Владимир Михайлов
Кольцо Уракары
Глава 2. Семь бед
(день событий четырнадцатый)
Семь бед – один обед. Такой была любимая поговорка Аргона Серова, моего нынешнего – на новом месте работы – напарника.
В последний день нашей совместной службы свои беды мы получили сполна. Всю семерку, которая есть, как известно, число мудрости, совершенства и завершенности. А что касается обеда, то он в тот день так и остался всего лишь словом. Добрым пожеланием самому себе.
Оговорюсь: полное число бед пришлось только на мою долю. Аргону хватило четырех, а еще кое-кому досталось и того меньше.
Но по порядку.
Четырнадцать дней моей службы телохранителем у крупного ученого и делового человека по фамилии Альфред прошли нормально, и я успел полностью восстановить дыхание после гонки, которую пришлось выдержать, чтобы все-таки заполучить это место. Сам бы я ни за что не справился, но неожиданно помогли приятели по давней службе – и, как между нами всегда было принято, не потребовали объяснений. Нужно – значит нужно; такая мотивация среди нас почиталась вполне достаточной.
В результате телохранитель Альфреда, регулярно посещавший тренировочный зал, в обычном разминочном бою неожиданно схлопотал пару переломов; это вывело бы его из строя (при нынешних успехах регенеративной медицины) дня на три – однако Охраняемое Тело решило, что такой защитник, который и за самого себя постоять как следует не может, вряд ли достоин доверия. Чтобы не бросать тени на доброе имя пострадавшего, скажу: его вины в этом не было, и понесенный им ущерб ребятами был компенсирован. Таким образом я – после предъявления соответствующих рекомендаций – был принят на постоянную службу. Правда, с испытательным сроком в один месяц.
Конечно, я должен был немало поработать над собой, чтобы не только внешне, но и внутренне соответствовать рекомендациям и своей новой работе. То есть не только выглядеть, но и стать нормальным охранителем высшего класса, с его умениями, пластикой и психологией. Это необходимо, чтобы даже если меня начнет тестировать и вскрывать, как банку с пивом, какой-нибудь сенс посильнее (а такие, безусловно, существуют), он не нашел бы ничего, не совпадающего с маской. Такая настройка самого себя – дело не очень простое, оно требует определенных навыков; у меня они были, и потому, похоже, все получалось. Пока, во всяком случае, можно было спокойно ожидать возможности покопаться в сознании самого Альфреда: если у него действительно есть что-то, связанное с урагарой (именно так определил Верига предмет моего розыска), то – содержится оно в файлах или нет, но уж в его сознании и памяти должно находиться. И, раньше или позже, я улучу минутку, чтобы добраться до начинки моего нового хозяина, или Тела.
Тело – так мы для простоты называли между собой то, что обязаны были охранять. Официально Тело обладало многими учеными и деловыми титулами, где-то (в разных институтах, компаниях и советах) председательствовало или директорствовало, куда-то было избрано (а куда-то не было) – ну и так далее. Нам все это было по фигу. Нас наняли его охранять, мы принесли ему присягу – и честно выполняли ее: я – две недели, а мой напарник Аргон – вот уже второй год. По его словам, за это время в Тело – и на выездах, и тут, в его усадьбе, стреляли четыре раза, пытались взорвать – два и отравить – тоже два. Почему? Да хотя бы потому, наверное, что быть уважаемой личностью, большим начальником и богатым человеком – болезнь, нередко чреватая летальным исходом. Итого – восемь попыток. Восемь – число возрождения и равновесия противоположных сил, следовательно, в ближайшем будущем следовало ожидать некоего спокойного времени – пока одна из сторон не подумает, что равновесие нарушено в ее пользу, и не попытается решить проблему в девятый раз.
Так полагал Аргон. Я же с ним не соглашался, помня, что восьмерка выступает и как знак смерти и разрушения и потому надо ждать неприятностей, пока не будет совершена десятая попытка; лишь на ней закончится этот цикл и настанет время большой передышки, за которой начнется следующий период бури и натиска.
Так или иначе, похоже было, что судьба относилась к Альфреду милостиво. И он, в общем, этого заслуживал. Потому что, несмотря на все его титулы и (что еще важнее) деньги, оставался человеком более или менее нормальным, не капризным, не психопатом или кем-нибудь в этом роде, со своей левой ногой вроде бы не советовался, а когда снисходил до разговоров с маленькими людьми вроде нас, – общался на равных, что нам, безусловно, очень нравилось. Правда, назвать его душой общества язык не повернулся бы, даже если бы за это полагалась особая плата: в общем, он был весьма замкнутым человеком, почти всегда погруженным в размышления. Аргон полагал, что такое поведение и должно быть свойственно ученым, а я подозревал, что дело тут в его одиночестве: в доме не было ни одной женщины, законной или незаконной, которая делала бы его жизнь полнее (те, что принадлежали к прислуге, в спальне его не обслуживали). Возможно, у него были сложности в том, что касалось сексуальной стороны жизни, но, может быть, ему просто хватало общения с самим собой; пока я еще не мог об этом судить, но собирался разобраться и в этом вопросе, как только мне удастся добраться до его подсознания.
Но даже не имея столь важной информации, я понимал, сравнивая Альфреда с Телами, у которых мне приходилось служить, когда я еще служил, – что на этот раз мне повезло: не приходилось излишне напрягаться, чтобы не послать всю затею куда подальше и вернуться к безмятежной, хотя и не очень обеспеченной жизни последних лет. И все остальные в доме, думается, относились к нему так же. Говоря, что судьба относилась к нему милостиво, я имел в виду и эту сторону жизни. К нему. Ну а к нам?
Служба, как я уже отметил, оказалась не из худших – хотя и со своими неудобствами.
К неудобствам относилось то, что (говоря армейским языком) увольнения в город нам, телохранителям, были раз и навсегда запрещены. Мы дневали и ночевали в доме Альфреда – за исключением случаев, когда хозяин совершал выезды. Так что я не удивлялся, слыша, как кто-нибудь из нас в минуты плохого настроения заявлял, что ему и прежде приходилось вести такой образ жизни – но тогда он хоть знал, за что ему навесили.
На самом же деле эти ограничения с лихвой перекрывались достоинствами. В доме мы не только служили, но и отдыхали, питались и развлекались (за счет нанимателя). А неплохую, надо сказать, плату за труд можно было сохранять до поры, когда от наших услуг откажутся.
Мало того. Мы находились здесь на правах (продолжая военную линию сравнений) среднего офицерского состава, так что у нас были даже свои подчиненные. Правда, немного: всего по два человека. Но нередко качество бывает важнее количества. Наш случай был именно таким.
Нет, что касается ординарцев – мы их называли, впрочем, оруженосцами, – то это были нормальные ребята, кандидаты в телохранители, старавшиеся перенять у нас как можно больше умений, без каких в нашем деле нельзя. На них лежала забота обо всем, что касалось службы: поддержание в чистоте и порядке экипировки и арсенала; на особо важных выходах они нас подстраховывали от возможных неожиданностей. Ну и тому подобное. Это, как я знал из прошлого опыта, было делом привычным – с тех пор, как телохранительство стало ремеслом для избранных.
Но вот второй подчиненный оказался для меня чем-то новым в практике охранного дела. Вернее – подчиненная.
Официально эта должность носила название горничной. Люди же изначально называли этих женщин подругами; на это обращение дамы откликались охотно.
Официально они должны были заниматься нашим гардеробом, питанием и здоровьем. В жизни же, как вы можете понять, этим чаще всего не ограничивалось. Отношения между телохранителем и его подругой быстро принимали куда более тесный характер, чем просто служебный. Если же этого не происходило – телохранитель имел право просить о замене горничной, и если его ценили, то так и делалось. Интимные отношения были возведены в ранг обязанности. Мне это объяснили сразу же, как только объявили о зачислении. Альфред сделал это без обиняков, в упор глядя на меня острыми, зеленовато-карими глазами:
– Мне нужно, чтобы вы жили у меня нормальной человеческой жизнью. И я даю вам все, что нужно для этого. Можете заказывать портных, меню и женщину. Костюмы – не более шести в год, но столько вам и не понадобится; еда – без ограничений, но ожирение и диабет ведут к немедленному увольнению без пенсии, поскольку они – следствие распущенности и неумения поддерживать форму. Что касается женщины, то желательно, чтобы вы выбрали один раз – и надолго. Возможности выбора будут достаточными.
Это меня обрадовало: значит, не придется замещать моего предшественника у его дамы. Она, кстати, ушла по своей воле сразу же после его отставки – чтобы и дальше скрашивать жизнь пострадавшему. В этом, несомненно, был смысл: отставленный уносил с собою немалую толику информации, какая могла понадобиться недоброжелателям нашего нанимателя; но присутствие рядом соратницы по старой службе (а мы свято верили, что все милашки являлись информаторами хозяина) было своего рода гарантией сохранения если не верности, то, во всяком случае, секретов. Женщин на эту работу поставляло специальное агентство, и я был уверен, что со всеми ними существовали некие соглашения – не только у хозяев, но и у тех, кто девушек находил, обучал и поставлял. Так что выбрать и в самом деле было из кого: в моем распоряжении оказалось самое свежее издание объемистого Альбома. Так по традиции называлось то, что на самом деле было кристеллой с голограммами, и тут ошибиться мог разве что тот, кто не имел представления о собственных вкусах.
Я выбрал – пусть и не сразу, но зато окончательно. Судя по изображению, женщина была достаточно молода, но уж никак не соплячка; как я объяснил коллегам, внешность ее мне понравилась, о характере по изображению судить можно, к сожалению, не всегда, но то, что удалось установить, меня устраивало. Приятно было и то, что (судя по справке) на такой службе она оказалась впервые. Следовательно, ей не с чем будет сравнивать.
Клара – таково было ее имя – прибыла к вечеру второго дня моей службы, так что ужинали мы уже вместе. Аргону, правда, она вроде бы не очень понравилась, но в конце концов у него имелась своя подруга. Зато у меня возникла уверенность: я не прогадал.
Она сразу же показала, что предстоящая служба понятна ей во всех деталях. Когда вечером я вернулся из караулки, где мы по обыкновению обговаривали с Аргоном завтрашнее дежурство (сутки, и затем два дня свободных), Клара уже лежала в постели. Ей показалось, что я мешкаю, и она приободрила меня такими словами:
– Смелей, солдат. Я кусаюсь только при оргазме – да и то не очень больно.
– А ванна? – проворчал я для порядка.
– Я уже приняла. А ты отложи на потом. Меня терзает любопытство. Ты у меня, можно сказать, первый мужчина.
– То есть ты – девушка? – испугался я. Правда, притворно.
– Еще чего не хватало! – чуть ли не обиделась она.
В постели, прежде чем обнять ее, я поинтересовался:
– Скажи, а вы тоже можете выбирать? Или: «Это приказ!»?
– Я свободный человек, – сказала Клара, – и живу в свободном мире. Мы не служим из-под палки.
– Рад слышать, – сказал я. – Значит, у нас взаимность.
– Говоришь ты бойко, – заметила она. – Ну а как с остальным?..
Потом, уже засыпая, она сказала:
– Я ожидала, что будет хуже. Да, знаешь что?
– Что?
– Твое белье я переложила. Второй ящик снизу.
– Это хорошо, – одобрил я. – До двух я считаю, не сбиваясь.
– Эйнштейн! – пробормотала она. – Теперь можешь идти плескаться. Я уже сплю.
Так это было в конце второго дня.
И потом никаких недоразумений у меня с нею не возникало. Однажды, правда, мы оказались на грани размолвки. Женщины вообще любопытны; Клара не была исключением. И, проводя ревизию моего скудного достояния, она наткнулась на портретик моей жены. Когда я вернулся со службы в наш флигель, портрет стоял на столе, а Клара хмуро перевела взгляд с изображения на меня.
– Это что такое? – спросила она железным голосом.
– Моя жена, – кратко ответил я.
– Да ты в своем уме?!
Это было сказано как бы с сомнением. Но тут же голос сделался требовательным:
– Ты что же – любишь ее?
– Да, – я не стал колебаться с ответом.
Она вздохнула, что-то непонятное промелькнуло в глазах.
– Убери, – потребовала она. – Чтобы я его больше не видела.
Я кивнул.
– И никто другой! – добавила она тут же.
– Ты права. Ладно.
Я убрал подальше. Больше никакой напряженности между нами не возникало.
И вот – уже четырнадцатый день истек; или, иными словами – шестая часть тех трех месяцев, которые мне (по словам условно покойного Вериги) были даны для решения поставленной задачи. Такого срока обычно бывает достаточно, чтобы сориентироваться на новом месте. Однако за две недели мне удалось продвинуться не очень-то далеко. Кроме всего прочего – никак не следовало вызывать хоть какие-то подозрения не только у хозяина и персонала, но и у Клары: просто для страховки. Чем ближе к тебе человек – тем меньше он должен знать того, чего ему не положено. Поэтому я вел себя очень осторожно, стараясь ничем не отличаться от других, мне подобных. Но в конце концов решил, что пора и приступать к делу: период врастания в обстановку закончился, а чем больше уходило времени, тем оно становилось дороже.
Пятиэтажный особнячок за глухим шестиметровым забором насчитывал до трех десятков комнат, из которых сам хозяин занимал не более шести; этот блок образовывал центральную часть третьего этажа, так что ни одно из его помещений не имело окон и освещалось дневным светом при помощи достаточно нехитрой оптической системы. Иными словами, никакой снайпер извне не мог бы при всем желании поймать цель на мушку – если бы целью оказался хозяин. В среднюю часть дома имели доступ, кроме самого шефа, лишь его секретарь, личный бухгалтер, оператор установленного там сервера и очень немногие из гостей, достаточно редких. Охрана туда не была вхожа. По слухам, из этого блока существовал отдельный выход прямо на улицу; в таком случае, это мог быть только подземный ход, в который только из апартаментов хозяина и можно было попасть. Но, возможно, то были всего лишь слухи, всегда возникающие вокруг людей со странностями – а наш хозяин, безусловно, и был таким.
Остальная часть дома являлась для нас открытой; однако там не было ничего, что могло бы представить интерес для меня. Разве что пятый этаж, целиком занятый зимним садом, где росла всяческая экзотика; там, наверное, приятно было бы отдыхать, но в этом доме оранжерея почему-то именовалась лабораторией, и ходить туда без приглашения не рекомендовалось. Длинная дорога, на другом конце которой должны были находиться пресловутые сведения об урагаре, начиналась где-то в запретных комнатах – если она вообще здесь начиналась.
Итак, я решил, что готов приступить к решению задачи. Если бы еще кто-нибудь объяснил, с какого конца за нее ухватиться.
В самом деле: слова о том, что в руках моего нанимателя находятся сведения о местонахождении похищенных семян, были всего лишь пустым звуком. Нитей тут торчало множество, но потянуть не за ту единственную, что была мне нужна, означало бы вызвать целую лавину ненужных и опасных осложнений.
Найти и вернуть семена урагары.
Легко сказать.
Найти.
Но надо хоть приблизительно знать – что и где искать.
Семена. Откуда мне знать: не является ли это всего лишь условным названием, под которым может скрываться все что угодно? Новое оружие, бриллианты, произведения антиквариата, даже чьи-то дети, взятые в заложники? Из-за семечек любого растения вряд ли стали бы поднимать такой шум. Конечно, история знает и такое: в давние времена существовал такой ажиотаж вокруг голландских тюльпанов, что… Но будь что-то подобное в наши времена – я бы знал.
А если не знаешь, что именно искать, как же понять – где это разыскивать?
Если украдены деньги – ищут там, где можно их потратить или вложить. В банках, например. Если сумма крупная – не исключено, что есть данные об украденных купюрах: номера, серии, время выпуска… Кражи денег – дело привычное, и существуют методики работы по их розыску.
Если похитили драгоценности – внимание скупщикам краденого, ювелирам и рынкам.
Если украденное не носит общего характера, но является специализированным – то есть им может воспользоваться не любой человек, но лишь знаток, – ищут заказчика: того, кому такая специфика нужна.
Ценности искусства чаще всего находят в частных коллекциях, реже – в государственных музеях и на аукционах.
Везде есть своя история, свои традиции и правила игры.
Однако таинственные семена урагары в эти традиции не укладывались.
Ясно, что если их украли, то они кому-то понадобились. Кому? И – зачем?
О какой опасности для мира, в котором эти семена находятся, говорил тот, кто назвался Веригой? Это не взрывчатка и не отрава. И уж, конечно, не штамм культуры какой-нибудь сверхчумы. Хотя, конечно, чума – тоже природное явление. Однако, судя по уже полученной мною информации, деревья эти спокойно растут на Синере – без всяких, похоже, последствий для населения этого мира. Может быть, они как-то связаны с Незримыми Силами? Вряд ли: тогда я о них хоть что-нибудь, да слышал бы – особенно за последние годы. Нет, и эта версия, похоже, нереальна.
Где же их искать? Даже самый малый из миров Федерации достаточно велик. На ощупь тут ничего не нашаришь.
Итак, подумал я, удобно растянувшись на кровати и пользуясь отсутствием Клары, ушедшей поболтать с подружками, – итак, ближе к делу.
Что мне нужно?
Прежде всего – понять, в чем же заключается суть данного мне поручения. То есть узнать то, чего не успели сообщить Верига и его спутники.
Сказано: ученье – свет. То есть усвоение новой информации. Как рабочую версию примем, что это действительно семена. Он сказал – урагара? Семена урагары. Семена бывают у растений. Но и у животных тоже. Хотя у них это скорее сперма. Постой: Верига что-то говорил о хвое. Растение? Ну что же, для начала попытаемся искать среди растений…
Привычный мой мик подобен солнцу: он тоже, как сказал поэт, не блещет новизной. Но до сих пор я отлично обходился им – авось и на сей раз не подведет. Что ищем? Да эту самую – урагару. Пошлем запрос в сеть. И сварганим себе чашечку кофе – для приятного времяпрепровождения. Урагара. Каких только названий не существует в мире!..
Ответ пришел неожиданно быстро – я едва успел смолоть кофе. Ответ был кратким и недвусмысленным: никакой информации на тему «Урагара» в сети не существовало. Пустой номер.
Этого я, откровенно говоря, не ожидал. Что же – розыгрыш? Мистификация? Ну мы еще посмотрим – чьи шутки смешнее.
Однако в глубине души я знал, что смехом тут и не пахло. Какие уж шутки, если в их результате тебя поджигают в воздухе…
Многого, слишком многого не успел рассказать мне Верига.
Тем не менее – если не искать, то и не найдешь никогда.
Мне ясно указали на Альфреда и на этот дом. Значит – будем искать в этом доме. Откладывать более нельзя.
Наступившей ночью, прикинув все «за» и «против», я решился наконец удовлетворить свой интерес к запретной территории – порок, который так дорого обошелся в свое время женам Синей Бороды.
Своего напарника Аргона я без особого труда погрузил в крепкий сон, убедился и в том, что Клара мирно почивает и вряд ли отправится искать меня среди ночи, и в очередной обход двинулся в гордом одиночестве.
С замками и сигнализацией у меня была полная ясность, как если бы я успел выпить с ними на «ты». Они уступили мне, казалось, с облегчением, как истосковавшаяся по близости женщина.
План внутренних комнат и их обстановка были мне известны – благодаря все тому же главному зрению, третьему глазу, для которого не бывает стен. Это же свойство помогло мне миновать, не включая света и не пользуясь фонариком, всю мебель, на которую в ином случае я непременно налетел бы, и добраться до дверей хозяйской спальни. Отворять ее я не осмелился: эта дверь была снабжена своей особой системой сигнализации, единственной, в которой я не смог заранее разобраться.
Серьезной помехой являлись, конечно, видеокамеры, работавшие в круглосуточном режиме в каждой комнате. Отключить их было пустяковым делом – но это привело бы к разрыву времени в записи, а это не укрылось бы от начальника охраны, каждое утро просматривавшего кристеллы; компьютер сам обратил бы его внимание на сбой. Разумеется, и с хронометражем можно было совладать – будь у меня нужные для этого время и условия. Но на них рассчитывать не приходилось. Камеры отлично видели и писали и в полной темноте: каждая была оборудована ноктоскопом. Так что пришлось напрячься. На это, кстати, и ушла большая часть времени.
Решение оказалось достаточно простым: сочинить вирусную программку и ввести ее в тот компьютер, который утром и будет отслеживать видеозаписи. Я выполнил ее в голове, на моем мике. Она предписывала не обращать внимания на запись времени, не учитывать ее при анализе записей именно в нужное мне утро; выполнив задачу – самоуничтожиться. Теперь можно было отключить камеры на время моего пребывания в комнатах хозяина, где я в результате всех усилий и оказался.
Интересовал меня главным образом его мик: в наше время самые смертоносные тайны хранят не в сейфах, но в своем внутреннем компьютере, в голове, в секретных, шифрованных-перешифрованных и многократно защищенных файлах; если пытаться проникнуть в них, не зная броду, острая головная боль заставит тестируемого пробудиться даже от глубокого наркотического сна. Интуиция говорила, что пока еще никакой угрозы для меня не было; храп Альфреда доносился даже сюда. Но при вторжении картина могла измениться не в мою пользу. Я испытывал ощущение некоторого неудобства перед хозяином: как я уже говорил, он был едва ли не лучшим из моих нанимателей. И пришлось потратить несколько минут на то, чтобы доказать себе, что именно так я и должен поступить; впрочем, уговорить себя всегда куда легче, чем любого другого.
Задача проникновения в спальню так и оставалась нерешенной из-за системы защиты. Но мне и необязательно было туда входить: если я подойду к стене, за которой он спит, расстояние между нами будет не более полуметра, а стена – не помеха для сверхвысоких частот.
Я бесшумно занял выбранную позицию. ЛК Альфреда, необходимый для входа в его мик, я успел узнать; вернее, даже не я, а Клара: у женщины другой женщине всегда легче получить нужную информацию, чем мужчине, а личной секретаршей Альфреда была, по традиции, женщина – правда, давно уже вышедшая из обычного секретарского возраста; ей-то единственной Личный Код хозяина и был известен. Я изготовился для проникновения и без особых усилий вошел в голову Альфреда, в мик, в каталог: так было проще всего просмотреть все файлы, которых в голове хозяина было немало: только под сверхзащитой я насчитал их шесть.
Защитных оболочек и шифров я не очень-то боялся: мой собственный мик был уже вовсе не тем, какой вживили мне в младенчестве: за время жизни я не раз подвергал его усовершенствованиям – это не просто и порою болезненно, однако овчинка стоила выделки. Так что сейчас я оказался в файлах Альфреда, нимало не нарушив его сна.
Большинство из них отпало сразу, едва я успел проглядеть их содержимое. Конечно, отчеты личного бухгалтера могли, наверное, содержать немало интересных для налогового департамента сведений, но для моих поисков это был бы не самый короткий путь. Для того чтобы оценить записи сугубо научного характера, потребовалась бы подготовка, какой я не обладал: там была какая-то суперсложная генетика. Личный архив был интереснее: в нем хранилась достаточно обширная переписка, в том числе (к моему великому изумлению) и на чисто лирические темы. Очень нежные (кто бы подумал!) послания даме по имени Маргарита – и ее ответы, не менее трогательные. Тут я решил проявить скромность, и не стал копировать их для последующего изучения. Пошел дальше. Однако быстрый поиск слов «урагара» и «семена» не дал никакого результата. Если интересующие меня данные и содержались в файлах, то, возможно, обозначались иносказательно – условными именами. Будь в моем распоряжении еще неделя, я бы поискал; но я располагал, по собственным расчетам, самое большее часом: именно через это время мне следовало в очередной раз отметиться на контрольных часах, начиная следующий обход. Правда, самую малость я записал себе на мик, экономя место для более важной информации, которая – интуитивно ощущалось – должна была тут найтись.
Она, или во всяком случае что-то, похожее на нужные материалы – обнаружилась в четвертой директории. Уже одно то, что все ее файлы были зашифрованы, заставило насторожиться. Пришлось скопировать все в таком виде; это была явно безнадежная затея, потому что, даже не считая времени на дешифровку, серьезное ознакомление с ними заняло бы, пожалуй, столько времени, сколько люди не живут. Употребив такую гиперболу, я невольно усмехнулся: ну, не так много, конечно… Но я заранее понимал, что вряд ли файлы мне пригодятся: не возникало во мне того подсознательного ощущения, какое способно неожиданно убедить вас в том, что вы отыскали то, что нужно. Наверняка в этих файлах содержалась весьма ценная информация – если бы меня интересовали коммерческие тайны Альфреда или его новые научные разработки и идеи; но они оставляли меня безразличным, а ничего, что имело бы отношение к семенам урагары, в этих файлах и не ночевало – по моим интуитивным ощущениям, во всяком случае.
Время мое истекало. И тут – по-моему, совершенно некстати – в мике спящего Альфреда возник сигнал пробуждения. Не заранее установленный внутренний будильник, но внешний вызов. Кто-то хотел говорить с Альфредом среди ночи. Странно. До сих пор у меня сохранялось впечатление о хозяине как о человеке, который не позволяет беспокоить себя в неурочные часы. Придется пересмотреть свои воззрения.
Альфред в спальне перестал храпеть и заворочался. После второго сигнала я услышал его хриплый со сна и явно недовольный голос:
– Альфред.
Вообще, пользуясь ЛК-связью, вслух произносить слова вовсе не обязательно: достаточно и мыслей. То, что Альфред заговорил, означало лишь, что он еще не проснулся. Я же мог снимать разговор прямо с его мика.
Прислушиваясь, я думал: вот уж некстати разбудили. Придется затаиться и не дышать, пока сон не одолеет его снова. Но меня заинтересовало: что это за сверхсрочное дело, ради которого Альфреда решаются потревожить? И кто таков этот смельчак?
На последний вопрос я получил ответ сразу же, едва вызывавший проговорил:
– Альфред, последнее предупреждение. Предлагаем немедленно сообщить, где находится объект и когда начнется отсчет. Вызовем вас в полдень.
Видимо, у Альфреда эти слова включили какую-то линию размышлений, потому что он ответил не сразу:
– Подите к черту. Я ведь сказал совершенно определенно: отсчет начнется завтра. А что касается места и всего прочего – вы получите все подробности на кристелле, я отправлю ее рано утром. Так что все могут быть абсолютно спокойны – так же, как спокоен я сам.
– Вы отдаете себе отчет в возможных последствиях, если что-нибудь окажется не так?
Ответом было молчание.
– Альфред! Вы меня слышите?
Голос сделался куда более резким и требовательным.
– Да слышу, слышу… – прозвучало и на этот раз не сразу.
– Повторяю: вы сразу же передадите нам полный контроль над процессом. И больше никаких претензий к вам не будет.
– Мне уже надоело повторять: на это я не пойду. В конце концов, кто из нас специалист? Контроль я оставляю за собой.
– Это ваше последнее слово?
– Вам угодно, чтобы я повторил в третий раз? У вас проблемы со слухом?
– Вы понимаете, к чему это может привести?
В ответ последовал смешок:
– Да знаю… Но и вы знаете: без меня малейший сбой приведет к срыву всего процесса.
Последовала пауза. И за ней:
– Больше предупреждений не будет.
– Мне не нужны предупреждения. Я выполню весь контракт, до последней точки. И больше не будите меня, пожалуйста. Мой мозг нуждается в отдыхе. Я не ломовая лошадь!
На этом разговор закончился. Но не ситуация. Я услышал, как хозяин встает, недовольно кряхтя: видимо, природа потребовала своего. Встреча с ним в таких условиях мною не планировалась. К счастью, путь к удобствам не лежал через эту комнату. Однако придется ждать, пока в туалете не зашумит вода; под этот звук я и рассчитывал ретироваться. Да не тут-то было.
Альфред не успел еще выйти из спальни, как там зазвучал еще один голос. И вовсе не по какой-либо связи. Именно там. И голос этот принадлежал женщине. Молодой голос (впрочем, голос далеко не всегда говорит о подлинном возрасте) женщины, сознающей свою привлекательность и защищенность, голос безмятежный и чуть игривый:
– Кто это был? Так рано? Или скорее так поздно?
Если бы вопрос этот был обращен ко мне, я в тот миг не смог бы ответить ни полслова: я просто онемел от неожиданности. Женщина в спальне Альфреда?! Ну и ну! Так вот в чем был секрет его хорошего настроения по утрам вторников и пятниц. Как же дама попадала к кавалеру никем не замеченной? Ну конечно, конечно: прямой выход, которым он один только и мог пользоваться…
– Да все они – ты знаешь, кто.
Теперь ее голос уже выразил тревогу:
– Я ведь говорила тебе – не надо было заниматься этим. Можно ведь было купить какую-то часть – и работать с нею лабораторно, без всякого риска… Тебе надо выйти, пока не поздно.
– Поздно, – ответил Альфред и затворил за собою дверь, направляясь туда, куда ему было нужно. Женщина глубоко вздохнула – раз и другой. Пробормотала что-то неразличимое. В ее мик войти я не мог: ЛК женщины не был мне известен, как и вообще ничего о ней. А я-то считал себя профессионалом…
Пришлось ждать, пока хозяин не вернется в постель: была надежда, что разговор продолжится. Но он не возобновился; единственное, что я еще услышал, было:
– Я еще подумаю. Утром. А сейчас, раз уж мы все равно проснулись…
Нет, кажется, с сексом у него все было в порядке. Но сейчас это интересовало меня меньше всего. Пора была уходить.
Закончив операцию, я благополучно вернулся в нашу караулку. По пути снова не утерпел и заглянул в свою берлогу; Клара спала, дыхание ее было легким, бесшумным, выражение лица – безмятежным. Стоило бы и мне поспать на диванчике, на котором проходила большая часть нашей вахты; однако нетерпение оказалось сильнее.
В караулке я мысленно подвел итоги вылазки.
В общем, ее можно было считать удачной.
Правда, ничего нового об урагаре узнать мне не удалось. Но то, что я выяснил, было, пожалуй, не менее важно и заставляло о многом подумать.
