Михаил Русов
Спасти Спасителя
Нилов понимал, что силы не равны – надо помогать лейтенанту.
Но парень однажды уже оставил их в дураках. Поэтому он сначала вытащил наручники и приковал несопротивляющегося парня в спинке кровати, прислушиваясь к кряхтению и постаныванию у стола.
И бросился на помощь Волкову. Его красное от натуги лицо красноречиво говорило о том, что его дело неважно. Нилов резко вывернул руку навалившему на него громиле. Тот злобно запыхтел, но сопротивляться перестал. Нилов и его приковал к батарее. Волков торопливо хватал воздух ртом, потирая горло.
На вопросительный взгляд Нилова, он кивнул: мол, я в порядке.
– Сегодня один пришел? – спросил Нилов у громилы, вытаскивая из его карманов телефон и пистолет.
Тот молчал и сопел.
– Гражданин Игнатов, – сказал Нилова. – Ваше дело плохо. Теперь посадим вас!
Громила засопел чаще.
–Антиквар прислал? – спросил Нилов.
Громила молчал и сопел.
–Будешь за чужие грехи отдуваться? – усмехнулся Нилов. – Ты что святой?
Сопение стало еще громче.
– Мы всё знаем. Антиквар прислал тебя забрать картину, украденную из музея, у этого фигуранта уголовного дела. Так?
Громила перестал сопеть и чуть заметно кивнул головой.
–Ясно. И ты пытался выкупить у него картину? – он показала на зеленые пачки, лежащие на столе.
Громила снова кивнул.
– И где она? – стараясь скрыть волнение, спросил Алексей. Громила пожал плечами.
– Где похищенная вами картина? – Нилов повернулся к парню.
–Какая картина? Вы с ума все посходили? Какая картина? Нет у меня никакой картины, – закричал тот истерически.– Отстаньте все от меня.
– Не надо закатывать истерику. Разберемся, – устало сказал Нилов.
Он вызвал оперативную машину, и на ней отправил громилу в отделение. А парня он приковал к себе наручниками и повел к машине, стоявшей в засаде.
Нилов больше ни о чем его не спрашивал.
Он знал по опыту, что чем неопределенней положение, в котором оказался подозреваемый, тем сильнее он нервничает и быстрее теряет самообладание. «Созревает», так сказать.
Парень больше не возмущался, ни о чем не спрашивал, а безропотно подчинялся ему.
Волков сел за руль.
Они поехали по безлюдному ночному городу. Нилов боковым зрением наблюдал за парнем. Тот словно оцепенел – взгляд застыл на одной точке. Он не возмущался, не кричал о своей невиновности, но на вопрос о судьбе картины демонстрировал недоумение. Нилов решил не форсировать события.
Так же как добрые друзья, утомленные совместной тяжелой работой, они молча поднялись в отдел. Нилов разделся, повесил куртку, принес чайник, заварил три стакана чая. Волков вытянулся на стареньком диванчике в углу и задремал. Нилов достал протокол, ручку. Диктофон. Все это спокойно размеренно, стараясь скрыть волнение.
Сел за стол и, наконец, взглянул парню в глаза. Тот отвел взгляд.
– Надеюсь, узнал меня? Немецкий турист, любитель русского искусства – старший оперуполномоченный Алексей Нилов. Так что в кафешке мы отдыхали за государственный счет. То, что ты украл картина с выставки, знаем, как видишь, и мы, и бандиты. Второй раз тебя от них спасаем. Так что ты наш должник. Теперь давай так: рассказываешь, где картина, чистосердечное признание – тебе за это всякие бонусы по закону полагаются, и расходимся. Ночь была тяжелая, всем отдохнуть надо.
Парень молчал, опустив глаз
– Ты что оглох? – сыронизировал Нилов.
Тот не отвечал.
– Онемел? – иронически спросил Нилов. Парень опустил голову, но ничего не сказал.
– Может, от страха с ним что-то случилось?? Смотри, лейтенант, – усмехнулся он.– У нас конкурс молчунов начинается. Сейчас определим победителя.
Нилов пододвинул протокол и стал заполнять его, называя фамилию, имя, дату и место рождения Нарышкина. Он хотел показать, что им все о парне известно.
Но тот по-прежнему непробиваемо молчал.
– Где картина?? – жестко спросил Нилов
–Какая картина?? – вдруг визгливо закричал Нарышкин, – Чего вы все пристали? Нет у меня никакой картины.
Следующие полчаса он на все вопросы он отвечал: «Ничего не знаю. Почему все ко мне пристали? ».
Он был испуган, но любой человек, оказавшийся в полиции, не может сохранять полное спокойствие. Нилов немного растерялся. Его расчеты не оправдывались. Парень казался ему слабохарактерным и трусоватым, и он не сомневался, в том, что тот сразу во всем признается. Но тот упрямо все отрицал. А доказать его вину было пока нечем.
Усталость взяла свою, и Нилов вызвал конвоира и отправил парня в камеру.
Лейтенант, понаблюдавший за происходившим, спросил:
–Ну что теперь делать будем?
Нилов догадался, что тот заметил его растерянность.
– Лучший выход из безвыходной ситуации – использовать проверенные схемы. Делаем еще один обыск в его комнате и во всей квартире. Внимательный, предвзятый. Мы должны найти доказательства. И если вдруг! – он подчеркнул это слово – ничего не найдем: ствол на него повесим. И будем дожимать.
Нилов не поехал дома, поспал в кабинете. Утром вызвал оперативную группу, и в десять часов они был в доме Нарышкина. В подъезде старого дома звук шагов нескольких человек гулко рассыпался по огромным лестничным пролетам. И этот звук, непривычный для людей, живущих в тесных новостройках, казалось, предупреждал их о какой-то особой тайне.
Коммуналка, где жил Нарышкин, состояла из трех комнат, огромной кухни, длинного заваленного хламом коридора, ванны и похожего на колодец туалета.
Нилов сказал ребятам, что надо по-новому взглянуть на квартиру с твердым убеждением, что картина спрятана здесь.
Они стали осматривать комнату Нарышкина, а он пошел на кухню. Из первой комнаты выскочила соседка в кокетливо повязанном платочке. Она была рада приходу оперативников: любое событие вносило разнообразие в ее однообразную жизнь. Она словоохотливо отвечала на все вопросы. Молодого соседа своего не хвалила, но и не ругала. Жил незаметно, на обычную молодежь не очень похож, гостей не водил. По вечерам телевизор смотрел. И рассказала меню Нарышкина за последнюю неделю, проявляя удивительную осведомленность о потраченных им деньгах и качестве приготовленной еды.
Появился жилец третьей комнаты – худой желтолицый старичком с въедливым взглядом. Он сходу обругал последними словами всех – и пришедших, и свою соседку. Нарышкина убежденно обвинил в наркомании и сатанизме. Слов таких явно нахватался из «полезных» в этом смысле передач. И поднял страшный крик, когда Нилов начал обыск на кухне. Пришлось ему рассказать об уголовной ответственности за препятствие ведения следствия и об административном наказании за нецензурную лексику.
Старик, злобно бурча, заперся в своей комнате. Нилов вздохнул, представив, сколько будет хлопот, если они решат осмотреть и его комнату.
В огромной кухне с четырехметровым потолком терялись типовые кухонные шкафчики. Все ее углы были заставлены разнообразным хламом. Он взялся пересматривать эти «ценные» предметы: пакеты с банками. «Для закаток», – с готовность комментировала старушка. Мешок старых трикотажных рейтузов – на тряпки. Жестяные банки с неопределенной крупой – «Жалко выбросить». И за всем этим пачку картонок. «Мусор собирать, чтоб новый совочек не пачкать».
Под иронический взгляд лейтенанта Нилов взялся перебирать эти картонки. Две из них явно не принадлежали старушке – это были от обложки от старого календаря, посвященного итальянской живописи. Вдруг Нилова словно током ударило: их размер соответствовал размеру картины. А края были обклеены скотчем, словно они служили упаковкой.
–Эти обложки вы где взяли???
– Да этот Андрюша наш выбросил. Хорошие картонки, ровные я, вот и…..
–Давно выбросил??
– Давненько.
–Вспомните, пожалуйста. Когда?
–Да давненько.
–Месяц, два, год.
–Да недели две будет. Он их у мусорного ведра поставил, а я решила. …
Нилов упаковал их и приказал отвезти их на экспертизу.
Лейтенантик недоумевал: «Да что на них искать?»
–То, чего там быть не должно.
Потом он тоже осмотрел комнату парня. Мрачные темно-зеленые обои. Старинный деревянный шкаф, изъеденный жучком. Были времена, когда-то такая мебель была признаком достатка. В центре комнаты – круглый стол для позабытых уже семейных торжеств. Привести такой в порядок – антикварная вещь большой цены будет. Потертая бархатная скатерть, сорванная с него накануне во время драка, так и лежала на полу, покрытом осколками разбитой посуды. В углу металлическая кровать с шариками – тоже когда-то предмет роскоши, а теперь символ остановившегося времени. Все это напоминало искусственно составленный интерьер – иллюстрацию другой эпохи.
– Очень странная комната для двадцатитрехлетнего парня, – озвучил общее впечатление Волков.
Если бы не валявшиеся у двери кроссовки, джинсы, брошенные на стул, да миска с засохшими макаронами, могло показаться, что последние лет пятьдесят комната была необитаема.
В старом книжном шкафу стояли альбомы по искусству, хорошо знакомые Нилову: у него были такие же. То, что на них не было следов пыли, говорило о том, что парень периодически их перелистывал.
Нилов под все такие же недоуменные взгляды своих коллег взялся перекладывать их. В одном из альбомов была единственная закладка. Нилов кивком головы подозвал лейтенанта и, как фокусник, ловким движением открыл книгу. Тот даже ойкнул от неожиданности, так хорошо было знакомо им всем это изображение – два лица, женское, полное скорби, и мужское, полное покоя.
–Ну вот, – улыбнулся Нилов. – У нас есть повод для обстоятельного разговора.
Нилов отправил сотрудников по домам, да и сам решил поехать поспать, потому что от усталости начала кружиться голова. А Нарышкин пусть дозревает в камере. И если очень попросить, можно будет получить результаты экспертизы быстрее, к первому допросу. Теперь Алексей был уверен в том, что он на правильном пути. Еще немного терпения и удачи.
Утром следующего дня, едва Алексей вошел в свой кабинет, как зазвонил телефон. Это был главный эксперт Анатолий Дукалис. Его басистый голос с нотками постоянного раздражения легко было узнать.
Все коллеги говорили о нем дружно: «Какой тяжелый человек!!!».
Но также дружно старались отдать именно ему вещдоки на экспертизу. Дотошный и въедливый, он никогда не ошибался, или о его ошибках уже никто не помнил. И найденные им доказательства были часто решающими в раскрытии немалого количества глухарей.
Он был похож на выходца из старой, еще дореволюционной гвардии экспертов – людей, которые ради доказательства истины и торжества справедливости готовы были совершать чудеса.
У Дукалиса было необычное прозвище – Бертильон. Только отличники юрфака помнили, что Альфонс Бертильон был создателем, канувшей в небытие системы идентификации преступников по частям тела.
Его фотография – человека с мрачным взглядом и карикатурно торчащими усами – стояла на рабочем столе Дукалиса. Коллеги, кто с иронией, кто с удивлением подсмеивались над этой малопонятной странностью. У Дукалиса была милая жена и дочки-близняшки, очень похожие на него круглыми мордашками. Вот их бы фотографии украсили его стол.
Однажды Нилов, засидевшись в его кабинете в ожидании результатов экспертизы, спросил Анатолия, почему он держит у себя на столе это странное фото.
– А что ты знаешь об этом человеке? – спросил он, взяв в руки фотографию Бертильона.
–Ну, он пытался распознавать преступников по длине носа, что-то вроде этого? – ответил Нилов.
Дукалис снисходительно усмехнулся.
– Что-то вроде… Не это главное. Его жизнь учит меня никогда не отчаиваться и всегда стоять на своем, вопреки мнению других и обстоятельств.
И он с увлечением стал рассказывать.
Альфонс Бертильон был сыном и внуком выдающихся ученых. Отец его был математиком, а дед антропологом. И могло показаться, что на нем природа решила отдохнуть. Мрачный, замкнутый, нелюдимый мальчик был изгнан из трех школ за неуспеваемость. С трудом получил образование. Но из-за своего тяжелого характера не смог работать даже домашним учителем. Мрачный молодой человек, он ни у кого не вызывал симпатии.
Отец с трудом устроил его на жалкую должность писаря в полицейский участок, где он заполнял сотни карточек с описание внешности преступников.
Более скучной и монотонной работы невозможно было представить. И бессмысленной. Чтобы найти описание подозреваемого, надо было каждый раз пересматривать тысячи карточек.
Бертильон, внук антрополога, знал об особенностях строения человеческого тела. И у него появилась идея: измерять части тела преступников и по этим измерениям систематизировать картотеку.
Со своей обычной мрачной угрюмостью, веселя весь полицейский участок, он стал измерять носы и уши преступников, сначала на их портретах. Потом стал снимать мерки с арестантов. Бертильон был лишен красноречия, но обладал главным качеством для успеха – непоколебимым упорством. С помощью подруги, тихой, подслеповатой учительницы, он составлял картотеку арестованных преступников по своей системе.
Только такой человек, как он, смог вынести бесконечные насмешки и не отказаться от своей затеи. Он написал доклад о своем методе и отнес префекту Парижской полиции. Никакого ответа. Префект сменился, он отнес свой доклад новому – результат тот же. Наконец, третий префект, раздраженный его настойчивостью, вызвал его к себе, высмеял его эксперименты и пригрозил увольнением.
Отец Альфонса, узнав об этом, забеспокоился. Перспектива снова искать работу для сына-неудачника ему не улыбалась. Он потребовал доклад сына, прочел его. И стал единомышленником сыном.
Отец тяжело болел и знал, что дни его сочтены. Он решил потратить оставшееся у него время, чтобы помочь сыну. У него были знакомства среди влиятельных политиков, он обратился к одному из них, и тот пообещал дать юноше шанс проверить свою теорию.
Начальство дало ему три месяца, чтобы он мог доказать эффективность своего метода. За такой короткий срок один и тот же преступник должен совершить преступление два раза и оба раза попасться – шансов не так много.
Но Бертильон, все также молчаливый и мрачный, согласился на эти условия и продолжал свои измерения. Ему дали помощников, но толку от них не было. Они не подходили к делу с необходимой точностью и смеялись над тем, что делали.
За два с половиной месяца никто не был опознан. Оставалось две недели до конца условленного срока. Бертильон, вероятно, готовился к поражению.
За неделю до конца испытаний к нему подвели какого-то воришку, который назвался Дюпоном. Сделав несколько обычных измерений, Бертильон взялся за свою картотеку. И сказал преступнику: «Два месяца назад вы называли себя Мартином».
Несколько секунд напряженной тишины. И Мартин-Дюпон истерически закричал: «Ну и прекрасно, это был я…»
Альфонс Бертильон оставил отчет о результате эксперимента и отправился к своей подруге с радостным известием. Отец успел порадоваться победе сына.
Французская полиция приняла систему Бертильона как официальный метод опознания преступников. На фотографии на столе Дукалиса он был снят на фоне своей знаменитой картотеки. Но…
В далеких Аргентине стали использовать другой способ опознания людей, более простой и надежный, – по отпечаткам пальцев.
Но судьба, столь нещадно терзавшая Альфонса Бертильона, сделала ему щедрый подарок. Несмотря на то, что метод дактилоскопии стремительно завоевывала мир, парижская полиция сохранила бертильонаж, как официальный метод идентификации преступников, до смерти его создателя. Он ушел в мир иной, так и не узнав, что и его идея, и его с таким старанием собранная картотека вскоре стали любопытными, но бесполезными артефактами.
– Его судьба, – закончил рассказ Дукалис, – убедила меня: ты можешь быть прав, даже если в это никто не верит. Нельзя сомневаться в себе. Поэтому я бываю так невыносимо упрям.
В тяжелые минуты сомнений Нилов тоже вспоминал фотографию мрачного человека на столе эксперта.
В это столь важное для Нилова утро Дукалис как всегда был неприветлив. Спросил, не здороваясь: «Картонки твои по картине проходят?»
–Да, да, – поторопился заверить Нилов.– Толенька, накопай хоть что-нибудь. Я думаю, между этими картонками, возможно, прятали картину, но как доказать?
– Перезвоню через час.
Самое тяжелое в жизни – ждать и догонять. Нилов целый час с нетерпением смотрел на телефон. Это был бесконечный час. Наконец в трубке раздался знакомый голос.
–Прятали картину между ними, сможешь доказать. Результаты перешлю к концу дня.
У Нилова бешено заколотилось сердце. Первым его порывом было вызвать на допрос Нарышкина и нажать на него. Но он одумался. Опыт учит, что импульсивные позывы хороши только в любовных делах, да и то если не собираешься делать предложение руки и сердце. Для начала надо внимательно прочитать экспертизу. Разработать сценарий допроса и шокировать подозреваемого своей информированность: мол, мы знаем все или почти все. И даже мысли умеем читать.
Нилов взглянул на репродукцию и, пользуясь тем, что он один в кабинете, кивнул им и сказал: «Скоро, теперь скоро, потерпите еще немного».
Часть 28
Андрей Нарышкин
Несвободный человек
всегда идеализирует свою неволю.
Б. Пастернак
Душная и грязная камера, пропитанная страхом, злобой и отчаяньем сотен побывавших в ней людей, показалась Андрею самым тоскливым местом из тех, где ему довелось побывать за его, не слишком долгую жизнь.
Что же теперь ему делать? Твердить по-прежнему, что он ни в чем не виноват и ничего не знает о картине? Но его бегство – это косвенное признание вины. Но и в краже ему сознаваться нельзя, ведь он получит немалый срок и будет гнить вот в такой тюрьме.
Он вспомнил все, что читал и слышал о тюремных нравах и содрогнулся. С его бесхарактерностью, безволием, без поддержки с воли ему будет уготована участь самая жалкая.
Тревожные мысли не дали ему заснуть первую ночь в камере и становились навязчивее из-за жесткости деревянной шконки.
К утру он решил, что будет категорически отрицать вину, картину они не найдут. Пока … А без нее, что они могут доказать. Ну накричат, дадут по морде, погрозят пистолетом, подержат в камере… Какие у них там есть приемы? А его дело все отрицать – идти в несознанку или как это у них называется?
Следователь, судя по поведению, человек интеллигентный. Пытать не должен. Андрей еще раз огляделся. Грязно, холодно, щербатые доски, но ведь здесь он в безопасности. И накормят чем-нибудь. И, главное, здесь он может не бояться бандитов.
Часть 29
Алексей Нилов
Одно сегодня стоит двух завтра.
Алексей подготовился к допросу Нарышкина. В рукаве у него был припрятан эффектный и, как он рассчитывал, убойный козырь: эксперт-волшебник обнаружил на картонках, найденных на кухне Нарышкина, несколько крошечных волоконец, и, не мог скрыть удивления, сообщая Нилову, что им не менее трехсот лет. Теперь Нилов точно знал: картина у парня была.
В квартире ее не нашли, хотя, не смотря на бурный протест пьяного соседа, осмотрели все очень внимательно. Обошли чердак, спускались в подвал.
Последний месяц Алексей жил тайной надеждой, что, как только он найдет картину, жизнь его изменится к лучшему: чувство выполненного долга принесет долгожданный душевный покой. Да и он просто выспится, наконец.
Он рассчитывал добиться результата на первом же допросе. Парень испуган, растерян. Надо убедить его, что его спасение в чистосердечном признании.
Утром Нарышкина привели в его кабинет.
Нилов немного подержал его у двери, не предлагая сесть. И лишь, когда парень стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, указал ему на стул, стоявший напротив лампы. Это классический способ дезориентации допрашиваемого – свет в глаза. Так он не видит лица следователя и не может понять по выражению его лица, правильно он отвечает.
Максимально выдерживая паузу, Нилов рассчитывал, что парень начнет-таки суетиться, задавать вопросы, но тот молчал. Тогда он тоже молча выложил перед Нарышкиным на стол документы с результатами экспертизы волокон на картонках. По опыту Нилов знал, что вид официальных бумаг обычно пугает подозреваемого.
– Прочтите эти документы, – Нилов пододвинул протоколы Нарышкину.
– Зачем?? – спросил тот.
– От того, что здесь написано, зависит ваша судьба. Вот результаты экспертизы: на картонных обложках, найденных в вашей квартире, обнаружены волокна холста, сделанного в 17 веке. Как вы можете это объяснить?
Парень посмотрел на пододвинутые к нему бумаги и больше глаз не поднимал. Он ссутулился и молчал.
– Я задал вам вопрос, – повысил голос Нилов.– Неужели вы не понимаете, то ваше молчание – это фактическое признание своей вины?
–Я ничего об этом не знаю, – забормотал Нарышкин. – Я в коммуналке живу. К дяде Юре кто только не ходит. Пьянчуги, бродяги, воры, они везде в доме лазят, меня не один раз обкрадывали…
– Ваша соседка дала показания, что этими картонками пользовались только вы.
– Она врет или путает, старуха бестолковая.
– Ну, а вы можете дать какое-то объяснение тому факту, что в вашем доме находилась картина семнадцатого века.
–-Я ничего не знаю. Вы не имеете права держать меня, у вас нет доказательств, – в голосе парня вдруг зазвучали истерические нотки.
–Вы глухой? – Нилов старался сдержать нарастающее раздражение. – В этих документах – доказательства.
– Я ничего не знаю. Я не обязан ничего знать, – плачущим голосом запричитал Нарышкин.
–Прочтите документы.
– Не буду, – упрямо буркнул парень.
Такой ответ был неожиданностью для Нилова: обычно люди, оказавшиеся по ту сторону его стола, с жадностью хватали все предлагаемые бумаги, в надежде выискать в них свое оправдание или, на худой конец, спасительную лазейку. Но отказ знакомиться с документами вообще – с таким он столкнулся впервые.
Тогда Нилов выложил на стол альбом с репродукциями из квартиры Нарышкина, раскрыл его на заложенной странице.
–Это мы нашли в вашей комнате.
–Ну и что? – тот пожал плечами. – Что преступного-то?
– Именно эта картина была похищена в день посещения вами выставки.
–Ну, я слышал, что она похищена и глянул, как она выглядит. Вам бы не было любопытно?
Парень по-прежнему не поднимал ни на кого глаз, но в его позе почувствовалась такая непробиваемость, что Нилов растерялся. Он поднялся и стал ходить по кабинету под пристальным выжидающим взглядом Волкова, который попросил разрешения остаться в кабинете, чтобы поучиться искусству ведения допроса.
Нилов считал, что умеет это делать. Закоренелых преступников он умело ошарашивал неоспоримыми уликами, настойчивостью преодолевал упорство безвольных подозреваемых. Но сейчас он не знал, как действовать.
Если бы он не беспокоился за состояние картины, то просто бы назвал этому типу статью и срок, который ему полагается. И отправил бы еще на несколько дней в камеру – дозревать.
Но он хотел найти картину как можно быстрей. А если она уже уничтожена??
И вдруг почувствовал себя беспомощным перед этим парнем, взявшим их в заложники. Почему он не может справиться с таким странным, безвольным типом. Обида и раздражение заполнили душу. Кровь резко прилила к лицу. Сердце лихорадочно забилось. Сказалось все: неудовлетворенность собой, накопившаяся за последние недели в его душе, и нежелание выглядеть беспомощно в присутствии лейтенанта.
Нилов отшвырнул стул, шагнул к парню, рванул его за ворот, стащил со стула, прижал к стене, кулаком поднял ему подбородок и наконец-то, увидел его глаза. В них был страх.
– Картина где? Слышишь, сволочь? Где, говори сейчас же? Ты сгноил их в каком-то подвале? Продал кому-нибудь? Ты, подонок, трусливая тварь, сволочь, – он лихорадочно искал в своем небогатом в этом смысле словарной запасе слова, которые в полной мере могли выразить его состояние, – я тебя сейчас здесь по стене размажу. Я тебя…
Парень смотрел на него глазами, полными ужаса.
– Быдло ты. Да как ты смел к ним прикасаться своими ручонками? Говори, где они? Задушу, – шипел он, захлебываясь гневом и все сильнее сжимая пальцы. Лицо парня побагровело, и он лихорадочно задергал головой. Нилов почувствовал, что и сам задыхается. Он боковым зрением видел, как Волков хватает его за плечи, за руки, но не чувствовал его прикосновений.
Он видел только глаза парня, наполненные страхом, слышал лихорадочный стук его сердца под рукой, и с трудом удерживался от нахлынувшего на него животного злобного желания ударить его. Но тут Волков вырвал парня из его рук. Алексей продолжал кричать.
– Ты, сопляк, о них подумал?
Нилов разжал руки и упал на стул. Волков говорил ему что-то быстро и горячо, но из-за шума в голове Алексей ничего не слышал. Он тяжело дышал.
Острая боль сжала сердце. Он, опасаясь повторения приступа гнева, закрыл глаза.
И тут лейтенант издал странный звук. Нилов открыл глаза, тот смотрел на парня, так и оставшегося стоять у стены. Глаза лейтенанта округлились, на губах появилась удивленная усмешка.
Нилов повернулся к Нарышкину. Тот стал раздеваться. Он снял байку, швырнул ее на пол, потом стал стягивать майку с длинными рукавами, в которых запутался. Лейтенант потянулся к телефонной трубке, прошептал Нилову:
« Может, психушку вызвать?».
Но телефонная трубка упала обратно. Под майкой тело парня было плотно обернуто бинтами, и его торс был похож на тело мумии. Он стал ощупывать себя, крутиться, заглядывать через плечо за спину, теребить себя за бока, дергать бинт в разных местах, потом покосился в их сторону и спросил неуверенно.
– Помогите что ли?– Я конец бинта не могу найти, – объяснил парень. – Посмотрите.
Лейтенант стал торопливо поворачивать парня, пока не нашел этот конец. Он потянул его, парень стал крутиться, и бинт разматывался на пол.
С каждый поворотом из-под сматывающихся бинтов появлялся холст. Картина была аккуратно прибинтована у него на грудь, на еще одну майку,
Когда бинты кончились, Алексей бросился к парню и бережно снял картину. Холст хранил тепло парня и форму его тела. Нилов дрожащими от нетерпения руками развернул холст к себе. Это были они.
Мать еще ниже наклонила голову – груз горя был невыносим.
Нилов почувствовал, как у него слабеют ноги. Пережитое за этот час – волнение, гнев и вот теперь совершенно неожиданная радость . Он снова рухнул на стул, не отводя взгляда от картины, лежавшей на столе. Из-за изгиба холста, ему показалось, что человек в терновом венце, приоткрыл глаза и благодарно посмотрел на него.
Он виновато улыбнулся ему в ответ. И тут же еще сильнее закружилась голова, и все поплыло перед глазами, он застонал и торопливо откинулся на спинку стула.
Часть 30
… г. н.э.
но нашли камень отваленным от гроба.
И, войдя, не нашли тело господа Иисуса.
Евангелие от Луки, гл.24
Эту ночь Ученик и его попутчики провели недалеко от склепа Учителя. Завтра они должны были завершить обряд – принести к склепу цветы.
Они развели костер. Его пламя робко освещало скорбную группу: обессилившую мать, лежавшую в объятиях Магдалины, замершего в скорбной позе Иосифа.
Женщины о чем-то тихо перешептывались. До Ученика донеслись их слова. Они строят планы на будущее, говорят о том, что надо будет делать дальше. Но разве есть будущее для кого-нибудь из них теперь?
Иосиф сидел в стороне, он склонил голову на руки, так и уснул. А перед самым рассветом забылись сном и женщины.
Ученик сидел у костра неподвижно, сухими глазами глядя на переливающиеся угли – траурное место смерти огня. Для него кончилось все. Его жизнь потеряла смысл и цель.
За те три года, пока он шел за Учителем, он разучился мыслить и поступать самостоятельно.
Ему остается только одно – остаться рядом с ним: умереть у входа в Его склеп, чтобы быть похороненным у Его ног. Тогда в Судный день они воскреснут вместе. И он снова пойдет за Учителем.
Он огляделся. Женщины застыли в объятиях друг друга. Иосиф свалился на землю, он тяжело вздыхал и стонал во сне.
Завтра он прибавит им забот, когда они найдут его безжизненное тело у склепа. Но кто, как не они, смогут понять, почему он так поступил.
Вчера, уходя из дома доброй женщины, Иосиф попросил у нее нож. Он хотел на всякий случай иметь с собой какой-нибудь инструмент. Она дала ему обычный нож для хлеба и овощей, неказистый, с корявой костяной ручкой и с широким темным лезвием, но достаточно острый. Ученик, заметил, как хозяйка легко разрезала им твердую корку хлеба, готовя для них угощение. Конечно, таким коротким ножом не достанешь до сердца. Но разрезать им вены на руках можно. Он слышал, что это легкая смерть – она походит на сон.
Ученик видел, как Иосиф спрятал нож в свою сумку, теперь валявшуюся у его ног. Стараясь не шуметь, он подошел и пошарил в полуоткрытой сумке. Там лежал кожаный кошель. Почти пустой. Какая-та одежда. А вот и нож, завернутый в тряпицу.
Ученик обвел прощальным взглядом этих людей, ставших за этот день самыми близкими для него, но не такими близкими, каким был Учитель.
Он зашагал по белеющей в полумраке тропинке к склепу. Надо спешить, солнце уже окрасило тревожным красным светом горизонта.
Торжествующая красота восходящего солнца могла заставить его примириться с жизнью. Поэтому он старался не смотреть на восток, где первые красные лучи сменились на празднично-оранжевые.
Он увидел вход в склеп и…остановился замер. Каменная плита, закрывавшая вход в усыпальницу, лежала в стороне, словно была небрежно отброшена чей-то могучей рукой.
Он бросился к склепу – тот был пуст. На каменное ложе валялась плащаница, скомканная как ненужная одежда.
Он, изумленный, огляделся. Что могло случилось? Тело похитили фарисеи, чтобы надругаться над ним? Нет, нет!Они бы не осмелился прийти сюда в шабат.
Может быть, другие ученики пришли сюда? Но как они могли узнать об этом месте??
Это могли сделали римляне. Но зачем?? Может быть, так распорядился Пилат, который с явным нежеланием посылал Учителя на казнь.
Но на песке, у самого склепа, (Магдалина подмела песок у входа, после того как они установили камень) не было видно никаких следов, которые говорили бы о том, что сюда приходило люди. Ведь нужны были несколько человек, чтобы отодвинуть неподъемную плиту.
Ответ пришел, как озарение: Учитель воскрес. Конечно! Ведь и не могло быть иначе!!
Учитель говорил об этом, надо было просто это услышать.
А он, ничтожный, слабый человек, посмел сомневаться в Нем. Ученик бросился по тропинке, надеясь догнать Его. Но никого не увидел.
Как жаль!!! Они, наверно, разминулись совсем немного. Сколько бы он мог сейчас сказать Учителю, после пережитого озарения. Нет, нет, его слова, его чувства – это не главное.
Он сел на землю: он дрожал от сильного волнения. Надо собраться с мыслями и силами, чтобы вернуться к своим попутчикам и рассказать о случившемся. Как они обрадуются!!
И тут он услышал женский возглас, к нему от склепа шла Магдалина. Ее лицо сияло. Они обнялись и зарыдали от радости.
