Михаил Русов
Спасти Спасителя
Женщины омыли тело благовониями и своими слезами.
Часть 19
Алексей Нилов
Действовать осторожно нелегко,
но это разумно.
Этот Нарышкин, последний из подозреваемых, показался Нилову нелепым парнишкам. Он понаблюдал за ним на выставке прежде, чем подойти. Заношенные джинсы, нелепая толстовка. Лицо безвольное, флегматичное. Чем больше он за ним наблюдал, тем больше сомневался, что тот способен на какой-либо серьезный поступок.
Он подошел к парню сзади и уронил ему под ноги каталог. Главное: ни на мгновение не забывать, что он немец.
Парень наступил на каталог – это и стало поводом для разговора. Когда он резко обернулся к нему, Нилов заметил в его глазах затаенный страх. Это был взгляд человека, совесть которого не чиста.
Нилову удалось пригласить его в кафе. Разговорить его не удалось, пить он отказался. Алексей старался не выходить из роли. «О, есть русские-трезвенники» , – удивился Питер Сказофф и стал рассуждать о « как он любить русское искусство». Потом перевел разговор на кражу из музея: «какие-то люди красть». Его собеседник на мгновение сжался, торопливо отвел глаза. «Есть, – обрадовался Нилов, – есть, эта тема его беспокоит». Волнение забурлило у него в крови. Теперь, главное, не выдать себя, не потерять контроль над своим немецким образом.
Нилов вышел из-за стола под предлогом «в туалет» и позвонил ребятам в отдел, предложил им подъехать на квартиру и сделать тайный обыск в комнате парня. Но ему напомнили, что подозреваемый живет в коммуналке, и сделать незаметный осмотр невозможно.
Значит, надо ему надо быстро придумать другой сценарий.
Прежде чем вернутся за стол, Нилов понаблюдал за парнем. Тот вел себя беспокойно, все время оглядывался по сторонам.
Как правильнее поступить? Показать удостоверение, повезти его домой и сделать обыск официально. А если картину они не найдут? Нельзя же предъявить обвинение только потому, что тот со страхом оглядывается по сторонам.
А рисковать он не хотел! Если этот вариант ошибочный, его ожидает очередная депрессия.
Нилов решил импровизировать и вернулся к столику…
Часть 20
Андрей Нарышкин
Этот странный немец ушел в туалет и пропал.
«Может удрать, пока его нет,» – подумал Андрей.
Наконец немец вернулся, снова заулыбался и заговорил об искусстве. И спросил: не знает ли Андрей, где можно купить картину, хорошую картину, очень дорогую картину. « Я не буду жалеть деньги, пусть много деньги. У меня есть деньги. Я готов и краденный картина. Только надо все тихонько. Тихонько мне принести, я деньги дать и сразу все окей.»
Сердце Андрея бешено забилось: вот он выход. Продать картину этому иностранцу и освободиться от страха и ответственности перед ними … Но он не решился сразу признаться, что может «достать» такую картину. Немец молчал и выжидательно смотрел на него, словно читал его мысли.
Пауза затягивалась. Андрей пробормотал: «Я попробую, поспрашиваю у … разных людей, оставьте свой телефончик, шансов, конечно, мало. Но спросить-то можно». Немец радостно закивал, оживился, достал из портмоне визитку, новенькую, пахнущую типографской краской. И снова забубнил об искусстве, пересыпая речь немецкими словами. Андрей поднялся, и он предложил подвезти его домой.
«Я отнять ваша время. Я извинить, компенсировать». Андрей торопливо согласился. Это было то, что ему нужно: он не хотел возвращаться домой в одиночестве.
Они сели в такси, и Андрей назвал свой настоящий адрес. И тут же испугался: этот немец сможет его найти, а он этого не хотел. Что теперь делать? Называть другой адрес, но как это объяснить. Он обеспокоено смотрел в окно. Водитель вопреки обыкновению не плутал по улицам, наворачивая километраж, как это принято у таксистов, ехал быстро, и скоро они уже ехали по его улице
«Что делать???» – волнение мешало ему найти выход.
Машина приближалась к его дому.
Таксист остановился рядом с подъездом и оглянулся на пассажиров.
Немец тоже с недоумением посмотрел на Андрея.
–А чего остановились? – спросил тот с деланным удивлением.
–Вы назвали этот адрес, – сказал шофер.
–Да? Я? Сам? Это… Оговорился, наверно. Мой дом 56. Надо еще пол-улицы проехать.
Таксист пожал плечами и почему-то снова взглянул на немца. Машина поехала и остановилась у названного им дома. Андрей, вежливо улыбаясь, попрощался с немцем, зашел в подъезд, дождался, когда уедет такси. Вышел на улицу и дворами вернулся домой.
Он долго не мог уснуть – обдумывал предложение немца. Продать картину, взять деньг сразу изменить свою жизнь: бросит опостылевшую работу, переедет в отдельную квартиру. Да и для картины будешь лучше, немец-коллекционер, поместит ее в нормальные условия.
Часть 21
… г. н.э.
женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи,
и смотрели, как полагалось, тело Его;
приготовили благовония и масти;
и в субботу остались в покое
Евангелие от Лук
Мать обнимала тело сына и не сводила глаз с его лица. .
Ее попутчики стояли рядов в скорбном молчании.
Иосиф шепнул Ученику.
– Нам пора идти. Скажи ей об этом ты, я не могу.
Ученик склонился к матери:
– Солнце клонится к закату. Нам надо спешить.
Мать не услышала его.
– Матушка, – повторил Ученик, – Мы должны дать ему последнее убежище.
Она подняла на него слепые, ничего не видящие глаза. И стала бережно укладывать сына на плащаницу, словно он спал, и она не хотела потревожить Его сон.
Мужчины понесли тело.
Ученику показалось, что оно стало намного тяжелее, наверно, горе, голод и усталость отняли у него силы.
Заканчивалась пятница. Скоро начнется шабат. И иудеи ничего не должны делать в это время во славу своего Бога.
Они дошли до склепа, который Иосиф купил для Учителя. Это была узкая пещерка с низким потолком. В середине – каменная лежанка, тщательно выровненная. Эта забота об удобствах усопшего тронула Ученика
Тело положили у входа. Магдалина достала из сумы глиняные плошки с благовониями. Она оторвала от плащаницы клочок, обмакнула его в плошку с ароматическими маслами и стала умащать ими истерзанное тело Учителя.
От масла раны на его теле словно ожили и стали кровоточить. Словно истязание только что закончилось.
Иосиф сжатым кулаком вытер повлажневшие глаза.
Слезы Магдалины капали ей на руку и смешивались с благовониями. Мать была неподвижна, как и сын.
Глаза Ученика были сухи. Нет, конечно, он скорбел, но смерть Учителя стала казаться ему предательством.
Он был обязан сберечь себя, предвидеть опасность и избежать ее. Он не имел право умирать.
Магдалина закончили приготовления. Тело бережно переложили на плащаницу и обернули. И на ткани сразу стали проступать кровавые пятна.
Они уложили тело на каменную лежанку и постояли немного над телом.
Иосиф показал Ученику взглядом на солнце, которое коснулось горизонта. Тот тронул за плечо мать, но она не двигалась, словно окаменела от горя. «Матушка, – сказала Магдалина, – останемся здесь, рядом с ним».
Мать покачала головой: «Нет» и вышла.
Теперь надо было закрыть вход склепа круглой каменной плитой, она стояла рядом, но оказалась такой тяжелой, что у них не хватало сил сдвинуть ее.
Они толкали плиту изо всех сил, но она не двигалась. Стало понятно, что сами они не справятся.
Ученик в отчаянье крикнул, обратившись к небу: «Да помоги же нам. Это твой сын».
Мимо шли пастухи со стадом коз. Они услышали этот призыв, подошли и помогли сдвинуть камень и закрыть склеп. И не спросив, кого похоронили, продолжили свой путь.
Часть 22
Сергей Ивановский (Антиквар)
Когда противника нет,
победителем быть нетрудно.
Лукиан.
Нетерпение стало для Антиквар единственным советчиком. Он решил действовать немедленно: сегодня же отправится к этому парню и забрать у того картину. Любым способом. Он вызвал к себе Хлыща и одного из своих парней, на которого мог положиться.
Устрашающе крупный Данила был всегда невозмутим. Это большая редкость среди братков. Наркомания, тюремные сроки, стрессовые ситуации быстро делали из большинства неврастеников. Но флегматичный Данила никогда не терял самообладания. Поэтому Антиквар берег его для особых случаев. Хорошо платил и даже следил, чтобы его жена, молодая симпатичная, непоседливая, не вздумала смотреть на сторону: Данила всегда должен быть в душевном равновесии.
С этим парнем он чувствовал себя спокойно.
Когда он сказал соратникам, что на дело пойдет сам, их лица стали напряженными. Но они не посмели возразить ему.
Выехали, когда стемнело. Тяжелые темные тучи бороздили не менее темное небо. Порывы ветра теребили деревья. Накрапывал мелкий холодный дождик. Улицы были пусты. Хорошие условия, чтобы остаться незамеченными.
Они подъехали к нужной улице. Квартиру парня пасли полицейские в машине, поэтому пройти в дом надо было окольным путем. Зашли в подъезд соседнего дома и поднялись на последний этаж.
У ветхой чердачной лестницы они вспугнули парочку влюбленных, обнимавшихся как-то подозрительно крепко. Парень, отворачиваясь от них, застегивал штаны. Девица одернула юбку. Смущенно хихикая, они сбежали вниз.
Данила одним ударом выбил хлипкую дверцу на технический этаж, и они поднялись на крышу. Ветер наверху был порывистым, рвал одежду и, казалось, хотел столкнуть с мокрой крыши. Антиквар подумал, не слишком ли он самонадеян. Справиться ли он, сможет ли пройти ли мокрой крыше, пугающе прогибающейся под ногами, и перепрыгнуть два проема между домами?
Он не то, что испугался – этого он не мог себе позволить при своих людях, но растерялся. Но отказываться от задуманного нельзя. Человек, который повел за собой других, не имеет права отступать.
Первым шел Хлыщ, потом – Антиквар, за его спиной громко сопел Данила, и от этого звука становилось как-то спокойнее. Через первый проем была переброшена широкая доска. Два торопливых шага над бездной. И снова под ногами гремит мокрая жесть. Хлыщ споткнулся, рухнул на колени, злобно выругался. Антиквар догадывался, как тот проклинает его в душе.
Дождь усилился. На мокром железе легко было поскользнуться. А ему еще надо будет перепрыгнуть на крышу нужного дома. Расстояние между домами было небольшое, достаточное для того, чтобы внизу по улице мог пройти один человек. Прыгнуть он так и не решился и отправил Данилу за доской, чтобы преодолеть препятствие.
Они стояли с Хлыщом на крыше, перед ними светился тысячами огнями ночной город. Окна, в которые он с тоской заглядывал в детстве, теперь они у его ног. Но он чувствувал себя не слишком уютно на этой вершине.
Данила, громко сопя, притащил доску и перекинул на крышу. Антиквар ступил первым, но доска стала съезжать, и он на долю секунды повис над улицей. Данила схватил его за рукав. Затрещала ткань. Но Антиквар уже лежал на спасительной крыше. Рискованный путь пришлось повторить.
И вот они на чердаке нужного дома, и Антиквара почувствовал, что его трясет от возбуждения и холода. Черед пожарный вход они проникли в подъезд. Там было светло и тепло. Он приказал остановиться, чтобы перевести дыхание и успокоиться. Ведь главное оружие в любой поединке – это спокойствие и уверенность в своих силах. Он стряхнул куртку, тщательно вытер лицо.
Спустились к двери нужной квартиры. Она не оказалась препятствием, замок старый, разболтанный, Данила выдавил ее плечом почти без шума. В квартире было тихо. Ни звуков голосов, ни тиканья часов, не привычного «урчания» холодильника. Они прошли по захламленному коридору. Данила молча указал на нужную дверь. Антиквар мягко бесшумно нажал ручку. Дверь была заперта.
«Парень соседей своих боится», – шепнул Данила. И отработанным движением плеча нажал на дверь, язычок замка выскользнул. Они вошли в комнату, и Данила тихо закрыл дверь. Слабый свет уличного фонаря пробивался сквозь редкую ткань занавески. Антиквар подумал, что здорово они напугают парня, потому что похожи на призраков.
Часть 23
Андрей Нарышкин
Что день грядущий мне готовит?
Пушкин А. С.
После беседы с немцем воображение Андрея разыгралось. Он рисовал другую жизнь, за деньги, которые он получит за эту картину. И решился: завтра же позвонит немцу, договорится встретиться, возьмет деньги и тут же уедет. Куда? Да куда угодно… Весь мир будет у него в кармане.
Он представлял, как будет тратить деньгами. Внимание доступных женщин, которым нужно только заплатить. Фирменная одежда, навороченные девайсы.
Мечты стали переходить в сон: он поплыл на собственной яхте к берегу, усыпанному кокосами…
И вдруг Андрей проснулся – потянуло холодком, словно на кухне забыли закрыть окно.
И тут же понял, что в комнате кто-то есть. Он торопливо нащупал выключатель настольной лампы. При слабом свете, приглушенном абажуром он увидел, что у двери его комнаты стоят три человека. От страха у него отнялись руки и ноги.
Один из таинственных гостей был похож на бандита: огромные плечи, широкая челюсть, равнодушный взгляд. Но на шаг впереди стоял человек, который показался ему еще страшнее. У него был холодный, пронзительный взгляд.
– Я надеюсь, ты понимаешь, что в твоих интересах не поднимать шум, – сказал он.
Он по-хозяйски пододвинул стул и сел напротив кровати.
–Я уверен, мы с тобой сейчас договоримся.
Андрей молчал.
–Я пришел за картиной. Я знаю, что она у тебя. Ты отдашь ее. И никто никогда не узнает о том, что она у тебя была.
И вдруг требовательно задребезжал дверной звонок, звонили так решительно и безапелляционно, что стало понятно: тот, кто так звонит, имеет на это право. И сразу же в коридоре раздались шаги. В соседней комнате раздался душераздирающий женский крик.
– Полиция,– донеслось за дверью.
Андрей перевел дыхание, он не знал, радоваться ли ему этому второму неожиданному визиту.
Один из пришедших, высокий худой человек, засуетился. Быстро выключил свет.
–Уходим!!!
–Куда? – гневно зашипел первый.
–Да и невозможно, – спокойно добавил громила.
Тогда первый бросился к Алексею, железной хваткой потянул за воротник и прошипел с ненавистью в глазах: «Картину».
–Подожди, Антиквар, – попытался остановить его высокий. – Мы же сразу ее потеряем.
–Полиция, откройте, – раздалось за дверью комнаты.
Тот, кого назвали Антиквар, стащил Андрей с кровати, швырнул на пол к двери, на единственное свободное место в захламленной комнате. Раздались удары в двери комнаты, треск ломающегося дерева – старенький проем не выдерживал.
Громила спокойно вынул из кармана пистолет и положил его в вазу на шкафу. Высокий похлопал себя по карманам и достал документы.
Громила убрал ногу, дверь открылась.
На пороге стояли два человека – один из них – немец, с которым Андрей познакомился на выставке.
Андрей совсем растерялся. Он сидел у ног пришедших и переводил взгляд с одного на другого.
–В чем, собственно говоря, дело?– вежливо поинтересовался высокий. На каком основании… Свет здесь где зажечь? – обратился он к Андрею, который стал подниматься на ноги.
Полицейский потребовал от всех присутствующих документы.
Высокий, продолжая выражать недоумение, хлопал по стене в поисках выключателя одной рукой, другой протягивая документы.
За спинами вошедших Андрей увидел открытую входную дверь. Он рванулся, проскользнул между немцем и полицейским и бросился бежать быстрее, чем подумал, зачем он это делает. Холодные ступени лестницы обожгли босые ноги, он толкнул подъездную дверь и скрылся в темноте среди старых сараев. В их лабиринте непросто было найти человека.
Часть 24
Алексей Нилов
Бедствие подобно кузнечному молоту:
сокрушая, кует.
Боуи
Нилов видел, что лейтенант Волков очень подавлен произошедшим: он молча, с повышенной заинтересованностью рассматривал прошлогодний календарь.
Нилов глотал горячий кофе и прокручивал в памяти подробности случившегося.
Итак, подозреваемый в громком уголовном деле сбежал и от опытных оперативников, и отъявленных уголовников. Нилов представил, как будут обхохатываться во всех отделах их славного заведения, узнав о случившемся. А что ему придется выслушивать от Мухоморова!
Если бы не это, он и сам мог бы посмеяться, вспоминая, как участники этой истории замерли в растерянности, изображая немую сцену из гоголевского «Ревизора». Пятеро здоровых мужиков, открыв рты и застыв в разнообразных позах, смотрели вслед парню, который, мелькнув босыми пятками, оставил их с носом.
Алексей кивнул Волкову, и тот бросился следом, но двор был уже пуст. Парень вырос в этом районе. И спрятаться для него не проблема.
Они, конечно, задержали Антиквара и его людей, отвезли в отделение. Но какие обвинения они могли им предъявить?
На вопрос: « А что вы делали в доме такого-то в три часа ночи?» Антиквар и его свита с издевательскими улыбочками ответят, что были приглашены в гости к дорогому другу и засиделись в приятной компании.
А на вопрос: « А почему хозяин валялся на полу?» Можно было получить с десяток объяснений, начиная с классического: поскользнулся – упал, заканчивая чем-нибудь экзотическим – например, совершал ритуал очищения по законам племени людоедов ням-ням. Что в принципе законом не запрещено. А опровергнуть их показания – некому. Заявление на них писать тоже.
Интересоваться же, почему гостеприимный хозяин сбежал из собственной квартиры, значит уже стать объектом насмешек со стороны уголовников, которые повеселятся, отвечая: «Ах, это вы его, бедняжку, испугали криком и грохотом».
Вот опера и сидели расстроенные. Нилов, чтобы разрядить обстановку, спросил у Волкова:
– Где Антиквар?
– В обезьяннике со всей своей свитой: громилой этим бегемотоподобным и мужичком скользким. Придется ведь отпускать их?
– Придется. Вы их расспросите, как они в квартиру попали. Ведь мы за подъездом наблюдали и не видели этого.
– Ну, скажут, вошли как все, через подъезд. Мы же не можем доказать обратного, видеосъемку не вели. Тощий, кажется, уже адвоката вызвонил. Сейчас примчится с бумаженциями и так дело повернет, что еще мы перед ними извиняться будем, – вздохнул лейтенант, обескураженный этим обстоятельством больше всего.
Нилов похлопал его по плечу.
– Издержки нашего производства. Привыкай и относись философски. Теперь о деле. Осмотр комнаты ничего пока не дал. Внимательно все посмотрели?
–Да уж не сомневайтесь, – Волков снова поморщился каким-то воспоминаниям. – Все перерыли, мебель двигали. Стены простукивали. Все в пыли вывозились.
– Гостей обыскали?
– В первую очередь. Но так как они не особо протестовали, сразу стало понятно, что ничего у них нет.
– Эта братва опытная. И ничего не нашли?
– Пистолет нашли, Макаров, в отличном состоянии. В вазе на буфете. Только не похоже, что он Нарышкина. Из него недавно стреляли.
– Это бандиты скинуть успели, – объяснил Нилов, – ну что ж неплохо, теперь у нас есть повод для задержания Нарышкина. Беспроигрышный. Уголовники назад пистолет не потребуют, а мы повесим его на парня. Под этим предлогом будем задерживать.
–И где же его искать?
Нилов с уверенностью хлопнул папкой по столу.
–Всплывет. Деваться ему, голому и босому, без денег некуда. Устанавливайте связи, ищите родственников. Вполне возможно, что и домой вернется. Посматривайте за квартирой. И надо будет сделать еще один обыск, более тщательный: осмотреть коридор, кухню, подвал дома, наконец, в канализации посмотреть, хлам на чердаке. Хочется верить, что мы не ошиблись на этот раз.
–А с Антикваром что??
–Ну что ж!! Отпустим. Извинимся. Хотя нет, подождите-ка, надо позвонить в отдел по борьбе с наркотиками, может быть, они накопали что-нибудь на эту компанию. Пусть хоть нервы им потреплют неприятными вопросами, – решил Нилов.
Часть 25
Сергей Ивановский (Антиквар)
Видеть легко, трудно предвидеть.
Б.Франклин.
Антиквар с раздражением снял с себя всю одежду и бросил ее на пол. Несколько часов в «обезьяннике» придали ей характерный тюремный запах: сырого камня, дешевой масляной краски, табачного дыма, пота. И этот запах воскрешал тяжелые воспоминания о тюрьме, о холодном грязном карцере, где он маялся, страдая от чувства собственного бессилия и обиды. Он очень не любил эти воспоминания.
Хлыщ, освеженный душем, благоухающий дорогим парфюмом, молчал. Да и чем говорить? Они полностью облажались. Этот мальчишка сделал всех. Оставил в дураках и их, и ментов, что слабо утешало.
Горячий душ и чистое белье вернули Антиквару душевное равновесие. За долгие годы тюремных отсидок редкий, раз в неделю, казенный банный день, становился праздником, ненадолго возвращая иллюзию свободы и воскрешая воспоминания о нормальной жизни.
Антиквар сел за стол. Он спросил Хлыща: «Как разобрались с ментами?».
Тот вздохнул: «Пришлось дать подписку о невыезде, на недельку придется убрать ребят из клубов. Данила еще в обезьяннике, но надеюсь, к вечеру отпустят».
– Ладно.. Прикрой нашу деятельность недели на две. Внесем свой вклад в здоровый образ жизни нации.
Хлыщ кивнул.
–Теперь о картине.
–Может, хватит, еле выкрутились? – возразил Хлыщ.
–Нет, – жесткий возразил Антиквар, – Я хочу эту картину и получу ее. Найди среди соседей этого сбежавшего идиота какого-нибудь одинокого старика, алкоголика, бабку, снимите комнатку у них. И, как только освободят Данилу, посадите его там. Парень домой вернется, мы первыми должны побеседовали с ним.
–Глупо это, – не выдержал Хлыщ.– Ну что тебе денег не хватает купить какую-нибудь другую картину? Ведь ни перед кем не отчитываешься.
– Не суди о том, что в чем не разбираешься. Я хочу получить эту! Любой ценой. Я старею, а такие желания придают жизни стимул. Понимаешь? Ну, не жить же я ради того, чтобы обеспечивать наркотой зажравшихся малолеток.
Хлыщ тяжело вздохнул. Затея эта ему не нравилась с самого начала, но он знал, что лучше не спорить.
–Бабу бы лучше себе завел, – буркнул он.
Антиквар поморщился. Печальный опыт личной жизни отбил у него желание связывать свою судьбу с постоянной подругой. Семью и детей ему как законнику иметь не полагалось. А просто жить с женщиной, суетливой, навязчивой, стремящейся всегда настоять на своем, указывающей, что ему носить, как ему жить… А ласку и внимание только за дорогие подарки.
Нет, он не привык жить по чьей-либо указке. А продажная любовь – это удел профессионалок.
Душа требует чувств, но настоящих, неподдельных. Как на картине. Что может быть искреннее, чем горе матери, потерявшей сына?
–Ты мне зубы не заговаривай, – оборвал он Хлыща, – Хочу эту картину. Точка.
Часть 26
Андрей Нарышкин
Страх заставляет
людей размышлять.
Аристотель.
Андрей спрятался среди гаражей в тайнике из ящиков, который построил еще в детстве для игры в прятки. Прогнивший и покосившийся, тот был цел.
Он долго не мог отдышаться и быстро стал замерзать. Раздетым и босиком осенней ночью на улице долго не выдержать. Ледяная земля жгла босые ноги. Его уже начала бить крупная дрожь от холода.
Без одежды он замерзнет. Что делать? Он выглянул из своего укрытия: улица была пуста.
Он перебежками добрался до мусорных контейнеров. Около них часто сваливали старую одежду. Так и есть – лежала груда тряпья. Он торопливо стал перебирать его, нашел старую с порванным рукавом куртку. Растянутый, но без дырок свитер. Какие-то штаны старомодные, но целые. И пару перекошенных ботинок. Вот бы еще носки, но вряд ли выносят их к мусоркам с благотворительной целью. Он с брезгливостью натянул найденную одежду. Чтобы бы увидеть на себя со стороны, он покрутился перед закопченным полуподвальным окошком. При слабом свете уличного фонаря на него смотрел типичный городской бомж.
В одежде он немного согрелся. Но ботинки жали и натирали ноги. Хорошо бы еще было бы найти шапку. И тогда до конца ночи можно перебиться даже на улице. А дальше? Вот и будет время обдумать, что ему делать дальше. Ему надо где-нибудь на время затеряться. В таком виде он не привлечет внимания разве только на вокзале. Какого только сброда там не бывает.
Он пошел на вокзал через дворы.
Зал ожидания был полон, там было теплее, чем на улице.
Андрей выбрал место в самом дальнем уголке, примостился на пустой скамейке. Он все яснее понимал, что оказался в безвыходном положении. Идти ему некуда, просить о помощи не у кого.
Сколько он сможет проторчать здесь? Без денег, голодный. Полиция будет его искать! Да и бандиты, вероятно, тоже. На работе его утром хватятся.
Но усталость победили тревогу. Он свернулся калачиком на скамейке, старался согреться – по огромному залу гуляли сквозняки. И задремал.
Проснулся Андрей от острого чувства голода. В зале было несколько буфетов. Но как поесть без денег? В голову роились невеселые мысли. Вспоминался тот день, когда он шел по улице с пакетом, в котором лежала похищенная картина, а он чувствовал себя героем.
Да, обладание ей дало ему несколько минут эйфории. А теперь он за них расплачивается. Отказался бы он от тех минут, чтобы сейчас спокойно спать в своей теплой постели? Да что рассуждать! Изменить уже ничего нельзя.
Навязчивый женский голос, объявлявший поезда, наконец, замолк. И он смог снова немного подремать.
Когда Андрей проснулся, наступило утро. Он пошевелился и застонал. От неудобной позы, в которой он спал, заболела спина, затекли ноги и руки.
Солнце сквозь огромные пыльные окна заливал вокзал рассеянным светом.
Ему еще сильнее хотелось есть. И пить. И другие естественные потребности давали о себе знать, а туалет на вокзале платный. Он вышел на платформу и долго бродил по закоулкам, пока нашел место, гарантировавшее ему одиночество на пару спасительных минут. После вынужденной прогулки есть захотелось еще больше. Он вернулся в зал ожидания. От многочисленных буфетов исходили невыносимо ароматные запахи жареного и печенного. Андрей снова вышел на улицу, но прохладный утренний воздух только усиливал аппетит. Такого острого чувства голода он не испытывал никогда. Он готов был вырвать кусок из рук медленно, словно нехотя жующих людей, сидящих за столиками у буфета.
Он заметил, что один из посетителей оставил на пластмассовой тарелке какую-то смесь, выглядевшую вполне аппетитно, и ушел. Он присел за этот столик, подождал немного, пододвинул к себе тарелку и стал глотать еще горячие объедки. Но они не насытили его, а только разожгли аппетит. Он подошел к другому буфету и стал осматривать жующих людей, в надежде, что еще кто-нибудь оставит на тарелке объедки.
И тут почувствовал тяжелый острокислый запах. Он обернулся – за его спиной стояли два бомжа – немолодые мужики с серыми немытыми лицами в затрапезной одежде. От них и шел этот острый запах давно немытых тел. Они угрожающе смотрели на него.
– Чего?? – испуганно спросил он.
– Вали отсель, – сказал угрожающе тот, что был повыше.
– А вам какое дело? – искренне удивился он.
–Вали,– прохрипел второй.
Вступать в спор он не стал – побоялся привлечь внимание.
И Андрей торопливо перешел во второй зал ожидания, там тоже был буфет, но и бомжи тоже. Мужчина и женщина с такими же, как у первых, грязными лицами с обтрепанной сумкой сразу направились к нему. Он поспешил уйти. От мысли, что поесть ему больше не удастся, чувство голода стало нестерпимым. Казалось, какое-то чудовище острыми длинными зубами рвет ему желудок.
Он попробовал снова подремать, чтобы убить невыносимо медленно тянувшееся время и не думаться над тем, что ему делать дальше.
Усталость и голод постепенно вытесняли страх. Ему так захотел вернуться в свою комнату. И он решил, что может так и сделать.
Ну, не сидят же полицейские или бандиты у него в комнате. Им и в голову не придет, что он вернется домой. Он проберется тихонько, поест, отоспится и решит, что делать дальше. Надо только проскользнуть незаметно, чтобы соседи не видели его.
Он легко убедил себя, что дома ему ничего не угрожает. Вокзальные часы показывали полтретьего ночи.
И он решился. Вышел на улицу: ночная улица освежила его прохладой и успокоила пустотой. Недолгий путь по знакомым дворам занял час – он несколько раз проверил, нет ли за ним слежки.
Во дворе своего дома Андрей постоял в темном закутке за мусорными баками, понаблюдал за подъездом. Тишина стояла пронзительная. Лишь по улице с шумом проносились редкие машины. Слабый свет подъездной лампочки освещал крыльцо.
Несколько машин темнело на парковке. Ни звука, ни движения. Он скинул тесные ботинки, сунул их в мусорный бак и босяком пересек двор, вбежал в подъезд, поднялся по лестнице – подгонял холод ступеней. Выломанная квартирная дверь была только прикрыта на цепочку. Он просунул руку в щель и снял ее, замер, прислушиваясь.
Единственный звук, который он слышал: учащенный стук собственного сердца.
Он осторожно проскользнул по темному коридору, стараясь ничего не задеть. Его дверь была приоткрыта, он проскользнул в нее.
Там было все по-прежнему. Он вздохнул с облегчением. Решил не зажигать свет, сбросил уличную одежду, натянул штаны, висевшие на стуле и, наклонившись, стал на ощупь искать свои тапочки.
И вдруг он услышал чье-то дыхание. Он поспешно выпрямился. И прежде, чем он успел обернуться, железная рука сдавила его плечо, а к кадыку прижалась полоска холодка. Он понял – лезвие ножа. Сильный запах мужского одеколона ударил в ноздри. «Как я его сразу не почувствовал?» – мелькнула запоздавшая мысль.
– Не трепыхайся, – прошипел басистый голос за спиной. – И ничего плохого тебе не будет. Отдашь картину.
Андрей хотел бы кивнуть, но мешало лезвие. От страха у него онемели руки и ноги.
–Ну? – потребовал голос за спиной.
–Свет зажгите, – хриплым шепотом попросил он.
Холодок лезвия соскользнул с шеи. Вспыхнула настольная лампа. Он обернулся. Перед ним стоял тот самый громила, который приходил в позапрошлую ночь. Огромная мрачная, с неподвижным взглядом физиономия, бесформенная туша. В руках у него был нож. Но его неподвижный взгляд пугал не меньше ножа.
–Картину, – спокойно повторил бандит и засунул руку за пазуху. Андрей шарахнулся. Но тот достал пачку долларов, потом еще одну.
–Столько хватит. Давай картину! и разойдемся по-хорошему.
Часть 27
Алексей Нилов
Нет такого закона,
который удовлетворил бы всех.
Катон
– Свет в комнате зажгли, – шепнул дремавшему Нилову лейтенант.– Только включили.
– Пошли,– скомандовал Нилов, стряхивая с себя дремоту.
Они бегом бросились в подъезд и поднялись по лестнице. Остановились у двери квартиры, она была приоткрытая.
Из-под двери комнаты Нарышкина выбивалась полоска света. Нилов прижался к косяку, а лейтенант, достав оружие, ударом ноги распахнул дверь,
В комнате было двое: разыскиваемый парень и громила Антиквара.
«Ведь только днем выпустили этого бегемота», – с недоумением отметил Нилов.
Громила с необычайной для его комплекции прытью рванулся к парню. Расчет его был понятен – хотел взять его в заложники. Волков оказался проворней, он толкнул парня на пол и выбил ногой нож из руки громилы.
Злобная гримаса исказила его флегматичную физиономию. Он сунул руку в карман. Но лейтенант, крякнув, руками и головой толкнул его, и они со страшным грохотом рухнули на пол, увлекая за собой скатерть со стола. Посуда, стоявшая на ней, посыпалась им на головы. За стеной вскрикнула и запричитала соседка.
