Михаил Ланцов
Безумный Макс. Том 2. Ротмистр Империи
Предыстория
Наш современник увлекался военно-исторической реконструкцией Первой Мировой войны. Но на одном из выездов случилось непредвиденное происшествие. Он нажрался до изумления и заснул ряженным в форму поручика Русской Императорской армии. А когда очнулся, то оказался прямиком в Восточной Пруссии образца 26 августа 1914 года. И вокруг рвались снаряды.
Но Максим не растерялся. Приняв командование над разбегающимися солдатами Императора, он начал действовать. Его летучий отряд, собранный с миру по нитке, прокатился на трофейных грузовиках в германских тылах, создав им чрезвычайные сложности. Апогеем же этого променада стал захват в плен командующего 8-й армией Пауля фон Гинденбурга и его начальника штаба – Эриха Людендорфа. Что в корне изменило узор военной операции в Восточной Пруссии, серьезно изменив ход войны.
Изначально уходить к своим Максим не планировал. Да и зачем? Ни документов, ни знакомых, ни родных. По местным законам он самовольно присвоил себе офицерский чин. И его ждет не слава, а трибунал. Однако обстоятельства так сложились, что его, раненного, вывезли в местный госпиталь.
Несмотря на изначально очень негативные ожидания, вокруг Максима в Российской Империи началась здоровая шумиха. Не без участия известного скандалиста Гучкова и части генералитета. Обстоятельства геройств Максима позволили свалить военного министра Сухомлинова, обвинив в некомпетентности, отдав под суд и выставив козлом отпущения. А Максим, на волне этих великосветских разборок, стал героем. Его перевели в элитный госпиталь в Царском Селе, а потом осыпали наградами.
Нашлись даже родственнички. Ротмистр Сумского гусарского полка светлейший князь Иван Николаевич Меншиков-Корейша признал в Максиме своего незаконнорожденного сына. Этот отчаянный мот, бабник и гуляка умудрился заделать ребеночка Елене Григорьевне Строгановой, внучке Императора Николая I.
Бред, конечно. Дивный. Но на руках у Ивана Николаевича имелась фотография сгинувшего бастарда, имевшего определенные сходства с Максимом. Не так чтобы один в один, но с натяжкой можно было узнать. Тем более что фотокарточка датировалась не 1914-м, а минимум 1907 годом. Так что наш герой, усиленно симулирующий частичную амнезию, не стал отказываться от подарка судьбы. Тем более что Меншиков-Корейша и сам верил в свою версию, уцепившись за возможность обрести законного наследника. Да еще такого лихого.
Однако Максим не был бы собой, если бы не вляпался в очень острую историю. Во время пребывания в госпитале, будучи еще безвестным поручиком, он умудрился соблазнить Татьяну Николаевну – дочь Императора. В те дни она вместе с мамой и старшей сестрой трудилась там простой сестрой милосердия. Максим не знал, кто она, а женщину хотелось. Вот и проявил лучшие гусарские качества, овладев ею прямо в госпитальной подсобке к обоюдному удовольствию. И все бы хорошо, но попадание случилось с первого выстрела – девушка умудрилась забеременеть, из-за чего парень вляпался в чрезвычайные неприятности с Августейшей фамилией…
Первая Мировая война тем временем продолжалась, исказившись в этой реальности до неузнаваемости. Действия крохотного отряда Максима сломали немцам всю партию.
Армия Ренненкампфа отрезала Кенигсберг от соединений 8-й германской армии, не допуская заполнения укреплений войсками. А устоявшая и выжившая армия Самсонова контратакой вынудила отступить противника на северо-запад. Больше отступать немцам было некуда. Однако это было уже агонией. Ведь после взрыва мостов через Вислу в Дирхау они оказались загнаны в угол и лишены всякого снабжения, что довершило разгром. Дезорганизованные части 8-й армии капитулировали.
Войска Северо-Западного фронта, развивая успех, не только полностью оккупировали Восточную Пруссию, осадив Кенигсберг, но и, форсировав Вислу, вышли к Одеру в нижнем его течении. Этот маневр вынудил германские войска в Познани отойти за Одер, опасаясь окружения. Что, в свою очередь, оголило северный фланг Австро-Венгерской армии. Однако Юго-Западный фронт воспользоваться этим преимуществом не смог. В полной мере, во всяком случае. Войска Австро-Венгрии смогли остановить русских на карпатских перевалах. Очистив перед этим всю территорию королевства Галиция и Лодомерия, но удержав позиции в горах.
Восточный фронт стабилизировался по причине истощения сил у всех его участников. Сербия на юге держалась крепко и стойко, что было несложно. У Вены просто не имелось сил для наступления на Белград, ведь в ходе битвы в Галиции треть личного состава ее армии оказалась уничтожена или пленена. Из числа тех, что удалось мобилизовать к тому моменту. Но все же. Так что в Сербии было тепло, сухо и мухи никого не кусали.
Западный же фронт в 1914 году стал настоящим полем чудес.
Сначала немцы разгромили в пух и прах английские и французские армии, едва не взяв Париж. А потом, вынужденные остановиться из-за трагедии в Восточной Пруссии, едва избежали окружения сразу трех армий.
Это было даже не отступление, а энергичное бегство с потерей массы тяжелого вооружения и многочисленного обозного хозяйства. Хоть как-то стабилизировать фронт удалось только по Рейну. Здесь оборону заняли резервные части, спешно поставленные под ружье. Что позволило стряхнуть французов и англичан с плеч германских войск. Да и измотались те уже. Форсировать столь значимую водную преграду с ходу не смогли.
Таким образом, для Германии кампания 1914 года закончилась полным провалом плана Шлиффена и потерей своих территорий как на Западе, так и на Востоке. Особенно болезненным ударом оказалась потеря Восточной и Западной Пруссии с Померанией, славных обширными сельскохозяйственными угодьями. Этакой житницей 2-го Рейха.
Но главное – это чудовищные, просто невероятные потери! Генеральные штабы всех стран-участниц смотрели на кампанию 1915 года с тоской. Оно и понятно – динамика, масштаб и напряженность действий привели к тому, что потери в этом варианте истории вдвое превысили то, что было бы без вмешательства Максима.
Это печальное обстоятельство заставило обе коалиции начать энергичный поиск союзников, пользуясь зимним затишьем. Впрочем, продержалось оно недолго. Уже в первых числах февраля Германия, пользуясь бардаком в управлении Северо-Западным фронтом, предприняла силами двух армий наступление в районе Познани.
Генерал от кавалерии Яков Григорьевич Жилинский, виновный во всем этом разладе, не сумел сделать ничего лучше, как подать в отставку «по состоянию здоровья». Видимо, поняв масштаб катастрофы. Ее не только приняли, что само по себе было не очень умно. Главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич младший пошел дальше и глубже в своих стратегических изысканиях. Он не придумал ничего лучше, чем поставить во главе фронта генерала Рузского, перебросив его с Юго-Западного. То есть человека, который не владел обстановкой на участке от слова вообще.
Пока шли эти перестановки, прием и передача дел, германцы старательно зажимали с флангов армию генерала Самсонова превосходящими силами. Спасла положение лишь масштабная и решительная атака соединений генерала Ренненкампфа. Он начал действовать самостоятельно, не оглядываясь на невнятное бормотание Рузского. Тем более что Кенигсберг пал и в Западную Пруссию стали прибывать части 10-й армии, снятые с осады. Что развязало ему руки. Ценой гибели Гвардейского кавалерийского корпуса и больших потерь в других соединениях он смог остановить немцев и отбросить назад, спасая армию Самсонова от уничтожения.
Восточный фронт установился по Варте и Одеру. А весь мир затих в ожидании нового 1915 года, начавшегося так бурно и неоднозначно. Ведь несмотря на значительные успехи в 1914 году, Антанта все-таки не смогла сломить сопротивления коалиции Центральных держав. Война продолжалась. Иначе. Но все равно – большая и тяжелая. Хотя и в намного более благоприятном для России ключе…
Пролог
1915 год, 3 мая. Где-то возле Царского Села
Бронеавтомобиль в сопровождении шестерки мотоциклов[1] бодро пролетел по дороге, поднимая пыльный след.
За разведывательным отделением, выстроившись боевым ордером, шла колонна 1-го отдельного лейб-гвардии эскадрона. Этакая «странная кавалерия»: грузовики, несколько бронеавтомобилей, авто-САУ и мотоциклы. Отряд выглядел так, словно заплутал во времени.
Бах! Бах!
Ухнули пиротехнические заряды, обозначающие засаду.
И тут началось.
Бронеавтомобили, прямо на ходу, свернули «мордой» на фланг нападения и открыли огонь на подавление. Бойцы же, едущие в грузовиках, посыпались на землю, рассредоточиваясь и занимая позиции.
Максим постарался выжать карт-бланш, предоставленный ему на комплектование усиленного эскадрона, по полной программе. Поэтому из каждого грузовика выскакивало не только пять рядовых стрелков, но и егерь[2] да легкая пулеметная команда на два «лица».
Выгрузились. И пошли вперед. Да хитро и непривычно.
Короткой перебежкой первое звено отделения продвигалось вперед и, опираясь на легкий пулемет и егерский карабин, занимало оборону. Под прикрытием второго звена. А то выдвигалось вперед только после того, как закрепилось первое.
Причем, что дивно, отделения действовали взаимосвязанно и учитывали взаимное расположение.
Ни на какие пехотные цепи в полный рост с примкнутыми штыками не имелось даже намека. Этой дубовой старины Максим терпеть не мог. Только короткие перебежки, только грамотное использование рельефа местности, только опора на коллективное оружие. Из-за чего два линейных взвода не только вели совсем нешуточный огонь, но и мало маячили на виду.
Император смотрел на деревянные щиты мишеней, изображающие пехотинцев противника, и только головой покачивал от того, как весело летели во все стороны щепки.
Но этим новизна не закончилась.
Выйдя к опасному участку, унтер-офицер достал сигнальный пистолет и пустил красный маркер, подсвечивая пулеметное гнездо. Очень опасно расположенное.
Минуты не прошло, как выгрузившиеся следом за бойцами отделения огневой поддержки обрушили на указанную цель серию мин. Минометных мин, в которые были переделаны фугасные снаряды 57-мм морской пушки[3]. А чуть погодя их поддержали с авто-САУ, где стояли минометы покрупнее, стреляющие минами, переделанными из старых 87-мм снарядов[4].
Вперед выдвинулись два бронеавтомобиля, поддерживая наступление стрелкового отделения. И те, все теми же короткими перебежками, прикрывая друг друга, двинулись дальше. А подойдя к траншее, сначала закидали ее ручными гранатами и только потом ворвались внутрь…
Император шел по позициям полка и задумчивым взглядом смотрел на учиненный разгром. К этой демонстрации многие подключились. И многие готовились.
Шутка ли – этими, в общем-то, небольшими учениями руководил лично начальник Главного штаба Русской Императорской армии генерал от инфантерии Николай Петрович Михневич. Не напрямую, разумеется. Курировал. Но, проинспектировав вместе с Главнокомандующим оборонительные позиции пехотного полка, остался более чем доволен.
– Хорошо, грамотно сработали, – отметил он.
А тут такой конфуз.
И если Михневич был немало смущен и заинтригован полученным результатом, то Николай Николаевич младший выглядел откровенно раздраженным. Сильно. И не потому, что здесь ему продемонстрировали слишком хороший результат, идущий вразрез практически со всеми российскими военными доктринами и концепциями тех лет. Нет. С этим он мог бы смириться. Все дело было в Максиме, отношение к которому у Великого князя резко переменилось после январского скандала…
Иными словами, Великий князь Николай Николаевич младший кривил морду лица как мог. А вслед за ним держали свои мысли при себе и остальные генералы. Демонстрация их чрезвычайно впечатлила, но лезть поперек командира они не спешили.
– Пустая трата патронов… – наконец процедил Главнокомандующий, пнув обломок доски, имитировавший пехотинца в траншее.
И все сразу закивали, повторяя за ним.
А Император повернулся к Максиму и внимательно на него посмотрел. Все так же чисто выбрит. Все так же непробиваемое выражение лица. На слова Главнокомандующего никак не отреагировал. Николай Николаевич же очевидно затирает его дело и прилюдно унижает. А он даже бровью не повел. Словно и ждал такой оценки. Хотя, наверное, ждал.
– Что скажете, Максим Иванович? – наконец поинтересовался у него Государь.
– Николай Петрович, – обратился лейб-гвардии ротмистр к начальнику Главного штаба. – Сколько человек из моего эскадрона должны были выбыть за время боя по ранению и смерти?
– Около ста человек, – взглянув на часы, ответил тот, ориентируясь на средний расход бойцов за минуту боя по опыту боевых действий.
– Это если бы они действовали в полный рост?
– Совершенно верно.
– А если как сейчас, лежа и пригнувшись да передвигаясь короткими перебежками? Силуэт же это уменьшает существенно. Ведь так?
– Так, – нехотя кивнул генерал от инфантерии.
– А если добавить к этому огонь на подавление, который не позволял противнику нормально вести огонь?
– Мне сложно сказать, – постарался уйти от ответа он.
– И все же я хотел бы услышать ответ. Он важен для оценки действий.
– Полагаю, что около тридцати человек.
– Какой процент потерь был понесен полком[5]?
– Около шестидесяти-семидесяти процентов, – чуть подумав, ответил генерал, виновато скосившись на Главнокомандующего. Он еще и занизил показатели. Судя по визуальной картине, – восемь-девять из десяти мишеней были так или иначе уничтожены или повреждены.
– При таких потерях полк можно считать уничтоженным?
– Смотря при каких обстоятельствах… – уклончиво ответил Михневич.
– Благодарю, – кивнул он и, повернувшись к Императору, продолжил: – Попав в засаду, мой усиленный эскадрон с ходу атаковал окопавшийся пехотный полк и уничтожил его. Расход личного состава – тридцать человек.
– И очень много боеприпасов, – с нажимом добавил Николай Николаевич младший.
– Это – слабое место предлагаемой мной тактики, – охотно согласился Меншиков. – Однако опыт тяжелых боев на Юго-Западном фронте показал, что старые методы приводят к слишком большим потерям в личном составе. До четверти, а то и трети личного состава. Возможно, я не прав, но на мой дилетантский взгляд, лучше тратить бое-припасы, чем людей. Так легче для казны выходит. Ведь каждый погибший солдат больше не сможет вернуться к труду и не сможет платить подати да налоги. А нового, отрывая от нивы или станков, нужно обучать, снаряжать и как-то вооружать. Что стоит немало. Ну и опять же вырывает из хозяйственной деятельности, снижая поступления в казну. Лишние несколько горстей патронов всяко дешевле обходятся гибели любого, самого бестолкового солдата.
Сказал Максим и замолчал, отметив, что Главнокомандующий перекосился всем лицом, словно от зубной боли. Потому как парень посмел кинуть в его огород не камень, а целую скалу. Не явно и открыто, а намеком, но настолько прозрачным, что генералы, составлявшие делегацию наблюдателей, запыхтели.
– А вы дерзкий, – едва заметно усмехнувшись, отметил Император.
– Виноват! – гаркнул и вытянулся по стойке смирно Максим.
Его Императорское Величество Николай Александрович задумался, не зная, как лучше поступить в сложившейся ситуации.
С одной стороны, он прекрасно понимал чувства дяди. Этот бастард вел себя слишком самоуверенно и вызывающе. Чего стоит только история с его дочерью. Это ведь надо?! Овладел ей, словно какой-то служанкой, прямо на тюках с тряпками в госпитальной подсобке. Если бы у него было хотя бы подозрение в насилии, то сгноил бы засранца. А так, Таня влюблена в него по уши. Да он и сам, видимо, тоже к ней питает самые теплые чувства. Но все равно…
С другой стороны, парень опять всех удивил. Полторы сотни верст ночного марш-броска. Выход «в квадрат» в точно обозначенное время. И совершенно удивительный бой. Николай Александрович был поражен тому шквалу огня, который обрушился на позиции пехотного полка. Это было настолько же впечатляюще, насколько и ужасно. Успех, несомненный успех. Опять. Не слишком ли их много для бастарда?
Император смотрел на Максима и напряженно пытался придумать, что делать с этим человеком. Вступать в конфликт с дядей отчаянно не хотелось. Но и закрывать глаза на ТАКОЕ тоже было неправильно…
– Ваше Императорское Величество, – произнес Максим, нарушая затянувшуюся паузу. – Если я не оправдал вашего доверия, то прошу принять мою отставку. По состоянию здоровья. Все потраченные деньги я возмещу из личных средств[6].
– Хотите отсидеться в тылу? – не упустив возможности уязвить Максима, поинтересовался Николай Николаевич.
– Никак нет. Хочу последовать совету врачей и покинуть Россию.
– А Таня… – как-то растерянно, почти шепотом произнес Император.
– Она уедет со мной.
– Что?! – воскликнул Николай Николаевич, пока Государь ловил челюсть от такой наглости.
– Мы все уже обговорили и решили, – продолжил Максим, смотря не Императору, а Главнокомандующему в глаза.
Наступила вязкая тишина. Генералы старались слиться с ландшафтом и не попадаться на глаза ни Императору, ни Главнокомандующему. Ротмистр же, выдержав небольшую паузу, достал из планшетки сложенный вдвое листок. Распрямил его. И протянул Государю.
Это было прошение об отставке по состоянию здоровья, которое Максим действительно мог подать, опираясь на количество ранений. Причем написано оно оказалось почерком Татьяны. От парня там была только подпись.
– Плохо себя чувствовал, попросил супругу написать… – пояснил ротмистр.
– Ваше Императорское Величество, вы позволите? – спросил Главнокомандующий, протянувшись к прошению. Тот растерянно глянул на дядю и охотно отдал листок.
Николай Николаевич внимательно прочитал прошение, после чего медленно и со вкусом порвал его, с вызовом смотря Максиму прямо в глаза. И не пополам, а добротно – на мелкие клочки.
– Ваше Императорское Высочество, мне нужно все же переписать его своей рукой?
– Прекратите паясничать!
– Есть прекратить паясничать! – бодро гаркнул Максим, продолжая холодно смотреть в глаза обидчику. Родственничек чертов. Хотя чего он хотел? Максим ведь по бумагам бастард, а значит, участь его печальна. Ему вечно придется испытывать на себе ненависть и презрение части родственников.
– Подготовьте подробный отчет о вашем усиленном эскадроне. Сроку – неделя, – произнес Главнокомандующий.
– Есть подготовить подробный отчет! Сдать его лично вам?
– Нет, Николаю Петровичу, – кивнул он на начальника Главного штаба да так на него глянул, что стало ясно – ничего хорошего тот ему не доложит после изучения отчета. Если вообще доложит.
Максим чуть дал слабину и пренебрежительно хмыкнул. Но Главнокомандующий этого демонстративно не заметил. Он увлек Императора разговором на отвлеченную тему и, развернувшись спиной к лейб-гвардии ротмистру, повел Николая Александровича прочь. Наш герой скосился на Михневича, но тот лишь развел руками и виновато пожал плечами. Генерал от инфантерии был поражен демонстрацией, но пойти против Главнокомандующего не смел.
Часть I
За последние семь лет я твердо усвоил одну вещь: в любой игре всегда есть соперник и всегда есть жертва. Вся хитрость – вовремя осознать, что ты стал вторым, и сделаться первым.
Художественный кинофильм «Револьвер»
Глава 1
1915 год, 5 мая. Петроград
Николай Александрович сидел за столом и работал с бумагами. Их было много. И чем больше он в них вчитывался, тем сильнее терял концентрацию.
В этот момент где-то в помещениях послышался шум. Даже ругань. Это окончательно отвлекло мужчину от букв. Он устало потер глаза. Хотел было уже встать, чтобы пройтись, как дверь в кабинет открылась, без стука, явив супругу самого разъяренного вида.
Александра Федоровна ничего не сказала. Просто молча вошла и закрыла за собой дверь. Но взгляд у нее был ТАКОЙ, что Николаю Александровичу стало не по себе.
– Что-то случилось? – осторожно поинтересовался он.
– Случилось? Да! Случилось! Твоя дочь в слезах! Беременная дочь! Ты доволен?
– Аликс… я… – Император растерялся от такого заявления.
– Я была у Михневича. Он просто боится за свою карьеру. И не станет давать доброго рапорта Ник Нику. А ты? Почему ты не принял отставки? Что, тоже боишься дядюшку? Максим нам всем так помог… он дал шанс Лешеньке, а ты… – уничижительно произнесла Императрица, от чего Николай Александрович потупился, чувствуя изрядную неловкость.
Максим Иванович свет Меншиков в октябре 1914 года, будучи еще безымянным поручиком, смог дать Императрице достаточно ценный совет. А именно: рассказать про идею заместительной терапии и поведать о группах крови, резус-факторе и прочих нюансах. На дилетантском уровне, конечно. Однако Вера Игнатьевна Гедройц – личная подруга Императрицы и один из лучших хирургов тех лет, идею оценила. Развила ее. Провела изыскания. Поставила опыты. И провела опытное переливание крови. Успешное.
Тем более что все к этим исследованиям было готово. Первая практика переливания крови имела место аж в далеком 1675 году во Франции. В России же с 1832 года такие опыты ставили. А в 1900 году австрийский медик открыл три группы крови. Но не прошло и семи лет, как чешский врач обнаружил четвертую группу. Так что пусть и дилетантские, но передовые сведения Максима легли на очень благодатную почву. Особенно важную роль сыграли сведения парня о резус-факторе и kell-антигене, которые в реальности еще не открыли. Реактивов и методик для их определения за такой короткий срок, конечно, разработать не успели. Но сумели экспериментально отработать методику подбора доноров с учетом этого фактора.
Императрица после успешного переливания крови и серьезного облегчения самочувствия сына неделю светилась словно неоновая лампочка. Да и сам Николай Александрович тоже искренне радовался. Это ведь получалось, что у их сына был шанс выжить.
Одним из ключевых нюансов в этой ситуации оказалось бескорыстие. Максим ведь не знал, с кем беседует. Просто поделился измышлениями без всякой задней мысли. И не только этими. Например, он очень сильно помог в области пропаганды, предупредив Августейшую фамилию от фатальной ошибки.
Александра Федоровна не забыла о пространном разговоре и запросила подробный доклад. Парень не стал стесняться. Так что уже в первых числах декабря 1914 года в Петрограде, как грибы после дождя, повылезали «правительства в изгнании» – Баварии там, Саксонии, Венгрии, Богемии и прочих государств. И незамедлительно получили признание Российской Империи, Персии, Хивы, Сербии и Черногории. Ну и друг другом, для пущей солидности.
Казалось бы, зачем? Потехи ради? Но нет. Эти новорожденные правительства начали организовывать землячества и брать покровительство над тем или иным полком Русской Императорской армии. Что существенно улучшало снабжение части продовольствием, амуницией и прочим.
Одной лишь мобилизацией внутренних ресурсов эти правительства не ограничились. Уже в конце декабря их представители выехали в страны-союзники и нейтральные державы. А там, нисколько не стесняясь, начался сбор добровольных пожертвований, продажа долгосрочных государственных облигаций и активная пропаганда.
Эти новообретенные союзники Антанты наладили выпуск целого ассортимента журналов, буклетов и прочей полиграфической продукции. И везде отчаянно верещали на тему того, что Вильгельм II и Франц-Иосиф либо сошли с ума, либо отринули христианство и стали поклоняться дьяволу. А местами и то, и то одновременно.
Да не голословно, а с материалами о всякой мерзости, творимой этими монархами. О создании того же лагеря смерти Талергоф. Или о геноциде поляков летом 1914 года. Ну и так далее. Кровь, грязь и мерзость. И вопли – спасите немцев от этих порождений бездны!
Вся эта полиграфия активно стала распространяться не только по нейтральным и союзным странам, но и завозиться агентурой в Германию с Австро-Венгрией. Где, кстати, имела немалую популярность, упав на благодатную почву разного рода сепаратистов и националистов[7].
Еще интереснее стало в марте 1915 года, когда Максим по собственной инициативе подал Александре Федоровне новый рапорт. И уже через несколько дней Император начал демонстративно готовиться к принятию короны Пруссии. Ну а что? Территория исконных земель под сапогом русского солдата. Старинная столица взята. Оставалось дело за малым. Из-за чего в Берлине обострились политические колики. Ведь Вильгельм владел титулом Кайзера Германской Империи не как случайный прохожий, а как король Пруссии…
В целом – ситуация в России была намного более здоровой, чем в реальном 1915 году. Чудом, но удалось как-то переломить тот дурдом[8], что царское правительство учудило самостоятельно. Во всяком случае, среди простого населения в отношении к обывателям Германии и Австро-Венгрии стала пробуждаться жалость. Дескать, тяжело им живется, бедненьким, под гнетом тиранов.
Вишенкой на торте стал Распутин. Он не пережил близкого знакомства с Максимом. Не нашли общий язык. Не то чтобы он был плохим или глупым от природы. Просто не сошлись в трактовке наследия Святого Августина…
Карьера ротмистра грозила стремительно пойти в гору. Ведь все складывалось одно к одному. Но в январе 1915 года случилось ЧП. Выяснилось, что Татьяна беременна и Максим вынужден вести ее под венец. Более того, Император, спасая положение и репутацию, обнародовал сведения о тайне рождения юного Меншикова. А ведь он честно молчал, не сказав даже супруге.
О! Это надо было видеть лица Императрицы и Татьяны в тот момент…
– Что?! – ахнула Александра Федоровна с округлившимися глазами. – Правнук Николая Павловича?
Татьяна же молча переводила ошалелый взгляд с отца на Максима.
– Иван Николаевич Меншиков-Корейша и Елена Григорьевна Строганова были любовниками в конце 1888 года. Недолго. Но спустя девять месяцев родился плод их любви, о чем Елена Григорьевна и призналась Ивану Николаевичу, будучи на смертном одре. В начале января 1908 года он получил от нее письмо с фотокарточкой. Меншиков-Корейша показал их мне, умоляя позволить сохранить репутацию дамы и держать это обстоятельство в тайне. Ведь Максима она скрывала от всех, боясь огласки и осуждения.
– Ты знал? – с легким холодком поинтересовалась Татьяна.
– Нет. Я же ничего этого не помню, – ответил парень. – Мне в ноябре Иван Николаевич рассказал. Признаться, я не сразу поверил. Подумал, что он меня разыгрывает…
Поговорили.
А уже на следующий день Императору пришлось обнародовать сведения о том, что Максим – внук Великой княгини Марии Николаевны, славной своим одиозным и лихим нравом. Что только добавило немало остроты ситуации. Ведь Государь не спешил признавать парня членом Августейшей фамилии в силу морганатической природы родства и незаконнорожденности. Даже после венчания…
И грянул гром!
Общественное мнение в одночасье раскололось.
Небольшая группа Романовых, возглавляемая Великим князем Николаем Николаевичем младшим, демонстративно скривилась от «выходки бастарда». Их поддержала часть аристократов самого высокого полета. Еще неделю назад они отзывались о парне довольно тепло. А тут раз, и всё. Он стал для них мерзавцем. Хуже того – удару подверглась и молодая супруга. По столице стали гулять слухи, будто бы дочери Императора – суть обычные шлюхи, дающие всякому быдлу в подсобках.
Слышать такие сплетни было больно и обидно. Но определить точно, кому нужно «сломать лицо», не получалось. Опытный, видно. Спасало лишь то, что слухи эти были весьма непопулярны.
Бо́льшая часть дома Романовых и Высшего света отреагировала сдержанно. То есть затаилась, набрала попкорна и стала дожидаться развития этого конфликта. В то, что мужчина, взявший на шпагу штаб армии, имея всего два десятка бойцов, спустит такие обидны, не верил никто. Да и про внезапное исчезновение Распутина слухи ходили один чудней другого.
Кое-кто, кстати, Максима даже поддержал. Например, Михаил Александрович – брат императора – прислал ободрительное письмо с самыми наилучшими пожеланиями. Ротмистр ответил. Завязалась переписка. Мягкий, либеральный, но интересный и умный. Каши с ним, конечно, не сваришь, но как приятель – лучше не придумаешь.
К сожалению, несмотря на то что злобствовала очень немногочисленная публика, радости это не добавляло. Очень уж высоким и крепким оказалось их положение. Из-за чего жизнь у парня стала очень острой и насыщенной – его успехи затирались, заминались и всячески гасились на самом верху. А Император стал идти против своего окружения.
Еще хуже стало после того, как в феврале 1915 года погиб Гвардейский кавалерийский корпус, включая лейб-гвардии Гусарский полк. А вместе с ним и пять братьев Константиновичей, относящихся к Максиму крайне положительно[9]. Потом, правда, выяснилось, что они в плену, но обстановку это не улучшило. Особенно в свете утраты знамени и фактического уничтожения полка, к которому ротмистр был приписан.
В принципе можно было бы и возродить всю конную гвардию. Но с этим не спешили, просто выведя полки в резерв. Распускать, кстати, тоже не торопились. Из-за чего Максим подвис в воздухе.
Понимая, что от него ждут прошение на перевод и, желательно, куда подальше от лейб-гвардии, ротмистр сделал ход конем. Он подал прошение на имя Государя с просьбой преобразовать бывший запасной эскадрон своего полка в отдельный лейб-гвардии эскадрон. Формально – при его полку, но без упоминания в названии. Немного поколебавшись, ему это позволили. А почему нет? Чем бы дитё ни тешилось, лишь бы на глазах не мелькало. Сидит себе в Царском Селе. Возится с солдатиками да мастерскими. И пусть. Главное, чтобы подальше от дел серьезных и важных.
Но дурной ротмистр не смог качественно прикинуться ветошью и намеков не понял. Он продолжал активную деятельность. Например, с ноября 1914 года начал активную переписку с широким кругом людей. В том числе и с такими энергичными, деятельными кадрами, как Колчак, Врангель и прочие. Не говоря о своем «добром фее» – генерале Ренненкампфе. С тем-то понятно – каждую неделю уходило свежее письмо в пухлом конверте. И обсуждали они совсем не мимозы с ландышами.
Особенно Максим сдружился с Колчаком, имея возможность беседовать лично. А потому и смог подбить Александра Васильевича на реализацию довольно необычного предприятия…
Дело было так.
Послушав о том, чем занимается Балтийский флот, ротмистр стал рассуждать про Цусимский синдром.
– Что? Какой-такой синдром? – удивился Колчак.
– Цусимский. Вы о нем не знаете?
– Нет.
– После серии поражений в Русско-Японской войне и, особенно, после разгрома Русского Императорского флота в Цусимском сражении моряки наши стали воевать от самой что ни на есть глухой обороны. Боятся наступления. Боятся нового страшного разгрома.
