Михаил Волконский
Два мага
На свете нет тайны
Бессменный вышел от Елагина вместе с индусом. У подъезда конюх держал в поводу его оседланную лошадь и стояла карета Елагина для Кутра-Рари, чтобы отвезти его в город.
– Может быть, мой князь желает, чтобы я довез его до Миллионной? – обернулся индус к Бессменному.
Тот приостановился.
– Почему же до Миллионной? – спросил он, отлично помня, что ни единым словом не обмолвился о том, куда ему нужно было ехать.
– Потому что там господина князя ждет обедать его товарищ, – ответил индус.
«И этот тоже хочет показать, что ему известно все! – пришло в голову Бессменному. – Вчера граф Феникс, сегодня индус… – Да этак жить станет невозможно, если про тебя все знать будут!»
– Я думаю, – продолжал между тем Кутра-Рари, – наша беседа с вами сегодня в карете будет более мирная, чем вчера у вас с графом Фениксом. Ведь меня вам нет причины вызывать на дуэль?
«Да он действительно как будто знает все, – удивился Бессменный. – Это становится интересным».
– Откуда вы знаете, что я ехал вчера с графом Фениксом? – прямо спросил он.
– Если вам угодно – я рад объяснить; пожалуйте со мной в карету.
Бессменный больше не колебался. Ему хотелось получить хоть какое-нибудь объяснение загадок и странностей, на которые он стал натыкаться со вчерашнего дня. Положим, в доме Елагина, посвященного масона и члена разных тайных и явных мистических обществ, он видел много из ряда вон выходящего, но все это казалось пустяками сравнительно с тем, чему пришлось быть ему свидетелем вчера и сегодня. И он поручил елагинскому конюху, чтобы тот привел его лошадь домой, а сам не заставил индуса повторять приглашение и сел в карету.
Кутра-Рари как будто остался доволен таким его решением и, сев с ним рядом, заговорил:
– Вот видите, князь, вы, я знаю, не верите и не хотите верить ничему, что переходит границы вашего знания.
– Скажите вернее: понимания, – поправил князь.
– Ну, хорошо, понимания, я не хотел произносить это слово! Но неужели вы думаете, что раз вы что-нибудь не знаете или не понимаете, то этого не существует?
– Нет, я этого не думаю, но, как хотите, не могу верить ни во что сверхъестественное.
– И не верьте. Сверхъестественного, конечно, ничего не может существовать, так как если только оно существует, то уже не будет сверхъестественным.
– Позвольте, – остановил Бессменный индуса, – вот например, вчера граф Феникс, а сегодня вы показали мне, что вам известно то, что со мною было и что говорил я в тех или других обстоятельствах. Как вы могли узнать это? Или вам рассказал кто-нибудь, кто видел и слышал, или сами вы видели. Это – естественный путь, всякий же другой – сверхъестественный, и я ему не верю.
– Но вчера вас в карете никто ни подглядеть, ни подслушать не мог, – проговорил Кутра-Рари.
– Тогда вам рассказал граф Феникс.
– Едва ли граф Феникс стал бы рассказывать кому-нибудь о своем вчерашнем разговоре. Есть еще путь узнать то, что было, узнать посредством зрения и слуха, так как они передают человеку впечатления внешнего мира. Но для этого не нужно присутствовать самому при том, о чем хочешь узнать.
– Как же это так? – спросил Бессменный.
– Вы, вероятно, знаете, – начал индус после некоторого молчания, – что и звук, и свет передаются не непосредственно, но нужно известное время на передачу их. Свет отдаленных планет достигает Земли в течение десятков лет. Представьте себе теперь, что на этих планетах устроены столь сильные телескопы, что в них можно рассмотреть все, что делается на Земле. Допустите, что наблюдатель в такой телескоп смотрит в настоящую минуту на ту местность, по которой мы едем сейчас. Вы думаете, он видит нашу карету и дорогу, и все, что мы видим на ней? Нет, в настоящую минуту он может увидеть только то, что происходило в этой местности пятьдесят, сто лет назад, смотря по тому, насколько удалена от Земли планета, с которой он наблюдает, и сколько нужно времени свету, чтобы дойти от Земли до этой планеты. Отсюда вы видите, что есть возможность вполне естественным путем видеть, что происходило здесь десятки лет тому назад, значит, можно видеть и то, что происходило вчера.
– Но для этого нужно быть жителем другой планеты?
– Я вам говорю только о возможности простой и естественной, а что касается того, каким образом может воспользоваться ею житель не другой, а нашей планеты, то это составляет предмет особых знаний, и сообщить их вам я не могу.
Карета качалась на своих мягких рессорах. Бессменный поглядел искоса на старика Кутра-Рари, и этот азиат произвел на него впечатление совершенно иное, чем граф Феникс.
Граф был европеец в полном смысле слова, окруженный культурной роскошью, остроумный собеседник, смелый и ловкий человек, но с первого же взгляда Бессменный почувствовал к нему безотчетную антипатию и не желал верить ни единому его слову, как тот ни старался доказать свое могущество, уверяя в вероятности невероятного.
Кутра-Рари говорил тоже о невероятных вещах, но в его речах было сосредоточенное спокойствие убежденного знания, и, наконец, все, что он говорил, было последовательно и логично. Бессменный, по крайней мере, не находил возражения.
– Значит, вы также готовы утверждать, – спросил он опять индуса, – что остановленный вами маятник был не фокус-покус, а вы, действительно, остановили его одним взглядом?
– Вы слышали о Месмере? – ответил вопросом Кутра-Рари. – Он, кажется, достаточно известен в Европе.
– Немножко слышал; он, говорят, показывает чудеса магнетизмом.
– Он пользуется – пока еще в очень ограниченных размерах – той силой, которой обладает каждый человек, если пожелает развить ее в себе. Называйте ее магнетизмом или иначе как-нибудь – это все равно, не в названии дело, а в том, что она существует.
– Да существует ли?
– Неужели вы думаете, что человек – не более чем соединение телесных органов, способствующих поддержанию его жизни и продолжению его рода? Ведь человек, кроме того, существо мыслящее и существо, которому открыто милосердие. Кроме человека – животного из тела и костей, существует человек разума и любви, который просвещает и жертвует собой для блага других. Вот вам элементарное проявление его духовных сил.
Кутра-Рари, чем больше говорил, становился симпатичнее Бессменному. В словах индуса было что-то хорошее, что подкупало, располагало и возбуждало, если не полную веру, то доверие.
– Позвольте, – стал рассуждать князь, – если вы в силах узнать все, что пожелаете, так вы можете, например, сказать мне, где теперь медальон, о котором вы меня вчера спрашивали?
– Вы передали этот медальон своей будущей невесте, воспитаннице господина Елагина.
– Вы знаете это? Ну, а дальше, дальше что случилось с ним?
– Дальше – не знаю.
– Но можете узнать?
– Могу.
– Дело в том, что он пропал сегодня ночью.
– Я так и ждал этого. Вы хотите знать, кто похитил медальон?
– Пожалуй хочу, хотя бы для того только, чтобы убедиться еще раз в ваших знаниях. Но сам медальон меня не очень интересует. Я и без него счастлив…
Кутра-Рари остановил Бессменного, коснувшись его руки.
– А вам, наверное, известно, в чем ваше счастье?
– Ну конечно! – уверенно произнес Бессменный.
– Так всегда рассуждает молодость, готовая слушаться только собственных порывов. Вы не знаете ценности вашего медальона и, закрыв глаза, махнули на него рукой, думая, что счастливы. Но счастье – условное понятие на Земле, и только мудрый понимает и знает, в чем оно заключается для него. Однако мудрый не закрывает глаз, не ослепляет себя, но, напротив, усиливает свое зрение и обостряет его… у каждого человека, когда он начинает жить сознательно, в руках его счастье, как был в руках у вас ваш медальон; но немногие, слышите ли, очень немногие умудряются удержать его. Все духовное имеет свое выражение в материи: что наверху, то и внизу. И счастье человека выражается чем-нибудь материальным. Спросите любого, кто чувствует себя несчастливым, и он непременно, если вспомнит хорошенько, скажет вам, что у него в начале жизни было в руках что-нибудь, что могло бы сделать его счастливым. Один теряет деньги, другой – какой-нибудь документ, третий – еще что-нибудь. Вы потеряли, или – хуже – сами отдали свой медальон. Теперь ищите его, ибо всякий человек, потерявший свое счастье при вступлении в сознательную жизнь, начинает искать его в этой жизни и ищет часто напрасно. Я вам желаю найти ваш медальон.
– А если я и искать его не буду?
– Будете.
– Посмотрим! Как хотите, я не могу признать, чтобы мое счастье зависело от какой бы то ни было вещи, медальона или чего-нибудь вроде него. Ведь это было бы слишком мелко и ничтожно.
– Медальон тут не более как символ, внешнее выражение внутреннего смысла. Отдавая его, вы потеряли вместе с ним нечто другое, духовное.
– Что же именно?
– А вот ту силу, которая может заставить и маятник остановиться.
Бессменный почувствовал, что или его мысли мешаются, или то, что говорят ему, несуразно, как бред умалишенного.
– Позвольте, – проговорил он, – каким образом я, отдав медальон, мог лишиться какой-то духовной силы? Какая же тут связь?
– Вы отдали медальон любимой девушке? Ведь вы любите ее страстно, не правда ли?
– Да, да…
– Вот эта страсть, которая охватила вас и во имя которой вы отдали свой медальон, и парализовала вашу силу.
– Ну и бог с ней! – решил Бессменный.
Кутра-Рари улыбнулся только.
– Мы, кажется, приехали, – сказал он, – карета остановилась.
Они были на Миллионной, у подъезда трактира, где должен был ждать Бессменного его товарищ Цветинский.
Опять Кутра-Рари
Цветинский любил поесть, и Бессменный застал его за заказом обеда, объясняющим повару, как делать «черный соус» к сигу.
– Ну, что, был ты у графа Феникса? – спросил его Бессменный.
– Был, был, все сделано. Ты что предпочитаешь – цыпленка со стручками или телятину под бешамелью?
– Когда же драться будем?
– Завтра утром. Так, если тебе все равно, тогда цыпленка. Сделай ты нам цыпленка, – обернулся Цветинский к повару, – понимаешь, под белым соусом и со стручками… На жаркое я велел зажарить поросенка, – сказал он князю.
Бессменный сел и задумался.
– Ты что киснешь? – спросил вдруг Цветинский, отпустив наконец повара и перенося свое внимание на разговор с Бессменным.
Боязнь, что товарищ мог принять его задумчивость за выражение угнетенного настроения перед дуэлью, заставила князя покраснеть.
– Я сейчас, – поспешил пояснить он, – ехал в карете от Елагина с новым Фениксом своего рода, со стариком-индусом Кутра-Рари, и он мне наговорил разных вещей, я и задумался о них.
– Кутра-Рари? Знаю! – подхватил Цветинский, принимаясь за семгу, принесенную, для закуски. – Я только что познакомился с ним у графа Феникса.
– То есть… что ты называешь «только что»?
– А вот сейчас, перед обедом, когда я был по твоему делу у графа.
– Постой, братец, ты говори толком, оставь на минуту семгу.
– Нет, семги я не оставлю, потому что она бархатная, отличная семга, а говорю тебе толком, что познакомился сейчас с господином Кутра-Рари, или как он там называется, только что вот, у графа Феникса.
– Да, ведь с Кутра-Рари я только что сидел у Елагина, и потом, говорю тебе, он довез меня сюда в карете.
– Я видел в окно, что ты подъехал с ним. Но он уехал от Феникса раньше меня, а я остался, чтобы условиться о дуэли. Где же вы встретились?
– Да у Елагина же. Он там провел сегодня все утро.
На этот раз Цветинский оставил семгу и глянул, разинув рот, на Бессменного.
– Да ты, может быть, его в зеркале видел? – спросил тот.
– В каком зеркале?
– У графа Феникса есть такое черное зеркало.
– В каком там зеркале! Когда я приехал, индус сидел у Феникса и разговаривал с ним. Граф познакомил нас. Мы поговорили немного, потом индус встал и уехал.
– О чем же вы говорили?
– А я его спросил, как делают одно индийское блюдо: «кэри» оно называется, отварной рис с разными приправами; я слышал о нем, но никогда не едал, так мне было любопытно.
– И он объяснил?
– Объяснил…
– Странные вещи! Как же я его видел у Елагина и прямо приехал с ним оттуда в карете?
– А ты не врешь?
– Да ведь ты сам видел, и карета была елагинская.
– Видел, правда, но истинная правда и то, что я с ним у графа Феникса разговаривал.
– Значит, в Петербурге теперь два Кутра-Рари, – решил князь.
– Очевидно, – согласился Цветинский. – Ну, за их здоровье! – добавил он, протягивая рюмку.
Бессменный чокнулся с ним.
– Благодарю вас, господа! – раздался возле них голос старика-индуса.
Они оба вздрогнули и оглянулись.
Кутра-Рари в своей чалме и халате подходил к их столику.
– Еще раз здравствуйте! – поклонился он Цветинскому. – Позволите, князь, присесть к вам? – спросил он, обращаясь к Бессменному.
– Милости просим! Но каким образом вы здесь?
– Самым обыкновенным – я вошел вслед за вами.
– А мне казалось, что вы уехали.
– Вам это только показалось. Я вошел за вами, и вы этого не заметили.
– Так это, по-видимому, твой индус? – сказал по-русски Цветинский. – Как же он со мной кланялся, как со знакомым?
– Ну что, научили вы здешнего повара, как делают кэри? – обратился Кутра-Рари к Цветинскому.
– Позвольте, – заговорил тот, переходя на французский язык, – разве я имел честь с вами познакомиться сегодня у графа Феникса?
– Ну да, со мной, и расспрашивали меня о кэри и о том, какие напитки пьют в Индии и введен ли там лед в употребление.
– Действительно, я спрашивал и про лед, и про напитки, – подтвердил Цветинский Бессменному. – Хорошо! Значит, мы с вами были у графа Феникса. Так как же вы могли приехать от господина Елагина вместе с князем? Это непонятно.
– А между тем я приехал от господина Елагина вместе с князем, и по дороге мы разговаривали о вещах непонятных, которым князь не верит, потому что они непонятны ему.
– Но, по крайней мере, объясните, как вы могли в одно и то же время быть в разных местах?
– Мои объяснения не помогут до тех пор, пока вы сами не поймете того, что непонятно вам теперь.
– Но как же мы этого достигнем?
– Путем работы над собой.
– A с чего же надо начать эту работу?
– Хотя бы с того, что научиться владеть всем собой и победить в себе всякую страсть – будь это страсть к любимой девушке или просто к тому, чтобы хорошо и плотно покушать.
– Вы хотите, кажется, посадить меня на диету? – спросил Цветинский. – Нет, тогда я вам прямо скажу: «Увольте!», тогда я не желаю понимать непонятное. Я предпочитаю добрый кусок и стакан хорошего вина всем отвлеченностям, да и вы, вероятно, не откажетесь разделить с нами наш обед. Могу вас уверить – он будет недурен… Я сейчас велю вам подать прибор…
– Благодарю вас, – ответил Кутра-Рари, – я никогда не обедаю.
– Неужели обходитесь только завтраком и ужином?
– И не завтракаю, и не ужинаю.
– Так вы лишаете себя смысла жизни!
– Разве смысл жизни в еде?
– Ну конечно! – рассмеялся Цветинский. – Посмотрите, какие нам щи принесли – наварные, ароматные! Какая тут философия устоит против них!..
– А вы тоже того же мнения, что смысл жизни в еде? – спросил Кутра-Рари у Бессменного.
– Нет, я вовсе не разделяю этого мнения, – проговорил тот, невольно усмехнувшись. – Но мне хочется есть. Я проголодался с утра.
– Тогда пойдемте ко мне.
– Как «пойдемте ко мне», когда он голоден и щи стоят на столе? – перебил Цветинский. – Нет, уж сегодня пусть он ест обед моего заказа, а в другой раз пойдет к вам обедать, если вы брезгуете нашим хлебом-солью.
– Я не зову князя обедать к себе, – пояснил Кутра-Рари, – потому что я, как сказал вам, не обедаю; напротив, то, что я хочу показать ему у себя, не имеет ничего общего с едой. Я желал бы только, чтобы князь доказал на деле свои слова, что для него еда не имеет важного значения.
– Можно не придавать ей значения, но следует есть, когда хочется, – стал возражать Цветинский, – князь может идти к вам после обеда… Кушай, брат, щи отличные!..
Он налил до краев тарелку щей и передал ее Бессменному.
– Князь, – проговорил Кутра-Рари, – оставьте еду и пойдемте ко мне!
– Это тоже символ? – спросил Бессменный.
– Да, и символ, и вместе с тем необходимость. Сытый желудок мешает ясности зрения.
– А вы далеко живете?
– Здесь, в номерах при этом трактире, наверху.
Странное дело, но то обстоятельство, что индус жил здесь же, где они назначили свидание с Цветинским, показалось Бессменному почему-то наиболее удивительным из всего необычайного, что случилось с ним вчера и сегодня. Положим, трактир был из лучших, но они легко могли выбрать и другой, а между тем выбрали именно этот, и оказалось, что ему с индусом нужно было ехать в одно и то же место.
– Пойдемте! – вдруг, вставая, сказал Бессменный, неожиданно решившись.
Кутра-Рари встал, поклонился и повел его.
– Да вы с ума сошли! – воскликнул им вслед Цветинский. – На что же это похоже – голодному человеку от обеда не евши вставать! Поистине чудеса в решете!
Но Бессменный не слушал его.
Над трактиром были номера, считавшиеся из самых дорогих в то время в Петербурге, что не мешало им быть довольно-таки скромными. Однако длинный коридор, куда выходили двери комнат, содержался чисто, только запах лампового масла чувствовался в нем.
Номера, которые занимал Кутра-Рари, были в конце коридора, несколько удаленные от других.
– Милости прошу, – пригласил индус, отворяя дверь, – вот я здесь живу.
Комната, куда вошел Бессменный, оказалась самой обыкновенной. Но стены ее были выкрашены заново клеевой краской, белый деревянный пол был начисто выскребен, подоконники и переплеты рам тщательно вымыты, на мебель надеты свежевыстиранные чехлы. Все было необычайно опрятно, но более чем просто. Все лишнее, все, что так или иначе обыкновенно способствует украшению, было удалено: ни зеркала, ни картин на стенах, ни драпировок.
Кутра-Рари провел Бессменного в другую комнату, ничем не отличавшуюся от первой. Та же опрятность и больше ничего.
– Я вам говорил, мой князь, – начал Кутра-Рари, усадив гостя, – что могу узнать, где ваш медальон теперь. Хотите сами видеть это?
– Как вам будет угодно! – согласился Бессменный. – Как же вы мне это покажете? В зеркало?
– В черное зеркало, как граф Феникс? – усмехнулся Кутра-Рари. – Нет, у меня не существует никакого зеркала. – Он встал, говоря это, подошел к столу, на котором стояла небольшая шкатулка черного дерева с перламутровыми инкрустациями, и вынул из нее хрустальный шар, гладко отшлифованный. – Возьмите этот шар, князь, думайте о медальоне и смотрите на свет сквозь хрусталь!
Правдивое видение
– «Думайте о медальоне!» – сказал Кутра-Рари. Дался ему этот медальон! – подумал Бессменный, и, как только сосредоточился, мысли его остановились невольно не на медальоне, а на той, которой он отдал его.
«А что, если бы Надя увидела меня сейчас, как я сижу и смотрю в этот шар? – пришло ему в голову. – Не показалось бы ей это глупым?.. А где-то она теперь и что делает?!»
Прозрачный хрусталь шара блестел на свету и играл, преломляя лучи. Глазу неловко было смотреть в него, но почти сейчас же Бессменный стал различать в хрустале что-то вырисовавшееся в ней, сначала туманно, потом яснее и яснее.
И он увидел Надю. Она стояла перед Елагиным и плакала. Они прощались, он благословлял ее.
– Вы видите что-нибудь? – спросил Кутра-Рари, стоявший за спиной Бессменного.
– Вижу! – ответил тот.
Надя с Елагиным вышли на крыльцо. Их сопровождал благообразный старик, почтительно шедший за ними. Карета подъехала к крыльцу, лакей вынес два небольших баула и положил в карету. Судя по жестам Елагина, он успокаивал и утешал Надю, говорил, что так, мол, и нужно, что тут ничего поделать нельзя. Она села в карету, с ней рядом поместился старик, дверца захлопнулась, и карета покатилась.
– Надя уехала! – проговорил вслух Бессменный.
– Вы, значит, о ней думали, а не о том, о чем я говорил вам, – ответил ему Кутра-Рари.
В хрустале все смешалось, подернулось молочной дымкой, затем она растаяла, и хрусталь стал опять прозрачно-светлым, режущим глаз. Бессменный опустил шар.
– Что я видел? – обернулся он к Кутра-Рари. – Что это? Прошлое, настоящее, будущее или просто ничего не значащий бред?
– Вы должны были видеть настоящее, – ответил индус.
– То есть то, что происходило в ту минуту, когда я смотрел?
– Да.
– Так куда же она уехала?
Кутра-Рари пожал плечами.
– Я этого не знаю.
– Да не может быть!.. Ей некуда уезжать… с баулами… с каким-то стариком… прощалась с Елагиным… Не может быть! Я ее только что видел, она бы сказала мне… Я не верю вашему хрусталю…
Индус молчал.
– Хотя я там так ясно видел, – начал снова говорить Бессменный, – так ясно, как вчера в черном зеркале!.. Знаете что? Я готов сейчас отправиться опять на Остров и проверить.
– Проверьте! – сказал Кутра-Рари.
– Конечно, я так и сделаю. Можно послать за ямской каретой? Впрочем, я сам пошлю снизу. Мне все равно надо сказать два слова Цветинскому, – и, простившись с Кутра-Рари, Бессменный спустился вниз, послал слугу за каретой, а сам зашел в общий зал, где Цветинский трудился над сигом в черном масле.
– Что, брат, голод не тетка? – встретил тот его. – Ну, брат, не пеняй, от сига одни кости остались, я почти весь съел. Отлично он его приготовил.
Бессменный махнул рукой.
– Не до сигов мне теперь! Мне нужно сейчас ехать. Я зашел только, чтобы спросить тебя, как будет завтра утром: ты заедешь за мной или я должен отправиться к тебе, чтобы ехать на место дуэли?
– Заезжай ты ко мне.
– Драться будем на пистолетах?
– На пистолетах! – с трудом выговорил Цветинский, прожевывая кусок.
– Ну, до свиданья!
Пришли сказать, что карета подана, и Бессменный чуть ли не бегом выбежал из комнаты.
Всю дорогу гнал он кучера, то обещая на водку, то говоря, что он его в гроб заколотит. Переезд казался ему бесконечным, но, по мере приближения к Острову он начинал мало-помалу успокаиваться.
«Нет, – решил он, когда елагинский дворец был уже виден издали, – некуда ей уезжать, и все это – вздор и пустяки; вот я сейчас приеду и увижу ее. И отличный предлог у меня, чтобы приехать во второй раз сегодня: расскажу Елагину про фокус индуса, и он увидит, что это – вздор и маятник тоже был вздор».
Но когда князь поднимался по ступеням подъезда, сердце его все-таки сильно билось.
– Господин Елагин дома? – спросил он гайдуков, дежуривших в вестибюле.
– Никого не принимают! – почтительно, но твердо ответил старший.
– А барышня?
– Барышня уехали.
Бессменный почувствовал, как кровь отливает у него от щек и руки холодеют.
– Куда? – проговорил он.
– Не знаем-с.
– Да как? Надолго уехала или, может быть, просто в гости?
– Похоже, что не в гости, потому что с баулами и поклажей.
– С кем же уехала она?
– Незнакомый господин, старик, приехали, вызвали старшего камердинера, тот провел их прямо к барину, они поговорили, потом уехали с барышней.
Виденное Бессменным в хрустале оказалось не обманом. Все подтвердилось именно так, как видел он в хрустале.
Князь стоял некоторое время в раздумье, а затем, вдруг решившись, приказал:
– Доложите обо мне!
– Не приказано беспокоить! – пояснил один из гайдуков, наиболее смелый.
Бессменный стал настаивать.
– Я вам говорю, что доложите. Мне надо видеться немедленно, по важному делу. Доложите! Я на себя беру ответственность.
– Кабы не строгий приказ, – все-таки колебался один из слуг.
– Разве старшего камердинера позвать? – догадался другой.
– Ну, зовите старшего!
Явился старший камердинер. Бессменный долго толковал ему, что ручается, что барин не рассердится и примет его. Старший долго раздумывал, наконец кивнул головой.
– Хорошо-с, я доложу! – произнес он и отправился докладывать.
Бессменный, сильно волнуясь, стал ходить по вестибюлю в ожидании. Он знал, что Елагин падок на все таинственное, и не сомневался, что рассказ о Кутра-Рари и его хрустале заинтересует его настолько, что он простит, что его побеспокоили. Если же так, то он узнает, зачем и куда уехала Надя?
Старший вернулся и со строгим лицом доложил, что «просят».
Бессменный пошел наверх, в кабинет к Елагину. Тот сидел за письменным столом, в шлафроке, нахмуренный, сильно не в духе.
– Мне ни до кого сегодня, – встретил он князя, – и я принимаю вас лишь по настоятельной вашей просьбе. У вас важное, говорите, дело?
– По-моему, из ряда вон выходящее, – заговорил Бессменный. – Надежда Александровна уехала?
Елагин поглядел на князя, нахмурился и отвернулся. Должно быть, он был сильно расстроен. Бессменный всегда, во всех случаях видал его изысканно вежливым и учтивым, и теперь то, что он не ответил на вопрос, было для Елагина почти грубостью.
– Дело в том, – поспешил заговорить Бессменный, – что я видел ее отъезд на далеком расстоянии. Кутра-Рари показал мне его. Это было удивительно. Я не хотел верить, приехал сюда нарочно и вдруг узнаю, что она действительно уехала! Я побеспокоил вас, чтобы рассказать вам и засвидетельствовать о таком случае, который, по-моему, гораздо знаменательнее, чем остановленный индусом маятник.
Елагин, видимо, смягчился, как бы поверив тому, что Бессменный явился к нему не ради своего личного дела, но вследствие того лишь, что был поражен необычайностью случившегося с ним.
– Так вы говорите, – переспросил он, – что Кутра-Рари показал вам отъезд Нади? Каким же образом?
Князю вместо ответа хотелось закидать Елагина вопросами о том, куда уехала Надя, зачем, почему так внезапно и надолго ли? Но он должен был сдержать себя и ответить только:
– Он показал мне в хрустальном шаре, и я увидел в нем всю сцену отъезда.
– В хрустале! – повторил Елагин. – Я знаю об этом способе. Во Франции для той же цели берут стакан с водою, но это все равно… Ну, ничего нового вы мне не сообщили! Но все-таки это интересно.
– Кроме того, в эти два дня, вчера и сегодня, благодаря встрече с графом Фениксом и Кутра-Рари мне пришлось быть свидетелем еще многих странностей, – проговорил Бессменный и принялся рассказывать Елагину обо всем, что произошло с ним со вчерашнего дня.
Рассказать надо было, потому что только этим путем, то есть откровенностью, он мог получить хоть какие-нибудь сведения о Наде. Он не скрыл ничего, признался перед Елагиным во всем, передавая ему историю с медальоном во всех ее подробностях. Из этих подробностей Елагин легко мог заключить, что они с Надей любят друг друга.
Елагин, видимо, относился к нему далеко не враждебно; он слушал, порой перебивал, задавая вопросы, и снова принимался слушать.
– Из всех ваших слов, государь мой, – сказал он наконец Бессменному, – я могу заключить о тех чувствах, которые вы питаете к моей воспитаннице. Впрочем, я догадывался о них и раньше…
«Да, но где она, где она? – билось внутри Бессменного. – Скажите, где она!..»
– Но, к сожалению, я должен предупредить вас, – продолжал Елагин, – что едва ли вы увидетесь с нею когда-нибудь… Надя уехала от меня навсегда!..
– На-все-гда?.. Куда же?
– Этого я вам сказать не могу.
– Но как же так? Почему?
– Вы ведь знаете, что она была лишь воспитанницей моей? Да? Я не отец ей и не имел власти удержать ее у себя. Это все, что я могу вам сказать. Но не пытайтесь узнать, где она теперь… Все старания будут напрасны. Вы ее никогда не увидите.
Бессменный почувствовал, точно воздуха вдруг не хватило и дышать стало ему нечем. В глазах его потемнело, но он сделал над собой усилие и проговорил:
– Я найду ее!
