Михаил Макаров
В понедельник дела не делаются
7
Заместитель прокурора Коваленко обрызгал водой из пульверизатора цветок, отступил шаг назад и залюбовался растением. Вот где лишнего, лживого ничего нет. Вроде простенько – герань тривиальная или «пеларгония» по научному, а сколько непосредственности в мелких розовых лепестках, в листиках резных. Кроме того, в умных книжках пишут, что герань эта, цветок городской бедноты, оздоровляет воздух в помещении, усталость снимает.
Всё кстати. В его окно солнце заглядывает лишь на пару утренних часов, украдкой. Остальное время в кабинете сумрачно и влажно. Даже летом. Зимой же – колотун страшный, никакие обогреватели и пуловеры, под пиджак надетые, не спасают. Здесь вот и заработал хронический бронхит, который каждый февраль, как по расписанию, укладывает в больничную койку.
Конец месяца здорово измотал Коваленко. Сколько с ментами ни воюй (третий год ведёт он эту неравную борьбу), большинство дел всё равно заканчивается следствием и дознанием в последние дни месяца. Пачками несут, невзирая на то, что проверить, через себя пропустить это криминальное чтиво предстоит одному-единственному человеку – ему. И по диагонали читать нельзя, подставы на каждом шагу. Семь дел с начала года суд вернул ему для дополнительного расследования!
На два больше, чем за весь прошлый год. Плюс оправдательный приговор! Правда, здесь налоговая полиция удружила. Бездельники. Всего два дела за год в суд направили, и то по одному оправдашник заполучили.
К концу рабочего дня глаза плохо видели, всё сливалось. Пелена… И прокурор-то в отпуске, весь воз приходится одному тащить. Коваленко откинулся в кресле, руки на затылок заложил, потянулся спиной.
Опять вечером придётся дипломат делами набивать, до полуночи разбирать на кухне каракули и неровные строчки, на раздолбанных машинках напечатанные.
Завтра – крайний срок, надо представление ещё накатать, напрямую на начальника УВД области. Надоел бардак в следствии. Но ведь всё равно сколько ни пиши, сколько ни кидай дела на доп, ни привлекай к ответственности, – к дисциплинарной, к уголовной ли, – ситуацию не переломишь. Как катился мутный вал, так и катится. Процессуальные сроки нарушаются, доказательства теряются, кругом подчистки, исправления, фальсификации. Квалифицировать правильно даже хулиганку не могут. А пишешь на них – обижаются, разными объективными причинами пытаются объяснить – нагрузка большая, работать никто не идёт, одни девчонки с педагогическим да техническим образованием (потому что зарплата мизерная), материальное снабжение отсутствует. Бумагу, ручки, ленточки для машинок следователи покупают на свои.
Всё понятно, товарищи начальники, но в УПК[37] подобные причины игнорирования законодательства не заложены, и в УК[38] – тоже.
«Так что писал, пишу и буду на вас писать!» – Виктор Петрович помассировал ноющий затылок.
Беспокоило ещё, что прокурор позицию непонятную занимает в этом противостоянии. В разговорах наедине (в последнее время мало они стали общаться, такое впечатление, что избегает его шеф, видно, добрые люди нашептали) он соглашается – надо душить ментов. Но чуть прижмёшь, бегут через голову, сопли размазывают, и прокурор подписывает то, что Коваленко завернул категорически. Пару раз после подобных оплеух подходил, говорил: «Олег Андреевич, не дело меня так опускать перед милицией». А тот – под дурачка: «Слушай, Петрович, они не сказали мне, что ты отказался подписывать». Пашешь-пашешь, не считаясь с личным временем, и такое отношение.
Как по-разному людям всё достаётся. Одним – тяжким трудом, в котором здоровье и нервы сжигаешь прямо пропорционально наживаемым врагам. Другие легко всё берут, на ходу. Даже не нагибаются.
Прокурор их новый из последней категории. Молодой, тридцать три всего, в органах работает – подумать только – с девяносто четвёртого года; а уже – прокурор третьего в области города с населением (вместе с районом) в сто пятьдесят тысяч! В прокуратуру области перешёл из арбитражного суда, сразу – на должность начальника отдела. Начал сразу с чина «юриста первого класса», с «капитана». Какой волосатости лапу надо иметь, чтобы такими семимильными шагами сигать?
Когда Данилов, прежний межрайпрокурор, в декабре уходил в область, его, Коваленко, кандидатуру даже не рассматривали. А почему? По каким качествам он не подходит, объясните?
Боль в затылке усилилась, тупым нажимом напомнило о себе сердце.
«Не надо себя накачивать. Успокойся».
Заскрипела дверная пружина. Коваленко сбросил руки с головы, приобрёл деловой вид, над раскрытым томом уголовного дела склонился.
– Можно, Виктор Петрович? – заглядывал следователь Максимов. Коваленко отметил в голове: «Что значит в армии не служил. Не – разрешите, а – мо-ожно!» – Что у тебя, Василий? – Тут ерунда получается, Виктор Петрович, – Максимов выглядел растерянным. – Ну давай, давай, рожай. Времени нет. – Убийца этот, Фадеев… убежал из милиции. – Как убежал? Да ты что?! – Оперативники сейчас позвонили. Сказали, что вывели его в коридор на пять минут, пристегнули наручниками к трубе. Потом смотрят – одни наручники висят на батарее, а Фадеева нет. – Ты на него «сотку» выписал? – Коваленко прощёлкивал в голове ситуацию, искал, не смогут ли доброжелатели к нему подобраться через случившуюся плюху. – Да, Виктор Петрович, выписал. И им отдал. Они сказали, сами отведут его в изолятор. – Правильно, конвоировать – не следователя задача. Кому протокол задержания отдал? Кто там был? Максимов задумался, отчего на молодой коже его лба тщилась образоваться морщинка. – Я их плохо ещё знаю, Виктор Петрович. Отдал оперативнику, Юра его зовут, он в джинсовом костюме ходит. Ещё там был усатый, в возрасте, и Михаил Николаевич… ну который раньше, говорят, в прокуратуре работал. – Ковальчук, Петрушин и Маштаков, – подытожил заместитель прокурора, – тёплая бражка. И отметил сразу: «А ведь у Маштакова, с учётом его неполного служебного, прокол этот запросто может последним оказаться». Быстро набрал Птицына. – Чего делать будем, Вадим Львович? Специально себя не дистанцировал. Хотя уже просчитал: проблемы исключительно ментовские. Прокуратура тут никаким боком. – Не по телефону, – отозвался Птицын. – Сейчас подъеду, если не возражаете. – Давайте.
Зампрокурора взял у Максимова дело, пролистал, отделив новые бумаги, которые прежде не видел. Сразу ткнул молодого носом.
– Почему Петрова в качестве подозреваемого оперативник допрашивал?
– Я в это время с Фадеевым занимался. Он по отдельному поручению допрашивал.
– Понятно, Василий Сергеевич, что по поручению, – Коваленко поднял указующий перст с коротко, до мяса подстриженным ногтем. – Подозреваемого и обвиняемого допрашивает только следователь! Запомни! Колоть, греть, по душам беседовать, пожалуйста – оперативники. Но допра-ашивать…
Виктор Петрович начал читать допрос Петрова. Что хоть он говорит? Завтра-послезавтра нужно будет решать вопрос с его арестом. Машинально кивал, углубляясь в показания. Молодец всё-таки Маштаков, ничего не упустил, изложил дельно, без двойственных толкований, расписал роль каждого, в том числе и Петрова. Заранее необещанное укрывательство у него будет железно. Два года назад, когда Маштаков ещё следователем работал, Коваленко всерьёз прикидывал – надо мужика двигать в начальники следственного отдела. Для начала – в замы, естественно. Людмила Гавриловна, при всех её заслугах, материал отработанный. Вчерашний день. Но Маштаков сам всё испортил своим запойным пьянством. Виктору Петровичу и раньше докладывали, что слаб Миша на вино, но не думал он, что всё настолько запущено. Чтобы по неделе напролёт пороть, на работу не ходить!
Смотри-ка, в розыске он прижился, корни пустил. Нет-нет да и услышишь: «Маштаков поднял. Маштаков работал». Труп проститутки тоже по его информации отрыли.
Стукнув крепко в дверь, в кабинет заходил запыхавшийся Птицын. Как будто не на «Волге» служебной приехал, а бегом бежал. Поздоровались.
Замначальника КМ уселся за приставным столом, расстегнул пиджак, ослабил галстук. Быстро взглянул на стоявшего в углу следователя.
– Иди, Василий, занимайся, – Коваленко вернул Максимову документы.
Птицын рассказал подробности. Фадеев ушёл из милиции спокойно. На воротах его остановил часовой, которому Виталя объяснил, что вызывался в сорок девятый кабинет, где его допросили и отпустили. За воротами прикурил сигарету у участкового, знавшего Фадеева как ранее судимого. Ни ухом, ни рылом участковый не допёр, что перед ним убийца, совершающий дерзкий побег.
– Кстати, никакой ответственности за побег он не понесёт, – перебил Коваленко. – По триста тринадцатой[39] можно притянуть, только если с санкции прокурора арестован или по приговору суда.
Птицын выстукивал пальцами по столу «Спартак – чемпион». Зампрокурора поморщился, показывая, что его это раздражает. Подполковник сцепил руки в замок.
– До утра надо кровь из носа Фадеева отловить, – сказал Коваленко.
– Нереально. Связей его мы не знаем. К матери он не пойдет.
А так наружные службы ориентированы, приметы доведены.
– По чьей вине получилось?
– Проводим служебную проверку, – казённо ответил Птицын. Сделав паузу, в которой, чувствуется, взвешивал – говорить или нет, добавил: – Предварительно, МРО прокололось.
Заместитель прокурора легко согласился, покивал головой.
– Там, по-моему, давно дисциплины нет.
– Управленческая структура. Наказать я их не могу, а в области их поддерживают, – Птицын растолковывал известные факты.
«Вот поэтому ты на них и валишь сейчас, на управленческую структуру», – Коваленко снял очки, подышал на узенькие стекла.
– Я слышал, там ещё Маштаков ваш занимался?
– Так точно. Но в момент побега его в МРО не было.
– Паршивое у него сейчас положеньице, – Виктор Петрович вроде даже сочувствовал бывшему коллеге.
– Виктор Петрович, – Птицын смотрел в упор, не мигал, – может, это… «сотку» из дела убрать? Как бы до задержания он ушёл… свидетелем.
Коваленко понимал, какого масштаба неприятности ожидают милиционеров, если он погонит волну. Хорошо, если проколовшиеся мрошники отделаются неполным служебным. Маштаков – точно не жилец в органах. И Птицыну достанется пряников. «Выговорешник» тут верный, а может и «строгач».
Но замнач КМ запросил невозможного.
Аннулирование «сотки» – протокола задержания Фадеева в качестве подозреваемого на трое суток – моментально ставило под удар прокуратуру. Тогда надо уничтожать и протокол допроса Фадеева.
В наглую сделать вид, что Фадеев не задерживался? Но ведь Максимов рассказал, что второй жулик… как его… Петров! – видел дружка в милиции. И матери Фадеева сообщили, что сын её задержан.
Как прикажете объяснять, если труп Фадеева всплывёт вдруг в Клязьме? Со следами пыток на лице и теле…
Это, конечно, крайность, но жизнь штука многогранная. Нет гарантий, что менты докладывают объективно.
Если оставлять протокол допроса Фадеева, у любого проверяющего первый вопрос встанет: почему следователь, допросив подозреваемого в особо тяжком преступлении, в убийстве, не закрыл его, а умотал из милиции, самоустранившись от выполнения своих прямых обязанностей.
Кругом торчали длинные ослиные уши.
– Нет, Вадим Львович, – ответил наконец Коваленко, – на такую авантюру я не пойду. Ищите беглеца. В восемь вечера я пойду проверять ИВС, если Фадеева там не будет, я напишу прямо в КУП[40] о том, что задержанный отсутствует.
– Понятно, – скупо кивнул Птицын. – Разрешите идти?
– Да, пожалуйста. Материал служебной проверки пусть мне в копиях принесут. С заключением вместе.
Птицын ушёл, в допустимых пределах демонстрируя обиду.
«Пускай надувается. Для всех хорошим при нашей работе не будешь», – Виктор Петрович давно взял это банальное правило на вооружение.
Ещё бы прокурор города его усвоил!
Коваленко уже решил, что пока не будет разматывать историю с побегом. В планируемых им мероприятиях, задуманных для восстановления социальной справедливости, понадобятся соратники. Птицын, бывший начальник РУБОПа, информированный профессионал и комбинатор – представлялся ему возможным партнёром. Тоже, наверное, переживает из-за того, что незаслуженно прозябает на вторых ролях. На него, конечно, побег фадеевский – не крючок; так – заноза, мостик к налаживанию добрососедских отношений.
А вот Маштакова можно подтянуть конкретно. Ходов у него по доске немного осталось. Он будет исполнителем, человеком с «земли».
8
В семнадцать часов Птицын собрал в актовом зале, который раньше назывался «ленинской комнатой», личный состав уголовного розыска. Сыщики сходились недовольные. Пятница, «крайний день», у каждого личные планы имелись. Рассаживались группками вдали от президиума на последних рядах, чем умножили раздражение начальника. – А ну, вперёд перешли! – прикрикнул он. – Как школьники прячетесь. Досталось всем. Птицын напомнил, что операцию «Вихрь-Антитеррор», введённую после недавних взрывов жилых домов в Москве на Каширском шоссе, никто не отменял, что завтра – рабочий день до обеда. Одного за другим поднимал старших оперов, ставил задачи, в большинстве своём нереальные. – Маштаков, – вопросил и.о. начальника КМ, – чего ты собираешься реально предпринять по грабежам в районе «Восточной» столовой? Миха встал, опираясь на спинку впереди стоявшего креслица. – Ну это, планируем оперативные мероприятия. С живцом хотим походить. После побега Фадеева и последовавшего за этим жёсткого нагоняя Маштаков был как глушеный, туго соображал. – На когда планируете? – начальник требовал конкретики. Её у Михи не было. Он вяло пожал плечами. – В течение недели. Птицын, и без того смурной, заиграл желваками.
– Не стыдно тебе, Маштаков? Ну так вот. Слушай сюда. Сегодня ночью пойдёте рейдовать. Сколько вас в группе?
– Двое. Я и Рязанцев. Титов – в отпуске.
– Калёнов! – нацелился Птицын на старшего «Южной левой». – Зональники у нас вообще работают по грабежам? Или всё перевалили на группу по тяжким?
Рома Калёнов – молодой, спортивного вида светлый парень, модно подстриженный, промолчал.
– Сколько человек с зоны будут участвовать в рейде, Роман?
– Двое, товарищ подполковник. Малов у вас отпросился, у него брат сегодня женится.
– Уже четверо, – загнул соответствующее количество пальцев Птицын. – Я договорился с начальником МОБ[41]. Будут участковые и автобус. Задачи стандартные, но всё равно напомню, а то что-то вы в последнее время вообще нюх потеряли. В первую очередь нас интересуют молодёжные компании, собирающиеся в том районе в детских садиках, в подъездах, у подъездов на лавочках. Устанавливать, переписывать на месте, наиболее интересных тащить в УВД, провести здесь разведбеседы. Кто ещё интересней – оформлять по «мелкому» для отработки по спецприёмнику. Начало – в двадцать три, отставить – в двадцать два. Работаете до… как управитесь, в общем. Утром выходите попозже, к десяти. Старший мероприятия – Маштаков. Завтра доложить мне лично. Схалтурите, ещё раз поедете. Поняли?
– Так точно.
Миха пошёл к себе в кабинет. Через минуту туда залетел Калёнов, весь на шарнирах.
– Ну обломал, Львович! Собирались с мужиками в «Темп». В волейбольчик постучать, потом пивка попить.
Маштаков кивнул сочувственно, хорошее дело. Сам он твёрдо намеревался вернуться домой пораньше. Обещал почитать Маришке про доктора Айболита.
Договорились встретиться в десять вечера в УВД у дежурки.
С участковым увязывать взялся Миха, как назначенный старшим.
– Оружие будете получать? – зашмыгнул носом Калёнов.
– Рязанцев вооружится, я газулькой обойдусь, – Миха предпочёл лишний раз не напоминать про свою ущербность в этом плане.
Зональник убежал. Маштаков уставился в грязное окно, равнодушно отметив, что вот и второе лето прошло, а они так и не удосужились помыть стёкла. Накрапывал дождь, шелестела бурая, гофрированная листва тополя, доросшего до их этажа.
У Михи в голове не укладывалось, зачем мрошникам понадобилось выводить Фадеева в коридор и оставлять там без присмотра. Сидели бы каждый со своим жуликом по разным кабинетам, ждали бы спокойно, когда этап уйдёт.
«Меня бы позвали… Так нет, Ковальчук сказал, что они сами справятся».
Маштаков стащил слюду с пачки «Балканской звезды», разорвал упаковку, выбил сигарету.
«Ковальчук, сука, не признаёт, что отпустил меня. Написал в рапорте, что не было такого разговора. Что я ушёл, не попрощавшись, позабыв немой футляр[42]… Не забудут они мне никак Пшеничного. Как будто я заставлял его чужие деньги брать!»
Миха сильно затягивался, морщился. Сигарета попалась горькая.
С другой стороны Львович правильно наехал, что какого хрена он послушался Ковальчука. Кто такой Ковальчук? За начальника отделения в МРО сейчас Петрушин, с ним надо было решать. А потом, своей головы, что ли, нет за плечами? Первый раз замужем? Правильно ввалил трендюлей Львович. Если бы ещё на этом всё закончилось… Прокуратура в стороне не останется, не преминет по кумполу долбануть. Как наверху ещё посмотрят?
С учётом его, Михиного, рабоче-крестьянского происхождения.
Бли-ин… А сколько сил и средств придётся затратить на то, чтобы задержать Фадеева. Вот она – артель «напрасный труд».
Был реально в руках преступник, не какой-нибудь карманник, не грабитель даже. Убийца! Душегуб! И теперь с полным раскладом всего, что у следствия на руках имеется, наслушавшись страстей про перспективу двадцатилетнего срока – на свободе… Да он Вику, главную свидетельницу, вперёд милиции разыщет и грохнет! Доигрались по полной программе. Икнулась привычка к халявному подходу.
Как сказал Ковальчук? «Сегодня – наш день!» Вот уж действительно как в воду дунул…
Дома Маштаков маленько отвлёкся. Вынес мусор, наточил на бруске ножи. Давно он прочитал где-то, что какой в доме нож, такой и хозяин. Наблюдая, как жена выразительно и безуспешно пытается закрутить на кухне кран, Миха зарёкся, что завтра после обеда он его «уделает». Оставалось только вспомнить, куда он засунул разводной ключ.
Татьяна известие о том, что он уйдёт в ночь рейдовать, восприняла индифферентно. Это не означало, что она поверила.
Когда они на кухне пили чай, Маштакову накатило вдруг рассказать про свои беды, про убийцу, сделавшего ноги из отдела. Про то, что к старым проблемам у него, по ходу дела, добавились новые, ещё мохначе. Потом решил, что Тане всё равно неинтересно будет, подумает ещё, что он на жалость давит, подлизывается.
Жена, сложив в мойку грязную посуду, включила телевизор.
По первой программе шло «Поле чудес». На шею похожего на бодрого моржа Якубовича разбитная тётя вешала ожерелье из бубликов. А в руки вложила поднос, на котором стоял нарядный заварной чайник.
– Экспонаты для музея «Поля чудес»! – возопил лицедей Якубович.
«Меня бы назначил кто смотрителем этого музея», – ухмыльнулся Миха, проходя с сигареткой на балкон.
В рейд по тылам противника двинули почти вовремя. Маштаков искренне подивился пунктуальности всех участвующих.
Андрейка Рязанцев уселся впереди, рядом с водителем «Пази-ка». Автобус был с механического завода.
– Помогают шефы, Юрий Анатольич? – спросил Миха у участкового Муравьева.
Майор отреагировал живо, подпрыгнул аж на сиденьи.
– Ага! Ты знаешь, за голову берутся. Опорный пункт отремонтировали. Дружину возродили.
– Если ли толк от дружины? – Маштаков, как большинство профессионалов, скептически относился к добровольным образованиям.
– Я тебе скажу, есть. Ты послушай, послушай, – горячился Муравьёв, хотя Миха и не пытался его перебивать. – Вот по вечерам подучётников обхожу, с собой двоих мужиков беру поздоровее. Трое – не один, согласен? И чуть чего их – в свидетели, в понятые. Ага. Женщины мне «отказные» материалы подшивают, описи пишут, планы работы на неделю.
Автобус тряхнуло на ухабе, на нос майору съехала фуражка, он замолчал. В жёлтом конусе дальнего света фар мелькнула длинная вывеска. «Рособщепит. Столовая №…»
– Приехали! – жизнерадостно воскликнул Рязанцев. – Вон, приткнись у торца пятиэтажки.
Дверь автобуса, заскрипев, сложилась в гармошку.
– Пошли, что ли? – Маштаков потрепал за плечо Калёнова.
Тот умудрился задремать по дороге. Судя по исходившему от него родному запаху, он наведался-таки в спорткомплекс «Темп». Играл ли он там в волейбол – вопрос… но вот пива попил – это точно.
– Чё холодно так?! – возмутился Калёнов, выйдя на улицу.
Оперативник с его зоны, оказавшийся стажёром по имени Серёга, держал в руке длинный китайский фонарик.
Участковый повёл их в детский садик.
– Там на веранде они на постоянку собираются. Пьют, курят, трахаются. Заведующая на меня начальству нажаловалась – ничего не делаю, ага. Ладно, говорит, бутылки каждое утро, так ещё гондоны детишки находят. Осторожно, мужики, тут яма…
Веранду нашли по приземистому чёрному силуэту и багровым точкам сигарет. Они то вспыхивали, то слабели, сообразно затяжкам.
– Посвети, – велел Калёнов.
Стажёр включил фонарик. Мутное прыгающее пятно вырвало из темноты кампанию. Человек шесть-семь пацанов и девчонок, которые сидели друг у дружки на коленях. На той же лавочке в углу обнаружилась ополовиненная пластмассовая «полторашка», стакан, поломанная буханка чёрного, яблоки.
– Спокойно, мы из милиции, – сказал Маштаков. – Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
– Какие документы, ты чё? – загораживаясь рукой от света, возмутился крепыш в надетой задом наперёд бейсболке.
– Удостоверяющие вашу личность.
Миха обглядывал насторожившуюся публику. Ему не понравился крайний парень в спортивных штанах с белыми лампасами. Парень шепнул что-то на ухо сидевшей у него на руках девчонке, и та сразу сползла на пол. Пацан подтянул к скамье ноги, проверил шнурки на кроссовках.
– Раз документов нету, будьте любезны в отдел, личности ваши будем устанавливать, – рассудительно объяснил майор Муравьёв.
Он лет пять работал старшим участковым на Восточке, его узнали.
– Юрий Анатольевич, – к перилам подошла белобрысая девчонка в короткой юбке, – что мы такого сделали? Кому мешаем?
– Ага, Назарова! Вспомнила, как меня по имени-отчеству величают. А на прошлой неделе, когда я вас один проведывал, куда вы меня послали? – участковый не скрывал радости от наклёвывавшегося торжества справедливости.
Невзирая на то, что размеры её можно было увидеть только в микроскоп.
Свет фонаря слабел, на глазах садилась батарея.
– Чего сделали?! – вмешался Маштаков. – А распитие спиртных напитков в общественном месте? Здесь же детишки гуляют.
Стажёр выключил фонарь. И сразу из угла, где сидел не понравившийся Михе парень, мелькнули белые лампасы.
– Держи его, Рома! – хрипло крикнул Маштаков.
И сам прыгнул туда. Но Калёнов уже завернул парню руку, высоко, до самого затылка.
– Ты чё дёргаешься, ублюдок! С тобой же, ара, по-хорошему.
По дороге до автобуса всё-таки один сбежал. Не тот, который в бейсболке козырьком назад, а третий, его Миха вообще не разглядел.
Задержанных изъявил желание покараулить Калёнов, но Маштаков рассудил, что не стоит его, поддатого, оставлять одного. Слишком рьяно он кинулся руки крутить. Вон как пацан пере-морщился, ругается сквозь зубы. Подруга ему плечо массирует.
Как пить дать, на жалобу нарвёмся. Отписаться-то отпишемся, злостное неповиновение сотруднику при исполнении и так далее, но опять лишние проблемы.
– Сергей пусть здесь побудет.
Миха забрал у стажёра фонарик.
Милиционеры пошли по улице. Маштаков остановился на углу, огляделся. Двадцать шестого августа на этом месте ограбили гражданина Филимонова. Тот даже не понял, откуда взялись грабители. «Как из-под земли!» Хотя и не слишком был пьян. У напарника случилась радость, сынок народился. «Две бутылки всего, товарищ капитан, на пятерых выпили. Ей-богу!»
Миха озирался. Откуда они могли выскочить как из-под земли? Пройти вдоль дома за кустами? А что, вполне. Но тогда им заблаговременно не видно, кто идёт. Вдруг – катит кодла покруче?
Через два дома от них горел фонарь, единственный на всю долгую Восточную улицу. Под ним в кругу неонового света был хорошо различим силуэт молодой женщины. Миха разглядел даже подробности – деловой костюм, сумка на плече, стрижка, открытая шея. Нерешительно потоптавшись под фонарём, женщина повернула и растворилась в темноте.
«Нас испугалась».
На лавочке у последнего подъезда пятнадцатого дома сидели два парня. Оба вроде трезвые, курили, разговаривали негромко. Обоим лет по двадцать, на вид после армии, если служили, конечно. У одного с собой оказался пропуск на завод.
– Да, мы из этого дома, – парень выглядел уверенно.
Рязанцев в блокнот переписал их данные.
Участковый Муравьёв не преминул попрофилактировать.
– Зачем вы, ребята, на лавочку с ногами залезли? Ага. Нормальные ребята, а с грязными ногами. Ведь тут люди потом сядут жопами в чистых штанах…
Парни сразу поднялись, стали прощаться.
– Завтра после работы, Костя, подходи…
Все подъезды в пятнадцатом доме оказались пустыми. Из распахнутого окна на втором этаже гремел Михаил Круг.
– Владимирский централ, ветер северный!
Звяканье посуды перебивали нетрезвые голоса, мужские, женские. Хохот, – он же ржач.
Муравьёв отвернул обшлаг куртки.
– Пятнадцать минут двенадцатого. Положено тишину соблюдать. Поднимемся, Михаил Николаевич, сделаем замечание.
Спать людям мешают.
Участковый, служака из старых, максимально старался использовать возможности рейда.
– Какие проблемы, та-ащ майор? Второй этаж, не высоко.
Маштаков потрогал через ветровку закреплённый в самодельной поясной кобуре газовый пистолет. Вещь, по большому счёту, бесполезную. На пьяных слезоточивый газ не действует.
В экстремальной ситуации резиновая дубинка сгодится куда эффективней.
Отдыхавшую компанию урезонили на удивление легко. Хозяева закрыли окошко, убавили громкость магнитофона.
– Извините за беспокойство! – прощаясь, участковый по-уставному приложил ладонь к козырьку фуражки.
У следующего по нечётной стороне, семнадцатого дома подошли к другой группе, тоже нетрезвой. Эти были старше. По тому как сидели двое, – на корточках, по тому как они курили, Миха определил – судимые. Он включил фонарик, засветивший неожиданно ярко.
Четверо битых жизнью мужиков, две потасканные женщины. Увидев среди приближавшихся людей одного в форме, они сразу поняли – по их души.
– Старший участковый инспектор майор милиции Муравьёв.
Ваши документы, граждане.
– Натольич, какие документы ночью? – худой мужик, по виду туберкулёзник, разлепил тонкие фиолетовые губы, жутковато улыбнулся. Показал металлические фиксы. – Кореш откинулся. Отметили у меня маленько. Нельзя?
– Можно, Лёша, можно. Ты знаешь, я лишнего не спрошу.
Справочка у кореша в наличии?
– А як же? – «откинувшийся», угреватый и тощий, отлип от женщины. – Пожалуйте. Кому?
Маштаков, стоявший ближе других, взял у него из руки продолговатую бумажку голубого цвета, с фотографией. Справку об освобождении.
Сличил фото с оригиналом. Одно лицо. Только взгляд на фотке был затравленный, в себя, а сейчас – поддатый – парень благостно косил.
За что судим? О, серьёзно, статья сто сорок шестая часть вторая УК РСФСР. Квалифицированный разбой. Срок девять лет. Начало срока… Окончание… Условно-досрочно вышел.
– Сколько оставил? – у Михи не было желания производить в уме арифметические операции.
– Год и два месяца.
– Не забывай о них. Чуть чего, знаешь?!
– Знаю, начальник.
Фиксатый Лёха слетал домой за паспортом. У четверых документов не оказалось.
– Проедемте в отдел, граждане.
По показаниям потерпевших получалось, что их грабили молодые пацаны. Малолетки! Эти мужики были явно старше. Но судимые, гуляют по ночам в интересующем районе… Оперативный интерес они, безусловно, тоже представляли.
Лёха, помня о законах гостеприимства, искренне беспокоился.
– Я тоже поеду. Натольич, только давай сговоримся, чтоб не по беспределу. Мы завтра Серого провожать сбирались, на горьковский поезд… Мне в понедельник на работу первый день.
Давай без всяких там задержаний. Я вижу, у уголовного розыска интерес. Давайте по-людски.
Маштаков глянул на него с интересом, потом на Калёнова.
Не его человек? Рома смотрел зло, не отреагировал. По дороге в автобус он свернул в кусты.
– Отлить надо.
В начале первого добрались до УВД. Постовой с лязгом отодвинул металлическую загородку. Автоматически закрывающиеся ворота не работали с момента их установления. Судимых и их подруг оставили внизу у дежурной части. Молодежь растащили по трём кабинетам.
Калёнову Миха сказал, чтобы тот девчонками занимался.
Парня в белых лампасах, который до сих пор растирал вывернутую руку, забрал участковый. К себе Маштаков поднял того, что носил бейсболку задом наперёд.
Парень развалился на стуле, закинул ногу на ногу, чуть не на стол взгромоздил.
– Сядь нормально, шпан! – Рязанцев обидным ударом по затылку сшиб с него фуражку. – Головной убор сыми!
Доставленный сел прилично. Миха положил перед собой бланк объяснения.
– Имя, фамилия, отчество?
– Ну Помыкалов Дмитрий Сергеевич.
– Давай, Дима, без «ну». Ты – не в конюшне, я – не запряжённый! Год рождения? Место жительства?
Помыкалов называл. Выходило, что он совершеннолетний, восемнадцать исполнилось в марте. Жил в малосемейке с матерью. После окончания «тэухи» не работал, потому что осенью собирался в армию. Имел условную судимость за хулиганку, правда, погашенную.
Разговор не давал результатов.
– Всегда здесь гуляем… а чё такого? Нельзя что ли? Не слышал я ни про какие грабежи… На фиг мне всё это сдалось. Ну с Мерином гуляем, с Надей Назаровой, Олей Климовой, с Рындюхой… Кто убежал? Не знаю, он первый раз к нам прибился…
Макс сказал его зовут. Да правду я говорю… Нечего мне думать…
Сидевший на углу стола Андрейка Рязанцев, оказывается, давно отчаянно семафорил Маштакову глазами на Помыкалова.
Чего такое? Миха протёр глаза. Как ни крепился, а в сон всё равно вело. Присмотрелся и ничего не понял.
Тогда Рязанцев на клочке бумаги начирикал, передал ему.
«Ботинки похожие с последнего грабежа», – презирая знаки препинания, написал Андрейка.
А ведь точно! Чёрного цвета, на шнурках, а подошва – серая, литая. Молодец, Андрейка. Вот они – молодые мозги. Это ещё, конечно, ничего не значит. Ботинки это ж не штучная работа. Ширпотреб. У меня вот тоже похожие, только без шнурков.
– Ну чего, Дмитрий, послушал я твои басни и вижу, что ты не искренен, – Миха закурил, хоть и не хотел. – Посидишь «по-мелкому»… суточек пять… Поду-умаешь…
– За что по-мелкому? Я ничего не сделал!
– Как ничего? Распитие спиртного в общественных местах.
Раз! Нецензурная брань там же. Два! Неповиновение законным требованиям сотрудникам милиции. Мало? Пиши, Андрей, рапорт, как оно всё было на самом деле…
Маштаков по внутреннему телефону позвонил дежурному, спросил, есть ли свободный участковый, чтобы протокол на хулигана составить. В принципе он и сам это мог сделать, хотя розыску и не шла в зачёт административная практика. Но всё должно выглядеть естественно. Протокол, составленный оперативником, мог породить у судьи ненужные сомнения.
