Пошехонская старина – Михаил Салтыков-Щедрин

"Пошехонская старина" – последнее и одно из самых неоднозначных произведений Салтыкова-Щедрина, написанное им в предсмертные годы. Оно прям таки дышит физическими и психологическими страданиями терзающегося сомнениями писателя – как будет воспринято его творение, будут ли его осуждать, и целесообразно ли продолжение работы, поскольку не факт, успеет ли он окончить роман до жизненного конца. Однако именно на период написания «Пошехонской старины» пришёлся пик творческого подъёма писателя, позволивший Салтыкову-Щедрину воплотить в жизнь свой шедевр.Если творчество автора вам не чуждо, то наверняка отметите, что сатирические приёмы здесь практически отсутствуют , а само повествование ведётся, скорее, в жанрах бытописи и в определённой мере автобиографии. Опираясь на воспоминания своего детства, которые Салтыков-Щедрин провёл в родовом гнезде Верхнего Поволжья, он создал роман с хроникальными элементами, хотя сквозная фабула, как таковая, в романе отсутствует. Ну а поскольку тревожная душа автора предпочла остаться в резерве, мы сделаем вид, что так и надо."Пошехонская старина" – многоплановое произведение. Оно совмещает в себе автобиографические воспоминания о детстве, историко-бытовые зарисовки о жизни в помещичьей усадьбе при крепостном праве и авторские размышления о пагубном влиянии крепостного права на развитие демократического общества. По его мнению, крепостное право мешало становлению личности, развращая её душевные качества. Писателя возмущала эксплуатация крепостной рабочей силы, и он считал сей позорный факт неискоренимым бичём общества. В своём произведении он обличает помещичью среду, погрязшую в мелких дрязгах и обуреваемую страстью обогащения. Создавая образ Пошехонья и пощехонцев, он довольно нелестно отобразил в нём всю дикую беспросветность, бестолковость, пассивную отсталость и убогость мелкопоместного дворянства.Роман несомненно великолепен, и его по праву можно считать вершиной творчества писателя. Это произведение часто сравнивают с «Господами Головлеёвыми», но мне кажется, что оно более детально отображает суть крепостной России середины 19-го века как с исторической, так и с бытовой точки зрения.

Что бы там не утверждал уважаемый Михаил Евграфович и как бы не отнекивался, а роман этот все же автобиографичный. Потому как слишком уж многое совпадает с семейством Затрапезных и его собственной семьей. В процессе чтения почитала краткие его биографии. Ну не может все настолько совпадать: мать из московского купеческого рода, отец из дворян, в брак вступили, когда матери было 15, а отцу 40, выбились из обедневших в зажиточные (в родном захолустье) благодаря экономической жилке матери, деление детей на «любимчиков» и «постылых». В общем, начинала читать как роман с художественным вымыслом, а в итоге получила автобиографию. Очень даже интересную автобиографию.

Глазами автора провинциальное дворянство выглядит совсем не ахти. Интриги, свары, мздоимство. Ну а чем им еще было заниматься вдали от столичных балов и суеты, как не перемыванием косточек ближайшим соседям да тиранией дворовых крестьян… Автор показывает своему читателю суть этого дворянства. Не скрывая говорит о том, что некоторые барины и барыни были непроходимы глупы, часто необразованны, может отсюда и жестокость их по отношению к крестьянам? от тупости да от скуки?

Есть много грустных моментов, таких как гибель Матрены, например. Но чаще все же автор так умело высмеивал этих захолустных царьков, что невозможно было сдержать улыбку, усмешку, смешок. Попытки сбыть с рук (ой, простите, выдать замуж) старшую сестру, которая внешностью не вышла, выглядели очень забавно.Барышня спрашивают, для большого или малого декольте им шею мыть?Или показушность, желание предстать в выгодном ракурсе?Дома продолжали ходить в стареньком; новое берегли для гостей. Завидят, что гости едут, – и бегут переодеваться, чтобы гости думали, что гостеприимные хозяева всегда так ходят.Салтыков – Щедрин создал целую портретную галерею в этом романе. Сначала перед читателем предстают портреты всех домочадцев, потом портреты крестьян, а дальше уже и соседских помещиков. Портреты эти подробные, прорисованы очень ярко и детально. Семейные взаимоотношения порой поражают. Маменька делит детей на любимых и не любимых, свары между родными братьями – сестрами, открытое презрение к родственникам мужа. Серпентарий просто какой – то, господа. Я была потрясена тем, что можно скопидомить на собственных детях.Кушанье раздавала детям матушка, но при этом (за исключением любимцев) оделяла такими микроскопическими порциями, что сенные девушки, которых семьи содержались на месячине, нередко из жалости приносили под фартуками ватрушек и лепешек и тайком давали нам поесть.Теперь и сама не смогу ответить себе на вопрос, почему я так долго избегала знакомства с автором (сказ о двух генералах, прочитанный в школе, не в счет). Великолепнейший роман о помещичьем и крестьянском быте XIX века, с прекрасным слогом. Рада, что все же добралась до этого романа и обязательно продолжу знакомство с прекрасным автором.

ОХ! ВОТ ЭТО ВЕЩЬ!!!Решившись восстановить картину прошлого, еще столь недалекого, но уже с каждым днем более и более утопающего в пучине забвения, я взялся за перо не с тем, чтобы полемизировать, а с тем, чтобы свидетельствовать истину. Да и нет никакой цели подрывать то, что уже само, в силу общего исторического закона, подорвано.

Всё было проклято в этой среде; все ходило ощупью в мраке безнадежности и отчаянья, который окутывал ее. Одни были развращены до мозга костей, другие придавлены до потери человеческого образа. Только бессознательность и помогала жить в таком чаду.

Кто поверит, что было время, когда вся эта смесь алчности, лжи, произвола и бессмысленной жестокости, с одной стороны, и придавленности, доведенной до поругания человеческого образа, – с другой, называлась… жизнью?!

Вообще «Пошехонская старина» относится к разряду таких книг, которые можно изодрать на цитаты, а потом эти цитаты сложить во единую композицию, и никаких рецензий после этого писать не надо. Но хотя я и извлек пару десятков цитат, все же черкну несколько строк. Должен сказать, в очередной раз убедился на своем гнусном опыте, что филологическое образование – это не повод считать себя знатоком литературы, в том числе и отечественной. Поднимаю список литературы, обязательной к прочтение, за третий курс, когда изучали соответствующий период. Салтыкова-Щедрина там много, но «Пошехонской старины» нет. И вписана одна дважды моей рукой (что значит – прочитать «для себя»), и вычеркнута столько же. А почему? Да потому что я, не зная с какого рожна, думал, что это слишком тяжелое, очень мрачное произведение, обличающее, позорящее и ниспровергающее свою эпоху. Да, обличающее. Да ниспровергающее. Но, как в том неприличном анекдоте, «да, ужас, но никак не ужас-ужас». Спасибо моей знакомой, которая убедила меня в том, что это надо прочитать, и теперь я говорю – это лучшее из всего того, что прочитано мной в этом году. А рабам нет закона; в беззаконии они родились, в беззаконии и умереть должны, и если по временам пытаются окольным путем войти в заповедную область, осеняемую законом, то господа не находят достаточной казни, которая могла бы искупить дерзновенное посягательство.

Когда я писал отзыв на «Губернские очерки», я отметил такое качество Салтыкова-Щедрина, как излишняя подробность. Глубоко, слишком глубоко копал Михал Евграфыч, слишком подробно мусолил любой предмет своего описания, и из-за этого «Очерки» (да и в других произведениях есть тот же грех) получились затянутыми. «Пошехонская старина» тоже затянута. Но, как ни странно, затянута интересно, и при обилии словес и описания не хочется перепрыгнуть через несколько страниц или переключиться на следующий трек аудиокниги. А хочется дослушать до конца, чтобы знать во всех подробностях как они там жили. …разве история не была многократно свидетельницей мрачных и жестоких эпох, когда общество, гонимое паникой, перестает верить в освежающую силу знания и ищет спасения в невежестве? Когда мысль человеческая осуждается на бездействие, а действительное знание заменяется массою бесполезностей, которые отдают жизнь в жертву неосмысленности; когда идеалы меркнут, а на верования и убеждения налагается безусловный запрет?..

Где ручательство, что подобные эпохи не могут повториться и впредь?

Простота слога, ярая гуманистическая убежденность в правдивости того, что сам говорит, ну и, конечно, мастерство писателя – вот и все, что сделало этот роман шедевром. Как хотите, а я считаю его именно шедевром, поскольку замах на фундаментальность вполне удался. В отличие от «Губернских очерков», где тоже широкий пласт, где тоже куча образов и личностей, а под конец устаешь. А в «старине» даже немного жалеешь, что этот том наконец перелистан-прослушан. И если пушкинского «Евгения Онегина» называют энциклопедией русской жизни, я берусь утверждать, что «Пошехонская старина» ничуть не меньшая, а может быть даже и бОльшая энциклопедия. Ну где вы найдете такое подробное описание жизни и быта провинциального дворянства и крестьянства? Да еще в самый пестрых разрисовках? Разные типажи дворян, от откровенных самодуров до прогрессивных либералов (в способностях, которых, впрочем, как мне показалось, сам Салтыков-Щедрин сомневается), вся сермяжная правда, произвол и раболепие, нищета народа и отдельные редкие примеры крестьянского благополучия. Нет более лучшего способа показать, что все плохо, чем дать плохое в сравнении с хорошим. Как раз потому и морщишься, когда читаешь о нормальных дворянах, которые не пили всю кровь из своих людей, и были в целом справедливыми людьми. Это только подчеркивает черноту того времени. Ах, если бы кто знал в то время, что вопрос «Где ручательство, что подобные эпохи не могут повториться и впредь?» окажется риторически-прозорливым?Несмотря на кровавые изобличения кампании 1853 – 1855 гг., которая представляла собой лишь великий пролог к великой драме освобождения, – ничто не предупредило тупо-самодовольный люд, никогда не умевший постигнуть внутренний смысл развертывающихся перед его глазами событий.

Ну и отдельный респект Михал Евграфычу за то, как передал дух настроения дворянского класса при отмене крепостного права. Ах, волнения! Ах разорение! Ах, мужикам говорят «вы»! А ведь самосознание народа стало просыпаться именно тогда!