Владимир Михайлов
Постоянная Крата
7. Старый друг – лучше новых двух?
Генерал Иванос, первый заместитель директора Службы и человек, с которым мне приходилось не раз работать плечом к плечу в очень непростых условиях, не отрывал глаз от пластинки моего разового пропуска (который мне согласились выдать далеко не сразу; три месяца – срок пусть и не очень большой, но каждая новая задача невольно оттесняет все предыдущие, уже решенные, на все более дальние рубежи памяти, так что меня вспомнили только с большим усилием). Иванос вроде бы выискивал на глянцевых поверхностях карточки что-то, впечатанное, может быть, невидимой краской и способное помочь ему найти нужный тон – или уровень откровенности в разговоре со мною.
Это продолжалось уже больше минуты – после того, как я изложил ситуацию и спросил прямо: что ему известно о Лючане, ее местопребывании и вообще обо всем, что могло быть с нею связано, а если и неизвестно ничего, то что он может предположить? И вот он молчал и пытался вычитать нужный ответ с моего пропуска; так, во всяком случае, это выглядело.
– Да нет там ничего! – произнес я намеренно резко, чтобы заставить его сказать хоть что-нибудь. – Посмотри на меня! Прояви хотя бы чуть-чуть официальной вежливости, если уж на большее тебя не хватает!
Как бы повинуясь, он перевел взгляд на меня. Чуть поднял брови. Это, насколько я его знал, означало, что генерал колеблется, делая какой-то выбор. Уж и не помню, когда такое приключалось с ним в последний раз. Давно. Он вздохнул и заявил:
– Слушай, Ра, я вроде не давал согласия стать поверенным в части твоих семейных проблем…
Он употребил «Ра» – сокращенное от «Разитель» – кодового прозвища во времена моего пребывания в кадрах Службы. Вероятно, это должно было означать, что Иванос хочет быть со мною предельно откровенным, как со своим, – хотя и в тех рамках, разумеется, какие возникали неизбежно именно потому, что своим я все-таки уже не был. Нет, ни в коем случае я не стал «чужим», но «не чужой» это одно, «свой» же – совершенно другое, и уровни их допуска разнятся на порядки.
– Не коловращай турнюром, генерал (я так изысканно выразился, хотя мог бы сказать просто «не верти задницей», потому что Иванос никогда не любил «красивых слов», они вызывали у него чуть ли не аллергический приступ). Свои семейные проблемы мы с Лючей решим как-нибудь сами. Но для этого нужно сперва найти ее. Все общегражданские пути я уже испробовал. По нулям. Вот я и пришел к тебе.
– Что, по-твоему, тут бюро розыска пропавших без вести? Многое же ты успел позабыть о нашей конторе!
– А вот сейчас проверим, – сказал я, стараясь не обращать внимания на нотку пренебрежения, проскользнувшую в его голосе не случайно, а совершенно намеренно: чтобы вызвать у меня всплеск нежелательных для меня же эмоций и помешать спокойному и логическому ведению разговора. Но если так – значит, было у него за душой что-то, что относилось к делу, но чего он не хотел – или не мог – сообщить мне. Во всяком случае, открытым текстом. Вернее всего – не имел права. Мои самые серьезные допуски давно перестали действовать, не получив возобновления, потому что они предназначались лишь для людей Службы без приставки «экс» – ну и для разных больших политических шишек, которые по скудости ума считают, что Службы работают на них – в то время, как на деле они работают на Мир Теллуса, – ну и на себя самих, безусловно.
– Как это ты проверишь, интересно? – чуть усмехнулся Иванос. – Может, начнешь меня допрашивать, предупредив об ответственности за ложные показания?
– Допрашивать не имею права, – признал я. – И насчет ложных показаний – тоже. Но это и не нужно, мне ты врать не станешь. Тем более что мне твои федеральные и прочие секреты до лампочки. Я хочу только, чтобы ты сказал: где Лючана?
– Да откуда я…
– Стоп! Ты на грани лжи.
– Не понимаю: с чего ты взял, что мы должны знать о ней хоть что-нибудь и, в частности, куда она подевалась? Наверное – куда захотела…
– Может, она и захотела. Но забросили ее вы. Куда?
– Кто это придумал – что мы?..
– Никто. Тут придумывать нечего. Все яснее очевидного. Во всяком случае, для любого, кто способен замечать факты и делать выводы. Здраво рассуждать.
– Прямо-таки любопытно – насколько твой рассудок еще сохранил здоровье.
– Сейчас увидишь. Вот факты. Первое: уходя, она знала, что уходит надолго. И взяла с собою оперкейс. Его берут, когда отправляются на задание или, в крайнем случае, когда рассчитывают какое-то задание получить. Ты скажешь, конечно: «Ну да, раз она уходила надолго, то взяла с собой то, что понадобится ей для заработка, чтобы жить, ей тоже нужны деньги, не тебе одному». Так оно и было бы, если бы с деньгами был напряг. Но ты и сам понимаешь: наперекор обычаю, как раз тогда ни у нее, ни у меня этой проблемы не было. Ты целиком в курсе, поскольку немалую толику мы получили от вас – хотя были и другие источники. Она могла годами жить, пальцем о палец не ударив и сохраняя привычный уровень, а то и повыше. У нас раздельные счета, и у каждого – завещательное распоряжение в пользу супруга. Я проверил ее счет. Она сняла очень немного – примерно столько, сколько и я. Тогда же. И больше не трогала.
– По твоей логике получается, что и тебя тоже мы забросили на Трешку. Почему же я об этом ничего не знаю?
Я лишь отмахнулся от насмешки:
– Слушай дальше. С одной стороны: человек уходит быстро и надолго, оставив дом в беспорядке и взяв денег, как говорится, на карманные расходы.
Берет с собой оперативное снаряжение. Человек только что отработал большую операцию. Следовательно, внутренне он – еще на боевом взводе, не было времени расслабиться, он еще горит, дух его беспокоен, а тело успело уже в какой-то мере восстановиться. Это состояние и мне знакомо, и тебе самому, пожалуй, даже лучше.
Иванос слушал внимательно, не кивая головой утвердительно, но и не покачивая отрицательно, лишь время от времени шевелил губами, как бы пробовал на язык разумность и последовательность моих предположений; впрочем, это были уже не предположения, а уверенность.
– Человеку надо отключиться, – продолжал я, – от неожиданных и неприятных переживаний, касающихся его семейной жизни. Что выручает таких людей, как мы, в подобных обстоятельствах? Только одно: дело, серьезная работа. У нас с Лючаной никаких очередных дел не было, мы их и не искали – намеревались как следует отдохнуть. Но вот дело внезапно и настоятельно понадобилось. К кому она обратилась бы за содействием такого рода, если не к вам? И даже лично именно к тебе – потому что ты знаешь нас лучше, чем твои коллеги, с ними, с молодежью, мы не работали, а с тобой – да; и мы по той же причине знаем тебя и, значит, доверяем тебе больше, чем любому другому…
Тут Иванос перебил меня:
– Это все правильно. Но ты верно сказал – «обратилась бы». Вот в этом «бы» и все дело. Сослагательное наклонение. Оно никак не свидетельствует о факте.
– Ладно, – сказал я, – попробуем обойтись без «быканья». Вернемся к фактам. Номер первый: она позвонила тебе по закрытой связи и договорилась о встрече.
– Вот те раз! Откуда ты это взял?
– Ну, генерал! Скажи, откуда она тебе звонила? Ты, конечно, не преминул установить аппарат, с которого… Иначе было бы непрофессионально. И увидел, что она воспользовалась не домашней, поскольку у нас ее быть не должно, но обычной уличной установкой связи – потому что именно на такую установку показали твои приборы. И ты ее пригласил прийти для серьезного разговора.
– Сколько я тебя знаю, Ра – никогда еще ты не фантазировал в таких масштабах и столь безудержно. Давай дальше в том же духе. Как звали старушку, которую я – топориком?.. За что? Чтобы не рассказывала тебе страшных сказок?
– Ива, милый! Ты все-таки основательно отвык от нас. Ладно, внесу ясность, но с условием: моя откровенность не поведет к нежелательным для меня – и для Лючаны – последствиям.
– Ну сажать тебя под арест до выяснения или нет – я еще не решил… Хорошо, обещаю.
– Так вот. Люча не пользовалась никакой городской точкой – поскольку у нас дома существует своя, я ее сохранил с лучших времен, уцелевшие еще наши допуски дают нам право иметь такую аппаратуру, а из регистрационных списков она по какой-то странной случайности (тут он иронически усмехнулся) выпала. Оттуда, из моего кабинета, она и разговаривала с тобой, а как отвести твой поиск источника, перевести его на любой другой аппарат – этому нас учить не надо. На моей же установке, дорогой генерал, все разговоры пишутся по автомату и сохраняются вплоть до команды на стирание. Хочешь, чтобы я воспроизвел тебе весь ваш разговор? Он у меня в мике – для верности.
– Сукин ты сын, – проворчал Иванос. – Нарушаешь закон.
– Слушай, – сказал я, – а разве для нас когда-то существовали законы? Мы живем – и ты, и я, и любой такой же – не по законам, а по правилам игры. И я их ни в чем не нарушил. Или ты считаешь иначе? Тогда будем спорить. Только время-то уходит.
– Но это был, как ты говоришь, первый факт. А второй? Хочу быть в курсе всех твоих аргументов.
– Сделай одолжение. Второй заключается вот в чем: она просто не могла бы уйти, так и не оставив ни словечка – ну, хотя бы у Вратаря для передачи мне. Скорее всего, это были бы очень крутые и неприятные слова – но уж такова она: ей нужно, чтобы последнее слово всегда оставалось за нею. И она не преминула бы сделать это, если бы не та единственная причина, которая могла ее от этого удержать. Причина называется «Уровень секретности». То есть ее подключили к операции настолько закрытой, что даже сам факт ее ухода не должен был нигде фиксироваться. Потому что она отлично знала – да и ты, приятель, тоже, – что я уже по одной ее интонации понял бы достаточно много, это могло оказаться тем концом ниточки, ухватившись за который я стал бы разматывать весь клубок. А это ты считал недопустимым – поскольку я в деле не участвую. Она ничего не оставила потому, что ей запретили. А из всех, кто мог наложить такое табу – и кого она бы послушалась, – ты у меня идешь под номером первым.
– Да, – уронил он невесело. – Спасибо за высокое мнение. Ну ладно, был такой разговор. И приходила она сюда. Лично я ее и пригласил. У нее тогда была одна мысль: найти тебя. И она почему-то решила, что я в курсе дела, где ты можешь находиться. Ну, я помог ей – навел справки по ВВ-станциям и космопортам, а также и по внутренней сети. И доискался: выяснили, что ты удрал на Трешку. Она кинулась на ВВ. Оперкейс был с нею, да – это я теперь понял, когда ты мне сказал, а тогда я подумал – ну, нормально, бельишко там, косметика, зубная щетка… Мне тогда, откровенно говоря, не до того было – хватало другой зубной боли. Ну, вот, она поблагодарила и убежала. На ВВ-станцию, как я полагаю. И исчезла. Так что все твои идеи насчет закрытых операций и всего подобного на сей раз не соответствуют.
– Исчезла… Может, объяснишь подробнее? И о зубной боли тоже?
Иванос глянул на меня искоса:
– Да уж придется, наверное…
8. Доктор Тазон в затруднении
– Нет, – сказал доктор Тазон ассистенту Сеготу, – с этой чертовой бабой я больше связываться не стану. Немыслимое дело – нападать на ученого! Да и она уже, по сути дела, пустая – помрет и без нашего вмешательства. Ах ты, господи, как эта дрянь ухитрилась меня… Ну уж дудки – без охраны я к таким больше не ходок.
– Врач сказал – вам повезло. Если бы…
– Сегот! Об этом нигде ни слова – приказываю! Не хватает только, чтобы о подобном казусе стали болтать в научных кругах и тем более – в руководящих. Воистину – беда приходит оттуда, откуда ее меньше всего ждешь.
– Может быть, просто не кормить ее, кан? Тогда она протянет совсем недолго.
– М-м… Мысль хорошая, однако… Все же это было бы неэтично, вам не кажется? Доверимся природе – и тому, что наши расчеты достаточно точны и счет у нее пошел на часы, не более. Хотя, конечно, когда имеешь дело с женщиной…
– С очень старой женщиной, доктор. Как говорится, люди столько не живут.
– Вероятно, это было сказано о порядочных людях, не так ли?
Доктор Тазон вздохнул. Пальцами осторожно потрогал место, где все еще болело. Поморщился. И решительно тряхнул головой:
– Однако же работа прежде всего. Интересы науки. И Фирмы, разумеется. – Он полуприкрыл глаза. – Еще немного, и я смогу доложить кану Элюру об успехе, о небывалом успехе. И тогда…
О том, что будет тогда, Тазон помечтал молча и совсем недолго. После чего проговорил уже совсем другим тоном:
– Ладно. Давайте займемся следующим. Его доставили?
– Он в приемной, кан.
– В каком он состоянии? Впрочем, это я сам увижу. Полагаю, вы распорядились, чтобы его лишили возможности… поступать неожиданно?
– Его подвижность предельно ограничена.
– И ноги тоже?
– По-моему, опасности на этот раз никакой.
– Каков его возраст? Ага, двадцать восемь. Очень хорошо. Где результаты анализов?
– Лежат справа от вас, кан.
– Ах да. Ну-с, что там с его ресурсом? О-о! Совсем недурно, совсем. Теперь так: условия мы изменяем. Если у старухи брали по одной десятой, то на этот раз увеличим отбор до одной седьмой. Вы же знаете: в идеале было бы добиться полного отбора за один сеанс, тогда можно будет говорить о промышленном применении. Но подходить к этому будем постепенно, методично. Не забывайте о съемке: все должно быть зафиксировано, до последней мелочи.
– Позвольте спросить, доктор, вы и в самом деле считаете, что дело дойдет до промышленного применения вашей методики?
Доктор Тазон ответил, вздохнув:
– Боюсь, Сегот, что этого не избежать. Меня это, конечно, устраивает, да и вас тоже должно, не зря же мы работаем. Но в целом… Доктор Крат только вчера сказал мне – неофициально, разумеется, – что Аномалия ведет себя не лучшим образом. И чем дальше – тем хуже. Так что… мы должны быть к этому готовы. – Он снова осторожно потрогал больное место. – Мы могли бы завершить все намного раньше намеченного, но нет материала. Сегот, вы же знаете это не хуже меня! Вот и приходится возиться со всякими отбросами, вроде этой бабы. А будь у нас полноценные объекты для отработки технологии и будь их достаточно много…
– Могу я высказать одну мысль, доктор?
– Странный вопрос. Для чего же еще вы здесь?
– Благодарю вас. Я хотел как раз по этому поводу. Материал. Сырье, так сказать. Оно же поступает на планету каждый день – и в немалых количествах. Не говоря уже о навтах с эскадры – их ведь не меньше сотни там, в дальнем корпусе, под охраной. Отчего бы вам не воспользоваться этими – ну, скажем, пленными и приезжими?
Тазон печально усмехнулся:
– Сегот, захваченные навты – это, так сказать, заложники. Мы ведь еще думаем о переговорах с Федерацией, даже пытаемся вести их – и будем так делать, пока не завершим программу «Пигмей». Это можно понять. А что касается иммигрантов и прочих – их же привозят не для нас.
– Ну и что?
– Никто не разрешит мне…
– Нет, конечно. Но зачем спрашивать?
– Не совсем понимаю.
– А ведь все так просто, доктор! Прибывшие проходят через столько формальностей и по разным ведомствам: медицина, кадры, группа безопасности Второго отдела, служба быта и прочее… Если одной процедурой станет больше, кто это заметит? Уж не сами иммигранты, во всяком случае.
– Да, процесс сложный. Постойте, что вы, собственно, имеете в виду?
– Всего лишь то, что и мы можем включиться в него. Для пробы – в одном из каналов всего лишь. Лучше, по-моему, в канал завербованных – они сюда летят по своей воле и воспринимают все спокойнее, в отличие от тех, кого доставляют с корабельных и ВВ-перехватов.
– Включиться? Каким же образом?
– Да каким угодно. Например, еще один медосмотр. И по ходу этого осмотра отбирать – понемногу у каждого, но ведь их немало!
Доктор Тазон покачал головой:
– Медики обязательно пронюхают. И поднимут страшный скандал! А нам после этого станет практически невозможно выступать с предложениями… Пробиваться наверх всегда трудно, вы же знаете. Вам самому разве легко было – из фельдшера группы безопасности сделаться моим ассистентом?
– Нелегко, хотя сложности оказались преодолимыми. Хорошо, доктор, пусть не осмотр. Вот другая возможность: там вокруг них кормятся всякие лавочки – открыть свою, посадить двух-трех человек, таких я найду. Продавать что-то привлекательное. Для работника – ну, скажем, хороший инструмент. За мелочь. Но – тоже с осмотром, без которого якобы инструмент купить он не может, как оружие, например. Главное – усадить его в кресло, а уж там появлюсь я…
– Вы? Ну да, никто другой и не сумеет… М-да. С одной стороны, конечно, тут могут быть всякие осложнения – однако больно уж заманчивую комбинацию вы придумали. Очень хорошо. Кстати, к перехваченным это применять еще проще. Их ведь доставляют спящими: просто не будят в капсулах, вы разве не знали? У них, спящих, зондируют сознание – чтобы вовремя отловить опасных типов. Всякие разведки не дремлют, как вы сами понимаете. А нам у спящего отобрать куда проще, он и не спохватится. Смело можно брать десять процентов…
Тазон прервал сам себя:
– Но мы теряем время, Сегот. Включайте экстракцию. И сажайте этого кролика – назовем его так – в кресло. Понимаете, пока мы не поднимем КПД экстрактора хотя бы до семидесяти процентов, не имеет смысла выходить с моей идеей в директорат. Ну-с…
Он включил диктофон:
– Проводится эксперимент два – одиннадцать – ноль один. Объект эксперимента: возраст – двадцать восемь конвенционных лет, имя – Купст, происхождение – вероятно, мир Теллус, ресурс согласно анализу – от восьмидесяти пяти до восьмидесяти семи. Начало – в восемнадцать часов тридцать семь минут по местному времени. Сегот, готовы? Включайте!
9. Два с минусом за ответ
– Это уже потом, – сказал Иванос, внимательно разглядывая свои ногти и лишь время от времени поднимая взгляд на меня, – у меня возникла мысль, что исчезновение твоей жены, может быть, и связано с этой самой зубной болью, которая тогда только начиналась, зато теперь уже дергает так, что дальше некуда. Дело это, откровенно говоря, какое-то странное. Я бы даже сказал, иррациональное. Понимаешь – есть некоторое количество фактов, неприятных фактов. Событий, если угодно, происшествий, тенденций. Но они вроде бы не укладываются в одну корзину, понимаешь? Не прослеживается между ними вроде бы никакой связи. А в то же время моя интуиция поисковика – и не только моя – прямо-таки громким голосом кричит, что все происшедшее – следствия одной и той же причины. Только мы – как в той древней байке – в положении слепых, старающихся представить себе слона и ощупывающих его с разных сторон. У нас – занимающихся этим делом – так и получается: один обшаривает ухо, другой ухватился за хобот, третий – за ногу, но представления о слоне как едином целом у них, понятно, не возникает: слишком уж он, так сказать, многогранен.
– Ива, – прервал его я, начиная испытывать нетерпение. – У меня все еще есть допуск, пусть не весьма высокий, – но давай говорить по делу хотя бы в рамках этого допуска. Баек я и сам могу тебе порассказать немало, но лучше отложим красноречие до спокойных времен.
– Постой, Ра. Не бывает оперы без увертюры – так что сиди и слушай; петь начнут, когда положено, не раньше, но и не позже. Скажи: что ты помнишь о Вневременной теории и практике? Когда возникли, кто это сотворил и так далее. Если твоя оперпамять этого не сохранила – пользуйся миком. Я должен знать степень твоей подготовленности – или ее отсутствия, – чтобы не тратить лишнего времени на объяснение того, что тебе и так известно. Приступай.
Честно говоря, вопрос показался мне не очень понятным. Точнее – он был как-то не к месту. Однако я давно уже привык к тому, что всякая мозаика складывается из множества исходных кусочков и что эти элементы смальты порою могут показаться не имеющими никакого отношения к делу – пока не поразмыслишь как следует.
– Ну, что же… – заговорил я медленно. – Теория Вневременного перемещения возникла – во всяком случае, первое сообщение о ней, предварительное, без детализации, было сделано ее автором на Восьмом Всемирном Конгрессе хронофизиков в Аделаиде, Австралия (по тогдашней географии), и было это через четыре года после возникновения ВВ-связи и через два – после запуска службы ВВ-информ, то есть в году… в году…
– Хронология известна. Но у тебя неточность. Сообщение на самом деле было сделано не автором, но от имени коллектива авторов – его руководителем. Так он, во всяком случае, был представлен. Дальше?
– Обожди, тут уже нужна справка. – Пришлось обратиться к помощи мика. – Сообщение было встречено с некоторым интересом, но без помпы, скорее всего, потому, что математический аппарат новой теории не оглашался. Суть дела поняли – как в древности было и с теорией относительности – сначала лишь единицы. Сенсации не возникло. Далее…
– А имя тогдашнего докладчика – от коллектива авторов – помнишь?
– Имя… Сейчас… Эр… Эрлик Синус, точно. Доктор Синус. Хронофизик. Заведовал в то время кафедрой по этой специальности в университете Васэда… нет, вру… В университете Фурукава, город Китакюсю, остров Кюсю. До того вел аналогичную кафедру в Кениата-колледже в…
– Достаточно. Развитие событий?
– Ну… там же, в Японии, через три года после этого сообщения, была создана первая в мире ВВ-транслаборатория, возникли попытки приложения новой теории к решению практических проблем космической вневременной транспортировки. Сперва грузов, потом и людей. Директором лаборатории стал все тот же Эрлик Синус.
– Соответствует. И?
– Первый удачный лабораторный эксперимент датирован десятью годами позже. Возглавлял лабораторию уже другой… доктор Прево Синус.
– Старший сын тогда уже покойного Эрлика. А затем?
– Первое испытание ВВ-связи в промышленных масштабах – через пять с половиной лет на линии Земля – Титан, по тогдашней топонимике. Признано удачным, хотя и с оговорками. Еще через год – уже без оговорок. В том же году возникла корпорация «ХроноТСинус», была зарегистрирована как семейное предприятие Синусов. Расширение сети ВВ-информа, затем универсализация, и, наконец, еще через три года корпорации удалось переманить к себе Астина Крата из «Кернэнерго», – человека, уже известного к тому времени среди энергетиков, хотя по образованию он хронофизик. А хронофизикам всегда было трудновато с трудоустройством: глубокая теория. Этот ученый использовал принцип Синуса, но вроде бы пытался применить его уже не к связи, а к телепортации. В корпорации «ХроноТСинус» это ему удалось, потому что к тому времени там возникли наилучшие условия для фундаментальных исследований. Потом, я слышал, он целиком ушел в теорию. Но его успех явился детонатором для взрыва – ускоренного разбегания человечества по всей Галактике. Не сразу, конечно, год-два новый вид транспорта использовали в ближнем космосе, потом – на поверхности планеты, но, наконец, шагнули и на Простор. Сейчас фирму возглавляет Элюр Синус – младший сын основателя. Старший погиб при столкновении его скользуна с…
– Очень неплохо. Ты только не отметил интересного факта: теория существует, но до сих пор, так сказать, не прописана в науке: вся суть ее остается закрытой. Странно, правда?
– Погоди, сейчас закончу. Насколько известно по публикуемым данным, дальнейшего развития или углубления теории Синуса не велось и не ведется – или же велось и ведется на таком уровне секретности, что ни одна Служба ни одного мира не имеет об этом никакой информации. Вот теперь все.
Иванос вежливо поаплодировал.
– В твоем присутствии я начинаю чувствовать себя недоучкой, – проговорил он серьезно, только в глазах виднелась усмешка. – Но все-таки: не ведется – или не разглашается?
– Насколько я знаю (прежде, чем дать ответ, я позволил себе немного подумать), за все последние годы о такой работе не возникало ни малейшего слуха – ни на каком уровне.
– Верно. Следовательно?
– Девяносто против десяти – за то, что работа ведется. И кто-то внимательно следит за уровнем слухов – и пресекает их в момент зарождения. Потому что предоставленные сами себе слухи рождаются постоянно и обо всем на свете – пусть и на самых низких уровнях.
– Браво. – На этот раз обошлось без усмешки. – Перехожу ко второй серии. – Я открыл было рот, но он покачал головой: – Это нужно, Ра, действительно нужно – иначе ты ни черта не поймешь. Хотя, может быть, все равно не поймешь – но так у нас будет хоть право надеяться. Итак, что такое ИТПВВФ? Не приходилось сталкиваться?
Поиск в моем мике занял несколько секунд.
– Отвечаю: Институт Теоретической и Прикладной Вневременной Физики. Вырос из лаборатории, о которой мы уже говорили. Принадлежит корпорации «ХроноТСинус», ею же, естественно, финансируется. Руководитель – тот же Крат.
– Пять с плюсом. Основные темы, разрабатываемые Институтом?
Я даже не стал задумываться:
– Тут я пас. Не имею представления, никогда не интересовался. А свои предположения только что изложил. Могу еще только добавить: помню, что разработка «Мгновенной бомбы», о которой одно время пошли всякие слухи, Федерацией была в законодательном порядке запрещена раз и навсегда кому бы то ни было. Но история, по-моему, доказывает: запрещай или не запрещай такие замыслы – все равно они будут реализовываться – открыто или подпольно.
– Вот и мы так думаем… – Иванос вздохнул. – И последний вопрос: местонахождение фирмы? Ее правления, Института, основных предприятий?
– Производят они, насколько помню, главным образом ВВ-технику – и информационную, и транспортную. А располагались вначале на Армаге, естественно. Там же, где обосновалось правление только что возникшего «ХроноТСинуса».
– Или ХТС, теперь его чаще называют так.
– Один черт. Дальше: в ноль восьмом году фирма переместилась в мир Милена – вероятнее всего, чтобы не платить сумасшедшие армагские налоги. Там находится и по сей день.
– А вот за это тебе влепили бы два с минусом.
– Это еще почему? – вопросил я тоном оскорбленной невинности.
– Потому что ответ неправилен. Ну, это понятно: твои дела никогда с этой корпорацией не пересекались – ты был рядовым ее пользователем, как и миллиарды других обитателей Федерации. И твоего внимания избежал тот факт, что и правление корпорации ХТС, и все ее дочерние предприятия, включая этот самый Институт, в очередной раз сменили местожительство.
– Снова бегство от налогов?
– Твердого мнения у нас нет. Но – сомнительно. Потому что вряд ли можно найти мир с более щадящей налоговой политикой, чем Милена; тем более что этот мир не связан ни с системой Армага, ни с нашей – он настолько независим, насколько вообще это может быть в рамках Федерации. Потому, вероятно, что до появления там ХТС эта планетка ни для кого не представляла интереса, ввиду своей бедности и бесперспективности как в сырьевом, так и в космографическом отношении. Она на окраине, для кораблей прыжки туда и обратно обходятся дорого, а толку практически никакого. Есть множество миров, в которые стоит вкладывать средства.
– Почему же ХТС опять сделала ноги?
– По-моему, ответ на поверхности. Но лучше будет, если найдешь его сам.
Думать и в самом деле долго не пришлось:
– Если некто покидает место, где ему было хорошо и откуда его никто не выталкивал и не устраивал каких-либо неприятностей, – причину я вижу лишь одну: отыскалось другое место – такое, где ему будет еще лучше – если не во всех отношениях, то, во всяком случае, в осуществлении его главных интересов. У них на Милене стали возникать сложности?
– Отвечу осторожно: нам об этом ничего не было известно. Следовательно, и никому другому тоже.
– Значит, «лучшее – враг хорошего». Где же они нашли это лучшее?
– Если ты сейчас не удивишься, значит, отупел окончательно и привлекать тебя к работе бессмысленно. Они переметнулись на Улар.
– Куда-куда?
– Ага! Проняло?
Я только покачал головой:
– Спасибо, что не заставил меня угадывать. Потому что в перечне обитаемых миров я бы не назвал его даже самым последним. Да он, по-моему, никогда и не был обитаемым. Во всяком случае, не считался. У нас ведь не дают статус обитаемого мира, если планету населяют каких-нибудь полдюжины отшельников! И если этот мир в последние месяцы не стал демографической Сверхновой, то Улар и посейчас…
Но тут я сам схватил себя за язык:
– Постой… Совсем вылетело из головы. Улар! Вербовка… Реклама… Значит, это их стали вдруг так раскручивать? Когда все это началось, ты говоришь? Ты ведь не зря учинил мне экзамен; ты что – теперь ведешь их? Там что-то не так?
Иванос ответил не сразу:
– Меня к этому подключили позже: этот их скачок произошел тогда, когда мы с тобой по уши увязли в уракаре и прочем. Так что мне пришлось вскакивать в дело уже на ходу. Но сперва это была просто обычная надзорная операция. А всерьез мы стали задумываться кое над чем незадолго до твоего исчезновения.
– Я вовсе не исчезал! Я совершенно легально… Ладно, сейчас это не важно. По-моему, ты путаешь со сроками. Я бы знал. И тогда, может быть, полетел бы не на Трешку, а на Улар. Но тут все было тихо.
– Знали только те, кому полагалось. Потому что эта акция «ХроноТСинуса» с самого начала была воспринята вовсе не как частное дело компании. Хотя, казалось бы, какое дело властям до перемены адреса фирмой – пусть даже и одной из крупнейших?
– Ты прав. – Я исправно изображал недотепу, чтобы подбить Иваноса на большую откровенность. – Что в этом страшного? Ну, переехали на другую планету. Вроде бы ничьи интересы не пострадали?
Иванос усмехнулся:
– Ладно, ладно. Ты не хуже моего знаешь, что властям не нравится, когда какие-то действия заметных лиц и тем более компаний не получают логического объяснения. Всякая неясность подозрительна, всякая подозрительность побуждает к действиям. А тут как раз ясности и не было. И тем не менее они, как бы вопреки здравому смыслу, оказались именно там. И этот мирок из богом забытого уголка Галактики превратился вдруг в центр самой, пожалуй, могучей корпорации в известной нам части Вселенной.
– Большая куча поводов для размышлений.
– Это тебе кажется, что куча. На самом деле это айсберг, девяти десятых которого мы еще даже и не видим. Ладно, задавай вопросы – я вижу, что у тебя язык чешется.
– Спасибо за любезное разрешение. Я бы и без него спросил. Перед тем как помахать Милене ручкой, они дали хоть какие-нибудь объяснения? Как-никак и куда менее значительные корпорации и системы перед тем, как внести в свою деятельность серьезные перемены, хотя бы ставят власти в известность, а киты, подобные ХТС, нуждаются в согласии на федеральном уровне, поскольку от деятельности этой компании зависят все и каждый. Значит, они должны были дать хотя бы формальные объяснения, типа, скажем, поголовной аллергии персонала на укусы миленских комаров. Независимо от их желания их спросили бы, потому что это ведь заметный процесс: подготовить к эвакуации такую массу людей и оборудования… Так что же они сказали?
