bannerbannerbanner
полная версияМы-Погодаевские

Михаил Константинович Зарубин
Мы-Погодаевские

Полная версия

Никаких, конечно, особых торжеств она при этом не затевала. Просто за два дня до юбилейной даты сказала:

– Хочу, чтобы пригласил своих друзей.

– Так это все погодаевские, с кем учусь.

– Вот их всех и пригласили.

И они пришли после школы: три Вовки – Куклин, Анисимов и Устюжанин, Гошка Замаратских, Ванька Качин, Виталька Белобородов… Остальных, к сожалению, не помню. Слишком давно было. Но пришли все – это точно. Если бы не все – запомнил бы. Наш единственный в единственной же комнате стол был по случаю наряжен. Мама сварила кашу, отварила картошку, поставила грибы – рыжики и грузди, морс и брусники. И первая поздравила меня. А потом – ребята. Было ощущение праздника, какого не испытывал, если даже сложить все остальные юбилеи.

Досыта наевшись, мы убежали на улицу и долго катались на санках. Пришел домой затемно. Мама прижала к себе со словами: «Какой же ты у меня уже большой…» Жаль, что с ней отметил только первый свой юбилей.

Из деревни в город – через речку

Райцентр Нижне-Илимск, что через речку от нашей деревни, казался нам – погодаевским большим-пребольшим городом. Там было все для полноты жизни: две школы, три библиотеки, Дом культуры, больница, аптека, пекарня и чайная, баня и несколько магазинов. А главное, там было радио и электричество – диковинки не только для нашей, но и многих окрестных деревень. И еще там имелись необычно высокие, как они нам виделись – двухэтажные дома. Среди них особо выделялась построенная не без архитектурных затей начальная школа. Появилась она давным-давно благодаря еще капиталам купца Якова Черных. Светлая, просторная, с резными украшениями, она уже своим видом обещала, учиться – это интересно, это удовольствие. И, во всяком случае для меня, оно так и было. У другой – средней школы, тоже двухэтажной, просторной и удобной, рассказывали нам, иная история.

В некотором роде наша деревня была пригородом Нижне-Илимска. Только в школу и по другим делам у нас не ходили, а плавали на лодках-«шитиках». Мать так и спрашивала: «Ты из школы сегодня когда приплыл?».

Мне нравилось это село-город. Блаженством было посидеть здесь в чайной, поесть макарон, попить чаю. А потом пройтись по улицам. Идешь, а по сторонам деревянные тротуары, мосточки через овражки. Красота!

Он был центром притяжения. Отсюда летали самолеты в Иркутск и другие населенные пункты Иркутской области. Летом по Илиму лошади тянули лодки-баркасы, они шли даже с низовья Ангары. Раза два, таким образом, я виделся со своим дедушкой Савелием и бабушкой Ульяной, которые жили в деревне Ката. молодежь ехала учиться в село. Средняя школа до 1950 года была единственной в районе.

Больше всего она запомнилась. Мне повезло. Вспоминаю ее с чувством огромной благодарности. Всем, или почти всем, чего в жизни добился, я обязан нижне-илимской школе, ее учителям. Это была настоящая интеллигенция лучшего, старого закала. Помню наш школьный сад. За ним ухаживали все классы. Я даже посвящал этому стихи, они так и назывались: «Деревья школьного сада.»

В эту школу ребята «плавали» не только из Погодаевой, но и других дальних деревень. Из Игнатьева – это три километра. Из Черемново – это еще дальше. И все пешком и вплавь.

Помню, как пришел в школу в день самого сильного мороза. Было несколько таких дней, и нам сказали, что пока не надо ходить на уроки. Прошло три дня. Вышел на улицу: вроде мороз спал. А может, мы просто к нему уже привыкли. Я домой: «Мама, пойду в школу?» – «Ну иди», – говорит. А когда мороз, такой туман, что ничего не видно. Меня встретили с удивлением: «Миша, радио не слышал?». оказывается, объявили еще раз, что школа закрыта из-за сильного мороза. (Потом узнал, что в тот день было рекордная температура – минус 56 градусов). Меня посадили к печке. Я просидел полдня, прогрелся и – домой.

Вспоминаю наводнение в Нижне-Илимске 1953 года. Это было что-то ужасное, почти все село затопило. Наша Погодаева было чуть-чуть повыше, и этого чуть-чуть хватило, чтобы нам беды избежать. А Нижне-Илимск плавал.

Чем еще запомнился Нижне-Илимск? Ну! Же там впервые полетал на самолете. Был какой-то праздник, и нас, «мелких», катали на кукурузнике. Впервые смотрел на наши места из поднебесья. Нижнее-Илимские сопки плыли внизу, как декорации кукольного театра. Одна сторона у всех была снежно-белая, другая утыкана по белому елочками с булавку. В тот день я твердо и окончательно решил, что стану летчиком. А уж потом – поэтом.

Зачем я об этом пишу
(Вместо послесловия)

«Ну, съездил в свое детство и что?» – спросила меня Нина – моя жена, когда я явился из сибирского путешествия. И добавила что-то насчет того, что нельзя жить воспоминаниями – то есть, прошлым – современному человеку, у которого есть дела, семья и вообще полно сегодняшних забот, не терпящих отлагательства. Все верно, как всегда у Нины. Возразить нечего.

Действительно, жить воспоминаниями нельзя. Тем более долго предаваться им в ущерб делу – Боже упаси. Только, с другой стороны – и Нина тут меня понимает – не знать, не помнить прошлого, не нести его в себе человек не может. Больше того, каждому, как и мне, хочется почему-то еще рассказать – устно или письменно – что с ним было. Зачем-то это надо. Зачем? Вот я читаю стихи очень уважаемого мною поэта Евгения Евтушенко и после каждой строчки удивляюсь: почему это не я написал? Все как будто про меня.

 
…Начало, где вниз ты по лестнице мчался
Как только кончался последний урок
И в свалке веселой у раздевалки
Протягивая ты, торопясь, номерок
И в куче мальчишек, разгоряченных
Пускай у девчонок, были смешки.
Ты несся вперед, задыхаясь от бега
И мокрого снега лепя снежки
Мелькали ручьи, облака и кварталы,
Но все же надо всем понималось одно
Чего тебе очень уже не хватало
Чего ты понять не мог все равно.
Хотелось любви настоящей, не ложной
И как там теперь уже душой не криви
Конечно счастливой
Но если уж сложно,
То пусть не счастливой
Но все же любви…
 

Случилась и у меня такая безответная любовь. Я-то пребывал почему-то в уверенности, что достоин большего ответного чувства, а моя избранница (это 5-й класс) не захотела с этим согласиться. Тогда это была для меня трагедия. Едва не конец света. Но как раз тогда-то я впервые и ощутил, как это сложно, какая это редкость – найти, обрести взаимное чувство. Но, может быть, найти его потом как раз и помог в том числе этот первый урок.

Здесь в основных главах не написал об этом. И еще о многом важном, необыкновенном, из чего состояло детство. Как, например, пасли коров с Женькой, соседом по кличке кондитер. С ним мы часто придумывали всякие новшества. однажды даже сотворили мост через Малую речку, чтобы коротким путем перегнать коров на пастбище с сочной травой. Женька говорил: есть такое правило – ели первую корову перевести, то пойдут все. Как мы тянули эту бедолагу корову! Но она провалилась передними ногами сквозь щели между деревяшками, которые у нас служили настилом моста. Провалилась, повисла, бедная, беспомощно мыча. Я – в деревню. Это больше трех километров. Привел мужиков, она наладили специальное приспособление из бревен и стали поднимать корову, нещадно ругая нас – мотостроителей.

А еще я не написал, как пела моя песня, у меня не хватило слов рассказать об этом. Голос у нее был негромкий. Пела она редко, наверное, причин для этого было мало. Но пела душевно. Голос удивительно чистый, как ручеек в лесу.

 
За горою у колодца,
Где студеная вода,
Вслед за жнейкою вязала
Снопы девка молода.
 

Этот ручеек звучит во мне и сегодня, он исчезнет вместе со мной.

Или вот еще один важный детский урок, который нельзя забывать. Я, как все в нашей стране исторического материализма, получил тогда хорошую порцию атеистической пропаганды, убедившей меня, как религия – опиум для народа. Что Бога нет. Я в это твердо верил. А мама верила Богу. Как добру, как светлой жизни, которая где-то есть, должна быть. Это было у нее в душе, в сердце. И у нас стояла иконка в красном углу. Не какая-нибудь антикварная – обычная жестяная, с выбитой по металлу Богородицей с младенцем на руках. Мама на нее молилась. А во мне против этого начало протестовать все мое атеистическое воспитание. И однажды я пришел из школы, взял иконку и подложил ее под коврик при входе, о который мы вытирали ноги. И вот мама пришла, вытерла о тот коврик – а значит и об иконку – ноги. Я возликовал: «Вот, ты вытерла ноги о лик Богородицы, и что Бог?» До сиз пор помню, как потемнело ее лицо, когда я это сказал. Взмахнула руками, но злость быстро прошла. Несмышленыш, что с меня взять. Заморочили мальчонке голову. промыла иконку под умывальником, вытерла насухо и сказала: «Миша, никогда больше так не делай». И для убедительности добавила: «Боженька накажет». «Как?» – весело не веря поповским бредням спросил я. Она не сразу нашлась, что ответить: «По разному. Вот будешь ты купаться, к примеру, прилетит камушек кинет, а Господь». И при всех моих твердых атеистических убеждениях слова эти я надолго запомнил. До сих пор помню. А тогда, мальчишкой, купаясь в нашей речке, частенько заглядывал вверх и смотрел, не летит ли мне на голову с неба что-нибудь.

И ведь это тоже был я. Хотя сейчас мне иной раз кажется, что совсем другой человек. Но мне о нем нельзя забывать. Без памяти о том, как, где, среди кого прежде жил, без всяких этих детских, да и всех прошлых больших и малых уроков жизни, что складываются в наш опыт, вообще нет человека. В истории имеются реальные тому примеры. Может быть самый жестокий – манкурты (о них впечатляюще рассказал Чингиз Айматов в романе «…И дольше века длится день»), средневековые рабы, изуверским способом лишенные памяти, не знающие своего прошлого, а потому вполне довольные своим рабским настоящим и уж вовсе не думающие о будущем. Все их помыслы сводились к утоплению элементарных инстинктов и тупым исполнением повелений хозяев. Это были особо ценные рабы – настоящие биологические роботы, которых не требовалось даже стеречь. И достигалось это всего-то тем, что их лишали воспоминаний о том, кто они и откуда. Но с тех пор – и особенно с появлением современных вездесущих СМИ – это делается гораздо проще. Примеры зомбирования на разные лады вполне вроде бы свободных граждан (как тот же мой заморочный детский атеизм) в прошлом и уже в начале нынешнего века во многих странах всем известны. Техника другая, но чуть та же: забудьте о себе, мы лучше вас знаем, что вам нужно. И первое, что стоит сделать, чтобы не поддаваться наваждению – это как раз не забывать о себе и, прежде всего, о дорогих тебе людях из страны детства, обо всем, что с ней и с ними связано. Пока их помним, они помогают.

 

Об авторах


Замаратский Георгий Иннокентьевич – Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Почетный гражданин города Железногорск Илимский. Член Союза Писателей, авшр произведений: «Твой ход Яверя», «Пыхтуны», «Поселенец», «Приглашение в память», «Песни полей. Илимские были», сборников стихов: «Пою Илим», «Рядищев в Илиме», «Паренек из деревни Зыряновой», «Слова и слезы Илима». Родился в деревне Погодаевой.



Зарубин Михаил Константинович – Заслуженный строитель Российской Федерации. Почетный строитель России, Почетный архитектор России, почетный академик РАН. Автор книги «Я родом с Илима», сборника очерков «О Почетных гражданах Нарвской Заставы». Детские годы прошли в деревне Погодаевой.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru