Михаил Перельман
Гражданин Доктор
Встреча с туберкулезом
Одним из моих многочисленных рыбинских друзей был заместитель начальника (а позже начальник) межобластного туберкулезного госпиталя для инвалидов войны Виталий Михайлович Жахов.
Госпиталь находился в старом здании богадельни, которое было приведено в относительный порядок. Коллектив врачей состоял из пожилых женщин, очень почитавших своего начальника. Виталий Михайлович был тяжело ранен на фронте, ходил на протезе и внимательнейшим образом относился к пациентам госпиталя и коллективу сотрудников. Как автолюбители мы с ним часто встречались, иногда вместе ездили в Ярославль или на Рыбинское море в поселок Борок, где в Институте внутренних вод АН СССР работал известный полярник Иван Дмитриевич Папанин.
Во время одной из таких поездок мы после основательного ужина возвращались поздно ночью из Ярославля в Рыбинск. Очень хотели спать и часто менялись за рулем. На прямом отрезке дороги около города Тутаева я на пару секунд закрыл глаза. Этого было достаточно, чтобы «Победа» выскочила с полотна дороги, перемахнула через небольшой кювет и опрокинулась на правый бок. Первым явным последствием аварии у Виталия была рана на лбу. Я же упал правым боком на головку рычага переключения передач. В тутаевской больнице меня узнала дежурная санитарка, и я зашил пострадавшему другу обильно кровоточившую рану. Машину поставили на колеса, и мы смогли добраться в Рыбинск. Там выяснилось, что у Виталия из носа подтекает спинномозговая жидкость, по-видимому, вследствие перелома решетчатой кости. У меня же оказался перелом двух ребер и гемопневмоторакс. Виталий лежал несколько недель в своем госпитале, выздоровел, однако лишился нормального обоняния. Я продолжал работать, но понадобилась плевральная пункция с аспирацией крови и воздуха. Машина отправилась в авторемонтный цех на завод и вскоре вернулась в лучшем виде, чем до аварии.
После нашего выздоровления Виталий предложил мне продумать возможность операций по поводу туберкулеза легких в их госпитале. Этот раздел хирургии я совершенно не знал. В библиотеке Больничного городка нашел книгу Н. Г. Стойко по хирургии легочного туберкулеза, перелистал ее, а во время одного из приездов в Москву решил посмотреть эти операции. На электричке добрался до платформы Яуза, где находился Центральный институт туберкулеза. Свободно прошел в большое здание и нашел то, что искал – кабинет заведующего хирургическим отделением. Им оказался Лев Константинович Богуш, которому я представился как заведующий хирургическим отделением из Рыбинска и попросил разрешения посмотреть операции. Удалось увидеть экстраплевральный пневмолиз (оперировала Татьяна Николаевна Хрущева) и торакопластику, которую сделал сам Лев Константинович. Вернувшись в Рыбинск, сказал В. М. Жахову:
– Можем начинать.
По вечерам с ассистентом и операционной сестрой из Больничного городка мы, пользуясь советами госпитальных фтизиатров, сделали несколько торакоскопий и каустик, а затем под местной анестезией открытое пересечение плевральных сращений, экстраплевральный пневмолиз, торакопластику.
Во время одной из торакопластик я случайно вскрыл плевральную полость. Обнаружив большой ограниченный инфильтрат в верхней доле легкого, мы решили не резецировать ребра, а удалить эту долю. К счастью, лобэктомия прошла гладко и закончилась благополучно. В то время я не придал особого значения этой незаметно прошедшей операции, но она сыграла большую роль в моем дальнейшем профессиональном пути.
Естественно, что позже необходимость значительно более серьезного подхода к хирургии легочного туберкулеза стала очевидной. Однако в начале 1950-х годов оперативно-технические навыки операций на боталловом протоке, кардии желудка и пищеводе представлялись мне достаточными и для операций на легких.
Поселки Песочное и Переборы
В Рыбинске, в отличие от областного центра Ярославля, не было станции санитарной авиации. Моя «авиахирургия» закончилась. Срочные выезды за пределы города бывали редко. Запомнился лишь один. В селе Песочное молодой мужчина в пьяном угаре перерезал себе бритвой трахею и переднюю стенку пищевода. Большие сосуды повреждены не были. Мы выехали в местную больницу со старшей операционной сестрой Ниной Николаевной Друговой и застали впечатляющую картину. В весьма неблагоприятных условиях удалось ушить пищевод и восстановить трахею. Лишь через многие годы я оценил эту операцию. Ведь это был первый в моей практике трахеальный анастомоз. Пациент выздоровел.
Среди лечебных учреждений, в которых мне приходилось бывать в качестве консультанта, были две больницы МВД. Они находились недалеко от города – в поселке Переборы.
Первая из них – это большая тюремная больница Волголага. Приезжать в эту больницу, несмотря на сторожевые вышки, колючую проволоку и мрачную охрану, я любил. Каждый приезд давал неплохой дополнительный заработок и возможность очень вкусно и хорошо поужинать после консультации или операции. Такой традиционный ужин происходил в кабинете начальника больницы – полковника медицинской службы, симпатичного человека и большого гурмана. К сожалению, я точно не помню его грузинскую фамилию. Кстати, именно на таком ужине я впервые в жизни отведал коньяк, шашлык и разные деликатесы, о существовании которых знал только из книг и кинофильмов.
Начальник больницы оказал большое влияние на мое мировоззрение и понимание действительности. Ведь я, по сути, был провинциалом и типичным – до мозга костей – продуктом пионерского, комсомольского и партийного воспитания. Пребывание в тюрьме различных преступников, в том числе врагов народа и советской власти, представлялось мне закономерным и справедливым. И вот однажды в кабинет начальника входит его заместитель и кладет какие-то бумаги на стол.
– За что сидит? – спрашивает начальник.
– Да ни за что! – отвечает заместитель.
– Ну, милый, ни за что 25 дают, а у этого 8!
Заметив мой удивленный взгляд, начальник все понял и после ухода своего заместителя сказал фразу, которая запомнилась очень хорошо.
– Я вижу, ты совсем болной (без мягкого знака). Мне с тобой надо поговорить.
Результат колоритной беседы этого умного, честного и, безусловно, смелого человека был очень эффективен. Многое я стал понимать в совершенно ином свете. И уже не удивлялся тому, что, например, заключенный врач Кофман по разрешению начальника больницы и начальника режима – под честное слово – был на день отпущен в город. Кстати, годы спустя кандидат медицинских наук Анатолий Исаакович Кофман заведовал большим неврологическим отделением в московской клинической больнице № 64 на ул. Вавилова, и мы неоднократно прибегали к его помощи для консультации и госпитализации неврологических больных.
Вторая больница называлась «Учреждение почтовый ящик 83 ЮН» и предназначалась для личного состава МВД. Хирургическим отделением заведовала ленинградка Валентина Васильевна Маркелова. Она оказалась в Рыбинске в результате политических репрессий, о которых все предпочитали умалчивать.
В ноябре 1952 года Валентина Васильевна с ведома начальника больницы Е. К. Соколовой попросила меня срочно приехать на консультацию к больному 43 лет с «острым животом». Выяснилось, что 18 лет назад у него была прободная язва желудка, и профессор Фукс сделал ушивание язвы с дополнительным желудочно-кишечным соустьем. Ко времени осмотра у пациента были приступообразные боли в подложечной области, рвота с примесью крови, а в левом подреберье пальпировалось плотноэластическое образование. Мы диагностировали ретроградное внедрение тощей кишки в желудок через гастроэнтероанастомоз. Во время операции, выполненной под местной анестезией, диагноз подтвердился. Из желудка была извлечена омертвевшая петля кишки. Один метр кишки резецировали. Наложили анастомоз конец в конец. После этого ликвидировали старое соустье и, ввиду сужения привратника, наложили передний анастомоз с дополнительным межкишечным соустьем. Больной выздоровел. Через некоторое время, по закону парности, аналогичный случай с правильным дооперационным диагнозом имел место и в Больничном городке.
В больнице МВД меня познакомили с новым молодым врачом, который после окончания 2-го Московского медицинского института по распределению прибыл в Переборы. Он уже успел сделать редкое исследование – свою первую бронхографию, и с гордостью показывал несколько снимков. Это был рентгенолог Фридрих Александрович Астраханцев, в последующем известный московский специалист, профессор, основатель отечественной рентгенобронхологии, мой большой многолетний друг.
Познакомился я и с терапевтом – Гайдой Астраханцевой, которая затем в Москве долго работала в отделе функциональной диагностики Института сердечно-сосудистой хирургии.
В 2006 году у меня в институте была дочь Фридриха и Гайды – Татьяна. Она тоже врач – рентгенолог. А внук Фридриха – челюстно-лицевой хирург А. М. Заславский.
«Дело врачей»
На период моей работы в Рыбинске пришлось сфабрикованное провокационное «дело врачей». Эхо этого дела, которое официально началось 13 января 1953 года, прокатилось по всей стране. Начались всевозможные гонения на профессоров, врачей, медицинских сестер. Ко всему нашему сословию возникла подозрительность пациентов, их родственников и окружающих людей. Нередко эта подозрительность принимала агрессивные формы. А у нас в это время произошли два несчастья в хирургии.
По поводу профузного кровотечения из язвы двенадцатиперстной кишки мне пришлось экстренно оперировать очень уважаемого и популярного в городе врача, заведующего терапевтическим отделением Больничного городка Николая Петровича Калинина. Низкая каллезная язва глубоко проникла в головку поджелудочной железы. Была сделана радикальная операция с ушиванием кишки «улиткой» по С. С. Юдину. Первое время все было хорошо, но затем возник тяжелый панкреатит, который мы в те годы не умели эффективно лечить. Не помогли и консультанты из Ярославля. Наш коллега скончался. В числе многих других мне пришлось выступать на гражданской панихиде, участвовать в похоронах и поминках. Переживания по поводу смерти нашего коллеги трудно описать, но в общественном плане все прошло корректно, без каких-либо эксцессов.
Второй несчастный случай отличался своей необычностью на бытовом уровне.
К нам поступил мужчина средних лет с редким для начала пятидесятых годов заболеванием – хроническим калькулезным холециститом. При этом его жена – по виду деревенская полуграмотная женщина – посетила лечащего врача, а затем и меня с настоятельной просьбой, «чтобы этот вор и пьяница после операции умер». Просьбы сопровождались и закреплялись оставлением денег, которые никак не удавалось вернуть. И это на фоне абсолютно бескорыстной медицины (подчеркну – действительно абсолютно бескорыстной!), в которой все мы выросли и к которой привыкли. Опасались провокации – ведь был 1953 год. Деньги собрали и положили в сейф у старшей сестры отделения. Я рассказал обо всем главному врачу и заведующей городским отделом здравоохранения Анне Васильевне Терентьевой – решительной и яркой молодой женщине, которая по совместительству работала у нас хирургом на 0,5 ставки ординатора.
Коллективно решили, что оперировать больного необходимо мне. Удаление желчного пузыря прошло без осложнений. Жена больного не показывалась, и его выписали. Внезапно у меня в кабинете раздался телефонный звонок просили срочно спуститься в приемное отделение, где выписанные больные одевались. Картина была ужасной. Наш пациент, выходя во двор, потерял сознание, посинел и упал. Элементарные попытки чем-то помочь были безуспешными он умер, предположительно от тромбоэмболии легочной артерии. Вскрытие подтвердило этот диагноз. Примерно через неделю внезапно появилась довольная жена, бурно выражавшая свою благодарность. Она была в восторге от того, как мы все сделали – и больного выписали, и его уход из жизни обеспечили. Все попытки ей что-либо объяснить оказались, разумеется, бессмысленными. Когда все улеглось и успокоилось, нужно было решить судьбу денег в сейфе. Приближался какой-то праздник.
– Устроим банкет! – смело сказала Анна Васильевна. Что и было сделано.
В проекции времени обстановка в рабочем военно-промышленном Рыбинске оказалась несравнимо лучше того беспредела, который творился в Москве и многих других регионах большой страны. Здравая и твердая позиция городского комитета партии (а я был его членом), городского исполнительного комитета, редакции газеты «Щербаковская правда», прокуратуры и даже органов внутренних дел и государственной безопасности обеспечили нормальную работу в системе здравоохранения. Придирчивые, обычно тенденциозно настроенные комиссии из областного центра уезжали ни с чем. Я не припомню случаев неуважительного отношения к врачам, отказа больных от хирургических операций или необоснованных претензий по поводу медицинских несчастий, в том числе смертей. Вот какая память осталась о том времени в Рыбинске! Поэтому я с уважением и любовью вспоминаю этот город.
Отношения с криминалом
Как это нередко бывает, авторитет врачей и особенно хирургов в Рыбинске был очень высок в криминальной сфере. «Даже у разбойников есть свои законы», – писал Цицерон еще в Древнем Риме.
Вечером в одну из сред мне необходимо было выехать в Москву – в четверг была очень интересной повестка заседания хирургического общества. Однако билетов на поезд не оказалось, и я в раздумье стоял на вокзале. В это время ко мне подошел парень лет 20, все внешние данные и поведение которого четко определяли его социальный статус.
– Здравствуйте, гражданин доктор! Билетик нужен?
– Да, нужен, – хмуро ответил я.
– Постараемся помочь. Не уходите.
Через короткое время у меня в руках оказался заветный билет. Попытка достать бумажник с деньгами из внутреннего кармана пиджака вызвала бурную реакцию.
– Гражданин доктор, обижаешь!
Оставалось только поблагодарить и сесть в поезд. Далее возникла ситуация, о которой вспоминать крайне неприятно. На перроне кричала женщина, что у нее украли билет, но она помнит номер своего места. Один из проводников поднялся в вагон, вторично проверил мой билет и спросил, где он куплен.
– В кассе, – ответил я.
По-видимому, мой вполне приличный внешний вид не вызвал у него подозрений. Поезд вскоре тронулся, и я отправился учиться уму-разуму на заседание Московского хирургического общества. Женщина осталась на перроне. Комментарии, как говорится, излишни.
Другой случай произошел ночью на неосвещенной улице, когда внезапно в глаза мне ударил свет фонаря и трое грозных молодых людей потребовали зимнюю шапку, часы и бумажник.
– Это новости – грабить хирургов, – сказал, испугавшись, я.
Слова возымели магическое действие. Меня узнали.
– Ошиблись, гражданин доктор! Со всеми бывает. Извините.
Далее последовало предложение проводить меня домой.
– Там еще наши стоят. Как бы чего не вышло, проводим.
Поневоле подумаешь – о времена, о нравы!
Соловьев
В одном из разговоров с В. В. Ковановым в Москве, желая установить с его кафедрой более тесные связи, я предложил Рыбинск в качестве базы для практического обучения хирургов – ведь в столице с этим всегда было сложно. Сказал, что достаточные возможности в Больничном городке есть. И вскоре на лето к нам приехал аспирант Глеб Соловьев – самый активный и способный из молодых, как сказал Владимир Васильевич.
В качестве жилой комнаты я выделил для Глеба палату и официально оформил его через горздравотдел на работу для возможности платить зарплату. Затем мы сделали его постоянным дежурным врачом с обязанностью «снимать пробу» на больничной кухне.
Работал Глеб, по сути, круглосуточно – ведь он жил в больнице, где кроме плановой хирургии постоянно оказывалась неотложная хирургическая и травматологическая помощь. В первый же день его работы во время ночной операции по поводу травмы черепа с вдавлением костных отломков мы решили закрыть большой костный дефект пластиной плексиглаза. Объяснил Глебу, что нужно открыть мой кабинет и из большого листа плексиглаза, которым покрыт письменный стол, выпилить кусок размерами примерно 15×15 см. Он это быстро сделал, пластину мы стерилизовали кипячением, отмоделировали по форме дефекта черепа и подшили к костным краям. Этого парня после выздоровления Глеб показывал на врачебной конференции и позже с юмором вспоминал о материале для костной пластики. Важным элементом работы Глеба Соловьева в Рыбинске было клиническое применение его метода кругового сосудистого шва. Я всячески содействовал Глебу, хотя и крепко сдерживал его неуемный пыл. В итоге несколько вариантов переключения сосудов на бедре были без осложнений выполнены у 10 или 11 больных. Из новых для того времени операций мы начали делать остеосинтез при переломах бедра с помощью изготовленных для нас на заводе у М. И. Субботина стержней из нержавеющей стали ЭЯ 1-Т. В Ярославле таких стержней не было. Мы приехали с двумя оперированными больными на заседание Ярославского хирургического общества. Особенно эффектно выглядело сравнение рентгеновских снимков до и после операции. Острых критических замечаний было много. Удовлетворения от заседания мы не получили, но остались при своем мнении. Завершающим аккордом пребывания Глеба в Больничном городке была его первая резекция желудка, на которой я, как обещал ранее, ему ассистировал.
Перед отъездом в Москву Глеб организовал в Больничном городке прощальный ужин, который прошел с соблюдением тяжких местных традиций. Назавтра был выходной день, а в понедельник трудовые будни возобновились по полной программе.
На пути в Москву
В марте 1953 года умер Сталин. Скоро бесследно исчезла тюремная больница в Переборах. Жить и работать стало значительно спокойнее. Летом я получил предложение от министра здравоохранения Белоруссии Ивана Анисимовича Инсарова занять место главного хирурга области в городе Молодечно. Он разыскивал хирургов, имеющих «белорусские корни». Но, по всем соображениям, уезжать из Рыбинска в Молодечно не имело смысла.
На фоне непрерывной и интенсивной хирургической, административной, партийной и общественной работы, поездок в Ярославль и Москву все чаще появлялись мысли о докторской диссертации. В Рыбинске за три года было написано четыре небольших статьи. Из них в центральной печати вышли две о местной анестезии при удалении нижней конечности с половиной таза и об открытом пневмолизе при туберкулезе легких.
Постепенно стало ясно, что для докторской диссертации нужна Москва. К переезду в Москву подталкивало и еще одно обстоятельство. Частое замещение главного врача, административные и хозяйственные проблемы были тесно связаны с систематическим коллективным потреблением значительного количества алкоголя. Без этого нельзя было решить многие важные дела. Со временем я стал замечать необходимость утреннего приема дозы разбавленного спирта для лучшей работоспособности. Надвигавшаяся очевидная угроза стимулировала активные действия.
В больничной библиотеке я взял подборку «Медицинского работника» (так называлась современная «Медицинская газета»), выписал последние подходящие объявления о конкурсах, подготовил документы и одномоментно опустил в почтовый ящик 20 больших конвертов с разными московскими адресами. Пришли три ответа с предложением приехать для личного знакомства. В МОНИКИ было место младшего научного сотрудника у профессора Ф. М. Плоткина, но там оказался свой кандидат. В Московском городском НИИ туберкулеза в Сокольниках после переписки с ученым секретарем Т. А. Веселкиной меня приняли директор профессор Ф. А. Михайлов и профессор B. Л. Эйнис.
Из разговора с ними я понял, что при просмотре документов моя кандидатура на скромное место младшего научного сотрудника вызвала опасения и подозрения. С моей современной точки зрения, они были совершенно справедливыми. И действительно – кандидат наук, оперирующий на сердце и пищеводе, главный хирург горздравотдела, член городского комитета партии военно-промышленного города и т. д. В то же время моими конкурентами были работавшие в институте молодые врачи Жингель и Лебедев. Документы я, однако, оставил, но по конкурсу не прошел.
По ходу дела я предпринял еще одну попытку и пришел в Московский НИИ туберкулеза Минздрава РСФСР – так назывался в те годы институт, в котором я теперь директор. Меня принял заместитель директора по научной работе Дмитрий Дмитриевич Асеев, долго расспрашивал, задавал вполне логичные вопросы. Затем он вместе со мной зашел к директору Татьяне Петровне Мочаловой. Подозрения в отношении моей личности были такими же, как и в городском институте. Итог приема в дирекции института был простой: на место младшего научного сотрудника такого специалиста принять нельзя, а более подходящих вакансий, к сожалению, нет.
Лучше обстояло дело в госпитале для инвалидов войны на Бауманской, где был консультантом профессор Ф. М. Ламперт – мой оппонент на защите кандидатской диссертации. Конкурс был на место заведующего отделением абдоминальной хирургии. Администрация, партийное бюро и руководство Мосгорздравотдела (за исключением главного хирурга профессора А. И. Миронова) одобрили мою кандидатуру. После этого мне предложили в присутствии двух членов конкурсной комиссии сделать операцию. Резекция сигмовидной кишки по поводу рака с анастомозом одноэтажным швом по Матешуку прошла гладко, но оформить на работу меня не смогли – не было московской прописки.