Михаил Пыляев
Старая Москва. Рассказы из былой жизни первопрестольной столицы
Но, возвращаясь к пребыванию Екатерины II в Москве, мы видим, что с приездом императрицы празднества и торжества пошли каждый день зауряд. Тогдашнее вельможное барство древней столицы один перед другим старалось отличиться своими балами. Кроме таких праздников, государыня часто совершала увеселительные поездки на загородные гулянья, как, например, Сокольничье поле. Здесь в те времена обыкновенно собирались цыгане, кочевавшие тогда на Филях; тогдашние цыгане ходили в своих ярких национальных одеяниях: мужчины – в кафтанах с перехватами и широких восточных шальварах, а женщины – в ярких разноцветных платьях с перекинутыми на одно плечо алыми, выцветшими шалями и с золотыми монетами в ушах вместо серег.
Государыня ездила со всею пышностью: впереди, перед каретою ее, ехал взвод лейб-гусар в блестящих мундирах, сзади сопровождал ее подобный же конный отряд гвардейской свиты; поздно вечером путь императрицы освещался факелами. Появление государыни на какой-нибудь улице производило полное волнение в народе, всюду неслись восторженные крики, и толпа кидалась бегом провожать царицын поезд.
Немецкая слобода в Москве в начале XVIII столетия
С гравюры того времени де Витта
Нередко государыня посещала и Сокольничью рощу. В Сокольниках, на немецких станах, особенно шумно праздновался день 1 мая городскими жителями. Обычай здесь праздновать первый день весны шел со времен Петра Великого. Сокольничья роща была частью Лосиного погонного острова, где издревле русские государи любили потешаться звериною и соколиною охотой. В народе это гулянье слывет под именем «немецкого стана, или немецких столов». Предание гласит[51], что здесь было первое становище немцев, вызванных и добровольно приехавших в Россию и поселившихся в Немецкой слободе, известной под финским названием Кукуя, или Кукуй.
Сюда на новоселье немцы собирались вспоминать родной свой праздник «первое мая». Любопытство привлекало сюда и русских, у которых впоследствии и обрусел этот чужестранный праздник, но название «немецких станов» удержалось. Когда в Москву приведены были пленные шведы, Петр I, поселив их близ Сокольничьей рощи, роздал знающим разные мастерства в науку русских мальчиков, которые помещены были в матросской фабрике в Преображенском селе. У царя стоял дворец в Сокольничьей роще; в сороковых годах нынешнего столетия были еще целы старые липы царской посадки; стояли они в саду Чориковой дачи.
Здесь государь угощал немецких и шведских мастеров по обычаю их страны, своими столами. Это угощение и прослыло «немецкими столами» и из немецкого гулянья сделалось чисто русским народным гуляньем «первого мая». Существует предание, что государь здесь устраивал воинские потехи с примерными сражениями, осадой и взятием крепостей и сам с ними участвовал в ратоборствах. При дочери Петра, императрице Елисавете, это гулянье пользовалось особенной популярностью. Так, в 1756 году здесь было столько народу, что прогуливаться не было возможности. Карет было в этом году более тысячи.
На Сокольничьем поле император Александр I давал три дня сряду праздник своему народу после коронации. В этот день на обширном поле устроены были беседки и галереи в разных стилях; стояли столы, целые быки мяса с золотыми рогами; жареные гуси, утки, индейки, как плоды, висели на деревьях; винные и пивные фонтаны били без устали; стояли полные вином сороковые бочки и т. д. Государь приехал на гулянье в исходе первого часа, заиграла музыка, и с криком «ура!» все столы опустели, и весь сад с яствами исчез, и даже от быков ничего не осталось; только еще фонтаны продолжали бить вином, народ пил из них шляпами, другие подставляли прямо рты к фонтанам. Государь ездил верхом посреди рядов народа и приветливо обращался к толпе со словами: «Кушайте, будьте довольны!» «Довольны, очень довольны, ваше императорское величество, – отвечал ему один отставной служивый гвардеец времен Екатерины, – тебе только так угощать нас, в тебе, государь, мы видим нашу матушку-царицу!» По преданию, порядок в этот день царствовал образцовый, не было ни одного скандала, праздник кончился благополучно. Все это произошло благодаря заботливой распорядительности обер-полицеймейстера Каверина и двух полицеймейстеров – Ивашкина и Алексеева.
Гулянье в Сокольниках в конце XVIII столетия
С гравюры того времени Делабарта
На этом народном празднике отличился со своею труппою вольтижеров известный в то время привилегированный берейтор Петр Магио.
В первые годы царствования императора Александра в Сокольниках праздник «первого мая» выходил необыкновенно разгульным и многолюдным.
На это народное гулянье приезжали почти все тогдашние вельможи и разбивали здесь свои турецкие и китайские палатки с накрытыми столами для роскошной трапезы и великолепными оркестрами; рядом с такими сказочно пышными палатками в то время стояли простые, хворостяные, чуть прикрытые сверху тряпками шалаши с единственными украшениями – дымящимся самоваром, со сбитнем и простым пастушьим рожком для аккомпанемента поющих и пляшущих поклонников алкоголя.
С. П. Жихарев в своих воспоминаниях говорит: «Сколько щегольских модных карет и древних, прапрадедовских колымаг и рыдванов, блестящей упряжи и веревочной сбруи, прекрасных лошадей и претощих кляч, прелестнейших кавалькад и прежалких дон-кихотов на прежальчайших росинантах!»
Описывая одно из таких гуляний 1805 года, он упоминает про палатку своего знакомого Е. Е. Ренкевича, у которого он нашел прекрасное общество и роскошное угощение. Палатка эта была поставлена на самом бойком месте, несколько наискось против палатки главнокомандующего и других вельмож; отсюда все гулянье, на всем его протяжении в обе стороны, было видно. Между тем народ, наиболее тут толпившийся, нетерпеливо посматривал к стороне заставы и, казалось, чего-то нетерпеливо поджидал, как вдруг толпа зашевелилась и радостный крик: «Едет! Едет!» пронесся по окрестности. И вот началось шествие необыкновенно торжественного поезда, без которого, говорили, гулянье «первого мая» было бы не в гулянье народу. Впереди на статном фаворитном коне своем Свирепом ехал граф А. Орлов в парадном мундире и обвешанный орденами. Азиатская сбруя, седло, мундштук и чепрак были буквально залиты золотом и украшены драгоценными каменьями. Немного поодаль, на прекраснейших серых лошадях, ехали дочь его и несколько дам, которых сопровождали А. А. Чесменский, А. В. Новосильцев, И. Ф. Новосильцев, князь Хилков, Д. М. Полторацкий и множество других неизвестных мне особ. За ними следовали берейторы и конюшие графа, не менее сорока человек, из которых многие имели в поводу по заводной лошади в нарядных попонах и богатой сбруе. Наконец, потянулись и графские экипажи: кареты, коляски и одноколки, запряженные цугами и четверками одномастных лошадей. Проезжая мимо палатки Ренкевича, А. А. Чесменский приглашал всех находящихся в ней дам к графу на сегодняшнюю скачку.
Петушиный бой
С литографии начала XIX столетия
В начале нынешнего столетия у Сокольничьей заставы стояла знаменитая дача графа Ростопчина. Спустя сорок лет после нашествия французов от этой роскошной барской усадьбы оставались одни развалины дома и запустелый сад, по дорожкам которого росла трава и ездили иногда для сокращения пути проезжие в телегах.
Все московские гулянья прошлого века отличались от нынешних большим разнообразием и разгулом. И. Е. Забелин весьма верно замечает, что общее веселье тогда поддерживалось и общим участием москвичей, большинство которых не успело еще поставить себя выше народных обычаев и не только не чуждалось, но, напротив, принимало самое живое личное участие во многих забавах простого народа. Гулянья того времени еще во многом сохраняли те первобытные черты, в которых вполне отражалась старинная жизнь со всеми особенностями и оттенками; эти главные черты были: пьянство, пляски, кулачные бои и т. д.
Одним из центров каждого гулянья был большой шатер, известный в народе посейчас под кличкой «колокола». Из гуляющих редко кто проходил мимо шатра-колокола, верх которого украшался обыкновенно небольшим флагом и зеленою кудрявою елкою; внутри шатра стояли стойки с бочонками и разною питейною посудою, в числе которой потребительнейшая называлась «плошкою» и «крючком». Это была особая мера, в которой продавалось вино в разливку, и в старину не просили «на водку», а просили обыкновенно «на крючок».
Кроме большого шатра, на гуляньях стояли еще разного рода шалаши и палатки, крытые нередко рогожей и лубком. Здесь помещались трактиры, герберги, продавцы пряников, орехов, царьградских стручьев; также всюду на гуляньях виднелись столы, где дымились самовары с ароматным имбирным сбитнем, продавалась хмельная буза, полпиво и проч. В числе народных забав первое место занимали качели, затем карусели, нынешние детские коньки. Затем давались для народа и драматические представления, устраиваемые в лубочных балаганах, шалашах и других на скорую руку постройках.
Такие балаганы строились обыкновенно на Святой под Новинским и на Масленице на Москве-реке. Представления в таких театрах не отличались чистотою; героем комедии был шут или дурак со своими нецеломудренными рассказами и прибаутками. В числе народных зрелищ были еще кукольные комедии и райки, показываемые заезжими иностранцами; приезжали в Москву и разные немецкие шпрингеры, балансеры, позитурные мастера, кунстмейстеры, эквилибристы и великаны. В числе последних в 1765 году в Немецкой слободе показывался иностранец Бернард-Жилли; ростом он был в 31/2 аршина, во всем с пропорциональными членами и такой величины, что «не найдено еще человека, который бы свободно не мог проходить под его руку». Великан начал расти только с десятого года. Этот силач представлен был императрице в Царском Селе. Жил в те времена еще итальянец Швейцер в Немецкой слободе и показывал любопытствующим персонам повседневно разные курьезные действия собак и брал за смотрение по рублю.
Другой заезжий француз показывал человека, который был выброшен во время жестокой бури на остров Мартиник и три месяца питался камешками, дававшимися ему в пищу. Жила у Тайницких ворот у малороссиянина Репкова дочь, которая, трех лет от роду, играла на гуслях 12 пьес по слуху, самоучкой. Показывалась также на Тверской, в екатерининское время, у жены Шаберта де Тардия, привезенная из Африки птица страус, которая больше всех птиц в свете, чрезвычайно скоро бегает, имеет особенную силу в когтях, на бегу может схватить камень и так сильно оным ударить, как бы из пистолета выстрелено было; оная же птица ест сталь, железо, разного рода деньги и горящие уголья. За смотрение благородные платили по своему изволению, а с купечества брано было по 24 копейки; простому же народу объявлялась цена при входе.
В числе древнейших народных забав на гуляньях можно было встретить медведя с козою. Затем также на старинных гуляньях славились игрою на рожках тверские ямщики; они же «оказывали весну разными высвисты по-птичьи». Эти простые мужички составляли целые хоры самых разнообразных птичьих голосов, начиная от нежной малиновки до соловья.
Кроме описанных удовольствий, на старинных гуляньях можно было встретить и «собачью комедию». С такою ученою комедиею на Москве в 1766 году был итальянец Иозеф Швейцер: с некоторым числом больших и малых собак, приученных к разным «удивительным действиям», давал он представление в Немецкой слободе, в доме графа Скавронского. За смотрения «оных действий» брал сперва по рублю с персоны, но затем позднее и 50 копеек, а с «подлого» народа по 10 копеек с человека.
Давало свои представления в этом же году на придворном театре в Головинском дворце «собрание разных искусников, танцующих по веревке, прыгающих, ломающихся и представляющих пантомиму». Приезжал также в Москву французский королевский механик господин Тезие с удивительною физической и оптической машиной, посредством которой он перспективным представлением по правилам архитектуры показывал города, замки, церкви, сады, гавани, триумфальные ворота и прочие любопытства достойные вещи, которые зрителей довольно приводят в удивление. В 1764 году в Москву наезжал английский берейтор Батес и производил свои «конские ристания».
На Кисловке, близ Никитского монастыря, в доме купца Телепнева, «показывал свое искусство с разными удивительными штуками маленький безногий человек». В Немецкой слободе, в доме француза Мармсона, можно было видеть «весьма любопытную машину, называемую оракул».
В Старой Басманной, против Разгуляя, в доме парикмахера Карла Шлаха, была машина, которая изображала статуи в движении, «как натуральные люди работают на горах, подкопах и ямах для сыскания руды серебряной и золотой».
Показывал также в Немецкой слободе, в Чоглоковом доме, голландский кунстмейстер Сергер штуки с Цицероновою головою и прочими большими итальянскими двухаршинными куклами, которые разговаривали, представлял комедию о «докторе Фавсте», а также у него и ученая лошадь «по-прежнему действовала».
Тот же Сергер пред Рождеством объявил, что у него, в доме Трубникова, на Дмитровке, начнется новая комедь из больших итальянских марионеток, которая будет называться «Храбрая и славная Юдифь».
Французский механик Дюмолин показывал удивительную машину, которая «одним разом шесть лент ткет, и самодельную канарейку, которая поет разные арии»; у этого же механика показывалась движущаяся лягушка, которая знает время на часах и, показывая оное, плавает в судне. Показывалась также и голова в натуральную величину, движущиеся действия которой так натуральны, что всех зрителей устрашает.
Помимо итальянских марионеток, или кукол, были и русские скоморохи, которые разыгрывали роли, наряжаясь в скоморошное платье, надевали на себя хари, или маски; некоторые из них носили на голове доску с движущимися куклами, поставленными всегда в смешных и часто в соблазнительных положениях; но больше всего они отличались и забавляли народ прибаутками, складными рассказами и красным словцом. Были между ними глумцы и стихотворцы-потешники. Тешили народ такие скоморохи также и музыкой. В то время еще старых национальных инструментов было несколько; так, например, гусли, гудки (ящики со струнами), сопелки, дудки, сурьмы (трубы), домвры, накры (род литавр), волынки, ленки, медные рога, барабаны, бубны, торбаны и проч.
Самое многолюднейшее гулянье в Москве в старину было на Масленице; главное гулянье на этой неделе сосредоточивалось на Москве-реке, и особенно на Неглинной, где теперь фонтан перед Кремлевским садом, потом еще за Кузнецким мостом на Трубе. Летом здесь текла Неглинная и было непроходимое болото, а зимой это место, как широкая площадь, представляло много удобств для постройки масленичных гор и кулачных боев, без которых в старину, как мы уже говорили, в Москве не проходило ни одного зимнего праздника.
Борьба и кулачный бой составляли одну из первых и любимых забав народных в Сырную неделю: на улицах и на реке бились «сам на сам», или один на один. Это – бой стеной, стенка на стенку. Такие единоборческие потехи назывались в летописях «играми, игрушками», и их давали наши великие князья.
Для примерных битв составлялись две враждебные стороны; по данному знаку свистком обе стороны бросались одна на другую с криками; для возбуждения охоты тут же били в накры и в бубны. Бойцы поражали друг друга в грудь, в лицо, в живот, и сразу сбить противника на землю называлось «снять с чистоты». В то время бились неистово и жестоко, и очень часто многие выходили навек калеками, а другие оставались на месте мертвыми. Катанье на санях по улицам начиналось с понедельника, а более с четверга на Сырной неделе; вечером в эти дни ездили целыми вереницами, а народ катался с песнями.
При Петре Великом масленичные потехи бывали в Москве у Красных ворот. Император сам в понедельник на Масленице открывал празднество, повертевшись на качелях с офицерами.
Ледяные горы в Москве во время Сырной недели в конце XVIII столетия
С гравюры Делабарта 1794 года
По случаю Ништадтского мира в 1722 году царь дал в Москве невиданный дотоле маскарад и санное катанье. В четверг на Масленице открылось шествие большого поезда из села Всесвятского, где еще накануне с вечера было собрано множество морских судов разного вида и разной величины саней, запряженных разными зверями. По данному ракетой сигналу сухопутный флот, напоминающий древний великого князя Олега, на полозьях и колесах потянулся длинною вереницею от Всесвятского к Тверским триумфальным воротам. Шествие открывал арлекин, ехавший в больших санях, запряженных в шестерик лошадей, украшенных бубенчиками и побрякушками.
В следующих санях ехал князь-папа Зотов, облаченный в длинную мантию из красного бархата, подбитую горностаем; в ногах у него сидел Бахус на бочке. За ним следовала свита пьяниц, замыкаемая шутом в санях, запряженных четырьмя свиньями. Затем началось шествие самого флота под предводительством Нептуна, сидевшего с трезубцем в руках на колеснице, везомой двумя сиренами.
В процессии находился и князь-кесарь Ромодановский, в царской мантии и княжеской короне; он занимал первое место в большой лодке, везомой двумя живыми медведями. Наконец, следовал громадный восьмидесятивосьмипушечный корабль, построенный совершенно по образцу корабля «Фридемакера», спущенного на воду в марте 1721 года в С.-Петербурге. Корабль имел три мачты и полное корабельное вооружение, даже до последнего блока.
На этом корабле, везомом шестнадцатью лошадьми, сидел сам император в одежде флотского капитана с адмиралами и офицерами и маневрировал кораблем, как бы на море. За этим кораблем следовала раззолоченная гондола императрицы. Государыня была в наряде простой остфризской крестьянки; свита царицы состояла из придворных дам и кавалеров, одетых арабами.
За гондолой появились настоящие герои маскарада, известные под именем «неугомонной обители» или «всепустейшаго собора». Они сидели в широких длинных санях, сделанных в виде драконовой головы, и наряжены были волками, журавлями, медведями, драконами, представляя в лицах героев Эзоповых басен.
Маскарад в Москве в 1722 году
С весьма редкой гравюры того времени (из собрания Д. А. Ровинского)
Пестрое маскарадное шествие потянулось через Тверские ворота в Кремль при пушечных выстрелах. Эта процессия достигла дворца только вечером. На следующий день и на третий день, 2 февраля, сбор был назначен у ворот, построенных на этот случай купечеством. Этот маскарад окончился великолепным пиршеством и фейерверком. Участвовавшие в этом маскараде в течение четырех дней каждый день меняли костюмы на новые.
Глава VI
Первые театральные представления в Москве. – Первые заморские комедианты и антрепренер. – Спектакли немецкой труппы. – Судьба московского театра при Екатерине I и в последующее царствование. – Московский театр при Екатерине II. – Н. С. Титов. – Головинский театр. – Антрепренер Медокс. – Театр на Знаменке. – Петровский театр. – Ротонда. – Первая русская опера. – Актеры Медокса: Померанцев, Шушерин, Украсов, Колесников, Лапин, Сахаров, Плавильщиков и Сандунов. – Переход московского театра в казну. – Репертуар старого театра. – Трагедии, оперы и оперетки. – Первая опереточная артистка. – Слезливая эпоха. – Пантомимный драматический балет. – Спектакли в доме Пашкова. – Новый Арбатский театр. – Балетная и французская труппы. – Актрисы Жорж, Вальберхова и Семенова. – Патриотические спектакли. – Актриса Лисицына. – Прекращение спектаклей в Москве. – Пожар Арбатского театра.
Первые публичные театральные представления в Москве происходили при Петре в «Комедийной храмине», на Красной площади, и в Немецкой слободе, в доме генерала Франца Яковлевича Лефорта. Обе эти храмины имели «театрум и хоры», и против пожара в них были приняты следующие курьезные меры: для этой цели были предназначены два окна, в которые можно было пролезть двум человекам и которые во время действия закрывались щитками, так как свет внешний для комедии был неудобен.
На случай пожара в храмине стояли два ушата воды, и следившим за порядком здесь подьячим посольского приказа было предписано особенно наблюдать, чтобы не было курения. Места в театре были четырех разрядов: первые стоили гривну, вторые – два алтына, третьи – пять копеек и последние алтын.
Входные билеты, или, как их тогда называли, ярлыки, печатались на толстой бумаге. Ярлыки продавались в чуланах, то есть небольших комнатах при театре; для кассы были устроены два ящика – в один опускались полученные за вход деньги, а в другой – ярлыки. У сбора денег были приставлены сторожа, нанятые из посадских людей.
Сбор с комедий в 1703 году равнялся 406 рублям 23 алтынам. В 1704 году комедийных денег в сборе мая с 15-го по 2 июня – 82 рубля 27 алтын 4 деньги, и в том же году с 15 мая по 10 ноября – 388 гривен 9 алтын 4 деньги.
Сбор в летние большие дни был значительнее, чем в осенние дни, потому что публики было больше.
В светлые вечера зрителям по воротам не надо было платить двойной платеж, как в комедию, так и из комедии едучи. Для облегчения посетителей и усиления театрального сбора от 5 января 1705 года государь указал в указные дни, когда бывает комедия, всем смотрящим всяких чинов людям ходить повольно и свободно, без всякого опасения, а в те дни ворот городовых по Кремлю, по Китай-городу и по Белому городу в ночное время до 9 часу ночи не запирать и с проезжих указной по воротам пошлины не имать, для того чтобы смотрящие того действия ездили в комедию охотно.
Но указ о вольном бесплатном проезде в комедию в конце концов не имел желаемого успеха, и, как ниже увидим, комедийная храмина в 1707 году совсем пришла в запустение и была переведена на Печатный двор и на подворье Богоявленского монастыря.
Для комедийной храмины в 1701 году отправлен был за границу поступивший к царю на службу комедиант Иван Сплавский, в город Гданск (Данциг) для вербования в Москву театральной труппы.
Он в контракте обязывался, по прибытии с труппою в Москву, «царскому величеству всеми вымыслами, потехами угодить и к тому всегда доброму, готовому и должному быти», и за все это ему назначено ежегодно получать по 5000 ефимков. Современники в то время смотрели на зарождающийся «светский театр» как на дело дьявольское и богопротивное и глядели, приговаривая: «С нами крестная сила!» Но не так думало тогда только наше духовенство, составлявшее в то время самый образованный класс, наиболее знакомый с литературою Запада. Студенты духовного училища при московском Заиконоспасском монастыре переводили на славянский язык французские и немецкие мистерии, заимствованные из библейской истории, и разыгрывали их в трапезах и рекреационных залах.
Лучшими из этих пьес были: «Эсфир и Агасфер», «Рождество Христово», «Кающийся грешник» и «Христово Воскресенье», с весьма аллегорическими посторонними действиями. Первая из этих пьес впоследствии, по повелению Елисаветы Петровны, игралась Великим постом на придворном театре; по преданию, во второй пьесе Пречистой Девы Марии на театре между действующими лицами не было, а был только образ ее.
Публичные представления на Красной площади в конце 1704 года на время прекратились в этом году: Яган Куншт, этот предтеча нынешних антрепренеров, бежал из Москвы, не заплатив жалованья никому из своих служащих. Несчастные его комедианты принуждены были просить, чтобы для уплаты им Кунштова долга взять в казну принадлежащие его театру гардероб и другие вещи. В хронике русского театра Носова приведен список описанных вещей и следующее объявление об аукционе: «Продаются театральные украшения, принадлежащие директору немецких комедиантщиков Ягану Куншту, убоявшемуся нашего градского начальства наказания за сочиняемые им и играемые на публичном театре пасквильные комедии, уехал из России инкогнито, не заплатя никому жалованья, по сему резонту и объявляем, что продажа сия делается на уплату долгов комедиантов».
В числе вещей продавались: дворец с великолепными садами, крепостями, лесами, рощами, лугами, наполненными людьми, зверями, птицами, мухами и комарами; море, состоящее из 12 валов, из которых самый огромный, 9-й, вал немного поврежден. Полторы дюжины облаков, снег в больших хлопьях из белой овернской бумаги и т. д.
После Куншта театр на Красной площади перешел в руки Отто Фюрста; представления у последнего чередовались с русскими представлениями; русские давались по воскресеньям и вторникам, а немцы играли по понедельникам и четвергам, – немецкие и русские пьесы представлялись под управлением Фюрста. Немецкая труппа давала по большей части так называемые пьесы на случай (pièces de circonstances). Так, например, в 1703 году ему поручалось поставить драматическое представление на случай взятия русскими Нотебурга, или Орешка. Новому антрепренеру было отдано несколько русских учеников в науку. Об этих русских актерах сохранился интересный документ, относящийся к 1705 году, рисующий как ту эпоху, так и состояние тогдашнего драматического искусства у нас.
Вот этот доклад начальству: «Ученики комедианты русские без указу ходят всегда с шпагами, и многие не в шпажных поясах, но в руках носят, и непрестанно по гостям в нощные времена ходя пьют. И в рядах у торговых людей товары емлят в долги, а денег не платят. И всякие задоры с теми торговыми и иных чинов людьми чинят, придираясь к бесчестию, чтоб с них что взять нахально.
И для тех взяток ищут бесчестий своих и тех людей волочат и убыточат в разных приказех, мимо государственного посольского приказу, где они ведомы.
И взяв с тех людей взятки, мирятся не дожидаясь по тем делам указу, а иным торговым людям бороды режут для таких же взяток».
Особенно в таких злокозненных деяниях обличался актер Василий Теленков, он же Шмага пьяный, – по посланному на него доносу к боярину Головину вышла от последнего резолюция: «Комедианта пьяного Шмагу взяв в приказ высеките батоги».
В 1704 году в труппе Фюрста женские роли исполняли две женщины: девица фон Велих и жена генерального доктора Паггенкампфа, в русских документах последняя попросту переделана в Поганкову. Первая жалованья получала 150 рублей, вторая – по 300 рублей[52]. В 1705 году в Москве публичных немецких спектаклей не давалось. В 1707 году драматические представления часто происходили при дворе царицы Прасковьи Феодоровны и великой княжны Натальи Алексеевны; из дворцовых документов видно, что в разное время высылались по требованию цариц в село Преображенское и Измайлово театральные костюмы и декорации, которые служили в труппах Куншта и Фюрста.
В селе Измаилове дочь царя Иоанна Алексеевича сама распоряжалась представлениями за кулисами. На этом придворном театре в антрактах являлись дураки, дуры, шуты с шутихами и забавляли зрителей пляскою под звуки рожка с припевами или разными фарсами. Там было, по пословице царя Алексея Михайловича, «делу время, а потехе час». В 1706 году, в год смерти второго[53] директора русского театра графа Ф. А. Головина, второй антрепренер, бывший золотых дел мастер Артемий Фюрст, принимал участие в церемонии его похорон; последние, как известно по уцелевшей современной гравюре, отличались необыкновенною пышностью, актерам были выданы из театрального платья «латы добрые всея воинские одежды и с поручи и с руками».
При другой, тоже пышной церемонии, для торжества по случаю Полтавской победы, в Москве было построено несколько триумфальных ворот, и на одних, именно в Китай-городе, на площади у церкви Казанской Богородицы, устроены декорации из комедиального дома. Известно еще, что в 1713 году, по указу царицы Прасковьи, были взяты из «комедии, обретающиеся близ Николаевских ворот, двадцать перспективных картин».
На всех этих театрах русскими учениками Куншта и Фюрста играны были пьесы следующие: «О Франталисе эпирском и о Мирандоне, сыне его», «О честном изменнике», «Тюрмовый заключенник, или Принц Пикельгяринг», «Постоянный папиньянус», «Доктор Принужденный» и проч. Все эти пьесы имели все театральные эффекты и ужасы – сражения, убийства и проч.
По обыкновению, в пьесах были и смешные сцены, где шут Пикель Гяринг[54] сыплет грязные площадные шутки, поет куплеты, вроде:
Братья, да возвеселимся,
Сим вином да утвердимся!
Бог убо весть – сколько нам жити,
Ныне идем купно в поле,
Убитыми быть или вздраве… и т. д.
Бергхольц говорит, что о представлениях на театрах к знатным людям сами актеры разносили афиши и что один из таких придумал даже извлекать из этого выгоды, выпрашивая вознаграждение, за что и был наказан батогами. Афиши были печатные и так называемые перечневые; последние печатались для лучшего объяснения публике содержания и хода представления.
После Петра I, при Екатерине и в последующее царствование, в Москве публичных представлений не было. Со вступлением на престол Анны Иоанновны простота прежних времен сменилась великолепием и пышностью. Никогда еще коронование русских государей не совершалось с таким великолепием и блеском, как коронация Анны Иоанновны. К этому торжественному дню польский король Август II отправил в Москву отборнейшие таланты своей дрезденской оперы. Это были итальянцы, между которыми находились европейские знаменитости, превосходные певицы, танцовщики и музыканты. Из числа их особенно отличалась актриса Казанова, мать известного авантюриста Жака Казанова, и комик певец Педрилло, впоследствии шут государыни.
Этими-то артистами и была представлена первая итальянская интермедия, с неслыханною роскошью в костюмах и декорациях. В 1741 году, с восшествием на престол императрицы Елисаветы Петровны, началась новая блистательная эпоха процветания драматического искусства в России, и в ее же царствование положено начало отечественному театру. Ко дню коронования императрицы в Москве нарочно был построен новый театр на берегу Яузы; театр был обширен и прекрасно убран. В день коронации был дан первый великолепный спектакль на итальянском языке; он состоял из оперы «Clemenzo di Titto» («Титово милосердие») и «La Russia affletta et riconsolata» («Опечаленная и вновь утешенная Россия»), большой аллегорической интермедии, смысла которой пояснять не нужно, потому что он виден из самого заглавия пьесы. После следовал балет «Радость народа, появление Астреи на российском горизонте и о восстановлении златого века». Балет, по сказаниям современников, был превосходный и приводил в неимоверный восторг публику.
В следующие дни торжества был представлен еще другой балет: «Златое яблоко на пире богов, или Суд Париса». Оба балета были сочинены и поставлены на сцену Антонием Ринальдо-Фузано; этот балетмейстер служил прежде при дворе Анны Иоанновны и был преподавателем танцевания великой княгини Елисаветы Петровны.
