Михаил Ланцов
Сын Петра. Том 6. Треск штанов
* * *
Интерлюдия
1711 год, январь, 1. Москва
Светало.
Было тихо после праздничной ночи.
Новый год прошел. Что предваряло наступление будней. Сегодня был последний общий для всей страны выходной день. Рождество-то еще 25 декабря отметили[1].
Алексей отхлебнул горячего кофе и улыбнулся, глядя за окно. Там лежал снег, но он смотрел куда-то сквозь него, погруженный в свои мысли.
Уже пятнадцать лет он тут кошмарил реальность.
Уже пятнадцать лет пытался изменить естественный ход истории.
И, черт возьми, ему нравилось то, что получалось!
Получалось!
А ведь он боялся все эти годы. Постоянно боялся. Не за себя. Нет. За дело. Того, что не справится, и история вернется в привычную колею. Но теперь он четко осознавал: все… история изменилась. Он свернул Россию со старого пути.
Сначала он пытался как можно скорее набрать веса, чтобы превратиться в политика, способного хоть что-то менять. Даже несмотря на малолетство, так как позволить себе ждать и смотреть, как его отец наломает дров, не хотелось. Совесть не позволяла.
Пришлось прыгать выше головы.
Получилось.
Чудом, не иначе.
Хотя до сих пор нет-нет, а проскакивали шепотки о колдуне, одержимом или бесенке, выросшем в натурального черта. И то ли еще будет. Он даже не пытался себе вообразить, какие сказки и легенды о нем станут ходить после смерти. Да это и неважно…
Потом, выйдя на оперативный простор, он постарался помочь отцу модернизировать страну и порешать основные насущные проблемы государства. Тут и военно-политические конфликты с соседями, и торговля, и кадровая политика, и безопасность, и армия, и много чего другого. И у них получился очень неплохой тандем. Петр давил, как паровой каток, за счет своей неуемной энергии, а сын корректировал маршрут, чтобы отец не начал укладку дороги прямо в болотную жижу. А он порывался. Порой даже больше, чем нужно.
Алексей справился.
Россия бурно, просто взрывным образом развивалась. Раскидала своих врагов, создав современную армию, провела первичную индустриализацию, строила флот, получив выход к Балтике и Черному морям. Торговлю и союзы развивала по всему миру. Внутренние коренные преобразования проводила, превратившись к 1710 году в настоящего трофического хищника, войдя в клуб Великих держав. Весьма немногочисленный…
Алексей вновь отхлебнул кофе, несколько погрустнев.
Мироустройство явно поменялось. Сильно. И это все было бы неплохо как-то стабилизировать, не доводя до откровенного хаоса и лобового столкновения Великих держав. Так-то славная драка выйдет. Натурально мировая война. Только в таких выигрывают те, кто стоит в сторонке.
Поймут ли это «партнеры»? Своевременно. Получится ли хотя бы на век стабилизировать мир через систему союзов и договоренностей?
Бог весть.
Наступал новый год, полный новых надежд и вызовов. Россия ворвалась в высшую лигу, распихивая всех старожилов локтями. Теперь готовилась там удержаться…
Пролог
1711 год, январь, 28. Москва
– Мат… – тихо произнес царевич, констатируя свое печальное положение.
– Снова! – радостно воскликнул царь.
Алексей скосился на отца. Тот откровенно веселился. Давненько он не видел, чтобы его сын проигрывал в шахматы несколько раз подряд. Его проигрыш в шахматы вообще не частое явление. А тут такое…
Алексей поиграл желваками, но промолчал.
Детский мат.
Глупо.
Смешно.
Обидно.
Напротив него за шахматным столиком сидела Серафима с самым самодовольным видом. Сумела отвлечь мужа откровенно провокационным поведением, дразня его и привлекая внимание. Совсем не то, что нужно в шахматах. После бурных ночей молодой мужской организм реагировал на ее намеки слишком буквально.
И вот – итог.
Все-таки, несмотря на зрелое сознание, его тело было юным, слишком юным, натурально кипящим от гормонов, а супруга – привлекательной. Чем она беззастенчиво пользовалась.
Алексей с укоризной посмотрел на нее.
Серафима многообещающе улыбнулась. Даже в чем-то пошло. Но так, чтобы окружающие этого не видели. Да им и не до того было. Они обсуждали это глупое и смешное поражение.
Вон как судачили.
Царевич же поблагодарил супругу за партию. Встал и, подойдя к небольшому сервисному столику, налил себе сока. На такие посиделки он не любил, чтобы приходили слуги. Разговоры шли разные, не для всяких ушей. И понимая, как он сам сведения выуживает из аристократии, старался себя оградить от аналогичных ошибок.
Вот и вводилось этакое самообслуживание фуршетного типа.
Захотел? Подошел и взял. Или там налил. Или еще. Помещение маленькое, и сильно это не напрягало. Тем более что по нему ставили несколько дублирующих сервисных столиков. Чтобы всего было в достатке.
Кое-кто брыкался, правда. Но после того, как царь продемонстрировал, что ему самому себе налить не зазорно, и остальные стали более покладистые. Петр Алексеевич хоть и стремился блюсти определенный блеск, пуская пафос иноземцам в глаза, но в быту был достаточно демократичным. И он отлично понял мотивы сына, охотно их поддержав. Заложил через это новый формат если не симпозиумов, то таких вот камерных посиделок клубного типа – так сказать, «без слуг» и в чем-то «без галстуков», поскольку на подобные встречи не требовалось одеваться особо пафосно.
– Обиделся, – раздался сзади голос Серафимы, а на плечи царевича легли ее руки. Очень ласково. В ней вообще буквально сквозила сексуальность… сочилась из нее, выдавая гаремное воспитание, которое стремительно и пышно проявлялось, обрастая практикой поверх широких теоретических знаний.
– Нет, – предельно честно ответил муж. – Скорее ты заставила меня задуматься.
– О чем ты думать?
Он улыбнулся.
Она старалась и учила язык. Еще в Исфахане начала. Но ее родным был тюркский. Так что флексии и все, что с ними связано, было для нее чужеродным, рода, падежи, спряжения и прочее подобное от нее уплывали. Из-за чего у нее был не только немного занятный выговор, но и очень характерные ошибки. Алексей из-за них не раздражался. Так, максимум улыбался. Не более.
– Ты ведь отвлекла мое внимание.
– Да.
– Раньше я думал, что могу себя контролировать. Но ты умеешь вскружить голову, – произнес Алексей и не столько услышал, сколько почувствовал, как она за его спиной улыбнулась. – А что, если нас тоже так отвлекут? И меня, и отца, и прочих.
– Кто? Зачем? Как?
– Не знаю… Этот старый хрыч и австриец не просто ведь так короновались в Риме. Слухи ходят разные, но что конкретно они задумали, мы пока не знаем. Почему бы им не поступить так же, как ты? Отвлечь наше внимание, чтобы сделать свое дело.
– Им сложно делать, как я.
– Почему же?
– Некрасивы.
– Разве что… – улыбнулся Алексей, поворачиваясь к молодой жене и обнимая ее…
Часть 1. Треск
– Придется поверить мне на слово. Боюсь, что у вас немножко нет выбора.
– Прости, но это безграмотно. «Немножко нет выбора». Так не бывает. Выбор либо есть, либо его нет.
к/ф «Джентльмены» Гая Ричи
Глава 1
1711, март, 2. Москва – село под Рязанью
Алексей откусил свежего мягкого хлеба с маслом. Сливочным, соленым. И запил его сладким крепким черным кофе.
Контраст этих вкусов ему всегда нравился.
Особенно по утрам.
Завтрак шел своим чередом.
Царевич старался не тратить денег попусту. Да, какие-то вещи, диктуемые статусом, выполнял, по возможности, безукоризненно, но в целом стремился жить скромно. В силу привычек, оставшихся еще с прошлой жизни. Впрочем, был момент, на котором он никогда не экономил. Это питание. Ни тогда, ни тут. Само собой, речь шла не об обжорстве. Просто он любил хороший вкус. Разный. И качество.
Именно по этой причине Алексей и организовал тут производство вкусных напитков. Вкусная и качественная еда была той слабостью, которую он ясно за собой осознавал, но никогда не стеснялся. Потому как она не переходила в безудержный жор или какое-то иное безумие. Просто он любил вкусно покушать.
И тогда. И в этой жизни…
В дверь столовой, где проходил завтрак, тихонько постучали. Щелчок. Едва различимый шелест хорошо смазанных петель. Несколько шепотков. И к царевичу подошел дежурный офицер. Сбоку. Но еще до того, как Алексей должен был его увидеть, он спросил:
– Что-то случилось?
– Да. На стройке дворца авария. Господин Пеппельман просил тебя прийти.
– Что-то серьезное?
– Не могу знать. Гонец не в курсе.
– А сам что-то слышал?
– Шум час назад оттуда доносился. Грохот какой-то. Я сам не слышал, но наши о том сказывали.
– Герасима предупреди. Пусть людей выделит. Как закончу завтракать – выеду.
– Слушаюсь.
С этими словами дежурный офицер удалился. Так-то особой нужды прерывать завтрак и не имелось, наверное. Однако Алексей не стал устанавливать какие-то лишние барьеры и, наоборот, всячески стимулировал подчиненных говорить.
Всех.
Люди, понятное дело, робели.
Особенно ранга низкого. Так что царевич завел себе манеру произвольно начинать короткие беседы с самыми разными людьми. В первую очередь случайными. Ибо он хотел знать. Просто. В целом. И опасался оказаться в изоляции от реальности. А то мало ли что ему та же Миледи сообщает… Вдруг она врет? Кто знает? Для этого он развернул несколько контуров сбора информации и предпринимал иные способы контроля. Среди прочего и вот это – борьба с зажатым ртом, когда подчиненные робеют сообщить что-то, опасаясь потревожить августейшую особу…
– Что-то случилось? – поинтересовалась Серафима.
– С дворцом что-то стряслось. Маттеус просит прибыть.
– Я не понимать, зачем такой дворец строить, – покачала она головой.
– Какой такой?
– Необычный.
– Так ни у кого такого нет.
– И как жить? Столько ступенька.
– Как жить? Со всеми удобствами. Лифт будет. И по ступенькам бегать не придется.
Серафима едва заметно поджала губы, с трудом сдержавшись от изображения классической «куриной жопки». Очередной ее заход явно натолкнулся на «глухую стену», и она решила не нагнетать. В конце концов, это не лучшая стратегия. Вместо этого она произнесла:
– Хорошо. Тогда я ехать с тобой.
– Зачем?
– Я нельзя?
– Можно. Но зачем?
– Интересно.
Алексей пожал плечами.
Хочет и хочет. Почему нет? В конце концов, именно она будет заведовать по обычаю дворцовым хозяйством. И было бы неплохо, чтобы и она своим глазом поглядывала. Вдруг какую-то неочевидную вещь упустили?
Покушали.
Привели себя в порядок, проведя обязательную гигиену. С зубными тут было все ОЧЕНЬ плохо, поэтому Алексей относился к чистке и общему уходу за зубами максимально трепетно.
Оделись.
Выехали.
Было недалеко, но все равно идти пешком по ранней весне не хотелось. В первую очередь из-за жены. Она с непривычки мерзла.
На стройке творился хаос.
Кран-балку, с помощью которой поднимали грузы с земли, нормально не закрепили на новом ярусе. Она сорвалась. И, совершив довольно заковыристый кульбит, пробила кладку легкой стены первого яруса. Ничего особенного – просто «колодец» в полкирпича, заполненный туфом в качестве наполнителя, развалился.
Пробила и пробила.
В обычной ситуации Маттеус отработал бы все в обычном порядке. Дело-то житейское, на стройке и не такое бывает. Однако тут имелся нюанс – туф оказался покрыт плесенью…
– И как это понимать? – спросил Алексей строителя на немецком. Тот, несмотря на определенные усилия, все еще очень плохо говорил на русском языке.
– Не знаю, – развел он руками. – Видимо, сырой был, когда засыпали. Или еще что случилось.
– Плесень… – покачал головой царевич.
– Это есть очень плохо. Никак нельзя плесень. Надо вскрывать прочие колодцы и проверять.
– Разве это спасет ситуацию?
– Нет, – после долгой паузы ответил Пеппельман.
– Как сделать так, чтобы спасло?
– Выкладывать легкие стены целиком из кирпича. Фундамент и каркас это позволяют…
В принципе, задуманные им тройные стеклопакеты, разнесенные на пару ладоней каждый, вполне должны были защищать от холода. Да и оснащение здания паровым отоплением с теплоизоляцией подводящих труб сильно ситуацию облегчало. Но… делать толстые стенки из полнотелого кирпича он не хотел. Тонкие будут промерзать. А толстые окажутся слишком тяжелыми, что просто не вписывалось в философию здания.
Решили не спешить.
Первый ярус – ладно, строить с использованием полнотелого кирпича, а все, что выше, – ждать, пока запустят уже выпуск так называемой теплой керамики. Проще говоря, керамических блоков с множеством малых пустот. Маленький заводик для их выпуска уже строили.
Серафима слушала молча и лишних вопросов не задавала. Все равно немецкого не понимала. Просто имитировала молчаливый «хвостик» мужа. Только очень любопытный. И головой она крутила – дай боже, в чем-то даже нервируя Пеппельмана, который воспринимал это любопытство с опаской.
Вышли со стройки.
– Видимо, на год еще въезд наш во дворец откладывается.
– Сложный башня, – покачала головой Серафима.
– Зато все вокруг будут понимать, у кого самый большой.
– Большой? Что? – не поняла жена.
– Неважно, – отмахнулся, усмехнувшись, муж. Вдаваться в долгие объяснения ритуальных игрищ вокруг публичного статуса он не собирался. Видимо, в Иране они были другими. Ну или она просто не поняла.
Супруга уточнять не стала.
И они поехали туда, куда Алексей и планировал отправиться после завтрака. А именно к брату. Он его уже пару недель не навещал. Что было и опасно, и халатно. Слишком уж Кирилл увлекался…
– Где наш деятель молотка и отвертки? – поинтересовался царевич у охраны, когда они добрались.
– Так в амбаре.
– И давно там?
– Почитай, неделю. Только в нужник выбегает. Еду туда носят ему. Миледи намедни приходила, хотела его в баню отправить. Да все без толку. Он словно одержимый…
– Софья там?
– Жена-то его? Да. А куда она денется? Он как чем-то увлечется, совершенно теряется. Если бы не Софья… – махнул рукой охранник.
– А ты, я смотрю, ее уже нормально воспринимаешь, – с улыбкой произнес Алексей, припоминая, как именно этот охранник в свое время морщился от негритянок. Раздражали они его своим видом. И таких в Москве хватало. Теперь же вон – сменил пластинку.
– Так… – развел он руками, – дурного-то за ней никто не видел.
– А как же «чертовка» и «нечисть угольная»? – спросил царевич, припоминая отпускаемые этим человеком весьма грязные оценки.
Тот смутился.
Промолчал.
Царевич же похлопал его по плечу и только было уже собрался идти в амбар, как оттуда донесся какой-то грохот. Явно что-то то ли сносили, то ли выворачивали. И несколько секунд спустя «вылетели» ворота. Лопнул засов от напора чего-то, и они резко распахнулись. Одна створка даже слетела с петель и завалилась куда-то вбок. Вторая же, хлопнув о стенку, там и осталась, застряв в мешках да корзинках, которые кто-то совсем недавно там сложил.
Еще несколько мгновений, и Алексей Петрович понял, что послужило причиной этого «надрыва» данной преграждающей конструкции. Это был экскаватор.
Паровой.
Гусеничный.
Построенный с широким использованием базы от разработанного гусеничного парового трактора…
После того успешного испытания трактора запустили в производство. Громко сказано, конечно. Людей-то на такие дела не хватало катастрофически. Все квалифицированные специалисты иной раз едва ли не вручную распределялись. Так что все это «производство» было, по сути, «гаражным» вариантом. Проще говоря, мастерской с горсткой людей.
Да, не лучший вариант.
Да, не добиться разумных темпов и эффективности их выпуска.
Однако и такой убогий вариант открывал возможность их производить. А даже пять таких тракторов, примененных с умом, могли наделать дел. Да и людей для эксплуатации и ремонта нужно как-то готовить. Не на кошках же тренироваться?
И приставить к каждому ученика.
Этот прием вообще был к началу 1711 года весьма ходовым. Потому как, уткнувшись в кризис привлечения специалистов, ученичество подобное стало носить массовый характер. Стихийно. Из-за чего еще по прошлому году было трудно найти более-менее толкового мастера или рабочего без хотя бы одного ученика.
Подобное наставничество являлось статусным. Нет ученика – босяк безрукий. К тому же за него платили. Как за сам процесс, так и за результат, чтобы не было особого мотива затягивать.
Если бы не это ученичество, не удалось бы найти людей.
Вообще…
Что представлял собой этот экскаватор[2]?
Поворотная платформа.
В кормовой ее части находились котел, запас топлива и противовес. Спереди же располагалась кабина и крепилась двухсегментная стрела, которую в движение приводили канатами, намотанными на тяговые барабаны.
Надо загребать? Тянулся рычаг, и в цилиндры машины действия подавался пар. Надо опускать ковш? Переключался порядок работы золотников, и вновь тянулся рычаг.
Подъем и опускание нижнего сегмента стрелы осуществляли с помощью соседнего тягового барабана с канатами. Поворот платформы – ходовой шестеренкой, бегущей по зубчикам «погона башни».
Паровая же машина была одна. А ведь еще и экскаватор нужно сам как-то перемещать. И ставить на каждую задачу дополнительный блок цилиндров не хотелось. Пошли на создание раздаточной коробки. Широкая такая чугунная коробка, через центр которой проходила полная ось, на которую и передавался крутящий момент от паровой машины. По ней бегала шестеренка по пазам и распределяла его между четырьмя полуосями: две выходили вперед, две назад, параллельно вводу.
Открытие ковша на сброс решали без паровой тяги. Просто дергали за толстую веревку, проложенную вдоль стрелы. Та поворачивала защелку, обратно которая становилась сама, когда ковш опускался и происходило захлопывание под действием гравитации.
Механизм получился для своего времени сложный.
Да.
Но весьма и весьма продвинутый. Потому что в эти годы все решали бы иначе. Сказывалось то, что и Кирилл оказался одарен, и Алексей кое-что помнил из того, что видел. Да и ученые Академии наук подключались для консультации. Те же Лейбниц с Ньютоном, которые воспринимали сына Миледи своим учеником.
И вот этот экскаватор и выломал ворота амбара, выезжая. Задом наперед. А в кабине развивал какую-то бурную деятельность Кирилл. И на удивление, его «шоколадная» Софья.
Крики.
Нечленораздельные.
Экскаватор продолжал медленно ползти по прямой. И открыто угрожать соседнему амбару.
Наконец, что-то для себя решив, Кирилл схватил кувалду, которая у него почему-то в кабине под ногами валялась. И пару раз куда-то ей всадил.
Аппарат остановился.
А он, выпрыгнув на землю, устало сел на гусеницы, вытерев обильно выступивший пот рукой.
– Что случилось? – спросил Алексей.
– Фрикционы, – устало ответил Кирилл, который подхватил это слово от царевича. – Заклинили они.
– Или заржавели, – добавил Софья.
– Или заржавели, – согласился тот. – Мы давно ему ход не давали. Могли.
Царевич покачал головой.
Ничего умнее, чем два кованых диска, которые прижимались эксцентриком, они не придумали. Просто в силу того, что, кроме принципа фрикционов, Алексей не знал ничего. Даже сцепление никогда не разбирал. Получилось грубо и топорно, но подходяще. Наверное…
– И что делать думаешь?
– Выспаться… – ответила за него Софья. – И помыться. А потом со свежими силами.
– Думаешь? – как-то неуверенно переспросил Кирилл.
– Ты же сам говорил, что глаз замылился. Отвлечься надо.
Кирилл как-то механически кивнул.
Алексей улыбнулся, подмигнув Софье.
А Серафима с каким-то завороженным взглядом изучала экскаватор. Она росла в гареме и мало что видела за его пределами. Этот новый мир, открывать который она начала в путешествии, порой вызывал в ней буквально детские эмоции. Удивительное рядом и все такое. Даже несмотря на возраст.
Тут же и нормальные, умудренные возрастом люди поразились конструкции. Все-таки экскаватор, да еще гусеничный, для местного исторического ландшафта был настолько же типичен, как и какой-нибудь диплодок или здоровенный авиалайнер.
– Авиалайнер… – тихо, едва ли не шепотом произнес царевич, словно пораженный в самое сердце.
– Что? – не понял Кирилл.
– Не обращай внимания, – поспешно отмахнулся Алексей. Делиться с ним мыслями о дирижаблях он не хотел. Еще не хватало, чтобы брат ими заболел. Да и мыслей тех с гулькин нос… Так, сама идея. Больше о них ничего не знал. И тут требовалось все обмозговать…
* * *
– Кум! – радостно воскликнул Фрол, увидев родича во дворе своего дома.
Тот выглядел не так радостно. Да и вообще весьма мрачно. Видно было – тяжелые дни пережил. Вон осунулся как. Да и спутники его тоже.
Пешком шли. А им дня три пути.
Вошли в дом. Сели за стол.
Супруга достала из печи чугунок с пареной картошкой. Кваса из сеней принесла. Хлеба отрезала. Солонку из небольшого шкафчика возле печи.
А кум во все глаза смотрел на это. Он ведь лет пять тут не был. И ничего этого даже не планировалось.
Дом, правда, был не кирпичный, как болтали злые языки, а фахверковый. С поправками на российские реалии.
Тяжелый, массивный фундамент из кирпича поднимался на добрые два фута[3] из земли, формируя характерную завалинку. Поверх его прокладывали грубой тканью и проливали битумом, формируя таким образом затвор гидроизоляции, чтобы вода по фундаменту не поднималась. Дальше ставили несущий каркас из бревен и набивали обрешетку. Ну и дальше глину, густо замешанную с соломой, укладывали на этот «скелет», чтобы получить стену толщиной в четыре фута[4]. Чтобы такая стена не промокала снаружи, ее притирали жидкой глиной, формирующей своего рода скорлупу гидроизоляции. Крыша двускатная, крутая, с холодным чердаком была покрыта черепицей, из-за чего, видимо, в сочетании с выступающими кирпичами фундамента и пошли слухи.
Да, в селе имелись каменные здания.
Две штуки.
Церковь, которую уже устроили перестроить в типовую базилику. И небольшой домик правления, где староста дела вел. Остальные дома – фахверк.
Все.
Вообще все.
Село в принципе было перестроено по единому плану и стандарту, имея и центральную улицу как по линейке, и переулки, и даже площадь свою перед церковью. Вот по прошлому году и закончили…
Внутри у кума было довольно чисто.
Пол – тес, приподнятый над землей, отчего тепло и сухо. Печь вон стояла кирпичная, построенная навроде традиционной русской, устоявшейся лишь в XIX веке, но под проект перестройки колхозных поселений ее придумали. Мебель кое-какая имелась. Не только стол да лавки, но и целый шкафчик – явный признак зажиточности по этим годам. Да и сундуков парочка стояла вдоль стен. Впритык. Чтобы спать на них можно было. Впрочем, на тесовом полу и без сундуков тепло было – кинул соломы или даже овчину да спи, ежели печь протопить добро.
Чугунок опять же.
Кум ради такого дела даже постучал по нему пальцем, проверяя – металл али ему кажется.
Ел он молча, как в крестьянской среде тех лет и было по обычаю. Спокойно, рассудительно, но без трепа. И не спрашивал – что. Какую еду поставили, такую и вкушал. Неприлично носом водить от угощений. Тем более на голодный желудок. Тем более что картошка оказалась вполне вкусной и сытной едой, хоть ему и непривычной совершенно. Он ее поначалу с репой спутал, даже дивился – какой странный вкус.
Потрапезничали.
Сели разговаривать.
Сначала зашли издалека. Обговорили родичей и прочие схожие вопросы. А потом и к делу перешли.
Голод.
Кума в гости привел голод.
Неурожай был у них в селе по прошлому году. Под конец лета град побил посевы. Как итог – зиму едва-едва на лебеде с корой продержались. Наступившая же весна отчетливо пахла смертью. Многие в их селе уже едва на ногах стояли.
– Я помогу, – твердо сказал кум. – Тебе. Запасами бог не обделил. А остальные как?
– Не ведаю… – развел руками его визави.
– А как же запасы? Со складов государевых вас разве не кормят по голоду?
– Так… – потупил взгляд крестьянин.
– Не писались?
– Да у нас вся округа не писалась. Мужичок у нас один скрывался. Беглый. Сказывал, что та перепись – сатанинское дело. Будто бы в книги бесовские нас вписывают как душу продавших.
– И вы поверили?
– Он убедительно говорил. Вот по бумагам и нет нас вроде как. И старосты тоже нет.
– Как же так? Всех же заставили себе старосту выбрать.
– Так тот мужичок нам и подсказал выбирать того, кто недавно преставился или вот-вот отойдет. Мы так и делали. Писарю денежку сунули, он и написал бумагу, что так, мол, и так – выбрали. Пока суть да дело, пока выяснили, что староста наш того, отошел, прошло время. И немало. А мы потом еще раз такого выбрали. И еще раз. С третьим покамест не прознали.
– Подушную подать, стало быть, не платите?
– Ничего не платим.
– Да… Накаркали, получается… – покачал головой кум.
– Как есть накаркали, – развел родственник руками. – Три года ведь хорошие были. А тут такое дело.
– Так для такого дела это все и удумали. Церковь у вас тоже не ставят новую?
– Откуда? Старосты-то нет, он бумаг и не подает никаких.
– Ясно… Пойдем к старосте. К нашему. Он, слава богу, живой.
– А он поможет?
– Вы хоть и разбойники, ежели так посудить. Но наши. И он наш. Чай, не обидит. Савелий это, бык. Да ты его знаешь. Что же до помощи. То вам только ряд остается подписывать.
– Что за ряд?
– Как мы. Колхозный. И уже старосту выбрать чин по чину. А того злодея, что вас баламутил, сдать полиции.
– Так издох он. По осени еще.
– Это как?
– А пес его знает, – развел он руками. – Говорят, в ночь прибежал на околицу и стал в дверь стучать. Гроза была. Не узнали. Спужались. А на утро тело нашли. Тело в ранах. Явно уносил ноги от кого-то. Его быстро и прикопали в овраге. Опасались, что полиция или еще кто нагрянет.
– Видишь? Видишь?
– Что?
– Всевышний все видит. И злодеев карает. Вот он и сдох, как пес.
– Говорил он уж больно ладно.
– Только для пуза накладно.
Собеседник лишь молча развел руками, не в силах возразить.
– А тот ряд – это кабала какая?
– Ну как сказать… Вроде и кабала, но такая… без нее тяжелее. Земля вся ваша в общак складывается и обрабатывается сообща. По указке агронома. Он сказывает, где что сажать, когда и как. С урожая каждому идет доля. Два-три года – и в таких вот домах жить будете. Церковь вам тоже перестроят, батюшку обязав детишек грамоте да счету даром учить. Нам обещают на будущий год лекаря поставить на наш прокорм. Не шибко грамотного, но и с такого польза немалая. Что еще? Со станции на посевную и страду лошадей, телеги и прочее всякое хитрое выделять станут. Отчего быстро и ловко все пойдет. Как у нас. Сам же видишь.
– А платить сколько?
– А нисколько. Простую подушную подать и только. В остальном – слушайся агронома да старосту и буде.
– Красиво больно.
– Так царю-государю нашему людишек на Уральском Камне кормить надо. Вот он свое и берет долей. Все, что вырастили, делим. И нам, и на посев, и ему – людишек в тех краях кормить. Как видишь, – кивнул он на печку и похлопал по животу, – не обижает. Да в том ряде прямо сказано – коли голод или иная хворь, царь-государь помощь окажет. Почитай, в обществе нашем. За что и долю берет немалую…
