня.
Братья мигом дотащили бесценную находку до своей хижинки, осторожно вытерли яйцо сухой травой и, завернув его в плед, бережно положили на Слюнину кровать.
Обычно яйца находились в домиках, где кыши поддерживали нужную температуру при помощи очага. У братьев-близнецов очаг развалился давно. Но пока погода стояла тёплая, их это, надо признаться, мало беспокоило. А вот яйцу в сыром доме было, естественно, холодновато. Вот почему Хлюпа взял корзинку и отправился за глиной для ремонта. Слюня же лёг рядом с найдёнышем, обхватил его всеми четырьмя лапами, стараясь согреть своим теплом. Он боялся, что жизнь в яйце может угаснуть. Чтобы успокоиться, кыш начал с яйцом разговаривать:
– Как ты оказалось в ручье, Яйцо? Ты сбежало от этого гадкого Фуфы? Мне он тоже не нравится. Этот кыш похож на мыльный пузырь, который так раздулся от важности, что вот-вот лопнет.
Яйцо молчало.
– А! Ты не хочешь говорить на эту тему, потому что Фуфа – твой отец? – догадался Слюня. – Но так было раньше. А теперь по Закону твоим отцом стал кыш, спасший тебя от верной гибели, – Хлюпа. А я, получается, папа номер два. Опять Хлюпе повезло больше. Но знаешь, Яйцо, я своему брату совсем не завидую, ведь он гораздо лучше меня. Тебе потом будет с кого брать пример. И если кто-либо скажет, что твой папа номер один никогда не моет уши, – не верь. Хлюпа моет уши чаще и лучше других. Вот! И брови он расчёсывает щепкой почти ежедневно. А носки он закопал вчера не потому, что ему было лень их стирать, а потому, что они посмотрели на луну и их позвали в другой мир. И Хлюпа, по обычаю, предал дорогие его сердцу носочные останки земле. Вот!
Тут в дверь протиснулся запыхавшийся Хлюпа. В одной лапе он держал корзинку с глиной, а в другой – вязанку хвороста.
– Слюнечка, – расцвёл он в улыбке, – не мог бы ты немножко перевернуться и погреть яйцо с другой стороны? Боюсь, ему отсюда чуть-чуть поддувает.
– С огромным удовольствием, Хлюпочка, – с готовностью ответил тот.
Странно, но его совсем не удивил ласковый тон брата. Слюне самому хотелось говорить только хорошие и добрые слова. Он перевернулся и, обняв яйцо, стал греть животом другой гладкий бок.
– Мне кажется, нам следует по очереди ухаживать за НАШИМ яйцом, – веско заметил Хлюпа, замазывая глиной щели в очаге.
– Хлюпочка, – тихо спросил Слюня, замирая от страха, – а ты уверен… ты уверен… что оно НАШЕ? Его ведь будут искать… А потом… заберут. – Папа номер два крепко прижался к яйцу, всем своим видом показывая, что забрать эту чудесную находку смогут только вместе с ним, Слюней.
Хлюпа замер. А потом сурово сказал:
– Только гадкий и безответственный кыш мог потерять яйцо! Оно почти разбилось! И я… И мы чудом успели спасти его. Мы это беззащитное яйцо любим больше тех, кто его потерял. Оно им совсем не нужно. А эти растеряхи его поищут-поищут и забудут. Давай оставим яйцо у себя… и никому ничего не скажем!
– А вдруг оно никогда не проклюнется?
– Надо взять у Ася Амулет и положить его рядом.
– Но ведь Ась не даст нам Амулет просто так?
– Не даст, – согласился Хлюпа.
– Тогда мы всё ему расскажем. Но сначала возьмём с него страшную-престрашную клятву молчания.
Кыши заговорщицки улыбнулись друг другу и обнялись. Впервые братья почувствовали необыкновенную нежность и уважение друг к другу. Яйцо, тихо лежащее под пледом, принесло в эту кривую хижинку мир и счастье.
Неожиданно в дверь постучали.
– Эй, Ась, Слюни и Хлюпы нет дома! – раздался снаружи взволнованный голос Дыся. – Иначе было бы слышно, как они ругаются…
Пропажу искали.
Близнецы затаились.
Так на холме среди кышей поселилась тайна.
Глава пятнадцатая
По секрету
Хлопоты старого Ася.
Амулет напрокат.
Тайна должна оставаться тайной.
Кому дать шанс?
Старый Ась трудился. Позавчера он вычесал Сурка. Вчера спрял из подшёрстка нитки. А сегодня хотел их покрасить. В домик Ася налетело множество мух, которые, сбившись в рой, гудели под потолком, привлечённые резким запахом. Никто не знал, где Ась брал сушёных моллюсков, водоросли, кораллы, косточки экзотических плодов и кусочки минералов, из которых составлял свои краски. Сам старик не очень-то распространялся на эту тему. Он поочерёдно перетирал в ступке разноцветные кусочки ЧЕГО-ТО, смешивал, разводил полученный порошок в чём-то сладко-солёном и едко пахнущем. Из всего этого получалась краска.
Мухи бесстрашно пикировали на эту пахучую мастерскую Ася. Когда они становились слишком назойливыми, старый кыш сдвигал брови и брал в лапы мухобойку. И хоть ни одна муха ещё не пала от лап Ася, он не упускал возможности «поохотиться». Это заменяло ему зарядку и наполняло душу бойцовским духом.
Немного поразмявшись таким образом, Ась опять взялся за дело. Он перенёс все берестяные ведёрки с готовой краской на улицу под куст лопуха, куда мухи боялись совать свои носы. Там обитал большой паук Прух – опытный охотник и умелый ткач паутиновых ловушек. Он обладал редким аппетитом и, несмотря на хороший ежедневный улов, был вечно голоден.
Прух с Асем ладили как добрые соседи: не надоедали друг другу и обоюдно уважали чужие привычки. Старик делился с пауком душистым разбавителем красок, привлекающим мух, а тот учил Ася прясть прочную нить.
Когда приготовления были закончены, Ась решил перейти к окраске. Он развесил под лопухом некрашеные нитки и взял ведёрко с пурпурной краской. Тут какой-то непонятный шум привлёк его внимание. Оглянувшись, старый кыш заметил Слюню, рыскающего по двору и высматривающего хозяина.
– Шлюня! – позвал он. – Привет, малыш! Отчего ты такой вжъерошенный?
– Здравствуй, Ась. Я тебя ищу. В домике тихо: думал, спишь.
– Кто же днём шпит? Ражве что Фуфа. Он думает, что во шне хорошеет.
– Мы к тебе по делу, Ась.
– Кто это «мы»? Я вижу только тебя.
– Хлюпа не смог прийти, потому что… Э-э-э… потому что его очередь… в общем, он сторожит… и ему… Э-э-э… никак нельзя отлучаться. Вот. – Боясь проболтаться насчёт яйца, Слюня заикался и мямлил.
В кустах мелькнул кыш в зелёной жилетке.
– Погоди, – сказал Ась. Он оглянулся и громко крикнул: – Опять, небось, жа ношками пожаловали? Ах вы, братья-гряжнули. Хуже Бякиного Енота. Гряжные ношки не жакапывать, а штирать надо.
Потом Ась приложил лапу к губам, призывая к молчанию, и повёл Слюню в дом. Только крепко заперев дверь, он возобновил разговор.
– Шдаётся мне, что дело у ваш не только важное, но и шекретное, – сказал хозяин шёпотом.
Слюня кивнул:
– Как ты догадался?
– По ушам. Ты никогда не замечал, что обычно у кыша ушки ракушками? А когда он что-то жамышляет – фунтиками? – засмеялся Ась.
Некоторые кыши не понимают юмора. Как говорится, «не чувствуют соль шутки». Бедный Слюня был из таких – что, конечно, минус. Но чтобы не нарушать гармонию беседы, он никогда не переспрашивал шутника: «Что в этом смешного?» – и оставлял безуспешные попытки докопаться до сути на потом – что, безусловно, плюс.
Промокнув потные ладошки носовым платком, Слюня испуганно взглянул на Ася:
– Вот что, Ась… Не дашь ли ты нам с Хлюпой Священный Амулет для хорошего, благородного, но очень секретного дела?
Тот молчал, прикрыв глаза и сжав губы, – он думал.
– Дать на время Амулет? – наконец переспросил Ась. – Это не жилетка, которую один кыш даёт поношить другому. Шледуя кышьим традициям, Амулет и Книгу Мудрошти хранит шамый шильный и мудрый кыш нашей общины. И только в ишключительном шлучае… – он взял из берестяной перечницы щепотку молотого дикого перчика и сунул её в ноздрю, – в ишключительном! – он может передать их кому-то на время. – Тут перец сделал своё дело, и старый кыш разразился громоподобным чихом.
– Амулет нам действительно нужен, – как можно убедительнее произнёс Слюня. – Большая опасность угрожает одному кышу, вернее, почти кышу.
– Молчание, маленький кыш, молчание. – Старик понизил голос. – Пушть тайна оштанется тайной. Я дам вам Амулет. И клянусь, ничего никому не шкажу.
– Но ведь ты ничего и не знаешь, – напомнил Слюня.
Ась хитро глянул на него и подтолкнул к двери:
– Ражве может один кыш жнать наверняка, что жнает другой? Можно лишь предполагать. А теперь, малыш, пошпеши домой, там тебя ждут ш нетерпением. – Ась улыбнулся и протянул Слюне шкатулку с Амулетом. Слюня схватил её, уже в две-рях благодарно обнял мудрого кыша и выскользнул за дверь.
Старик вздохнул, вспомнив про нитки. Он по-деловому почесался спиной о дверной косяк. И уже собирался вернуться под лопух, в свою «красильню», как на крыльце снова послышался шум. Кто-то из кышей обметал песок с лап веником. Потом постучали. «Нет, до ниток дело сегодня не дойдёт», – подумал Ась и выглянул за дверь. На крыльце, переминаясь с лапы на лапу, стояли Тука, Хнусь и Белая Жилетка.
– Так, – сказал Ась, – и жачем вы ко мне пожаловали?
– Хотим поговорить, – сказал Тука.
– Ну, тогда входите, – пригласил гостей в дом хозяин.
– Ась, – смущаясь, заговорил Тука, – тебе известно, кто построил эту злополучную запруду? Нам кажется, мы знаем, чьих лап это дело!
Кыши возмущённо залопотали.
– Тихо! – прикрикнул на них Ась. – Ешли зло сделал кто-то специально – это одно. А ешли всё произошло шлучайно и виновник раскаивается в содеянном – это совсем другое. Вшпомните кышью мудрость. Иж кого получается прекрашная бабочка?
– Из гадкой гусеницы, которой дали шанс окуклиться, – хором ответили кыши.
– Штупайте по домам и подумайте об этом, – велел Ась.
Когда все разошлись, он пробурчал себе под нос:
– Дадим Бяке время…