Михаил Южный
Точка опоры. Честная книга о теннисе как игре и профессии
КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК ТАЛАНТЛИВ ПО-СВОЕМУ. ОДНАКО ДАЛЕКО НЕ КАЖДОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ ТАЛАНТА МОЖЕТ БЫТЬ ПРИМЕНИМО К ТОМУ ИЛИ ИНОМУ ДЕЛУ.
Через несколько месяцев в Нагое на чемпионате мира Международной федерации тенниса (ITF) наша сборная в первом же круге уступила шведам и заняла лишь девятое место. Но мне удалось выиграть все четыре своих матча, в том числе у будущей девятой ракетки мира Йоахима Юханссона, который в нашей возрастной категории считался одним из лидеров. Непобедимым в Нагое остался и Энди Роддик, ставший семь лет спустя первой ракеткой мира. Правда, по игре на тот момент американец особенно ничем не выделялся. Ну разве что своеобразным движением при подаче.
На отборочном этапе чемпионата Европы в Англии в 1997 году мы выступали с Игорем Куницыным. Жили где-то под Лондоном и каждый вечер по-мальчишески азартно гоняли в футбол. В конце концов я поплатился за свою неаккуратность – получил на ноге синяк такого размера, что даже наступить на нее не мог. Борис Львович в тот вечер ушел на очередное собрание капитанов и до утра ничего не знал. Лишь во время разминки ему стало ясно, что победы в утешительном матче нам не видать. Пролежав двадцать минут у врача со льдом, я запомнил тот случай на всю жизнь. Это была та самая шишка, которую мне требовалось набить самостоятельно.
* * *
Свой первый юниорский турнир ITF до 18 лет я провел в апреле 1995 года, получив wild card в Сочи на Кубке Озерова. Мне тогда еще не исполнилось тринадцати, и это был большой аванс. Неудивительно, что, попав на будущего чемпиона Андрея Столярова, – а он старше меня на пять лет, – я проиграл со счетом 1:6, 1:6. В Сочи мы целую неделю жили в одном номере с Маратом Сафиным, – ему той весной помогал Борис Львович. Но общался я с Маратом не так много. Сказывалась разница в возрасте, да и в теннисном плане Сафин для меня выглядел просто недосягаемым. На тот момент у Марата уже вовсю разворачивалось принципиальное соперничество с Артемом Дерепаско, которому он, кстати, уступил в первом круге. Они сильно выделялись в России по своему возрасту.
Борис Львович уехал с Маратом в Москву, а я остался на тренировочных сборах, которые проводила наша федерация. И проявил там характер – затеял дискуссию с одним из тренеров, называвшим меня и других ребят ничего не понимающими в теннисе «чайниками». Борис Львович говорил, что именно за такие истории и не любит подобные сборы. А тот тренер через несколько лет вспоминал, как я в гордом одиночестве вступил с ним в спор.
В общей сложности в категории до 18 лет я сыграл 25 турниров ITF. Это сравнительно немного, хотя я регулярно принимал участие в различных внутрироссийских соревнованиях и выступал за сборную. К тому же турнир турниру рознь. Один игрок сорок раз вылетит в первом же круге, а другой, проведя такое же количество матчей, возьмет восемь титулов. Поэтому при планировании календаря мы с Борисом Львовичем не гнались за количеством турниров, а исходили из реальной нагрузки в течение конкретного отрезка времени. К любому турниру я старался подходить максимально подготовленным, и такой подход позволял грамотно строить тренировочный процесс.
Уже в то время Борис Львович придавал значение любым мелочам. Например, довольно часто он заставлял меня отдыхать днем. Это не было постоянной практикой, но порой сильно помогало выходить на корт в оптимальном состоянии. Ведь расписание матчей на одном и том же турнире в течение недели может выглядеть совершенно по-разному: допустим, сегодня ты играешь утром, а послезавтра – вечером. С годами я пришел к выводу, что молодому теннисисту крайне важно находиться под присмотром грамотного человека. В 18 лет у тебя появляется много соблазнов, становится тяжело держать себя в руках, и рядом необходим старший, который будет напоминать тебе, зачем ты приехал на турнир.
Нашей стратегической целью был выход на хороший профессиональный уровень. Тем не менее я и по юниорам порой добивался неплохих успехов. Например, в начале 1998 года выиграл турнир 2-й категории в Братиславе, где мы с Борисом Львовичем всю неделю ходили на корты пешком вдоль замерзших прудов. Турнир проходил в теннисном клубе Slavia Pravnik с тремя кортами и балконом. Директором там был отец Доминика Хрбаты, одного из лучших словацких игроков всех времен. Мне удалось хорошо приспособиться к сложному покрытию – ковру с песком, на котором часто разъезжались ноги. В финале я в двух сетах обыграл одного чеха, так и не пробившегося в профессионалы, а в четвертьфинале провел тяжелейший матч со словаком Каролем Беком, с которым встречался еще не раз. Спонсор Бека так сильно поддерживал его около корта, что порой даже выходил за рамки приличия. Но меня это не смущало, поскольку у нас сложились хорошие отношения с отцом Кароля.
В апреле 1998 года мы с Борисом Львовичем предприняли интересный азиатский вояж. Cначала оказались на Филиппинах. Добирались с пересадками, прилетели в Манилу поздно вечером, поужинали, легли спать. А ночью проснулись из-за того, что на весь гостиничный коридор гудел отборный русский мат. Оказалось, что в тот же отель заселились российские моряки, которые ждали свой корабль. За завтраком Борис Львович познакомился с капитаном, пригласил на стадион. Так у меня за тридевять земель неожиданно появилась группа поддержки, с помощью которой я дошел до полуфинала. Через несколько недель наши новые знакомые даже прислали мне домой сделанные с трибун фотографии.
Из Манилы мы полетели в Токио, где нам предоставили просто императорские условия – два одноместных номера где-то на сороковом этаже. Выступил я неудачно, зато ощутил вкус хорошей жизни. Шведский стол в гостиничном ресторане произвел на меня неизгладимое впечатление – крабы, лобстеры, сашими, суши. Я тогда понятия не имел об этих деликатесах, сразу набросился на них и через пару дней, после поражения во втором круге, получил внушение от Бориса Львовича. «Тебе бы только крабов навернуть в ресторане, об игре уже не думаешь», – сказал мне любимый тренер. Он быстро сменил гнев на милость, но у меня уже не осталось желания ковыряться в морепродуктах. Тем более что палочки я толком еще так и не освоил.
* * *
В юниорских турнирах Большого шлема я участвовал всего трижды. На Уимблдоне-1998, не имея понятия, как играть на траве, уступил хорошо подававшему словенцу Андрею Крачману. Потом на US Open проиграл в третьем круге Давиду Налбандяну, который уже в юности выглядел как взрослый мужчина и ходил почти с бородой. Зато в парном разряде мы вместе с Каролем Беком обыграли Роджера Федерера и Оливера Рохуса. Швейцарец, которого за год до этого я видел на зимнем чемпионате Европы, еще не производил на меня особого впечатления. Они с Рохусом были на год старше нас с Беком, считались фаворитами и легко выиграли первый сет. Но затем почему-то расслабились.
А в январе 1999 года мы с Борисом Львовичем впервые отправились в Австралию. По прилете выяснилось, что большой баул с нашей экипировкой потерялся где-то по дороге. При этом мы толком не понимали, где будем жить, так как сначала я заявился на юниорский турнир, проводившийся примерно в 50 км от Мельбурна. Пришлось просить, чтобы потерявшуюся сумку доставили в отель Hyatt, где жила наша попутчица Елена Макарова. А самим на следующее утро идти отовариваться в магазин, где за один австралийский доллар можно было купить все, что угодно – майки, шорты, носки. Сумка приехала через три дня, и я на всю жизнь запомнил, как приятно надевать свою родную форму. Несмотря на это недоразумение, сыграл я под Мельбурном неплохо – лишь в полуфинале проиграл датчанину Кристиану Плессу.
Еще более неожиданным для нас стал мой выход в финал Australian Open. Там меня поджидал все тот же Плесс. Есть теннисисты, которые на юниорском уровне добиваются серьезных достижений за счет раннего физического развития, действуя в чисто силовой манере. И датчанин – яркий тому пример. Не случайно на уровне ATP он не сумел пробиться даже в первый полтинник и сравнительно быстро сошел. Однако в молодости на моем фоне более атлетичный Плесс выглядел явно предпочтительнее. Чтобы разрушать его игру, мне не хватало скорости, силы и мышления, поэтому уступил я практически без шансов, хотя и с достойным счетом – 4:6, 3:6.
Из Мельбурна я возвращался домой, поднявшись на высшее в своей карьере 11-е место в рейтинге игроков до 18 лет. На этом история моих выступлений на юниорских турнирах практически завершилась. Постепенно я начал обгонять Андрея по результатам, и Борис Львович в большей степени стал ориентироваться на меня. Ну а старший брат начал потихоньку присматриваться к тренерской работе.
Когда мы с Борисом Львовичем уезжали на турниры, то во время тренировок на Ширяевке Андрею помогал Андрей Дмитриевич Халезов. Есть у Бориса Львовича такой знакомый. Своеобразный человек, он не изменял своему старенькому деревянному «Востоку», даже когда все уже играли композитными ракетками. Если Борис Львович по каким-то причинам отсутствовал, то Андрей Дмитриевич занимался с нами по его конспектам. А я делал все, чтобы он о них не забывал. Андрей Дмитриевич даже говорил, что со мной тренироваться нереально, потому что я каждые пять минут бегаю смотреть в специальную тетрадку.
* * *
Мой дебют в профессиональном теннисе пришелся на май 1998 года, когда мне выделили wild card на «фьючерсе» в Саратове. Он проходил в теннисном центре на 5-й Дачной улице, где я раньше играл детские турниры. В основном на тот 15-тысячник приехали наши российские ребята, а также игроки из Белоруссии, Украины, Узбекистана, Казахстана. Место было мне хорошо знакомо, некоторые соперники – тоже, но по поводу результата я иллюзий не питал. И сразу же в трех сетах проиграл сочинцу Денису Глазову, который старше меня на четыре года.
Именно на саратовском харде я формально заработал свои первые призовые – кажется, 176 долларов. Правда, деньги на турнирах мне доводилось получать и раньше. Например, в 1991 году на детском турнире в Ивано-Франковске, где мы познакомились с Игорем Куницыным, я занял 17-е место, за которое полагалось… 10 рублей. На что потратил тот червонец, уже не помню.
Из Саратова мы с Борисом Львовичем отправились в Самару на такой же 15-тысячник, где я тоже получил wild card. И там мне уже удалось показать результат – дойти до четвертьфинала. Сначала я обыграл Алексея Кедрюка из Казахстана, следом – Дениса Голованова, который тогда ездил по турнирам с Сергеем Пономаревым, хорошо знавшим Евгения Кафельникова. Молодой тренер Пономарев изо всех сил пытался завести Дениса, считавшегося очень талантливым парнем, и, пожалуй, немного перебарщивал. Но у меня в тот день хорошо шла игра. А затем я уступил Артему Дерепаско, который на тот момент был явно сильнее.
В Самаре я заработал не только 435 долларов, но и 4 рейтинговых очка. Почувствовав, что пробный камень на «фьючерсах» брошен удачно, мы снова переключились на юниорские турниры. А на «фьючерсы» я вернулся лишь через несколько месяцев, проиграв с августа по декабрь в Белоруссии, в Москве и во Флориде четыре матча подряд. Уровень моего мастерства постепенно рос, но в 16 лет еще не позволял регулярно побеждать на взрослых состязаниях более опытных и физически крепких турнирных бойцов.
Приоритеты при формировании календаря у нас с Борисом Львовичем оставались прежними. Мы старались не распылять финансы, совмещать «фьючерсы» с юниорскими состязаниями и по возможности ехать туда, где реально набирать рейтинговые очки. В апреле 1999 года мы отправились в Андижан и Наманган, где я в сумме выиграл три матча, в том числе у шведа Симона Аспелина, впоследствии известного парника, победившего на US Open–2007.
Борису Львовичу, который ранее консультировал нескольких узбекских теннисистов, были хорошо знакомы экзотические бытовые условия в Узбекистане. А на меня они произвели впечатление. Поразительно по тем временам смотрелись теннисные центры, которые строил Ислам Каримов – тогдашний президент Узбекистана и большой поклонник тенниса. В этих двухэтажных дворцах располагались гостиницы для игроков, в которых мы просыпались в семь утра под стук мячей и с балконов наблюдали за матчами будущих соперников. Валюту меняли на рынках. Периодически Борис Львович выдавал нам с Андреем по сто-двести долларов – довольно большие деньги для тех мест. Мы возвращались в гостиницу с пластиковыми пакетами, набитыми сумами[7], а в чайханах чувствовали себя королями, не стесняясь оставлять щедрые чаевые. Ведь потрясающие на вкус плов и лагман стоили для нас очень дешево.
Из Намангана я перебрался в Турцию на «сателлит». Турниров этой категории ITF сейчас не существует. «Сателлиты» проходили на теннисной периферии по особой формуле. Три недели – отборочные, четвертая – финальная, так называемый Masters, и именно за нее начислялись очки в рейтинг ATP. Сам я участвовал в «сателлите» лишь однажды, а вот Андрей не раз проводил по нескольку недель подряд в Греции, Египте, Индии и Турции.
На турецкой ривьере, – а играли мы на нескольких курортах в окрестностях Антальи, – в мае превосходные условия для занятий спортом. Летняя жара еще не наступила, в теннисных центрах по 40 кортов, тренируйся в свое удовольствие сколько хочешь. Только купаться для многих прохладно.
Тогда в Турции хорошо отдохнула моя мама. Я же тем временем много работал под руководством Бориса Львовича, да и выступил неплохо. Например, обыграл серьезного соперника – своего партнера по паре Вадима Куценко из Узбекистана, с которым к тому времени у меня сложились дружеские отношения. А затем вышел в финальную часть «сателлита» и набрал какие-то рейтинговые очки. Потом прошел квалификацию и один круг на 10-тысячнике в Венгрии, а между «фьючерсами» во Франции и Литве во втором раунде юниорского чемпионата Европы уступил своему старому приятелю Николя Маю. Это был мой последний турнир в категории до 18 лет. К тому времени я уже почти ощутил себя молодым профи.
* * *
Завершая рассказ о юниорском туре, нельзя не коснуться темы, о которой слышали все без исключения родители, чьи дети участвуют в официальных соревнованиях. Речь о так называемом «переписывании», то есть изменении документально подтвержденной даты рождения ребенка. Делается это для того, чтобы он имел возможность соревноваться с младшими детьми. Если старший из соперников родился в январе, а младший – в декабре, то разница в возрасте между ними может достигать почти двух лет, и на детских и юношеских турнирах это, конечно, ощутимо. К «переписанным» детям часто приходят быстрые успехи, а с ними – выгодные контракты, которые служат базой для дальнейшего прогресса, в частности, дают возможность нанять хорошего тренера. Хотя тот, безусловно, сразу же увидит, что ребенок побеждает сверстников за счет физической силы.
Тут, разумеется, возникает немало вопросов, прежде всего этического содержания. Но есть и другой важный момент, о котором многие почему-то забывают. На юниорских турнирах «переписывание» действительно может дать положительный эффект. Но если глобальной целью является удачная профессиональная карьера ребенка, то родительский подлог только навредит ему. Ведь привыкая соревноваться в тепличных условиях, молодой спортсмен быстро перестает прогрессировать.
Я, конечно, слышал о конкретных примерах «переписывания», причем не только в России, и порой речь шла об очень известных теннисистах. Однако, насколько мне известно, ни один такой случай не был подтвержден официально. Для меня подобные вещи абсолютно неприемлемы по моральным соображениям и лишены практического смысла, поскольку для молодого игрока, который стремится стать профессионалом, юниорский тур – всего лишь этап на пути к главной цели.
5
Новичок
Дубль на «фьючерсах». – Аристократы под крышей. – Новая примета. – Московский дебют. – Первая авария. – На кукурузнике в Касабланку. – Пешком на финал. – Голландские козлы. – Урок от Россе. – Беспородный швед.
Первые шестнадцать месяцев выступлений на турнирах ITF можно считать предисловием моей профессиональной карьеры. А по-настоящему она началась в августе 1999 года на «фьючерсе» в Минске, проходившем на искусственной траве. Перед поездкой на тот 15-тысячник мы с Андреем готовились на похожем покрытии. На тренировках я попадал плохо, да и вообще ощущал какой-то внутренний дискомфорт, но в Минске вышел из ступора и уверенно дошел до финала. Там моим соперником оказался француз Микаэль Ллодра, левша на два года старше меня. Пока во время полуфинала с участием Микаэля я лежал на массажном столе, папа заметил кое-какие нюансы в его игре. Финал я отыграл очень чисто, заработав кроме первого профессионального титула около двух тысяч долларов, и домой вернулся в приподнятом настроении. На следующий день предстояло лететь в Самару, уже с Борисом Львовичем, но утром я увидел, что папа снова собирает свои вещи. Оказалось, что у Бориса Львовича умерла теща, и ему пришлось остаться дома.
Самарский «фьючерс» проходил на харде и, пожалуй, оказался еще более памятным, чем минский. Дело в том, что во втором круге я в первый и последний раз провел официальный матч против Андрея, причем из-за дождя нас отправили в зал. Получился ужасно тяжелый день для всей нашей семьи. Я победил – 6:4, 6:3, и папа после игры не смог сдержать слез, а потом сказал, что расплакался бы при любом результате. Ведь для него мы с Андреем были абсолютно равны.
В четвертьфинале моим соперником оказался Игорь Куницын, а в полуфинале – снова Ллодра, который, по слухам, уже купил билеты на самолет, вылетавший в Москву через несколько часов. В финале же я обыграл китайца Чжу Беньцяна. Он неплохо держал мяч в игре, но меня было уже не остановить. Кроме того, мы с Андреем победили в парном разряде, завоевав первый и последний совместный титул.
Из Самары я вылетел в Софию на свой первый «челленджер». К тому времени меня уже вызывали на сборы перед матчами Кубка Дэвиса, Шамиль Анвярович Тарпищев хотел, чтобы я получал более серьезную игровую практику, и попросил для меня wild card. На том 25-тысячнике мне опять пришлось приспосабливаться к смене покрытия, – на этот раз к грунту после харда. Неудивительно, что, впервые встретившись с соперником из третьей сотни, я в трех партиях проиграл. Но эта неудача не сильно расстроила меня, как и поражение в финале квалификации турнира ATP в Ташкенте. Опытный минчанин Александр Швец хорошенько поиздевался там надо мной резаными ударами. Зато в течение месяца я сделал большой шаг вперед – поднялся примерно на триста позиций по рейтинговой лестнице и оказался в топ-500.
* * *
В октябре 1999 года мы с Борисом Львовичем полетели в Великобританию на «фьючерсы». Первый из них проходил в Эдинбурге. Добирались туда с пересадкой, поскольку прямых рейсов из Москвы в Шотландию не оказалось. Эдинбург – потрясающий город, но его красота прошла мимо меня. Зато я близко познакомился с официальной гостиницей турнира, куда нас привезли из аэропорта. Она оказалась общежитием с удобствами на первом этаже и настолько маленькими номерами, что в них невозможно было поставить сумки рядом с кроватями. Пришлось прямо с вещами ехать в теннисный клуб, и в конце концов нам помогли снять комнату.
Тот эдинбургский 15-тысячник я выиграл, не отдав ни одной партии. Вот только призовые мне выписали в обычных британских фунтах, а чек в банке обналичили в шотландских. Вообще-то шотландские фунты в Великобритании – законное средство платежа, но в Англии их принимают со скрипом. Поэтому на следующей неделе в Лидсе мы расплачивались этими фунтами со скандалами.
Лидс больше запомнился мне не знаменитым замком XII века, который считается обязательным пунктом экскурсионных программ, а придорожным мотелем. Нам выделили одну комнату на третьем этаже, под самой треугольной крышей. Потолок низкий, а под ним – балка. Встать с кровати сразу в полный рост было нельзя, приходилось как-то выползать. Кровати были застелены подозрительной свежести простынями фиолетового цвета. Душ, раковина и унитаз – в одном помещении размером два на два метра. Повернуться невозможно, так что брился Борис Львович с открытой дверью. А я, еще совсем молодой путешественник, учился у тренера и этому мастерству.
В соседних номерах обосновались дорожные рабочие, занимавшиеся ремонтом шоссе. Настоящий английский пролетариат. Они с удовольствием поглощали по утрам свой традиционный завтрак – жареные сосиски с яичницей, но нам с Борисом Львовичем такая кухня уже наскучила. Поэтому мы заказывали в недорогом итальянском ресторане кальцоне, лазанью и домашний суп, ощущая себя настоящими британскими аристократами.
Несмотря на эти бытовые нюансы, сыграл я в Лидсе очень удачно. Во втором круге на тай-брейке в третьей партии одолел итальянца Игора Гауди, на тот момент – 169-ю ракетку мира. За победу над соперником с таким рейтингом тогда полагалось бонусное очко, и для меня это был очередной шаг вперед. Перед финалом возникла проблема – разболелся брюшной пресс. Пришлось натираться мазью, которая сильно жгла кожу. Но титул я взял уверенно.
Закончилось это путешествие во французском городке Ла-Рош-сюр-Йон под Нантом. Гостиница там была прекрасная, с белыми простынями и аппетитными десертами, которые нам помогал выбирать швейцарец Ив Аллегро, будущий партнер Федерера в парном разряде. Вот только я из-за усталости, накопившейся за две недели, проиграл свой первый же матч. Борису Львовичу оставалось лишь воскликнуть: «Ну почему, когда мы живем черт знает где и едим непонятно что, ты побеждаешь? А когда приезжаем в нормальное место, то сразу проигрываешь?»
Тогда у нас и появилась примета: живем паршиво – играем хорошо.
С’est la vie.
* * *
Мои минские, самарские и британские успехи не прошли мимо внимания нашей федерации тенниса. И в ноябре 1999 года меня поощрили ценной wild card в основную сетку Кубка Кремля. Сначала было очень приятно. Но потом меня довольно быстро обыграл чех Даниэль Вацек, и директор турнира Александр Волков заявил, что больше в Москве wild card по блату давать не будут.
Волкову я в свое время подражал, но его слова меня сильно задели. В рейтинге на тот момент я находился сравнительно низко, на 325-м месте, и, наверное, на ту wild card имелись другие достойные претенденты. В то же время ни о каком блате речи идти не могло. За последние месяцы я добился заметного прогресса, считался в России одним из самых перспективных молодых игроков. К тому же годом ранее на Кубке Кремля мне дали wild card в квалификацию. Таким образом, все положенные в таких случаях условия были выполнены.
Финишировал я в 1999 году четвертьфиналом «челленджера» в немецком Нюмбрехте. Там тоже не обошлось без wild card, которую мне дали при содействии Михаэля Коммандора. Был такой человек в команде Евгения Кафельникова, помогавший российским игрокам с оформлением шенгенских виз и другими организационными вопросами. Именно в Нюмбрехте я впервые обыграл соперника из топ-100 – Джеффа Таранго. Этот американец считался теннисистом талантливым, но довольно нестабильным, к тому же я хорошо изучил его манеру игры, работая болбоем на Кубке Кремля. Ковровое покрытие корта не подходило мне по отскоку. Но я заранее вставал в коридор, принимая косую вторую подачу Таранго, и победил его в трех партиях.
В целом тот сезон сложился для меня очень удачно. Я быстро учился противостоять на корте взрослым мужчинам, то есть решал самую сложную проблему, с которой сталкиваются новички, вступающие во взрослый теннис. Не испытывая боязни перед более старшими и опытными соперниками, с августа по ноябрь я поднялся в рейтинге примерно на пятьсот позиций, достигнув 286-го места. Но такого быстрого прогресса невозможно достигнуть без четкой организации тренировочного процесса и рационального планирования турнирного графика. Все это обеспечивал Борис Львович.
Заканчивался год подготовкой к новому сезону в Москве. ОФП мы с Андреем занимались в Сокольниках, на базе хоккейного «Спартака», которым тогда владел Гелани Товбулатов. Там были небольшой тренировочный зал и столовая, а по вторникам и четвергам за нами закрепили время на корте в зале на Ширяевке. Также мы ездили в школу «Олимпиец» на улицу Удальцова, где как раз открыли бассейн, и плавали несколько раз в неделю.
* * *
Сезон-2000 я начал в качестве новичка Кубка Дэвиса. Сборная встречалась в «Олимпийском» с бельгийцами, и мне доверили сыграть в воскресенье, когда все уже было решено. Победа над Оливье Рохусом подняла мою внутреннюю самооценку, но следующие недели в эмоциональном плане получились тяжелыми. Не обошлось и без приключений.
В феврале перед отъездом на очередную серию турниров я случайно узнал, что папе предстоит операция на сердце. Эту информацию от меня и Андрея тщательно скрывали. Мы думали, что папа лежит в больнице на обследовании, но проговорилась медсестра. Во время операции я находился в Шербуре, где впервые дошел до финала на «челленджере», уступив французу Жюльену Бутье. А вскоре попал в автомобильную аварию.
Вообще-то водить машину меня учил папа. Сам он лихачом не был, хотя в случае крайней необходимости ездил на грани фола. В детстве я с удовольствием воображал себя шофером. От кого-то из старших мне досталась тяжелая связка старых ключей, я садился с ней на диван и представлял, что отправляюсь куда-то очень далеко. Позже я стал ездить с папой в гараж на Мичуринском проспекте, где стояла перешедшая от дедушки по наследству 13-я модель «Лады» красного цвета. Та машина имела почти блатной номер У7007 МК, но часто ломалась, и папа обращался за помощью к своим знакомым, державшим автомастерскую.
В тот день все произошло неожиданно, как обычно и бывает в таких случаях. Я вез племянника на тренировку по улице Галушкина неподалеку от ВДНХ, сильно опаздывал и нажал на газ в тот момент, когда машина, ехавшая передо мной, начала разворачиваться. К счастью, никто серьезно не пострадал. Папе, конечно, звонить не следовало, но я зачем-то сообщил ему о своем подвиге. Хорошо еще, что у Бориса Львовича был знакомый, который занимался ремонтом машин. Мы загнали наш «жигуленок» к нему в гараж и отделались легким испугом. Для меня это стало очередным хорошим уроком, который запомнился надолго.
В апреле я много тренировался, закладывая базу для следующих месяцев. Сначала оказался в Малаге, где проходил матч Кубка Дэвиса против испанцев, который хозяева выиграли за явным преимуществом. Основная нагрузка снова легла на Кафельникова с Сафиным, а мы с Борисом Львовичем усиленно работали на тренировках. И вскоре это отразилось на результатах.
Из Малаги мы отправились в Касабланку на квалификацию турнира ATP Tour. Летели в маломестном самолете, почти кукурузнике, который при взлете сильно потряхивало, но для меня это оказалось хорошим предзнаменованием. Одержав три победы в отборочном турнире, в том числе две – за один день, я вышел в основную сетку, где провел отличный первый сет против испанца Фернандо Висенте. В Касабланке мы познакомились с одним из самых опытных супервайзеров ATP – шведом Томасом Карлбергом, с которым до сих пор сохраняем хорошие отношения. Томас наблюдал за той игрой и после моих ударов по восходящему мячу показывал Борису Львовичу большой палец. Правда, больше, чем на один сет, меня не хватило. К тому же Висенте находился в отличной форме и в конце недели взял титул.
В июне на двух «челленджерах» в Узбекистане я продолжил движение вверх. Сначала на харде в Фергане дошел до полуфинала, уступив Игорю Куницыну, а затем победил на грунте в Самарканде.
Самаркандский турнир выделялся по уровню организации. Отличный ресторан, гостиница на твердые четыре звезды, восточное гостеприимство. Все это отражалось на моем настроении в лучшую сторону. Правда, финал против норвежского левши Яна Фруде Андерсена проходил в условиях повышенных мер безопасности. В тот день достопримечательности Самарканда приезжал осмотреть Борис Николаевич Ельцин. К тому времени он уже сложил с себя президентские полномочия, но узбеки все равно полностью перекрыли движение. Не работала даже транспортная служба турнира, и на стадион, до которого было примерно 45 минут ходьбы, нам пришлось топать пешком.
Для теннисиста, которому предстоит ответственный матч, это, мягко говоря, сомнительное удовольствие. И Борис Львович, который взялся сопровождать Андерсена, рассказывал, как норвежец всю дорогу возмущался, что из-за приезда одного человека останавливается жизнь большого города. До теннисного центра Борис Николаевич, кстати, не доехал. Все-таки «челленджер» – не президентская категория. Финал же получился очень непростым. В третьем сете норвежец имел два матчбола, но я их каким-то чудом отыграл, победил и заработал 3600 долларов призовых. На церемонии награждения меня нарядили в халат и тюбетейку, которые до сих пор хранятся где-то у мамы, а потом посадили за праздничный стол. А 300 километров из Самарканда до Ташкента мы с Борисом Львовичем преодолели на обычном такси. Сомнительного вида водитель почему-то интересовался, сколько денег я выиграл. Но мы ему ничего не сказали.
* * *
Теннисный календарь очень плотно насыщен турнирами различного уровня. Поэтому составление хорошего турнирного графика для молодого игрока, который поднимается в рейтинге, подчас превращается в настоящую головоломку. Приходится учитывать массу факторов, которые противоречат друг другу. С одной стороны, хочется заработать максимум очков в определенный отрезок времени. С другой – опасно перегрузиться, поскольку это чревато травмами. Кроме того, твои результаты невозможно предсказать заранее, даже если ты находишься в хорошей форме. Да и вообще турнир турниру рознь. Cкажем, за успешное преодоление квалификации на турнире Большого шлема полагается примерно в три раза меньше очков, чем за победу на небольшом «челленджере». Зато ты получаешь неоценимый опыт соперничества с серьезными игроками, окунаешься в атмосферу самых престижных чемпионатов. Упускать такую возможность, как правило, не хочется.
ТОГДА У НАС И ПОЯВИЛАСЬ ПРИМЕТА: ЖИВЕМ ПАРШИВО – ИГРАЕМ ХОРОШО. С’EST LA VIE.
Но пик формы не может длиться вечно. Поэтому, начиная с квалификации Roland Garros, на которую я заметно уставшим вылетел прямо из Ташкента, у меня произошел некоторый спад. Проиграв три матча подряд, мы с Борисом Львовичем приехали в Лондон готовиться к квалификации Уимблдона. Устроились в маленькой комнате в лондонском районе Хаммерсмит, и тут планы пришлось резко менять. Мне предложили wild card в основную сетку турнира в Хертогенбосе, которым владела компания Octagon.