Михаэль Штайдль
На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями
Случайная встреча
Если бы меня оставили в покое на пять минут
Мой первый день в травматологии начался спокойно. Ранняя смена, с шести. Пока пациентов нет, мы с Майком занимаемся влажной уборкой, дезинфицируя поверхности в гипсовой. Он рассказывает мне о празднике, на котором ему случайно посчастливилось присутствовать.
– Посчастливилось?
– У моей соседки был день рождения. Мы не знали, что будет праздник. Мы перекинулись парой слов через забор, потом выпили по пиву, а затем встал вопрос, почему бы нам не зайти…
Майк выбросил салфетку в корзину, взял из пачки новую и тщательно протер кабель устройства наблюдения.
– Я сказал жене: «Завтра утренняя смена, пожалуйста, имей хоть каплю благоразумия!» Но нет, она хотела пойти во чтобы то ни стало. Ну и потом… Ты знаешь, как это бывает, когда все собираются вместе.
Мы продолжаем уборку, через некоторое время Майк снова прерывает молчание.
– Я рад, что мы сейчас на месте. Недавно переговорил со Штефаном. Ты его знаешь, такой рыжеволосый… Терапевт.
Я киваю и наклоняюсь к шкафчикам для хранения перевязочных материалов. Моя задача – тщательно продезинфицировать каждую из их бесчисленных ручек.
– Ночью приключился один и вправду удручающий случай, – продолжает Майк. – Молодая женщина, лет 25, с метастатическим раком легких в конечной стадии. Совсем уже слабая. Лежит в седьмой палате.
Мы еще пару минут молча убираем. Затем он останавливается и поворачивается ко мне со словами:
– Это очень угнетающе. Я имею в виду, понятно, если это человек в возрасте или заядлый курильщик. Но здесь… У нее просто не было времени сделать что-то не так.
Звонит телефон в нагрудном кармане Майка. Он снимает резиновые перчатки, бросает их в мусорку и берет трубку.
– Да?
Слушает, вскидывает брови и поднимает указательный палец вверх. Это необычный звонок.
– Реанимация, – шепчет он мне и объясняет порядок действий в таких случаях. Руководство оповещает главного хирурга-травматолога, тот записывает информацию и отправляет новость одновременно бригаде скорой помощи и всем, кто задействован в так называемом процессе противошоковой терапии: главному врачу и заведующему отделением неотложной помощи, анестезиологу, заведующему отделением травматологии, радиологу, абдоминальному хирургу, в лабораторию. Так в считанные минуты извещается вся команда.
Майк кладет трубку.
– Женщина, около пятидесяти лет. На скорости сто километров в час врезалась в дерево. Ее до сих пор вырезают из машины. Она почти не реагирует на речь.
Я чувствую покалывание в руках и ступнях, немного кружится голова. Но разве я не для этого здесь? Разве я не хотел собственными глазами увидеть, как в отделении неотложки медики вызывают смерть на дуэль? Возможно, время пришло.
– Ясно, – говорю я, снимая резиновые перчатки. Мы к этому готовы, не так ли?
Перед тем, как выйти из комнаты, Майк внимательно осматривается. В кабинете шоковой терапии, куда я следую за ним, он включает компьютер и проверяет, все ли на своих местах. Спустя некоторое время становится понятно, насколько медленно иногда тянется день в терапевтическом блоке. Как раз в этот момент к нам поступает пожилая женщина без сознания с высокой температурой и подозрением на менингит. Поскольку на лечении находятся уже два инфицированных пациента, требующих изоляции, начинается постепенное оживление. В шоковый зал входит статный мужчина в белом. На вид ему не больше 35.
– Это Патрик, – говорит Майк, – дежурный хирург.
Я быстро представляюсь, и доктор приветствует меня кивком.
– Ночь была тихой, – говорит он, – мне даже удалось подремать.
Через минуту появляется анестезиолог, затем один за другим входят другие члены команды реанимации. О предстоящей операции говорят только косвенно. Кто-то смотрит на часы над входом.
– Осталось десять минут.
Я выхожу в коридор и смотрю на двойную дверь, сквозь которую санитары ввозят на каталках самых тяжелых пациентов. Это кратчайший путь к шоковому залу, а еще он уменьшает время ожидания в приемной для родственников и пациентов, которых необходимо осмотреть. Здесь все спокойно, в отличие от терапевтического блока, из которого то и дело доносятся лихорадочные команды.
– Мне нужен ультразвук!
– Я же уже говорил, у нас нет свободной койки. Пусть везут дальше, черт возьми!
– Кристоф, посмотришь быстренько в большом зале? Я не могу сейчас отойти.
– Где же тогда сейчас ультразвук?
Семь минут. Майк уже давно рассказал, к чему я должен быть готов. У мотоциклистов, к примеру, встречается оскольчатый перелом, при котором тазовые кости крошатся в виде крыльев бабочки. Врач скорой помощи или санитар предусмотрительно фиксирует место перелома ремнем. Когда в процедурном кабинете повязку снимают, может случиться так, что начнется внутреннее кровотечение и пострадавший в аварии погибнет от кровопотери за считанные секунды. Я глубоко вдыхаю. Снова это странное покалывание.
Скрип, открывается дверь. Появляется санитар скорой помощи, он тащит за собой носилки вместе с коллегой и врачом. Они прибыли на пять минут раньше, чем обещали. Однако все уже готово: все семеро членов команды реанимационной помощи облачены в перчатки и процедурные халаты. Отступаю на пару шагов, чтобы не мешать. А затем все происходит очень быстро.
В шоковую палату вносят носилки. На них лежит пострадавшая, под покрывалом, скрывающим все, кроме лица и гладких светлых волос. Сначала мне кажется, что она крепко, почти умиротворенно спит, но мгновение спустя она поднимает веки и с непониманием смотрит на окруживших ее со всех сторон людей. На губах, обнажая морщинки, играет полуусмешка, а затем она приходит в себя.
Короткими, четкими фразами врач докладывает, в каком состоянии находилась пациентка на момент приезда бригады скорой помощи, как, вероятнее всего, произошел несчастный случай, как изменилось ее самочувствие с момента первичного осмотра, какие меры уже были приняты и какие лекарства введены. Давление и частота сердечных сокращений (с учетом обстоятельств) в норме, никаких серьезных внешних признаков повреждений. Машина до столкновения успела повернуть в сторону, поэтому удар пришелся по нижней части.
Один из санитаров показывает на экране NIDApad’а[4] фотографию с места происшествия. Красный автомобиль полностью деформирован, загнут дугой вокруг ствола дерева. То, что женщину в достаточно хорошем состоянии извлекли из-под обломков, кажется чудом.
Кто-то убирает одеяло. Одежду на женщине разрезают и кладут в пакет: на время осмотра на ней оставляют только нижнее белье. Затем под нее подкладывают ярко-красный пластмассовый иммобилизационный щит.
– Три, два, один, давайте! – общими усилиями команда скорой перекатывает женщину на медицинскую кушетку. Каждое движение кажется отработанным, будто выполняется на автомате – все точно знают, как следует действовать. Патрик еще раз проверяет «зоны риска» на предмет переломов, в то время как другие готовят к введению капельницу, а ассистент рентгенолога открывает промежуточную между реанимацией и КТ-кабинетом дверь. Через мгновение кушетка уже рядом с томографом, вся команда перемещается в другой кабинет, остаюсь только я. Через окошко закрытой «промежуточной» двери мне видно, как пострадавшую готовят к осмотру. Сначала мне кажется, что все идет гладко, но внезапно возникает беспокойство. Сквозь дверь я слышу волнение в приглушенных голосах врачей и санитаров.
Пациентка шевелится: на секунду мне показалось, что она хочет встать. Несколько рук помогают ей перекатиться на левый бок, кто-то хватает полиэтиленовый пакет и подставляет к ее лицу. Женщину тошнит. Трижды за минуту. После этого она снова поворачивается на спину, и подготовка к компьютерной томографии продолжается.
Чуть позже команда реанимационного блока удаляется в зону наблюдения, и включается томограф. Со мной остается только Майк, который вглядывается сквозь маленькое окошко.
– Она в сознании? – спрашиваю.
– Да, большую часть времени, – отвечает Майк, не отвлекаясь от происходящего, – но она полностью дезориентирована. Ничего не помнит. Мы спросили, куда она направлялась, что собиралась сделать, но она не смогла ответить. Она не знает даже, какой сегодня день. Неудивительно, ведь она на полной скорости влетела в дерево, едва успев затормозить.
– Думаешь, это было намеренно?
Майк качает головой и указывает на прозрачный пакет, который медики оставили в углу кабинета перед тем, как уйти.
– Это личные вещи из машины. Рюкзак, кроссовки, спортивная форма. Человек не будет брать их с собой, если хочет свести счеты с жизнью.
Все верно. Что-то подобное есть в салоне у каждого, кто в свободный день собирается немного позаниматься спортом или отправиться в горы на небольшую прогулку. Вот ты собираешь сумку, берешь ключи от машины, выходишь из дома. Возможно, прощаешься с супругом или супругой и детьми, перекидываешься у ворот парой слов с соседкой. Не думая, что это может быть последний раз.
Когда обследование на томографе завершается, Майк возвращается в кабинет к докторам. Я остаюсь один в шоковом зале, погруженный в свои мысли, рассматриваю пакет со спортивной одеждой. В какой-то момент ощущаю сухость во рту. Я оставил бутылку воды в комнате отдыха. Вернусь через минуту. По пути я прохожу медицинский пост: за ним, в служебном помещении, царит полная неразбериха. Врач жалуется двум санитарам, которые только что привезли еще одного пациента:
– Как они себе это представляют? Сначала отправляют нас в шоковый зал, а потом присылают еще три машины скорой! Здесь и так уже все стоят на ушах. Как нам вообще с этим быть?
Санитары пожимают плечами, на их лицах читается что-то вроде: «Мы ничего не можем сделать, мы тоже только выполняем свою работу». Нахожу бутылку в комнате отдыха, открываю и делаю глоток.
– Эй, ты, может быть, ты можешь мне помочь? – сзади я слышу запыхавшийся женский голос. Поворачиваюсь, сразу узнаю молодого невролога. Я видел ее пару раз за последние несколько дней, но мы никогда не разговаривали.
– Да, конечно, – отвечаю я. Потом вспоминаю, что на мне вводящая в заблуждение медформа, и добавляю: – Но я здесь не работаю, поэтому не знаю…
– Ты боишься уколов?
– Нет.
– Ты можешь держать пожилую женщину?
– Да, думаю, да. Но…
– Тогда ты можешь мне помочь. Но ты должен надеть защитную одежду. Пойдем!
Вот мы входим в терапевтический блок напротив второго кабинета. Я борюсь с длиннорукавным зеленым халатом, когда узнаю, что у поступившей пациентки подозревают менингит. Чтобы исключить возможность заражения других, ее изолировали. Это означает, что к ней в палату можно заходить только в защитной экипировке, а при общении и лечении необходимо строго соблюдать меры предосторожности.
– Мне нужно сделать люмбальную пункцию, чтобы мы могли исключить менингит, – объясняет невролог. – К сожалению, женщина очень тревожна и немного не в себе. Поэтому все усложняется. Нужно позаботиться о том, чтобы она не двигалась во время процедуры.
За последние несколько дней я дважды наблюдал люмбальную пункцию на расстоянии. В поясничную область пациента вводится довольно длинная игла, чтобы получить спинномозговую жидкость и отправить в лабораторию. Так как берется пять или шесть образцов, это занимает около четверти часа. Пациенты, которых я видел, были относительно молоды и мужественно терпели.
– А теперь надеваем перчатки и поехали.
Между тем я также надел маску. Теперь беру из коробки желтые одноразовые резиновые перчатки размера L и надеваю их. В двери, покрытой молочным стеклом и отделяющей процедурную от приемной, вижу свое отражение. Все это напоминает начало фильма «Шварцвальдская клиника», где Клаус-Юрген Вуссов предстает в роли доктора Бринкмана. Встряхиваю головой, словно пытаясь проснуться. И что я здесь делаю?
– Ну давай, смелей!
Невролог уже в кабинете, она с нетерпением смотрит на меня. Я еще раз осматриваюсь. Чуда не будет, меня никто не спасет. Ни у кого нет времени обращать внимание на меня. Не говоря уже о том, что, увидев меня в нынешнем одеянии, никому и в голову не придет, что я просто писатель, который несколько дней ошивается здесь из любопытства. Разворачиваюсь и иду в кабинет.
– Это госпожа Бреннер, – представляет мне пациентку невролог. А затем обращается к подключенной к устройству мониторинга немного напуганной женщине в светло-синей ночной рубашке: – Госпожа Бреннер, мы должны сделать вам люмбальную пункцию. Я взяла с собой коллегу, который поможет мне в этом. Хорошо?
Госпожа Бреннер не проявляет никакой реакции: она все еще недоверчиво смотрит на меня. У меня складывается впечатление, что вряд ли этой хрупкой немолодой женщине с растрепанными рыжеватыми волосами что-то говорит словосочетание «люмбальная пункция». Я даже не уверен, что она знает, где находится.
– Ну, с Богом!
Я пытаюсь хотя бы глазами изобразить улыбку, внушающую доверие. Никакой реакции.
Придвинув операционный столик к кушетке, невролог ставит на него пробирки и необходимые стерильные инструменты.
– Что ж, давайте начнем, – она старается говорить как можно более отчетливо. – Нам нужно повернуть вас на бок, миссис Бреннер.
Она дает мне знак держать пациентку.
– Но мне нужно выйти! – голос пожилой женщины звучит удивительно требовательно.
Невролог вздыхает, сначала смотрит на меня, потом на госпожу Бреннер.
– Вам нужно в туалет?
– Да.
На лбу врача выступают капли пота. У меня тоже: чувствую, как начинает повышаться температура и в защитной одежде становится душно.
– По-большому или по-маленькому?
– Да.
Ладно, это займет больше времени. Конечно, мы могли бы списать просьбу пациентки на страх и растерянность. С другой стороны, возможно, в этом и кроется причина ее беспокойства. То и дело она пытается встать, ее нужно успокаивать правильными словами и с помощью мягкого давления убеждать лечь. Дотронувшись до ее руки, сквозь резиновую перчатку ощущаю жар, исходящий от ее лихорадящего тела.
Доктор просит меня принести судно. Для этого мне нужно выйти из так называемой зоны карантина и снова снять защитную одежду. Я обращаюсь к проходящей мимо сиделке, которая сразу же поднимает руки: «Извините, но у меня действительно нет времени!»
Я преграждаю ей путь и быстро объясняю, что мне нужно. Она неохотно останавливается, открывает ящик в шкафу напротив медицинского поста, вытаскивает судно и, пожелав удачи, передает его мне. А затем скрывается в палате.
Вновь облачившись в защитную одежду, я пытаюсь подставить судно госпоже Бреннер, с которой мы только что сняли подгузник для взрослых.
– Мне нужно в туалет, – говорит госпожа Бреннер, стуча по кушетке обеими ногами в попытке встать. Для ее состояния и возраста у нее поразительно много энергии.
– Это не поможет, – вздыхает невролог. – Нам нужен стул-туалет.
Понятно, кто будет его доставать. Я киваю и выхожу, в коридоре вновь снимаю защитную маску, халат и перчатки. Затем направляюсь к боковому входу, где находится помещение, используемое в качестве склада медицинских материалов.
– Как ты здесь оказался? – Майк стоит посреди коридора и смотрит на меня круглыми от удивления глазами.
– Тебе лучше не знать.
– Слушай, ну вот после этого и оставляй тебя на пять минут…
– Мне нужен стул-туалет.
Майк безмолвно поворачивается и провожает меня. Минутой позже я в третий раз надеваю защитную форму, а Майк толкает кресло, к раме которого прикреплено съемное судно, во второй кабинет, оставляет его рядом с кушеткой миссис Бреннер, блокирует колеса с помощью стояночного тормоза и вместе с неврологом переносит на него старушку. Пока мы ждем, когда старушка сделает свои дела, невролог говорит не умолкая.
«Я не знаю, как пройдет процедура, учитывая, настолько пациентка перевозбуждена. Но через полчаса у меня встреча с главврачом, до этого времени мне нужно взять пункцию. Хотя здесь речь идет только о том, чтобы исключить вероятность менингита, которого, на мой взгляд, у нее в любом случае нет. Я предполагаю у нее инфекцию мочевыводящих путей. На самом деле, может оказаться, что это не моя пациентка. Это задача урологов…»
Проходит пара минут, и в ведерке появляется крохотная лужица мочи. Вряд ли все это мероприятие того стоило. Но тем не менее мы кое-что поняли: когда миссис Бреннер сидит, она шевелится намного меньше. Это может быть нашим шансом. Мы снова поднимаем ее, с трудом надеваем на нее новый памперс и усаживаем на край кровати. За дверью слышится шум тяжелых сапог, сопровождаемый скрипом и грохотом каталки. Санитары привезли новых «бойцов».
– А теперь держи крепче! – говорит невролог. – Это важно.
Я кладу руки на плечи госпожи Бреннер и смотрю ей в глаза.
– Госпожа Бреннер, доктор сейчас сделает небольшую процедуру, – пытаюсь объяснить я. – И во время нее, пожалуйста, обнимите меня и держитесь за меня крепко. Хорошо?
Я улыбаюсь, а потом до меня доходит, что маска скрывает мимику. Госпожа Бреннер не реагирует, а, вытаращив глаза, говорит:
– Мне нужно выйти!
– Это невозможно, вам нужно немножко потерпеть, пока врач не закончит. Возможно, вы почувствуете покалывание в спине, но просто ухватитесь за меня покрепче. Думаю, мы справимся, да?
Я снова улыбаюсь, в этот раз особенно стараюсь показать ей свое расположение глазами. И в самом деле, уголки губ госпожи Бреннер на секунду взлетают вверх и она кивает. «Мы справимся», – мысленно повторяю я, убеждая самого себя. Доктор приподнимает ночную рубашку пациентки, обнажая спину. Я придерживаю ткань, обнимая старушку. Она наклоняется вперед, кладет мне голову на грудь. Это наилучшее положение для процедуры: на согнутой дугой спине четко выделяются отдельные позвонки. Невролог дезинфицирует коричневатой жидкостью всю поясничную область миссис Бреннер. Затем повторно обрабатывает прозрачной жидкостью, берет в руку стерильную иглу внушительной длины, а левой прощупывает место будущего укола. А потом все происходит очень быстро: миссис Бреннер вздрагивает, в кожу входит игла, отодвигается канюля. После этого спинномозговая жидкость медленно, но регулярно начинает капать в первую из пяти пробирок. Пациентка стонет, силится отодвинуться, разглаживает темно-зеленое полотенце на кушетке, будто это столовая скатерть. Смещенная активность[5] – действие, совершенное ею десятки тысяч раз в жизни, которой она еще могла распоряжаться.
– Вы отлично держитесь, госпожа Бреннер!
Пот бежит по лицу, моя собственная спина начинает ныть. Через защитную маску я едва ли могу свободно дышать, но по крайней мере через нее меньше проникает неприятный запах, смесь пота и мочи, витающий в процедурной. Доктор прикасается к четвертой пробирке, три уже наполнены. Жидкость в первом образце окрашена в красноватый цвет из-за попадания в нее путевой крови, в остальных – прозрачна.
– Еще немного подождите, мы скоро закончим, – я говорю это так, будто знаю, что делать. Значат ли что-то для госпожи Бреннер мои слова, не могу судить. По крайней мере, она молчит.
Сколько еще времени это продлится? Снова и снова сквозь дверь доносится гул голосов, сливаясь с бесконечным пиканьем аппарата ЭКГ и редкими стонами женщины, страдающей от лихорадки у меня на руках.
– Ну вот и все. – Доктор вытаскивает канюлю, протирает спиртом места уколов и наклеивает на них стерильный пластырь. Затем снимает ночную рубашку с миссис Бреннер. – Теперь вы можете снова прилечь.
Я помогаю госпоже Бреннер повернуться, а затем осторожно укладываю ее на кушетку со словами: «Вы действительно большая молодец». Пустой взгляд, словно она только что меня заметила.
– Вы в порядке?
Ответ сводится к тихому вздоху.
– Могу ли я еще чем-то помочь? – спрашиваю невролога в тот момент, когда она поворачивается проверить наклейки на пробирках пациентки. Она качает головой:
– Спасибо, теперь я сама справлюсь.
Я киваю:
– До свидания, госпожа Бреннер. Всего доброго.
Выйдя, я снимаю защитную одежду, бросаю ее в мусорку. Сначала халат и первые перчатки, потом защиту носа и рта, потом вторые перчатки. Мой нижний светло-голубой халат насквозь промок. А вокруг меня не прекращается оживленная деятельность: медсестры снуют между кабинетами, старший врач вместе с ассистенткой изучает электрокардиограмму, сотрудница службы санитарных перевозок толкает по направлению к выходу инвалидное кресло с пожилым джентльменом. Мне навстречу идет Майк, он, как всегда, спешит.
– Ну, как дела? – спрашивает он будто между делом.
– Понятия не имею.
Он глухо смеется, кивает и исчезает в отделении неотложной хирургии. Я вытираю пот со лба предплечьем и на секунду останавливаюсь. Что-то изменилось: вдруг стало так поразительно тихо. Краем глаза замечаю, что слева от меня – из седьмого процедурного кабинета – вывозят каталку по направлению к выходу. Рефлекторно делаю шаг назад.
Молодую женщину с карциномой легких переводят в отделение. Спинка кушетки у нее приподнята так, что она почти сидит. Ее черные вьющиеся волосы ниспадают на лицо, но все равно невозможно не заметить, насколько у нее усталые глаза и как глубоки темные кольца под ними. За 10–15 секунд, пока ее везут по коридору, все на нее смотрят, не в силах от этого удержаться. Хотя мы все должны бы были понимать, что ей это уже надоело. Скорее всего, именно это любопытство, манера, с которой на нее смотрят, наравне с распространяющимися в теле опухолями и терапией, призванной бороться с ними, и причиняет ей страдания, делает ее такой безмерно изможденной. Сотрудница службы транспортировки больных нажимает на выключатель на стене, открывая дверь на выход, толкает каталку, и все вновь возвращаются к работе.
Сейчас я сяду за стойку, достану записную книжку и запишу пару ключевых моментов. Сигналы с табло поступивших будут с некоторой периодичностью оповещать о прибытии пациентов с алкогольным отравлением, нарушениями сердечного ритма и обезвоживанием организма. Буду наблюдать за тем, как хирург изучает снимок, чтобы позже поговорить с рентгенологом. Увижу, как он зашивает рваные раны и осматривает сломанную руку 13-летнего подростка, получившего травму во время игры в футбол. Затем пострадавшую руку медсестра заботливо перевяжет специальным бинтом. Вскоре я захочу есть и пойду в комнату отдыха, где встречусь с Майком, утащившим из столовой половину курицы.
Распаковываю бутерброд с сыром, пока Майк рассказывает мне о проблемах с графиком дежурств, на который жалуется ему чуть ли не весь мир, но с которым он ничего не может поделать. Затем у меня перед глазами снова всплывает образ женщины из шокового зала, автокатастрофа, о которой я узнал сегодня утром – случай, владевший моим вниманием сегодня около получаса, а затем внезапно отошедший на второй план.
– Что же показало КТ?
– Что? А, да. Ничего клинически значимого. Этой женщине действительно повезло. Она уже в палате.
Я достаю записную книжку из кармана, перелистываю страницы и вношу соответствующую запись. Пациентку из шокового зала я никогда больше не увижу. Как и госпожу Бреннер, которая до сих пор находится во втором кабинете и анализы которой все еще в пути в лабораторию. А там не найдут никаких возбудителей менингита.
Хорошо и плохо одновременно (Михаэль Штайдль)
5 марта 2020
Кто-то украл дезинфицирующее средство. Дозатор в туалете опустошен до последней капли. К сожалению, такие инциденты больше не новость. С тех пор, как в аптеках и магазинах косметики и гигиенических средств были распроданы все антисептики, некоторые люди, похоже, перестали испытывать угрызения совести. Коллега из другого отделения вчера рассказала мне, что у них дозаторы даже наполнили водой, чтобы кража не была так заметна. А кое-откуда забрали целый дозатор. Это ли не сумасшествие, что люди лихорадочно скупают лапшу и туалетную бумагу, как будто завтра ничего не останется? Между тем наши запасы в больнице иссякают, мы ждем новой поставки. Клиника, в которой не хватает таких элементарных вещей, как маски и дезинфицирующие средства, больше не может соблюдать меры предосторожности, необходимые для спасения жизней. Это касается не только инфицированных коронавирусной инфекцией, но и всех остальных. Интересно, понимают ли это те, кто крадет подобные запасы? Завтра жизнь их самих или их друзей, родителей, супругов или детей может начать зависеть от нашей помощи.
Я только что с совещания. До сих пор у нас не было подтвержденных случаев, но отделение неотложной помощи (да и вся клиника) готовится к поступлению большого количества заболевших. Поэтому сейчас мы расширяем связи с другими структурами и ищем возможности увеличить вместимость.
Пациентов стационара выписывают как можно скорее, палаты освобождаются для тех, у кого вирус подозревается или подтвержден. В отделении неотложки мы разделяем терапевтическое отделение на два блока: кабинеты со второго по восьмой – для пациентов с потенциальным и подтвержденным коронавирусом, а для других случаев остается большой зал.
Утром к нам обратилась женщина, у которой на пятой неделе беременности внезапно поднялась температура. Стандартная процедура при такой картине: экспресс-тест на грипп, который показывает результат в течение четверти часа. Если он окажется отрицательным, необходимо провести более чувствительный лабораторный тест, результат которого придется ожидать около двух часов. Если он также не обнаружит возбудителей гриппа, мы должны будем протестировать пациента на наличие симптомов, указывающих на развитие коронавирусной инфекции, и изолировать его до тех пор, пока не получим результат.
У беременной пациентки сразу же сработал тест: это грипп. Это для нее, как и для нас, стало огромным облегчением… Однако причин расслабляться нет, так как в ее положении не стоит недооценивать инфекцию гриппа. В этом заключается и хорошая, и плохая новость одновременно.
Однозначно хорошая новость: наша внутренняя аптека теперь сама снабжает себя антисептиком.