Письмовник – Михаил Шишкин

Почему мы не пишем друг другу письма?

Почему мы вообще так мало пишем?

Куда жизнь наша, если не записать её словами или на фото, или на видеоплёнку.

Умрем – исчезнем. Или – нет?***

Я люблю тебя, Володенька, который письма пишет Сашеньке, а совсем не мне. А потом читаю, вчитываюсь и думаю: «Нет, мне! Это же я, я – Сашенька!» И становлюсь Сашенькой для него, и Володя оживает, он тут, рядом со мной, живёт своей жизнью, которая на войне, и ждёт, когда закончится это всё «люди убивают друг друга, чтобы выжить», и он приедет, и сможет положить голову на мои колени, потому что я ему дорога, потому что меня любит.

Я люблю тебя, Сашенька, со всей твоею жизнью, с твоими родителями, твоим мужем-немужем, твоим домом-недомом и с девочкой-Снегурочкой твоей. Я люблю тебя, Сашенька, потому что он погиб, умер на войне. И вместе с ним умерла не только первая любовь, а вообще вся, ты будто высохла, и всё стало рушиться. Полюбить снова не смогла, хотя пыталась, но он – муж другой, так пусть с той другой и склеивает своё счастье до конца, а ты, ты своё склеишь с тем, который умер, но в тебе остался, в письмах твоих живёт.***

Я поняла! Я всё-всё поняла! Смерти не существует. Смерть – не антоним жизни вовсе. Смерть жизни никак не противостоит. Потому что смерть – это часть жизни. Смерть внутри её. А жизнь… жизнь вокруг!***

Михаил Шишкин делает со мной ужасную вещь: он меня пробуждает и открывает мне глаза на то, что я, человек, уйду, а вот это всё вокруг останется и будет так же, как и раньше, просто без меня. И вот где-то я уже не существую, и из 365 дней один день – день моей смерти. Он всегда был, есть и будет. Какой-то один из трёхсот шестидесяти пяти.

Все мы смертны. И наш мозг, который этого порой не осознает – не может думать наперед, не может видеть этот день, – нас обманывает. Как часто мы задумываемся о смерти? Как только кто-нибудь умрёт. Причём умереть должен человек тебе близкий, родной, любимый. Люди гибнут сотнями каждый день, но ты ведь не задумываешься о смерти, если только она не коснулась самого тебя косвенно или прямо. А потом снова забываешь.

Так вот. Не надо забывать.

Не надо забывать о смерти, но и не надо её бояться. Смерть – это жизнь. Потому что смерть нас пробуждает. Она отрезвляет, снимает всю эту ненужную шелуху. Нет, как раз-таки ненужное она оставляет. Всё ненужное надо с собой взять. Потому что ненужное – самое необходимое. Прутиком по решётке, колючки репейника, которые ты бросал ей в волосы, запахи из кондитерской, лист из гербария, и мамино кольцо, и обрывок газеты, приставший к порезу от бритья… И всё это нужно взять туда, в трамвай, где все-все, которых любил и которые когда-то были.***

Смерти нет. Я так сказала, и так будет. Есть язык. Есть слова. Так вот, слово – жизнь. А для смерти нет ни одной буквы, ни точки, ни запятой – ничего для неё нет. Потому что жизнь вокруг, текст вокруг, слова вокруг.

И даже тишина – это текст. Безмолвный жизненный текст. Потому что слова обманывают – ограничивают, и ты начинаешь общаться глазами.А мы были и всегда будем – в наших детях, внуках, правнуках, потомках. И если слова исчезнут, мы останемся, мы будем жить.

Эта книга отравила меня.Как все хорошо начиналось. Красивый, трогательный текст, который будоражит, освежает, читаешь про чужую любовь и сама от этого любишь сильнее и сильнее.

Потом что-то неуловимо меняется, что-то становится не так. Душа начинает болеть, как в отрочестве – вот это тяжкое «весь мир болит».

А потом вдруг дочитываешь книгу и обнаруживаешь себя съежившейся и постаревшей, погрязшей в несчастье, в рутине, в нескончаемой глухой боли, которая и есть жизнь – хотя до того, как открыла эту книжку с обманчиво уютной обложкой, все было хорошо. Теперь сижу, скорчившись, внутри глухо болит, руки поднять не могу.Невероятной силы текст. Не могу похвастаться таким уж толстым панцирем, но все же так сильно раскарябать мне душу мало какая книга может. После нее становишься очень живой.

Но вместе с тем совершенно не готовой к смерти, к умиранию, с дряхлости, к опустошению – а книга пропускает тебя через это много раз.Весь мир – это такое большое-большое полотно, единая вещь, в которой каждая частичка, каждый пустяк связан со всеми остальными пустяками, всему свое место, своя какая-то маленькая роль. Время – это человеческая иллюзия, и умирая, мы остаемся на этом полотне, мы одновременно есть и не есть, одновременно еще не рождены, живем и уже умерли. И весь этот мир – мир слов, которые когда-то были рисунками. Не доходят до адресата только ненаписанные письма.

В этом смысле роман получился красивый и даже в каком-то смысле одухотворяющий.Но что же в этом огромном полотне все такое отчаянное и больное? Счастье, если оно и есть, скоротечно и конечно, и уходит оно обязательно безвозвратно. Чем дальше вперед, тем чернее дорога, и тем больше на ней кочек и ухабов. А потом умирание и небытие.Здесь так много противоположностей: детство и старость, мужское и женское, семья и одиночество, мир и война. И везде, абсолютно везде сложно и больно. Короткий проблеск счастливого и радостного всегда где-то на грани, где-то между, зажатый двумя половинками, но он такой крохотный, руками не поймать.Мастерски написанный эпистолярный роман, очень, я бы сказала, чудовищно сильный текст, такой гипнотический, что захочешь оторваться и не сможешь, но я бы его никому не посоветовала. Он ядовит, не трогайте, а лучше сожгите на всякий случай.

…все великие книги, картины не о любви вовсе. Только делают вид, что о любви, чтобы читать было интересно. А на самом деле о смерти. В книгах любовь – это такой щит, а вернее, просто повязка на глаза. Чтобы не видеть. Чтобы не так страшно было.

Шишкин вот так раз: и рассказал всё сам же про свою книгу. Просто взял и выложил на блюдечке, остаётся только возмущённо вздыхать, дескать, а нам, простым смертным, как теперь рецензию писать? С горем пополам…Нет, конечно здесь есть любовь: вагон и маленькая тележка. Поначалу даже сдуру кажется, что это и правда роман о любви, влюблённая девушка пишет юноше на фронт, а он пишет ей в ответ, и всё у них прекрасно: сад вспоминают, объятья, ночи звёздные, ветерок в кронах тополей… А потом закрадывается нехорошая такая мысль, что это ведь не диалог они ведут, а два монолога чередуют, значит, не доходят письма, а то и вовсе не отправляются. Шаг за шагом, снежинка за снежинкой – и вот снежный ком накатывает на тебя, вминая в себя с головой. Если читать внимательно, то становится понятно, почему же не доходят эти письма, почему же они даже не идут…А сюжет романа удивительный. Что такое письмовник? Это не собрание писем, а пособие, как эти письма стоит писать. (Горькая ирония: вот у главного героя как раз есть чёткие указания, как ему следует писать письма…) Может быть, их действительно так писать и надо, что сначала просто диалог ведёшь, а потом незаметно всю жизнь свою на бумагу выплёскиваешь, так что кажется, что это и не письмо вовсе. Поймать и описать всё-всё-всё, все ощущения, короткие мгновения счастья и несчастья, обрывки впечатлений, застывшие на своём пике, как картины импрессионистов. Здесь талант Шишкина проявляется во всей красе, потому что в русском языке он плавает вольготно, как килька в томате. Почему-то очень напоминает Набокова, только впечатление от такого мастерского использования языка разное. Для Набокова это инструмент, что-то прикладное, чем он виртуозно владеет. Прирученный лев, которого он может заставить прыгнуть через огонь или подставить брюхо для почесушек. А Шишкин перед языком благоговеет, не противно так, как можно бы подумать, а с уважением, но всё же язык у него на более высокой ступеньке развития, чем человек. Может быть, именно поэтому он и поднимает неоднократно в романе тему важности слов, слова, писательства, языка… И честно пытается себя убедить, что победил великий, могучий, правдивый, свободный. Мне очень нравится время и пространство в романе. Поначалу оно неясно, запутанно и размыто. Очень мало действительных временных зацепок в быту, на которые можно опираться, а конкретное восстание китайцев… Честно говоря, мои весьма скромные познания в истории навскидку ничего не выдали, поэтому половину книги я думала, что война выдуманная. Ан нет, всё настоящее, хоть и диковинное: ну кто бы мог подумать, что русские, англичане, немцы и японцы будут сражаться бок о бок, мы же так уже привыкли после множества книг о мировых войнах на чёткое разделение по баррикадам. Но это хороший шаг, потому что восстание не очень известное, но сквозь него проступают черты всех войн, неважно кто против кого сражается, пусть даже австралийцы с эвенками. А ещё очень люблю, когда в романе человек ходит-ходит вокруг да около, старается, бьётся, а потом находит самого себя в итоге. Может быть и неказиста его истина, зато лично добыта потом, кровью и много чем там ещё.Вот всем мне этот роман угодил, сижу и радуюсь. Хотя жутковатый. Не выходит из головы картинка, как женщина с глазами разного цвета сидит перед кроватью застывшей иссохшей девочки и шепчет ей: «Умри, пожалуйста, ты нас всех так утомила, если любишь родителей, то умри…» Флэшмоб 2011, огромное спасибо за рекомендацию veronika_i .