Михаэль Браунгарт
От колыбели до колыбели. Меняем подход к тому, как мы создаем вещи

Активность равна процветанию

Интересный факт: разлив нефти из танкера «Эксон Вальдез» в 1991 году фактически повысил внутренний валовой продукт Аляски. Зона пролива принца Вильгельма показала рост экономического благоденствия, поскольку очень много людей участвовало в попытке ликвидации последствий разлива. Рестораны, гостиницы, магазины, бензоколонки и склады – все пережили временный всплеск экономической активности.

ВВП принимает во внимание только одно измерение: активность. Экономическую активность. Но какой здравомыслящий человек назовет последствия разлива нефти прогрессом? По некоторым оценкам, авария «Вальдеза» привела к гибели живой природы в большей степени, чем любая рукотворная экологическая катастрофа в истории США. В соответствии с государственным докладом 1999 года лишь два из двадцати трех пострадавших от разлива нефти видов животных восстановились. Влияние на рыбу и живую природу продолжается до сих пор: опухоли, генетические дефекты и другое воздействие. Разлив нефти привел к потерям в культурном разнообразии. Они наблюдаются в пяти парках, четырех критических зонах обитания и государственном охотничьем заказнике штата. Был нанесен урон важным местам нереста и выращивания рыб, что могло стать причиной массовой гибели популяции сельди в проливе принца Вильгельма в 1993 году (возможно, из-за вирусной инфекции в результате воздействия нефти). Разлив нефти нанес значительный ущерб доходам рыбаков, не говоря уже о трудноизмеримом влиянии на моральное и эмоциональное здоровье.

ВВП как мера прогресса возник в эпоху, когда природные ресурсы еще казались безграничными и «качество жизни» означало высокие экономические жизненные стандарты. Но если о процветании судить только по возросшей экономической активности, тогда автомобильные аварии, визиты к врачу, болезни (такие как рак) и утечка химических веществ – всё это признаки процветания. Потеря ресурсов, упадок культуры, негативные воздействия социального и экологического характера, ухудшение качества жизни – весь этот причиняемый вред может существовать, целые регионы могут приходить в упадок, но всё это отрицается упрощенческим экономическим подходом, утверждающим, что экономическая жизнь удовлетворительна^[15]. Страны всего мира стараются поднять уровень экономической активности так, чтобы тоже заполучить свою долю в «прогрессе», предлагаемом индикаторами вроде ВВП. Но в погоне за экономическим прогрессом можно упустить из виду социальную активность, экологическое воздействие, культурную деятельность и долгосрочные эффекты.

Черновые продукты

Дизайнерский замысел, лежащий в основе современной индустриальной инфраструктуры, – создать привлекательный продукт, доступный, соответствующий регламенту, неплохо функционирующий и достаточно долго сохраняющийся, чтобы соответствовать рыночным ожиданиям. Такой продукт соответствует всем желаниям производителя, а также некоторым ожиданиям потребителя. Но, с нашей точки зрения, продукты, которые не предназначены, в частности, для человеческого и экологического здоровья, неумны и неэлегантны, – мы называем их черновыми (crude products).

Например, средний массовый предмет одежды из полиэстера и обычная бутылка для воды содержат сурьму – токсичный тяжелый полуметалл, известный тем, что при некоторых обстоятельствах он может провоцировать возникновение рака. Оставим пока вопрос о том, представляет ли это вещество особую опасность для потребителя. Вопрос, который мы поставим как дизайнеры-проектировщики, таков: почему этот компонент здесь? Он необходим? На самом деле он не необходим. Сурьма – это находящийся в обращении катализатор в полимеризационном процессе, и он не обязателен при производстве полиэстера. Что случится, если этот отслуживший свое продукт подвергнется «вторичной переработке» (то есть из него будет получена продукция более низкого качества) и смешается с другими материалами? Что будет, если его сожгут вместе с другим мусором как топливо для приготовления пищи, а это обычная практика в развивающихся странах? Сжигание делает сурьму доступной для биологического усвоения – то есть доступной для вдыхания. Если полиэстер может использоваться как топливо, нам нужен полиэстер, который можно сжечь безопасно.

Эти рубашка и бутылка из полиэстера – примеры того, что мы называем продуктами плюс: как покупатель вы получаете предмет или услугу, которые вам нужны, плюс добавления, о которых вы не просили и о которых вы не знаете, добавлены ли они и могут ли они причинить вред вам и вашим близким. (Возможно, ярлык на рубашке должен был бы выглядеть так: «Продукт содержит токсичные красители и катализаторы. Не работайте до пота, иначе они могут впитаться в вашу кожу».) Более того, эти дополнительные ингредиенты могут быть не нужны для самого продукта.

Начиная с 1987 года мы изучали различные продукты крупных производителей – обычные вещи вроде компьютерной мыши, электробритвы, популярной портативной видеоигры, фена и переносного CD-плеера^[16]. Мы выяснили, что за время употребления все они выделяли газ – тератогенные и/или канцерогенные соединения, вещества, о которых известно, что они могут стать причиной врожденных дефектов и рака. Электрический миксер выделяет химические газы, их улавливают молекулы сливочного масла в тесте для кекса. Так что будьте внимательны – вы можете нечаянно съесть ваши электроприборы.

Почему это происходит? Причина в том, что высокотехнологичные продукты обычно создаются из материалов низкого качества – то есть дешевого пластика и красителей, – получаемых в глобальном масштабе от самого дешевого поставщика, который может находиться на другом конце земного шара. Это означает, что даже вещества, запрещенные в Соединенных Штатах и Европе, могут достичь этих стран посредством продуктов и их деталей, изготовленных где-то еще. Так, например, канцерогенный бензол, запрещенный к употреблению в качестве растворителя на американских предприятиях, может попасть туда в резиновых деталях, которые произведены в развивающихся странах, где он не запрещен. Они могут оказаться, скажем, в вашей беговой дорожке, которая в таком случае станет выделять «запрещенное» вещество во время ваших упражнений.

Эта проблема усугубляется, когда в одном продукте собраны детали, произведенные во множестве разных стран, что часто бывает в случае с хай-тек-устройствами, такими как электронное оборудование. Производители не обязательно прослеживают – от них это и не требуется, – что в точности содержат эти детали. Тренажер, собранный в Соединенных Штатах, может включать в себя резиновые ленты из Малайзии, химические вещества из Кореи, двигатели из Китая, клей из Тайваня и древесину из Бразилии.

Как эти черновые продукты могут на вас повлиять? Начнем с того, что они снижают качество воздуха в помещении. Собранные на рабочем месте или дома, черновые продукты – устройства, ковры, клеящиеся обои, краска, строительные материалы, изоляционные материалы или что-то другое – в среднем делают воздух в помещении более загрязненным, чем на открытых пространствах. Одно исследование бытовых загрязнителей обнаружило, что свыше половины домохозяйств показывают более высокую концентрацию семи токсичных веществ, известных как причина рака у животных и как вероятная причина рака у людей, чем та, что служит «триггером по оценке номинального риска для земель населенных пунктов на участках Суперфонда»^[17]. Аллергии, астма, «синдром больного здания» становятся всё более многочисленными. Однако законодательства, устанавливающего обязательные стандарты для качества воздуха в помещениях, практически не существует^[18].

Даже изделия, вроде бы предназначенные для детей, могут оказаться черновыми продуктами. Анализ детских нарукавников для плавания, сделанных из поливинилхлорида (ПВХ), показал, что при нагреве они выделяют потенциально вредные вещества – например, соляную кислоту^[19]. Другие вредные вещества, такие как пластифицированные фталаты, могут впитываться при контакте с кожей. Этот сценарий особенно тревожен при использовании нарукавников в плавательных бассейнах, поскольку детская кожа, которая в десять раз тоньше кожи взрослого, сморщивается при намокании – идеальное условие для впитывания токсинов. И в этом случае, покупая нарукавники для плавания, вы неумышленно приобретаете продукт плюс: плавательное снаряжение для вашего ребенка плюс непрошенные токсины, – сделку нельзя назвать удачной, и наверняка производители не это имели в виду, создавая подобное приспособление для детской безопасности.

Вы можете сказать: «Я не знаю ни одного ребенка, который бы заболел из-за пластиковых плавательных принадлежностей или из-за бассейна!» Но быстрее явно опознаваемых болезней у людей развивается аллергия, множественная чувствительность к химическим веществам, астма или же они просто плохо себя чувствуют, не зная точно почему. Даже если мы не испытываем немедленно вредного воздействия, вступать в постоянный контакт с канцерогенами, подобными бензолу или хлористому винилу, было бы неразумно.

Подумайте об этом так. Тело каждого человека подвергается стрессу под действием внутренних и внешних раздражителей. Этим стрессом могут быть раковые клетки, которые тело производит естественным образом – по некоторым оценкам, до двенадцати клеток в день, – воздействие тяжелых металлов и других патогенных факторов. Иммунная система способна справиться со стрессом определенной величины. Говоря упрощенно, вы можете представить себе стрессоры в виде шаров, которыми ваша иммунная система жонглирует. Обычно жонглер достаточно искусен, чтобы удерживать эти шары в воздухе. То есть иммунная система ловит и разрушает эти десять-двенадцать клеток. Но чем больше шаров в воздухе – чем больше тело блокируется всеми видами токсинов из окружающей среды, например, – тем больше вероятность того, что шар упадет – что воспроизводящаяся клетка совершит ошибку. Трудно сказать, какая молекула или фактор будут тем, что подтолкнет иммунную систему человека за грань. Но почему бы не убрать негативные стрессоры, особенно если люди не хотят их или не нуждаются в них?

Некоторые промышленные химикаты производят иной эффект, более коварный, чем стресс: они ослабляют иммунную систему. Это можно сравнить с тем, как если бы у жонглера одна рука была привязана за спиной, что мешает ему поймать раковые клетки до того, как они начнут создавать проблемы. Самые смертоносные химические вещества и разрушают иммунную систему, и повреждают клетки. Теперь можете себе представить однорукого жонглера, пытающегося удержать в воздухе всё возрастающее число шаров. Сможет ли он продолжать представление изящно и точно? Но зачем рисковать и проверять? Почему бы не поискать возможности укрепить иммунную систему, а не требовать от нее дополнительных усилий?

Мы сосредоточились на раке, но эти соединения могут приводить и к другим результатам, еще не открытым наукой. Рассмотрим эндокринные дизрапторы, десять лет назад еще неизвестные, но сейчас считающиеся одними из самых пагубных химических соединений для живых организмов^[20]. Сегодня промышленностью производится и используется около восьмидесяти тысяч определенных технических смесей и химических веществ (каждое из которых имеет пять или более побочных продуктов), к настоящему времени только относительно трех тысяч существуют исследования их воздействия на живые системы.

Возникает искушение повернуть время вспять. Но новая промышленная революция будет состоять не в том, чтобы вернуться к некоему идеализированному доиндустриальному состоянию, в котором, к примеру, все ткани производятся из натуральных волокон. Разумеется, когда-то ткани разлагались под действием микроорганизмов, и ненужные куски можно было бросить на землю, чтобы они гнили, или даже безопасно использовать как топливо. Но натуральных материалов, соответствующих нуждам нашей существующей сегодня популяции нет и быть не может. Если несколько миллиардов людей захотят иметь окрашенные натуральными красителями голубые джинсы из натуральных волокон, человечеству придется отвести миллионы акров земли на выращивание индиго и хлопка, чтобы удовлетворить это желание, – акров, необходимых для производства пищи. Вдобавок даже «натуральные» продукты не обязательно полезны для человека и окружающей среды. Индиго содержит мутагены и, поскольку обычно выращивается как монокультура, исчерпывает генетическое разнообразие. Вы хотите сменить джинсы, а не гены. Вещества, созданные природой, могут быть необычайно токсичными; они не были специально предназначены эволюцией для использования людьми. Даже что-то столь безопасное и необходимое, как чистая питьевая вода, может оказаться смертельным, если погрузиться в нее больше чем на несколько минут.

Стратегия трагедии или стратегия перемен?

Современная промышленная инфраструктура нацелена на погоню за экономическим ростом. Она делает это за счет других жизненных проблем, в частности здоровья человека и окружающей среды, культурного и природного богатства и даже развлечений и удовольствий. Кроме нескольких общеизвестных положительных побочных эффектов, большинство индустриальных методов и материалов непреднамеренно провоцируют упадок.

Но промышленники, инженеры, проектировщики и застройщики прошлого не намеревались произвести столь опустошительные последствия; очевидно, не имеют намерения причинить миру вред и те, кто сегодня продвигает данные парадигмы. Отходы, загрязнения, грубые продукты и другие описанные нами негативные эффекты – это не результат корпоративного действия кого-то безнравственного. Это последствия устаревшего и неумного проектирования.

Вред тем не менее несомненен и серьезен. Современная промышленность свела на нет ряд достижений, принесенных индустриализацией. Например, продовольственные запасы возросли, так что можно накормить больше детей, но многие дети всё так же ложатся спать голодными. Но даже если хорошо накормленные дети регулярно подвергаются воздействию веществ, которые могут привести к генетическим мутациям, раку, астме, аллергиям и другим осложнениям, вызываемым загрязнением и отходами, то что же в таком случае было достигнуто? Слабое проектирование такого масштаба простирается далеко за пределы нашей жизни. То, что происходит, мы называем межпоколенческой дистанционной тиранией – нашей тиранией над грядущими поколениями в результате наших сегодняшних действий.

В какой-то момент производитель или дизайнер решают: «Мы не можем продолжать делать это. Мы не можем больше поддерживать и сохранять эту систему». В какой-то момент они приходят к выводу, что предпочли бы отказаться от положительного наследия проекта. Но когда настанет этот момент?

Мы говорим, что этот момент настал сегодня, а бездействие начинается завтра. Как только вы поняли, что происходит разрушение, пока вы не станете делать что-то, чтобы изменить это, если даже вы не намеревались ничего разрушать, вы оказываетесь втянуты в стратегию трагедии. Вы можете и дальше оставаться в этой стратегии либо можете спроектировать и осуществить стратегию перемен.

Возможно, вы представляете себе, что жизнеспособная стратегия перемен уже существует. Разве не действуют уже движения зеленых, экологов и экоэффективных? В следующей главе мы подробнее рассмотрим эти движения, а также предлагаемые ими решения.

Глава вторая
Почему быть «не таким уж плохим» не значит быть хорошим

Стремление сделать промышленность менее разрушительной возникло на самых ранних этапах промышленной революции, когда фабрики были столь грязными и опасными, что их нужно было контролировать, дабы предотвратить немедленные болезни и смерти. С тех пор типичным ответом на вред, наносимый промышленным развитием, были попытки найти менее плохой подход. У этого подхода был собственный лексикон, который знаком большинству из нас: сокращать, избегать, минимизировать, поддерживать, ограничивать, останавливать. Эти понятия в течение долгого времени были центральными для всех программ по защите окружающей среды, и они становятся центральными в большинстве программ по защите окружающей среды, принимаемых в настоящее время промышленностью.

Одним из первых темных глашатаев был Томас Мальтус, который предупреждал в конце XVIII века, что люди будут размножаться в геометрической прогрессии с опустошительными последствиями для человечества. Позиция Мальтуса не была популярна в период взрывного воодушевления, характерного для ранних этапов промышленного развития, когда многое было достигнуто благодаря возможности делать хорошие вещи, когда растущие способности человечества формировать мир в соответствии с собственными целями воспринимались как весьма конструктивные и когда даже рост народонаселения считался благом. Мальтус же видел не великие и сияющие достижения, но тьму, оскудение, бедность и голод. Его «Опыт о законе народонаселения», опубликованный в 1798 году, был ответом эссеисту и утописту Уильяму Годвину, который проповедовал способность человека к совершенствованию. «Я прочитал несколько рассуждений относительно совершенствования человека и общества с большим удовольствием, – писал Мальтус. – Я был растроган и восхищен очаровательной картиной, нарисованной ими. Но, – приходил он к выводу, – рост народонаселения настолько превосходит возможность земли производить средства пропитания человека, что человечество ждет в том или ином виде преждевременная смерть»^[21]. Из-за своего пессимизма (и совета людям ограничить половую жизнь) Мальтус стал карикатурным персонажем. Из-за своего отношения к миру он до сих пор считается кем-то вроде Скруджа.

В то время как Мальтус делал печальные предсказания относительно народонаселения и ресурсов, другие отмечали природные и духовные изменения, возникающие по мере распространения промышленности. Английские писатели-романтики, такие как Уильям Вордсворт и Уильям Блейк, описывали глубины духа и воображения, куда может привести вдохновение природой; они выступали против городского общества, становящегося всё более механистическим, уделяющим всё больше внимания потреблению и тратам. Американцы Джордж Перкинс Марш, Генри Дэвид Торо, Джон Мьюр, Альдо Леопольд и другие продолжали эту литературную традицию в XIX–XX веках в Новом Свете. Из лесов штата Мэн, Канады, Аляски, со Среднего Запада и Юго-Запада эти голоса вопиющих сохраняли в языке любимые пейзажи, оплакивали их уничтожение, вновь и вновь подтверждая веру, выраженную в знаменитом изречении Торо: «В дикости состоит сохранение мира»^[22]. Марш одним из первых понял, что человек способен разрушать окружающую среду в течение долгого времени, а Леопольд предвосхитил ощущение вины, столь характерное для значительной части экологического сознания наших дней: «Когда я отправляю свои мысли на печатный станок, я помогаю вырубать леса. Когда я наливаю сливки в чашку кофе, я способствую осушению болот, чтобы на них паслись коровы, и истреблению птиц в Бразилии. Когда я еду на своем форде на птичью ловлю или охоту, я опустошаю нефтяные месторождения и переизбираю империалиста, который поставит мне автомобильную резину. Более того: если я произвожу на свет более двух детей, я создаю неизбывную нужду в еще большем количестве печатных станков, коров, кофе, нефти, а для этого еще больше птиц, деревьев и цветов должны быть или убиты или… выселены из мест своего обитания»^[23].

Некоторые из этих людей участвовали в создании обществ сохранения природных ресурсов, таких как Sierra Club и Wilderness Society, чтобы уберечь дикую природу и сохранить ее незатронутой индустриальным ростом. Их тексты вдохновляли новые поколения экологов и любителей природы и вдохновляют до сих пор.

Но только после опубликования в 1962 году книги Рейчел Карсон «Безмолвная весна» это романтическое отношение к дикой природе соединилось с научным подходом к проблеме. До этого момента энвайронментализм означал протест против явного урона от вырубки лесов, горных работ, промышленных загрязнений и других видимых вмешательств – и стремился сохранить особенно ценные ландшафты, такие как Белые горы в Нью-Гэмпшире или Йосемитский парк в Калифорнии. Карсон показала нечто более коварное: она изобразила пейзаж, в котором не поют птицы, а дальше объяснила, что созданные человеком химические вещества – в частности, пестициды вроде ДДТ – опустошают природный мир.

Хотя на это ушло почти десять лет, «Безмолвная весна» привела к запрету ДДТ в США и в Германии и вызвала продолжительную дискуссию по вопросу опасности промышленных химических веществ. Книга оказала влияние на ученых и политиков, которые обсуждали проблему и создавали группы, такие как Environmental Defense, Natural Resources Defense Council, World Wildlife Federation и BUND (German Federation for Environmental and Nature Conservation). Экологи были теперь заинтересованы не просто в сохранении природы, но и в мониторинге и уменьшении количества токсинов. Упадок дикой природы и убывание ресурсов в сочетании с загрязнением и токсичными отходами – основные проблемные области.

Наследие Мальтуса продолжает прочно удерживать свои позиции. Вскоре после «Безмолвной весны», в 1968 году, Пол Эрлих, пионер современной экологии и известный биолог из Стэнфорда, опубликовал тревожное предупреждение мальтузианского масштаба – книгу «Демографическая бомба», в которой утверждал, что 1970–1980-е годы станут темной эпохой нехватки ресурсов и голода, эпохой, в которую «сотни миллионов людей умрут голодной смертью»^[24]. Он также указывал на привычку человека «использовать атмосферу как мусорную свалку». «Мы действительно хотим поддерживать это положение, ожидая, что из этого выйдет? – спрашивает он. – Что мы выигрываем, играя в экологическую рулетку?»

В 1984 году Эрлих совместно с женой Энн выпустил другую книгу, «Демографический взрыв». В этом втором предупреждении человечеству они утверждали: «Запальный шнур догорел, демографическая бомба должна взорваться»^[25]. Первыми среди «основных причин тревоги за нашу планету» названы «чрезмерный рост народонаселения и его воздействие на экосистемы и человеческие сообщества». Первая глава их книги называется «Почему каждый не боится так же, как мы?», а их прощальная рекомендация для человечества начинается с двух предложений: «Остановить демографический рост как можно скорее и как можно гуманнее» и «Повернуть экономическую систему от роста к системе устойчивого, снижающегося подушевого потребления».

Связь экономического развития с негативными последствиями стала главной темой экологов в новейшее время. В 1972 году, в период между публикациями первого и второго предупреждения Эрлихов, появилось еще одно серьезное предупреждение – книга «Пределы роста», доклад Римскому клубу (международной организации, объединяющей лидеров мировой индустриальной, государственной и научной элиты) авторства Донеллы и Денниса Медоуз. Авторы отмечают, что ресурсы резко уменьшаются из-за роста народонаселения и разрушительного воздействия производства, и приходят к выводу: «Если современные тенденции роста численности населения, индустриализации, загрязнения природной среды, производства продовольствия и истощения ресурсов будут продолжаться, то в течение следующего столетия мир подойдет к пределам роста, произойдет неожиданное и неконтролируемое сокращение численности населения и резко снизится объем производства»^[26]. Через двадцать лет появилось продолжение, «За пределами роста», завершавшееся новыми предупреждениями: «…свести к минимуму использование невозобновляемых ресурсов…»; «…не допускать истощения возобновляемых ресурсов…»; «…использовать ресурсы с максимальной эффективностью…»; «…замедлить и затем остановить экспоненциальный рост населения и физического капитала…»^[27].

В 1973 году книга Фрица Шумахера «Малое прекрасно: экономика, в которой люди имеют значение» затронула вопрос о росте с философской точки зрения. «Идея безграничного экономического роста, – писал он, – еще и еще, пока избыточное благосостояние не захлестнет всех, должна быть всерьез поставлена под вопрос»^[28]. Вдобавок к защите маломасштабных, ненасильственных технологий, которые «обратят вспять угрожающие нам всем разрушительные тенденции», Шумахер утверждает, что люди должны серьезно пересмотреть то, что они считают богатством и прогрессом. «Машины, постоянно растущие в размерах, вызывающие всё большую концентрацию экономической власти и осуществляющие всё большее насилие над окружающей средой, воплощают не прогресс, а отказ от мудрости». Настоящую же мудрость, утверждает он, «найти… можно только внутри самого себя», это позволит «увидеть тщетность и неудовлетворительность жизни, прежде всего прочего посвященной преследованию материальных целей».