Михаил Шварцер
Чай с облепихой
© Михаил Шварцер, 2024
© Интернациональный Союз писателей, 2024
Чай с облепихой
На зелёной лесной опушке
Притаилась, стоит избушка.
Там живёт старушка-крольчиха,
Она варит чай с облепихой.
Спозаранку до самой ночи
Она всё по дому хлопочет,
Собирает грибы и мяту:
Вдруг нагрянет медведь косматый.
Ну а если придёт волчонок,
Значит, мёда готов бочонок.
Залетит ли синица-птица —
Из кувшина ей даст напиться.
И спешат все в избушку к крольчихе:
За версту пахнет чай с облепихой.
Поболтает, утешит крольчиха —
На душе станет мирно и тихо.
Исторические заметки
Сей Грозный царь, Святой Руси правитель,
И Курбского бессменный обличитель,
Противник новых западных обрядов,
Немногих допускал с собой быть рядом.
Рассмотрим же героев дерзких,
Не то чтоб очень сильно мерзких,
Но знаменитых и известных,
Что заняли у трона место.
Малюта был Скуратов-Бельский,
Державы главный полицейский,
Опричник и хранитель трона
В трактовке вольной тех законов.
Вот Годунов – немного скромен,
Услужлив, но талант огромен!
И кто бы мог представить позже,
Чтоб он монархом будет тоже?
Басмановы – отец и сын,
Те кровожадные убийцы, —
Безжалостность их господин, —
Предстанут нам во многих лицах.
Собачьей преданностью трону,
С жестокостью, не по закону
Они вошли в кружок интимный,
Царю в угоду вязли в тине.
Они нашли своё признанье
Лишь только в улицы названьи.
Перекроив Россию разом,
Создав опричнину указом,
Тот грозный царь посеял смуту,
На время дав правленье плутам.
Но нет, не стало царство разореньем,
Богатством, бедностью, неправедным гоненьем.
То было следствием особенности времени,
Россию тяготившим трудным бременем.
Подобно Нестору, что летопись событий
Вёл скрупулёзно, нудно и в деталях,
Сквозь призму исторических открытий
Своё виденье отражу в скрижалях.
Ушла эпоха – умер грозный царь,
Народ в смятении – что дальше с нами будет?
Иль будем жить печально, но как встарь,
Иль поворот крутой – кто тут рассудит?
Как бы в насмешку грозному правленью
История, а может быть, бояре,
Без робости, совсем без промедленья
На трон сажают призрак Божьей твари.
Царь Фёдор, хилый, павший духом,
И, если верить старым слухам,
Опутанный весьма сурово
Семьёй Бориса Годунова.
Болезненность, тщедушный облик, кротость
Не много пользы принесут в правленье.
История толкает дальше в пропасть
Не первое в России поколенье.
Он умер. Шурина Бориса
Народ, а может быть, вельможи,
Не дожидаясь компромисса,
Явили спешно лик пригожий.
Сказать «незнатный»? Нет, неверно,
Хотя и не был скрипкой первой
В правленье Грозного Ивана.
Потомок он татарских ханов.
Народ, заждавшись перемен,
На троне видеть рад хоть чёрта,
Чтоб получить себе взамен
Толику малую комфорта.
Умён, начитан, прогрессивен
И с окруженьем не наивен.
Не даст такой кому попало
Владеть мечом или оралом.
При нём вздохнули с облегченьем
Простой народ, служивый люд.
Баланс был выбран с предпочтеньем.
«Все всем довольны», песнь поют.
Удел правителя, хоть он и прогрессивен,
Работать мягкой непреклонной силой,
Что лестью и политикой зовётся,
И от неё никто не увернётся.
Ушёл Борис, оставив жизнь земную.
Дорогу выберет страна какую?
Мятеж кровавый, бунт, оковы, путы?
Приходит время самой страшной смуты.
Безвременье, вражда, наживы жажда,
Власть польская иль шведская – неважно.
Лжедмитрий Первый ли, Второй —
все тут смешалось,
И русской старины тут не осталось.
И вот, когда весьма закономерно
Весь хаос вновь сменяется порядком,
Отечество являет нам сих верных
Сынов благочестивых, духом ярких,
Пожарским, Мининым они зовутся,
И уж неважно, как на самом деле
Спасли святую Русь от безрассудства.
И чужеземцев полчища редели.
История, а может быть, бояре?
Решили, притворившись, как на вече,
Все мысли обваляв в словесном кляре,
Нести народу вот какие речи:
«Семь лет прошло насилья и обманов,
Настал черёд блюсти царёво место.
И как вам, кстати, Михаил Романов?
Как царь, возможно, будет интересней?»
Изобразив предмет альтернативы,
Чтобы уж точно соблюсти все процедуры,
Потомки Рюрика отнюдь не для сатиры
Признали Шуйского частицей синекуры.
Но сей пассаж народ не принял к сердцу —
Про Шуйского пошла дурная слава.
Он чести не снискал единоверцев —
Участвовал он в мерзостях кровавых.
И так взамен извечного правленья,
Где Рюрики – князья Руси Великой,
Пришло совсем иное поколенье:
Романовы и их большая клика.
Опустим мы Тишайшего правленье,
Где соляной иль медный бунт – знаменье,
Где Стенька Разин был герой разбойный,
Что делало правленье неспокойным.
Не будем останавливаться долго
На царстве Фёдора – в том мало толку.
Его правленье было очень кратким:
Недуг забрал царя своим порядком.
Ему на смену вероломно
Явилась Софья – лик нескромный.
Она сестрою по отцовской линии
Была Петру, Ивану в их фамилии.
Стрелецкий бунт, турецкая война —
При Софье пострадал народ сполна.
Вот почему столь жёстко, неизбежно
Сапог Петра топтал правленье прежних.
Вот то окно, что Пётр рубил
В Европу, что была столь отдалённой.
Но всё же не коленопреклонённо
России Мир в Мир Запада входил.
Науки, флот, прирост губерний,
Строительство столицы новой —
Все послужило той основой
Пути, что показался верным.
На смерть Петра писалось много од
Не помню, чем печалился народ.
В то время я, увы, ещё не жил
И царским летописцем не служил.
Потом его вдова – императрица,
Подросток Пётр – внук его наследный.
Перед глазами пробегают лица,
Какому должно быть последним?
Правленье женщин для России – благо,
Коль женщина – источник мудрой власти.
Не мускулы, не меч и не отвага
Спасают мир от всяческих напастей:
Екатерина – мать-царица.
За долгий срок её правленья
К ней в будуар входили лица —
И каждый получал именье.
Была она не тем лишь знаменита,
Что делалось в её альковах.
При ней Россия, став великой,
Произвела мужей суровых:
Орлов-Чесменский, иль Потёмкин,
Румянцев – средь имён тех громких.
Везде гремит России Слава,
И расширяется Держава.
Дворцовых век переворотов
Закончился правленьем Павла:
Он был задушен сворой готов —
Придворных всадников бесславных.
Господь поступкам их судья,
История не обвинитель,
Она лишь вяжет цепь событий,
Величье тайн для нас храня.
Пройдёт немного лет – и вновь
Прольётся по России кровь.
Возьмёт Москву себе в полон
До времени Наполеон.
Кутузов старый, глаз прищурив,
На время притворившись спящим,
Готовил комбинаций ящик:
В Бородино, где грянет буря.
И вновь, как встарь, гремят фанфары,
Гарцуют, блещут кивером гусары,
Погнали жёсткой мы метлой
Наполеона в край родной.
Преследуя лихого корсиканца
Прошлись гусары русские Европой,
Откуда унесли в солдатских ранцах
Порядков либеральных новый опыт.
Брожение умов приносит ветром,
И перемены в воздухе витают,
Здесь процитируем поэта:
«Науки юношей питают».
Критический настрой либерализма
Рождает в обществе плеяду демократов,
Готовых втайне, в соответствии с мандатом,
Разбить оковы русского царизма.
И вот под сенью опустевшего престола,
Когда династии наследник был не назван,
Собрались на Сенатской люди разных
Сословий – разночинцев и дворянства,
Чтоб сотрясти империи устои.
Поступок смелой безрассудной силы,
Без призрачной надежды состояться,
Был обречён, но должно вам признаться,
Опора царской власти износилась.
Разбужен Герцен, Огарёв и демократы,
Что развернули агитацию так сильно,
Из их потомков выросли солдаты
Февральской революции в России.
Позорное истории пятно,
Дремучий облик крепостного права,
Сменилось новым буржуазным нравом,
Влетевшим в европейское окно.
Царь Александр, тот, Второй, не Первый,
Помещикам пощекотать их нервы
Осмелился за много сотен лет.
Оставил тем в истории свой след.
Поступок этот не был индульгенцией:
Дух революции накатывал волною.
И, не дождавшись окончания каденции,
Императрицу фронда сделала вдовою.
На смену мученику входит Александр-царь,
По счёту номер третий у него.
Был неприметен, семьянин – и что с того?
Россия начинает жить как встарь.
Вот три десятилетия покоя
Без войн, скандалов и тяжёлых потрясений —
Их не назвать периодом застоя,
Скорей стабильностью, порядком, вознесеньем.
И вновь сквозь европейское окно
Задует призраком грядущих потрясений.
Идеи Маркса, Энгельса творений
Натянет на Россию полотно.
Богобоязнен, робок, хоть рыдай —
Такому ли Империя под силу?
С бородкою по-аглицки красивой
Последний Император – Николай.
Закат империи уже не за горами,
В Разливе виден призрак Ильича.
И пролетарий рубанёт сплеча,
Поставив бронепоезд под парами.
Любая смена власти для России – стресс,
Что говорить уж про «Авроры» выстрел?
К социализму переход совсем не быстрый,
Цвет нации, увы, попал под пресс.
…Войне гражданской наступил конец.
Россия, став советской, строит планы:
Колхозы, фабрики, и ДнепроГЭС,
И рабский труд на Беломорканале.
Энтузиазм, геройский подвиг трудовой,
Репрессии и страх – то было время.
Страна, как всадник, держит стремя.
Её успех шар удивлял земной.
Но мирный путь был прерван вероломно,
Когда явился лик милитаризма.
И растоптать решил Россию злобный
Коричневый сапог германского фашизма.
Опять и вновь, все как один
Кулак сложили, Родиной единый.
От маршалов страны и до старшин
Вступает в бой народная дружина.
Окончится война, страна залечит раны
И вновь возьмётся за восстановленье.
И зацветут на улицах каштаны
Как чудный символ нового рожденья.
На смерть вождя мы сочиняли оды,
И замерла Россия в ожиданье.
Конец ли счастью? Иль конец страданий?
Узнаем это мы спустя лишь годы.
Не стоит удивляться прозаичности:
Как будто кто-то замахал кадилом —
Была вся та любовь к вождю, Светилу,
Всего лишь проявленьем культа личности.
И вновь народу явлен Представитель.
Кто он такой? Кремлёвский давний житель,
Боярин, и совсем не из трущоб
Наш новый лидер – Н. Хрущёв.
Тут кукуруза, «оттепель», Гагарин,
Наш космонавт, простой смоленский парень.
Карибский кризис – с США лицом к лицу —
Казалось, мы обязаны Творцу!
Но, как всегда, где знать играет в карты,
Будь то колхоз, партком или страна,
Вождя не выбирают времена,
Скорей его проигрывают в нарды.
Хрущёв, хотевший смыть остатки сталинизма,
В ООН ботинком яростно стучавший
И миру кузькину мамашу показавший,
Попал в болото своего «волюнтаризма».
И вот он, результат переворота —
Бояре, словно ружьеносцев рота,
На место деятеля прежнего
Решают вознести генсеком Брежнева.
Красив и статен, весел, добродушен
И с президентом Франции иль США не скушен.
Всегда при галстуке, в наглаженной рубашке.
Ну, иногда с трибун читает по бумажке…
Счастливые года застоя!
Жильё, образование, наука…
И восемнадцать лет без войн, почти в покое,
Быть может, это очень близоруко?
Четыре года пышных похорон,
Генсек один сменяется другим.
Немолодой больной – немолодым больным.
И вот опять в Кремле свободен трон.
Народ? Не смейтесь! То бояре
Посовещавшись, каждому дав слово,
Вновь собрались в партийном будуаре
И стул поставили для Горбачёва.
Вот пламенный оратор-многослов!
Тебе и гласность, перестройка, ускоренье.
Страна внимала Горбачёву с умиленьем,
Состав был рухнуть под откос готов.
Минуло лишь пять лет, и всем досталось:
Не конвертировав слова в достаток,
Мы встали в очереди у палаток,
Скупая всё, что можно, что осталось.
Великая страна! Имперский тот букет,
Что собран был давно и цвёл веками,
Затоптан беспородными щенками,
Вцепившимися хищно ей в хребет.
И каждый стал щенок тот чистокровным псом
И конуру свою он объявил дворцом.
Не по-щенячьи он облаял свой приют
Который много раз потом дерьмом польют.
Удел империи – существовать недолго.
Что в историческом контексте значит время?
Чем разнороднее соединилось племя,
Тем громче после выстрелит двустволка.
Россия в стае той была не исключеньем.
Как пьяный штурман, вёл её Владыка.
Лишь через десять лет наступит то мгновенье,
Когда Россию снова назовут Великой.
И вновь внутри, снаружи тот же лай.
О чём, читатель? Ну-ка, угадай!
Всё верно: про отсутствие свободы,
Что поважней, чем углеводороды.
И с призраком заезженной кобылы,
Где западники и славянофилы
Свой вечный спор ведут до одуренья,
И споров тех не видно завершенья.
Учить Россию демократии не проза,
У ней совсем другое назначенье
Она тиха, пока не чувствует угрозу.
Быть может, в этой формуле спасенье?