Мила Блинова
Большой Кыш
Глава пятая
Дом – твой друг и твоя крепость
Пробуждение природы.
Чьи хижинки уцелели?
Не хватает лишь Гнуса и Ася
День прибывал. Солнышко светило всё ярче. Снег на холме Лошадиная Голова быстро таял. В роще Маленькая Тень терпко и вязко пахло соком деревьев и набухшими почками. В норах возились зверюшки, щебетали птицы, там и сям шмыгали насекомые.
На земле, среди сухой травы и прелых листьев, суетились маленькие, размером не больше мышонка, пушистые розовые кыши. Они были заняты делом: приводили в порядок свои хижинки. Кыши совсем недавно вытаяли из снега и сосулек, где проспали всю зиму до первого тепла. И, едва обсохнув, сразу побежали проверить, не заняты ли их хижинки какой-нибудь настырной ящеркой, мышью или кротом. Хорошо, если нет. А что, если да? Пусть каждый решает сам за себя. Но кыш, уверяю вас, в таком случае поступит определённо по Закону.
Все кышьи хижинки перезимовали, в общем, неплохо.
Слюне и Хлюпе повезло: дождливой осенью их дом у болота затопило, зимой приморозило так, что он превратился в ледышку. И хоть желающих занять его было много, пробраться внутрь до самой весны никто не сумел. Теперь домик стоял наполовину в воде. Хозяевам, чтобы заселиться, следовало дождаться, когда вода сойдёт, а комнатки проветрятся и подсохнут. Братья торопили время и поочерёдно дежурили у крыльца, шугая мелких зверюшек-захватчиков, претендующих на кышью жилплощадь.
Вытаявший на холме Дысь решил не возвращаться в Большую Тень и отстроился в корнях старого каштана, где талая вода вымыла уютную пещеру – удобное место для хижинки. Кыш по прозванию Белая Жилетка строил свой домик очень старательно. Получилось просторное, удобное жилище с подсобными помещениями и несколькими потайными отнорками.
Тука помог Хнусю выстроить дом с другой стороны своего Дуба, так как прежний дом Хнуся под черёмухой был уже занят старым слепым ужом – не выгонять же старика.
На противоположных берегах Шалуна, под двумя высокими деревьями, расположились дома закадычных друзей Сяпы и Бибо. Бибо обосновался под стройным ясенем, а Сяпа устроился под кряжистой липой. Этой весной друзья получили свои домики назад в целости. Сработала Сяпина изобретательность. Всем известно, что чернокорень – лучшее средство от непрошеных грызунов и мелких хищников. Осенью Сяпа насушил стеблей и семян чернокорня, а перед зимовкой разложил их в хижинках.
Вот только мост через ручей снесло снежным оползнем. Пришлось друзьям строить мост заново. Кыши прикатили брошенное бобрами бревно, перекинули через ручей и укрепили камнями. Да ещё приделали палку-хваталку специально для Сяпы, который плохо держал равновесие, страдал скользкобоязнью, неустойчивостью и не умел плавать.
Больше всех не повезло кышу-одиночке Бяке по прозвищу Большой.
В прошлом году Бяка построил себе просторный светлый дом на северном склоне холма. Его хижинка, ловко встроенная в корни кривой сосны, была так хороша, что Бяка придумал ей ласковое имя «Моя Радость». Большой Кыш страшно гордился своим домом: его аккуратными слюдяными окошками и большим парадным входом. Кыш был молод и не знал, что излишества и роскошь часто приводят к беде. В дом через большой вход может пролезть большой зверь. Так и случилось. Зимой, когда Бяка спал в снежном сугробе, его опустевший дом приглянулся лохматому молодому Еноту. Недолго думая, бездомный зверь протиснулся внутрь, слегка подправил кышью архитектуру по своему вкусу и накрепко прижился в Бякиной хижинке.
Вытаяв весной из снега, Большой Кыш сразу отправился домой, в «Мою Радость», и, естественно, обнаружил там Енота. Кыш так рассердился, так обиделся, что стал крушить всё вокруг. Первым ему подвернулся домик Туки. И Бяка разнёс его по камешку. Увы. Увы. Увы. Нет, что ни говорите, нельзя срывать зло на других. Злость и обида – плохие советчики. Это знают все, даже кышата.
Жуликоватый кыш Люля умудрился отнять у застенчивого Сурка его нору, когда тот вышел погреться на весеннем солнышке. Вообще-то, мошенничество кыши осуждали. Оправдывая свой не слишком хороший поступок, Люля заявил, что он-де гадал на заячьих «орешках» и ему выпала такая судьба – обманом выгнать Сурка.
Кыши смирились. Но лишь Сяпа позаботился о судьбе одинокого зверя. Никому ничего не сказав, он соорудил новый дом под кустом бузины, а Сурок не поленился завершить подземную часть строительства. В общем, все остались довольны. Не было известий о Гнусе – ленивом кыше-нытике. Как потом выяснилось, Гнус вытаял, как и Тука, за каменной грядой, но не стал возвращаться на холм, а решил начать новую жизнь там, в Большой Тени, где никто не знал о его проделках.
Всех волновала судьба Ася – главного из кышей Маленькой Тени. Его очень любили, хоть он был малообщительным, застенчивым и очень старым. Трудолюбивый Ась снабжал своих собратьев вязаными носками и жилетками. Именно он три года назад связал Сяпе большую панаму, с которой тот не расставался ни на минуту. Ась был самым старшим и самым мудрым на холме, он знал всё про всё. Кыши ждали Ася со дня на день и ежедневно осматривали северные склоны холма, болото и лощину, где ещё лежал снег.
Ась вытаял последним. На болоте вместе со сладкой клюквой. Всю зиму он спал крепким сном в кустиках дурман-травы и багульника. Солнце не спешило растапливать льдинку, приютившую старика. Но когда срок пришёл – лёд растаял. Ась чуть было не захлебнулся талой водой, его едва не вынесло половодьем на камни, но молодчина Ась уцелел. Он подсох, отдышался и добрался до своего домика у родника. Дом пережил уже пятую зиму и преданно ждал Ася.
Глава шестая
Почему дерутся феномены?
Другу надо верить всегда и сразу.
Близнецы Слюня и Хлюпа. С Законом не поспоришь.
Про кышесинкразию и передник с карманами
– Не ходи туда, – посоветовал Хнусь, – ты же знаешь, там живут близнецы Хлюпа и Слюня.
– Пусть, – сердито отозвался Тука. – Пойду, и точка. Я всегда иду, куда иду.
– Как хочешь, но лучше не надо, – нахмурился Хнусь.
– Нет, не уговаривай, – упорствовал Тука. – Мои лапы сами топают в сторону этого домика. Мне так хочется побывать у этих спорщиков в гостях, аж пятки чешутся.
– Ну тебя! – устало сдался Хнусь. – Давай! Иди туда, куда идут твои лапы. Только знай, что, увидев немытых Слюню и Хлюпу, ты захочешь убежать прочь. Но ночь уже близко, и тебе придётся остаться у них до утра. А ни один нормальный кыш не может выносить их ссор так долго. Все обходят дом близнецов стороной. Даже шалый Бяка не ходит к ним в гости.
– Я никого не боюсь, – неуверенно ответил Тука и опасливо огляделся. Упоминание Бяки насторожило его. Разум говорил: «Стой, не ходи!» А неуёмное любопытство нашёптывало: «Иди, иди…»
Так или иначе, но доводы осторожного Хнуся подействовали – решительность Туки постепенно стала слабеть, а вскоре и совсем улетучилась. Хватило бы полсловечка, чтобы заставить его повернуть назад. Но Хнусь, видно, отчаялся и молчал. Тука оглянулся: рядом никого, Хнусь пропал. Только кончики кустов чуть шевелились, потревоженные вечерним суетливым ветерком.
Другу надо верить всегда и сразу. Иначе может наступить минута, когда некому будет уберечь тебя от беды. Тука поёжился, почесал лапой хвост и нерешительно двинулся вперёд, туда, где виднелся маленький дом и безобидно светилось круглое оконце.
Плакучая ива уже проснулась от зимнего сна. Её почки вздулись, напряглись, готовые вот-вот вспыхнуть тысячами золотистых огней. В основании этого удивительного дерева, в его напряжённых корнях и была сложена кривенькая хижинка Слюни и Хлюпы.
Тука приблизился к дому братьев, чуть не увязнув в глинистой жиже. Подобравшись к дверце, за которой кто-то надрывно вопил, Тука трижды ударил в дверь колотушкой, подвешенной к дверной притолоке. Рыдания и вопли смолкли. За дверью послышалась возня. Потом сердитый голос грубо осведомился:
– Кто там?
– Это я, Тука, – неуверенно ответил кыш.
– Нечего всяким Тукам ходить в гости, куда их никто не звал, – грубо ответили из-за двери.
– Почему? – удивился тот.
– Таков Закон, – важно ответили из домика.
– Разве есть такой Закон?
За дверью довольно долго размышляли, сопя и хлюпаяносом. Потом дверь открылась. Перед Тукой предстал сердитый лохматый кыш, укутанный в тёплый оранжевый шарф. Он грозно топнул задней лапой:
– Ты глупый кыш, который не знает про Закон! Ты гадкий нахальный кыш, который ходит в гости без приглашения! Ты кислый, как незрелый кизил, и вонючий, как старый носок, ты…
– А ты негостеприимный хозяин, – прервал его Тука, – и больше ничего.
– Неправда. Я не ничего, я гораздо больше, я – кыш Хлюпа! – Кыш снова сердито топнул лапой.
– Тогда пригласи меня войти в дом и погреться у очага, как принято в нашем племени. Ведь мы, кыши, очень гостеприимные и добрые существа.
– Кто это сказал? Это сказал Закон? – заинтересовался хозяин.
– Это сказал я. Но думаю, Закон не был бы против, – улыбнулся Тука.
– Хотелось бы верить, – поморщился Хлюпа, но всё же впустил гостя в дом.
Гость огляделся. В хижинке, сложенной кое-как (что всегда считалось у кышей дурным тоном), царил страшный беспорядок. Тука пожалел, что не послушался Хнуся. Он попал в дом к неряхам. Скорее всего, об этом на холме знали все, кроме него. Неспроста Бяка обходил этот дом стороной. Кыши были аккуратными и чистоплотными существами, они не выносили разгильдяйства в работе. От давно не мытой посуды или плохо стиранных носков у них начиналась чесотка. Однако братцы Слюня с Хлюпой были исключением. С трудом преодолевая брезгливость, Тука попытался завязать разговор:
– Хлюпа, я знаю, что у вас с братом один дом на двоих. Но где же Слюня?
– Да кто он такой, этот Слюня? – поджал губы Хлюпа. – Знать не знаю никакого Слюни!
– Как это «кто такой»? Слюня – твой брат, такой же пачкуля, как ты. Да в придачу ещё и соня, если до сих пор валяется в постели.
– Что-что? Кто это соня? – ревниво заступился за брата Хлюпа. За стеной кто-то завозился и всхлипнул. – Не смей дразнить моего Слюню! И вот что я тебе скажу, вредный незваный гость: ты вонючий…
– Знаю-знаю, – перебил его Тука, – я вонючий, грязный носок. У тебя, Хлюпа, совсем не развито воображение, толком не можешь отвести душу. Ты за время спячки перезабыл все кышьи традиции. Забыл, что на Празднике Розового Кыша на Поле Брани любой из нас может без устали в течение получаса ласкать слух присутствующих утончёнными, выразительными, адресованными кому угодно рифмованными ругательствами? Ну например, рассердившись на брата, ты читаешь ему такие стихи:
Отшлёпал Хлюпа Слюню скалкой.
Отбился бедный Слюня палкой.
В домишке сразу стало жарко,
Трещит несчастная хибарка.
Распухший нос, заплывший глаз!
Разборка! Драка! Бой! Атас!
Но Слюня, подустав пинаться,
Вдруг пожалел родного братца,
А Хлюпе стало жалко Слюни…
И братья распустили нюни.
Вот плачут, обнявшись, навзрыд –
Всё! Бой закончен.
И забыт.
– Понимаешь, – продолжал рассуждать Тука, – когда к кому-то испытываешь плохие чувства, надо непременно выплеснуть их, но только в стихах – такова наша традиция. Тогда низменная злость проходит и приходит благопристойное раздумье: следует ли ссориться из-за ерунды? Давай попробуй отругай меня как следует, но только складно.
Идея высказаться в адрес Туки очень понравилась Хлюпе. Он покрепче упёрся задними лапами в пол, втянул голову в плечи, сдвинул брови, открыл было рот… но поэтический слог к нему не пришёл.
– Ну нет! Я так не могу! – смутился Хлюпа. – Я же тебя в этом году всего второй раз вижу. За что тебя ругать? У меня ещё к тебе не накопилось злости.
– Во-о-от! – торжествующе заключил Тука. – Сначала нужно что-то узнать друг про друга, чайку вместе попить… У тебя чай есть?
– Да. Из молодой крапивы. И ещё найдётся немного желудёвых пряников, – примирительно пробурчал Хлюпа. – Слюню звать будем?
– А как же. Это ведь он подвывает за стенкой?
Хлюпа кивнул:
– Мы поссорились. Он мне проиграл в «шишки-камешки» и, стало быть, должен был идти мыть посуду. А он сказал, что не станет, потому что у него важное дело: он идёт качаться на качелях. Но это враньё! Его на качелях укачивает и тошнит. Значит, этот предатель просто-напросто собирался сбежать от грязной посуды!
– Подходяще! – обрадовался Тука. – Определённо ты на Слюню очень сердит. Из тебя злость так и сочится! Прочитай Слюне ругательные стихи, обида пройдёт, и вы помиритесь. Благодаря такой замечательной традиции кыши надолго не ссорятся.
– Ну, братуха, держись! – прошипел Хлюпа. И начал:
Хотел бы Слюньку я поджарить,
Крапивой хвост ему ошпарить,
И чтобы завершить игру –
С медведкой запереть в нору!
Но чем заняться мне без Слюни?
Сидеть в тоске, глотая слюни?
Вскипает чай, готов обед,
А Слюнечки всё нет и нет…
Хлюпа всхлипнул и замолк. И тут раздалось из-за стенки:
Родню себе не выбирают.
Что из того, что ты мой брат?
Когда прикышно унижают,
Обидчику ответить рад!
Я не хотел с тобою драться,
Ведь ты не кот, а я не мышь,
Но если примешься кусаться,
То зуб – за зуб,
За кыша – кыш!
Услышав такое, Тука всерьёз испугался, как бы братья вконец не разодрались. Но Хлюпа, ударив кулаком по столу, лишь рассмеялся:
– Какой высокий слог! Молодец, Слюня! Поэт! – И, гордо поправив шарф, решительно отправился к брату.
Вернулись они вместе. Обнявшись.
Чай быстро организовался сам собой. Все расселись за столом. Кыши бросили жребий: Хлюпе досталась оранжевая чашка, Слюне – жёлтая, а Туке – белая с зелёным ободком.
– Хоть ты и гость, но я сейчас отниму у тебя белую чашку, – ни с того ни с сего сказал Хлюпа Туке.
– Почему? – удивился тот.
– Потому что я сильнее! – гордо выпятил живот Хлюпа.
– Да я тебе её и так отдам. Что, разонравился оранжевый цвет? Бывает. Я слышал, есть такая болезнь – кышья идиосинкразия. Это когда кышу кто-то или что-то очень не нравится. Говорят: «У меня на что-то там идиосинкразия». Ничего не поделаешь: болезнь. Главное, вовремя распознать, что тебе не нравится, тогда…
– Тогда можно забрать и поделить все Хлюпкины оранжевые жилетки и носки! – с энтузиазмом закончил Слюня.
– Нет-нет, я совсем не это хотел сказать, – возразил Тука. – Я хотел сказать, что тогда станет ясно, что ты любишь.
– Я люблю передники с карманами, – пробурчал Хлюпа, – про них рассказывал Ась.
– А что такое «передник»? – заинтересовался Тука.
– Глупый вопрос! Ты бы лучше спросил, что такое «карманы». Это гораздо интереснее.
– Что же это?
– Это то, куда можно складывать всё, что захочешь.
– И?..
– И носить с собой.
– Носить с собой? – засомневался Слюня. – Допустим, у меня есть енот. Ну зачем мне его класть в карман и носить с собой, если он может возить меня на спине?
– Енот большой и как пример не годится. Я говорю про разные там малюсенькие разности, – не сдавался Хлюпа. – Ма-а-алюсенькие такие, но которых очень много. Положил всё это в карманы и пошёл, а?
– Ужас! – передёрнуло от негодования Слюню. – Положил «много» в карманы и пошёл! Далеко ты с этим «много» уйдёшь? Да и зачем с собой таскать столько-то? Ты это «много» положи в большую супницу и крышкой накрой. А если не поместится, то в чайник. И никто не тронет это «много», потому что не найдёт. А не найдёт, потому что не догадается, что ОНО в чайнике.
Хлюпа сдвинул брови и сжал кулаки:
– Всё, Слюнька, всё! Сейчас я тебя точно отлуплю!
У Слюни задрожал подбородок, но он промолчал.
– Слова нельзя сказать этому Слюне, всё ему не так, – пожаловался Хлюпа. Потом он обернулся к брату и долго сверлил его гневным взглядом. – За твою вредность, Слюня, я тебе непременно наподдам. Да так, что ты улетишь вверх и размажешься по потолку! – Вдруг Хлюпина мордочка скуксилась, и он схватился за живот. – Ой! Ой! У меня на Слюньку уже начинается кышесинкразия.
Слюня стал раздуваться от злости. Его уши покраснели. Он угрожающе набычился, но в это время Тука тронул его за лапу:
– Слюня, дружище, передай, пожалуйста, чайник. Чай у вас замечательный. Выпью-ка я ещё чашечку.
Все опять расселись. Пять минут пили чай молча. Тука первым подал голос:
– Слюня, конечно, слабее тебя, Хлюпа. Но не легче. Если ты размажешь его по потолку, он когда-нибудь непременно отклеится и упадёт прямо тебе на голову. Так что лучше оставь эту затею.
Опять воцарилось молчание. Когда оно стало нестерпимым, Тука сказал:
– Кыши, вот вы знаете, что такое «близнецы»? – (Слюня и Хлюпа переглянулись.) – Это такое удивительное явление природы. Феномен. Два кыша вылупляются из одного яйца. Яйцо – чудо, а два кыша в одном яйце – это два чуда сразу. А потом эти феномены дерутся друг с другом, не моют посуду и не стирают носки. Обидно, кыши. Ну да ладно, за окном уже темно. Давайте спать ложиться. Чья эта оранжевая кроватка? Твоя, Хлюпа? Я, пожалуй, на неё и лягу. Тебе ведь разонравился оранжевый цвет, так чего зря мучиться? А мне всё равно… вымою уши – и на боковую.
Глава седьмая
Птичка Сяпа
Кто сглазил Сяпу?
Что Сяпа за птица?
Ась умный, он разберётся
Как мы уже говорили, самым красивым деревом на холме был одинокорастущий Дуб. Он и Тука были давними друзьями. Дуб укрывал малыша от непогоды, подкармливал желудями и терпеливо выслушивал лесные новости. Тука ставил вокруг Дуба обереги от молний и ласково называл его «Моё Дерево».
Однажды ранним апрельским утром Туку разбудил громкий гомон синичек, галок и грачей. «Эй, лежебоки, просыпайтесь! Выбирайтесь из нор, порадуйтесь теплу, погрейтесь на солнышке!» – кричали птицы. Тука сытно позавтракал болтушкой из первоцветов, надел жилетку, шарф и вышел на улицу.
– Привет, Моё Дерево! – крикнул он Дубу.
Дуб в ответ помахал кышу крепкими ветками. Тука огляделся. Мимо пролетело жёлтое облачко ольховой пыльцы. Мелькнула и пропала бабочка-крапивница. Глубоко вдохнув горьковатый запах набухших дубовых почек, кыш потянулся. «Ах, весна, сколько у тебя припрятано сюрпризов! Каждый день что-то новенькое. То склон зазолотится мать-и-мачехой, то меж камней распустятся разноцветные крокусы. А сегодня вот роща забелела ветреницами, будто снег выпал, – красота!» – подумалось кышу. Сегодня у Туки было прекрасное настроение. Ну как не разделить его с друзьями!
Дверь Туке открыл друг Сяпы Бибо. Он был бледен и немногословен:
– Сяпа заболел.
– Шутишь? – рассмеялся Тука. – Чтобы кыш, да заболел! – Но, заметив суровость в глазах соседа, прикусил себе язык. – Что с ним, Бибо?
– Не знаю, – ответил тот, – сидит и молчит. Только кукукает. Ку-ку да ку-ку.
– Страшное дело! – всерьёз испугался Тука. – Может, его кто-то сглазил? Вот, скажем, недавно Сяпа усыновил одинокого Сурка. Тот теперь ходит за Сяпой хвостиком, глаз с него не сводит.
– Что ты, Сурок добрый, а сглазить может только злой. Скорее всего, Сяпа объелся. Он ведь любит поесть. Может, сбегать к старому Асю? Пусть выкопает Книгу Мудрости, дело-то серьёзное. В книге есть про всё, даже про то, как лечить Сяпин живот, – сказал Бибо и тихо вздохнул.
– Послушай, – прошептал Тука, – а вдруг Сяпу куснул ядовитый паук или клещ? Сяпа часто играет с разными насекомыми. И любит поспать на солнечной лужайке у большого муравейника. Какой-нибудь бродячий муравей запросто мог заползти в его ухо и заблудиться там… внутри.
– Вряд ли. Тогда бы Сяпе нездоровилось уже вечером. А вечером с ним было всё в порядке. Мы допоздна играли в «шишки-камешки», смеялись, ели желудёвые лепёшки. Сяпа съел пять, я – три. Хнусь зашёл – тоже угостился. Очень вкусные были лепёшки. А после чая мы разбежались по хижинкам спать.
– А корни наперстянки не грызли?
– И ядовитые корешки не грызли, и в холодном ручье не купались, и ворон не дразнили. А Сяпа всё равно заболел. И вдобавок я так глупо пошутил сегодня… – Бибо виновато потупился.
– А ну выйдем! – Тука подтолкнул приятеля к выходу. И уже на крыльце, плотно прикрыв за собой дверь, потребовал: – Рассказывай, Бибо, рассказывай!
– Значит, так: проснулся я рано, умылся, сделал зарядку, позавтракал и побежал сюда, на этот берег Шалуна, разбудить Сяпу-лежебоку. Вошёл в дом и сразу понял: что-то с Сяпой не так. Обычно на рассвете его даже вороний ор не разбудит – у Сяпы утром самый сладкий сон. А сегодня наоборот. Прихожу, а он бегает по своей кухне, лапами машет и кукукает. Присядет, на минутку задумается… и опять давай бегать. Я тут возьми и ляпни: «Ты что, Сяпа, птичка?» А он мне: «Как ты догадался?» Я решил – шутит кыш! Говорю, смеясь: «Если ты птичка, то я бабочка. Значит, ты с завтраком, а я в дураках». Он как это услышал, так вздрогнул и затих. Вот так с тех пор и сидит.
Тука оглянулся. Сяпа действительно сидел у окна и задумчиво смотрел в небо.
– Что будем делать? – спросил Тука. – Может, умоем его родниковой водичкой, выльем её под ореховый куст и скажем: «Брошу под орехов куст, чтоб у Сяпы не болело, чтоб у Сяпы не щемило»?
– Это, конечно, не помешает. Но сначала надо докопаться до причины, почему он кукукает. Только как? Со мной он разговаривать не станет – обиделся. – Бибо почесал макушку. – Давай я совру, что иду за шишками для очага или к Асю за носками, а ты без меня попробуешь его выспросить, не болит ли у него живот.
Тука кивнул:
– Давай.
Кыши вернулись в дом. Там Бибо взял корзину для шишек и, от волнения всё перепутав, ласково сказал Сяпе:
– Сяпонька, я скоро вернусь. У тебя тут носки для очага кончились, так я к Асю за шишками схожу. – И ушёл.
Тука медленно обогнул кухню, поправил на столе скатерть, передвинул с места на место чашки. Приблизившись к Сяпе, он дружески похлопал его по плечу:
– Привет, Сяпа. Это я, Тука. Воздух сегодня вкусный, хоть пей!
Сяпа вздохнул и жалобно кукукнул в ответ. Не дождавшись другого ответа, Тука заложил новый круг по кухне.
– Может, сыграем в «шишки-камешки»? – как бы между прочим предложил он.
Сяпа хлюпнул носом и сказал:
– Теперь я птичка, а птицы не играют в «шишки-камешки».
– Понятно, – решил не спорить Тука, – птичка так птичка. Хотелось бы только уточнить, какая ты птичка? Соловей? Жаворонок?
– Ни то ни другое, ведь у меня нет ни слуха, ни голоса. Я думаю, – Сяпа задумчиво почесал лоб и брови, – что я кукушка. Мне очень нравится говорить «ку-ку». – Сяпа немножко покукукал… и Тука покукукал за компанию. Потом Сяпа тихо произнёс: – Знаешь, кукушки улетают на зиму в тёплые края, а я засыпаю на зиму в тёплом снегу – это ведь почти одно и то же. И ещё, – он застенчиво улыбнулся, – внешне мы с кукушкой похожи, как близнецы. У меня, как и у неё, пёстренький животик – видишь?
– Вижу, – согласился с Сяпой Тука, – живот похож, но… Но ты определённо не кукушка. Кто угодно, хоть страус, но не она.
– Почему? – От удивления Сяпа широко раскрыл глаза.
– Вот скажи, у тебя есть заветное желание?
– Есть.
– Какое?
Сяпа почесал ладошки и застенчиво сказал:
– Я хочу, чтобы у меня в доме появилось яйцо. Я бы за ним ухаживал, разговаривал бы с ним, а потом из него вылупилась бы маленькая кышечка, моя дочка – вылитая я. И у нас с дочкой были бы общие секреты. Это, наверное, очень приятно – шушукаться с дочкой о всякой ерунде.
– Вот, яйцо! А кукушка? – торжествующе спросил Тука.
– Что – «кукушка»? – не понял Сяпа.
– Что – «что»?.. Эта, брат, эгоистичная птица откладывает яйца в чужие гнёзда! Бросает на произвол судьбы ещё не появившихся на свет птенцов! Мало того, эту подлую черту характера она передаёт им по наследству. Ну так что, кукушка ты или нет?
Сяпа сжался на табуретке и пригорюнился.
– Тука, кто же я тогда? – после долгого молчания робко спросил он.
– Не знаю. Пока не знаю, – ответил Тука и предложил: – А давай пойдём в рощу. Погуляем, на вас, птиц, посмотрим, покумекаем. Жизнь сама покажет, что ты за птица. Согласен?
– Согласен, – кивнул Сяпа, и они пошли.
Тука энергично шагал по тропинке, ведущей к роще, поддавая ногой прошлогодние ольховые шишки. Он старательно насвистывал бодрый мотивчик, изредка тревожно поглядывая на Сяпу. Сяпа смотрел в небо – там летали ласточки.
– Слушай, а может, ты ласточка? А, Сяпа? – спросил Тука, перехватив взгляд приятеля.
– Нет. – Сяпа отрицательно покачал головой. – Хорошо бы, но ласточки летают очень высоко, а я боюсь высоты. И потом, у них грудки беленькие, а у меня?
– У тебя рябушками, – сказал Тука, и друзья пошли дальше.
– А вон вороны сидят на ореховом кусте. Ты, случайно, не…
– Нет! – отрезал Сяпа.
– Согласен, – сказал Тука.
Сяпа нахмурился и притих. Огибая ежевичные заросли, Тука заметил на одном из кустов брошенное гнездо ремеза. Он остановился, чтобы лучше его рассмотреть. Аккуратное птичье сооружение свешивалось с колючей ветки, слегка покачиваясь.
– Сяпа, смотри, какое удобное, уютное гнёздышко. Совсем как ты любишь.
– Хорошее, – похвалил Сяпа, – только маленькое.
– А это мы сейчас проверим. Полезай в него! – скомандовал Тука. – Если поместишься, значит ты ремез.
Сяпа послушно вскарабкался на колючую ветку и после неимоверных усилий всё же умудрился попасть внутрь гнезда.
– Ну как? – спросил снизу Тука.
– Очень тесно… я еле поместился. Для яйца совсем нет места. И меня тут укачивает, – всхлипнул Сяпа.
– Вылезай, – сказал Тука. – Если бы ты был ремезом, то и тебе, и яйцу места хватило бы.
Сяпа высунулся и, не удержавшись на краю, камнем полетел вниз. Тука едва успел соскочить с пушистой моховой кочки, в которую тут же воткнулся головой Сяпа.
– С благополучной посадкой, – переводя дух, сказал Тука. – Ты цел?
Сяпа выбрался изо мха, вяло отряхнулся и пожал плечами:
– По-моему, я не ремез, Тука.
– По-моему, тоже, – согласился тот.
Наконец друзья добрались до рощи и сразу заприметили сову, мирно дремавшую на одном из дубов. Тука не стал ничего выспрашивать у Сяпы. Он и так знал: Сяпа не из «таких». Он вегетарианец. К тому же ночью малыш крепко спит, а совы – совсем наоборот.
Кыши довольно долго бродили по роще, потом спустились к болоту.
Глядя на уток, Сяпа вспомнил, что не умеет плавать.
Цапля Сяпе решительно не понравилась: слишком большая и много ест.
Пеночка, наоборот, была так мала, что, похоже, не ела вообще.
Сяпа сильно смахивал на воробья – и размером, и окраской, но они разнились характером: воробей был суетливым говоруном, а Сяпа – задумчивым молчуном.
К концу прогулки друзья так и не поняли, какой птичкой может быть Сяпа. Устав и проголодавшись, кыши направились к дому. Тут Туку осенило, и он спросил напрямую:
– Сяпа, а почему ты больше не хочешь быть кышем? Отчего ты решил стать птичкой?
Сяпа застенчиво прошептал:
– Понимаешь… сегодня ночью мне приснился сон, будто я летаю высоко-высоко над нашим холмом и вижу сверху рощу, ручей и ваши домики. А своего дома не вижу. Нет его, и всё тут. Вопрос: почему? Ответ: потому что я птичка. У птиц нет домиков, они живут в гнёздах. Конечно, это всего-навсего сон. А если он вещий?
– Никаких «если», – нахмурился Тука. – Это неправильный сон. Отчего такая несправедливость: у всех есть домики, а у тебя нет? Думаю, ты просто плохо смотрел. Вот что! Идём к Асю, он во всём разберётся. – И кыши повернули к роднику Плюхи-Плюхи-Бульку, рядом с которым жил старик.
Ась был не только самый старый кыш на холме, но и самый умный. Его дом стоял в окружении молодых дубков, которые старик посадил несколько лет назад. Деревца были так ма-лы, что не могли уберечь дом Ася от непогоды. Но кыш верил: когда-нибудь из этой поросли вырастут огромные деревья и в их крепких корнях, конечно же, найдётся место его хижинке. А раз так, то зачем переезжать?
К счастью, Ась оказался дома. Он пил чай со своим соседом, большим пауком Прухом. Увидев в окно Туку с Сяпой, Прух деликатно покинул хижинку через чердачный лаз и удалился в заросли сочной молодой сныти.
Кыши старательно вытерли лапы о половик и постучались:
– Эй, Ась, у нас к тебе срочное дело!
– Для кыша любое дело – шрочное. Входите! – шепеляво отозвался старик.
Когда Тука поведал Асю о том, как Сяпа стал птичкой, тот почесал своё мохнатое ухо и сказал:
– Ох уж эти шны… Во-первых, во шне летает каждый, кто раштёт, – таков Закон! Во-вторых, шны иногда бывают загадками, иногда – разгадками. Твой шон, Сяпа, – загадка-перепуталка. Пошмотри… Вешной на деревьях почти нет лиштьев и шверху хижинка отлично видна. Но весь фокус в том, что твой шон – летний. Летом у липы, под которой спряталшя твой дом, очень густая крона. Вот почему твоей хижинки не было видно. Не шомневайся, Сяпа, ты не птичка. Ты – кыш. И притом очень хороший.
Радостные Тука и Сяпа выскочили на улицу, где вовсю сияло солнце. Дул тёплый ветер. Добродушно урчал родник Плюхи-Плюхи-Бульк.
С Асем всё становится просто! Хорошо иметь в друзьях мудрого старичка. Старики помнят все Законы. С ними не страшно.
Кыши прислушались к гомону птиц, облегчённо вздохнули и поспешили к домику Сяпы, где их давно с нетерпением ждал Бибо.
