bannerbannerbanner
полная версияМы-Погодаевские

Михаил Константинович Зарубин
Мы-Погодаевские

Полная версия

Она здесь яркого бирюзового цвета, прозрачна и чиста, как горный хрусталь. Когда стоишь на иркутском мосту, в хороший день видишь на дне камушки, мальки рыб.

Река прекрасна в любое время года. Зимой клубится холодным туманом, а летом несет прохладу. Купаясь в Ангаре, мы обычно выбирали места, где вода немного прогревалась, но и там температура была не больше пятнадцати градусов, потому мы быстро влетали в воду и еще быстрее вылетали обратно.

А разве забыть студгородок! Никогда. Это неповторимое время – учеба в техникуме. Иркутский строительный техникум транспортного строительства – моя юность, место встречи с моей Ниночкой. Это пора моего взросления, это мир знания. И наконец, дружба, какой не встречал потом.

История крупнейшего сегодня отраслевого учебного заведения в Восточно-Сибирском и Дальневосточном регионе неразрывно связана с созданием Великого Сибирского пути. Завершение его строительства в короткие сроки – результат самоотверженного труда тысяч инженеров, техником и рабочих-строителей.

Прообразом технических железнодорожных училищ и техников транспортного строительства стали вечерние технические классы, созданные в Иркутске по Указу императора Николая II в 1902 году. Такое было рождение нашего техникума. Уже больше века длится его жизнь.

В его классах готовили дорожных мастеров, помощников машинистов и других специалистов. Я поступил сюда в 1961 году. Мне было пятнадцать. Ощущение свободы студенческой поры, жизнь в общежитии, различные подначки, шутки – все это, кажется, было вчера. И конечно, я помню дорогих преподавателей: Георгия Яковлевича Игнатьева, Георгия Васильевича Хохлова, Александра Ивановича Спиридонова, Константина Викторовича Косыгина, Алексея Михайловича Касьянов и многих других.

Под руководством Александра Ивановича Спиридонова в 1972 году создается музей техникума. Низкий поклон этому обаятельному человеку, увлеченному историей, он всегда изучал добро и душевную теплоту. Уже будучи взрослыми людьми, опытными руководителями, мы при встрече с ним робели, как прежде. И, как всегда, с большим вниманием прислушивались к его советам. Для меня он всегда будет Учителем. Благодаря ему я знаю хорошее правило: «Учитель не тот, кто по должности выше, учитель – тот, кто учит».

Выпускники становились специалистами высокого уровня и принимали участие во всех транспортных стройках: дорог Абакан – Тайшет, Тайшет – Лена, Хребтовая – Усть-Илим, Учть-Каменогорск – Зыряновка, Курган – Пески. А также в реконструкции и электрификации Западно-Сибирской и Восточно-Сибирской магистралей, Западного и Восточного участков Байкало-Амурской. Выпускники техникума – Герои Социалистического труда: П. И. Панарин, Ф. В. Ходаковский, И. Н. Варшовский, Ю. Бондарь. Я горжусь нашим техникумом. Для меня, сельского мальчишки, знания, полученные в нем, стали базой для взрослой жизни. Рядом с техникумом – Технический Университет, в наше время Иркутский политехнический институт, но это другая история и другой рассказ.

Иркутск – жемчужина Восточной Сибири, но лучше Валентина Распутина об этом городе не скажешь: «Стоит Иркутск, умудренный историей и жизнью, спокойно и мудро, зная себе цену, в меру знаменитый и прежней славой, и новой, в меру скромный, издавна культурный, традиционно гостеприимный… Стоит Иркутск, наделенный долгой и взыскательной памятью камня своего и дерева, с любовью и немалым удивлением взирающий на дела нынешних своих граждан, по родительски оберегающий их от зноя и холода, дающий им жизнь, приют, работу, родину и вечность».

Из Санкт-Петербурга казалось все просто. На самолете до Иркутска, а с Иркутска до Усть-Илимска на борту местного рейса. Память сохранила, что в те «застойные» времена самолеты летали в Усть-Илимск из Красноярска и Иркутска, а это связь со всем миром. Но это в прошлом. Огромный в Усть-Илимке аэропорт разграблен, разбит. Разруха и бесхозяйственность. Помню у Александра Вампилова, который в юности бывал в Кеуле: «Туда ведут две дороги, одна воздушна, другая по воде». И сейчас две дороги, только не такие скорые, как воздушная, – автомобильная и железная. Выбрал автобус. В своей жизни на такое дальнее расстояние подобным транспортом пришлось ездить однажды. Было это в Египте. Тогда нас (меня, жену, дочь, и трех внуков) какие-то мошенники уговорили, скорее, заговорили на якобы, «великолепное» путешествие из Шрам-эль-Шейха в Каир. Это была дорога в аду. По раскаленному Синайскому полуострову в автобусе, напоминающем наш пазик, без кондиционера с незакрывающейся (поскольку была сломана) дверью. Все 500 км до Каира я, атеист, молил Господа отвести от нас беду.

Вот и сейчас, когда я увидел автобус, на котором нужно было ехать мне и дочери, вспомнился тот рейс. Одно утешение, что впереди не Синай и кроме нас еще 40 смельчаков.

Мы стояли с Ниной друг перед другом. Конечно, не видеть беспокойства в ее взгляде я не мог. И так уже получилось, что мы никогда не разлучались больше чем на световой день. Притом, постоянно перезванивались – теперь существует мобильная связь. А здесь я был передан в руки старшей дочери Анны. Она очень похожа на карнауховскую родню, и имя у нее тоже мамино. Самое удивительное, во времена ее появления на свет мы еще не могли заранее определять, кто у нас будет – мальчик или девочка, но хотели, чтобы родилась Анна или, как ласково теперь зовем ее – Анюта. И она послушно родилась.

Все, в автобус тронулся, прощальные взмахи жене, которая осталась в Иркутске, мост через Ангару, у поселка Жилкино, мы в пути. Завтра я увижу Кеуль.

Дорога Иркутск – Кеуль

Итак, 700 километров. 14 часов на автобус. Конечно, это не раскаленный, как сковородка, упомянутый Синай. Родные сибирские просторы, нормальная погода начала лета. Дорога в порядке: ни грязи, ни рытвин, местами асфальт, местами накатанная грунтовка. И автобус как автобус. Комфорт, правда, далеко не международного класса, но терпимо. Не мой это транспорт, когда такие расстояния, да выбора нет, самолеты к нам в Кеуль теперь не летают, пароходы не ходят. А по железной дороге добираться долго. И я приготовился стойко переносить все лишения. Чтобы ни было – надо. Еду на родину. Я не знал тогда, что скоро меня начнет одолевать дискомфорт совсем другого рода, на первых же остановках появится ощущение постигшего эти края какого-то рокового неотвратимого бедствия, с которым все смирились и покорно ждут своей участи.

В молодые годы я часто ездил по этой дороге до города Черемхово и сейчас ждал встречи с городами, которые помнил и знал. Я же деревенский, и каждый более-менее приличный из них город казался мне Парижем. Вот – Ангарск. Когда я жил в Иркутске (лет тридцать с лишним назад), это для нас точно был Париж. В крайнем случае, Москва. Обеспечение по первому классу. В магазинах все есть. (По тогдашним меркам, конечно). Предприятия нормально работают. Население около 200 тысяч. Молодой город, с современной архитектурой, новенькими зданиями, стрелами прямых широких проспектов, удачно вписавшихся в типичный сибирский пейзаж с раздольной рекой и дикой тайгой. Авторы – московские и питерские проектировщики.

И вот я снова здесь. Я за это время, наверное, моложе не стал. Для человека прошедшие годы – возраст. Но не для города. А что я вижу? Вроде бы Ангарск. узнаю. Но с большим трудом. Сразу явилось сравнение: это как в горестных случаях: после некоторой разлуки видишь хорошего знакомого, который за это время успел вконец спиться и стать обрюзгшим, не по возрасту старым. Я видел те же улицы и дома, но все пожухшее, грязное, неумытое, запущенное. И нет никакой стройки. Вообще. Башенных кранов нет. Не увидел ни одного, как ни искал, всматриваясь в панораму поблекшего города моей юности. А это самый плохой признак. Если люди нормально живут, у них растут семьи, они стараются получше обустроить свою жизнь и, конечно де, обзаводятся жильем получше, покупают дома, новые квартиры, ремонтируют, реконструируют, отделывают старые. Заранее оправдываясь, говорю, весь город не видел, а только ту часть, где шел автобус.

Следующий город через 80 километров от Иркутска – Усолье Сибирское. Тут у меня жили друзья, родственники. Я смотрю и снова глазам не верю: заколоченные фанерой, досками окна. И тот же общий неприглядный вид…

Даже порадовался, что город Черемхово, где жил у брата почти год, когда учился в 8-м классе, мы проехали стороной. Это почти что родные места, и я больше всего боялся, что и там увижу разруху. А мне он запомнился, как городок аккуратненький, ухоженный, в котором было полно таких, как я подростков, молодежи, была деятельная интересная жизнь. Понимаю, кто-то мне может сказать: в молодости вообще все было лучше, даже водка слаще. Но именно потому, что понимаю, стараюсь быть объективным.

Только год я прожил в Черемхово, но год этот показался мне очень долгим. Он стал первым без мамы. Это была жизнь у чужих людей, хотя они приходились мне близкими родственниками. Брат, занятый на работе, загруженный общественными обязанностями, был он депутатом областного Совета, членом Иркутского обкома партии, дома появлялся редко. А когда появлялся, его жена жаловалась на мое поведение, и он делал мне строгие внушения. Все было на пределе. Иногда, играя с ребятами, пропускал контрольное время, после которого дверь в доме закрывалась до утра. Ночевать приходилось в шахтерских раздевалках. А утром слушать в свой адрес высказывания, какой я плохой. Здесь я впервые попробовал вкус папиросы и до пятидесяти трех лет не мог избавиться от этой пагубной привычки. ЦЭМ, ЦЭС, шахта им. С. М. Кирова стали родными местами, я до сих пор их помню.

Все было. В Черемхово впервые стал участником художественной самодеятельности. Есть даже снимок, где на городском стадионе, при большом скоплении народа читаю стихи. Как бы ни был сложен этот год, я взрослел. Иногда добрые люди помогали мне. Природа брала свое, я из пацана-малолетки становился юношей, жалко не было рядом мамы. А вот школа, класс не запомнились – не было друзей. Городок же Черемхово стоит перед глазами – зеленый, уютный, шахтерский – с огромными территорниками, отвалами породы.

 

Он остался где-то сбоку и сзади, дальше пошли Куйтун, Тулун, Зима, Саянск. Это все исторические места. С ними связаны освоение и колонизация Сибири. крестьянское заселение края началось в конце XVI века. Сначала в западной части – по Иртышу и его притокам Ишиму, Тоболу, Исети. Затем – восточный: от Енисея по Ангаре и Илиму к Лене. В этом освоении участвовал Петр I, все пришедшие вслед за ним российские императоры, многие достойные ученые, промышленники, путешественники, предприниматели. Освоение происходило и в царские, и в советские времена. С переменным успехом, но происходило. А сейчас что – Сибирь никому не нужна? Я смотрю на привычные места, и они меня пугают. Чем дальше, тем больше растет ощущение, что этот богатейший край со всей своей необыкновенной северной красотой на глазах хиреет. Какая красота, если я только и вижу перекошенные дома, кривые ворота, разбитые ставни, слепые окна. И почти одни старики в этих полуживых городах и поселках.

Во времена моего детства, помню, в деревне тоже кто-то иной раз бедствовал, не без этого. Он бедолагу обычно выручали всем миром. Это называлось «помочь». Не помощь, не глагол помочь, а именно такое новообразованное существительное женского рода с ударением на первом слоге – «помочь». Мама тоже к ней прибегала, когда нас срочно надо было переделывать в доме русскую печь и ворота. Помню, пришли мужики. Все сделали, как надо, а им за это угощение. Деньги брать было не принято. Печка, ворота получились красивые. Мне понравлись. Особенно ворота, обшитые тесом в елочку…

Я это вспомнил, ехал и думал: а почему бы «помочь» на государственном уровне не организовать для всей Сибири? Есть же нефтяные деньги, стабилизационный фонд, о котором много сейчас говорят, спорят, надо его тратить, не надо… Конечно, если просто раздать деньги, скакнет инфляция и тут же все их съест. Все избы с печками на них не поправишь. Но вот если с помощью этого фонда создать условия, которые привлекали бы деловых людей возможностью хорошо заработать, реализовать себя, богатейший край немедля ожил бы. Он же действительно богатейший. Российский Клондайк. И вянет, пропадает. Это же ненормально…

За окном автобуса очередная деревушка. Издалека вроде бы ничего из себя. Домики стоят на горушке в курчавых корабельных соснах, речка блестит, пашни на солнышке греются. Но подъезжаем поближе, и становится видно, что все в этой деревушке опять набекрень – от изб до заборов и калиток. Запустение. И большинство огородов вскопаны наполовину, хотя на дворе давно июнь. Но живут люди, в окнах зановески. И я понимаю, не потому земля у них «гуляет», что они лентяи – нет. просто сил, видимо, на все не хватает. Это старые люди. Некоторые говорят: да спились там все. Я не видел таких. Не видел ни пьяниц, ни побирушек ни на одной из наших стоянок. Пацаны, молодежь тоже почти не встречались. Старики там немощные в большинстве. А кто помоложе, ищут свои «клондайки» в других местах. Потому и налаживать жизнь, и рожать там некому.

Автобус бежал себе по таежной дороге, в салоне для пассажиров крутили по видику нескончаемый шумный боевик, я глядел по сторонам на встречные города, поселки, и все они располагали к тому только, чтобы помолиться. Господи. Научи, как спасти эту землю… Говорят уже, пишут, потерять Сибирь – потерять Россию. И то, что реально существует такая опасность тоже никакая не тайна. Что же, так и будем плыть по течению к этой потере, которая может обернуться всероссийской катастрофой?

С другой стороны, может быть, я рассуждаю, как человек пристрастный. И предпочитаю слушать единомышленников. А есть и другие соображения по поводу современного освоения Сибири. Одно из них таково. Устраивать там по-еврейски приличный быт, развивать по тем же меркам деловую жизнь – слишком накладно и нерентабельно. «Не в коня корм», как говорят в той же Сибири. Слишком суров климат. Слишком удалена территория от общепринятых, как говорится, «центров цивилизации». Потому во все времена сибирские аборигены, как бы у них хорошо дома ни складывались дела, все равно стремились в эти центры, в Европу прежде всего. По этой причине край и малолюден. Таким был всегда. И никакими срочными и великими капиталовложениями ситуацию резко не изменить. В советские времена пытались. Но тогда деньги особо не считали. А великие стройки до сих пор себя не окупили. И как только в начале девяностых годов стало попроще с паспортным режимом, предприимчивые сибиряки поспешили в европейскую Россию. За что осуждать их нельзя – возможностей там больше. Значит, чтобы остановить процесс, надо их поднять в Сибири до той же планки. А это – время. Из чего следует, до поры осваивать необъятные сибирские просторы лучше всего вахтовым методом. А самим сибирякам даже помогать переселяться в Европу. Сибирские же проекты тщательно просчитывать на окупаемость с учетом прогнозов миграции. Эта точка зрения сложилась как бы в пику советскому опыту развития края. Но она тоже небезупречна. Ее оппоненты уверены, что этак можно вообще сдать российскую территорию каким-нибудь китайским супостатам, которые уже и так на нее имеют виды. И даже тихо заселяют. Свято место пусто не бывает.

Угроза нешуточная. А дело стоит. Много-много лет. И Горбачев в Иркутск приезжал, и Ельцин недалеко от Иркутска был, и Путин катался с гор и повторял, какое красное здесь место. А на Байкале вообще кто только не был. Сибирь, кроме прочего, это еще непочатая страна туризма. Вообще она разная. Есть и суровые районы. Но она ими и хороша. Не просто не разделяю мнения тех, кто считает, что на непригодна для нормального жития, удивляюсь, как такое вообще могло кому-то прийти в голову. За всю Сибирь не скажу, но места, о которых у нас речь, прекрасны. И так считают не только сибиряки. Привычные к влажной, более теплой погоде петербуржцы, прочие европейцы того же мнения. Многие об этом говорили, побывав здесь. Климат тут вполне здоровый, сухой, континентальный – жаркое лето, холодная зима. А какая золота очень, какая яркая весна! В Петербурге, который очень люблю, я, как бы постоянно под крышей, даже когда на улице. Это потому, что с детства привык к сибирским просторам. Здесь у нас высокое, изумительной голубизны небо, горы, которые здесь называются сопки, – это горы поросшие, лесом. А горы – скалистые, вроде Саянских, которые так и зовутся – горы. Почему-то так принято: если скалы – это горы, а если, независимо от высоты на горе, лес – это сопки. Качинская сопка, например, почти 1000 метров, а горой ее никто не называет. На ней даже озеро есть. Сопки поменьше называются «полстопочки», «полстопочки»…

И все это вот оно – за окном автобуса, вроде бы никуда не делось, благодатный край во всей своей красе. Надежный, как сибирская изба. И я еду с ожиданием необычной встречи – вот-вот увижу места, где родился. Но эту несправедливость, что является перед глазами, как только подъезжаем к понурым деревенькам и городам, мне видеть не хочется. А хочется немедля все поправить, вернуть хотя бы во времена моего детства. Оно хоть было послевоенное и вовсе не сахар была жизнь, но я помню, как мама год от года повторяла: «Ну вот, теперь полегче будет…». Обычно я слышал это от нее по весне. Каждую весну ждали, получали прибавки к жалованью, снижение цен на товары первой необходимости. В школе, кому не на что было купить ботинки, одежду, выдавали все бесплатно. Такое происходило каждый год, после чего мама повторяла те свои магические слова, и действительно – жить становилось легче. Сытнее, теплее. Вокруг все что-то строилось, восстанавливалось. А это же было первое послевоенное десятилетие. Что же сейчас-то стряслось, что стало хуже, чем после войны? Рынок виноват? Но ведь его затевали как раз для того, чтобы освободить частную инициативу, чтобы люди лучше работали и жили. Теперь не будем осваивать Сибирь по-старому – по советски, так давайте по-новому – по-рыночному. Технологи разная, но цель то, в общем, все та же, чтобы чья-то мама, здесь в Сибири, говорила: «Ну вот, теперь будет легче…»

Каждые примерно два часа наш автобус по причине отсутствия туалетов, полагающихся в машинах дальних рейсов, останавливался, водитель отпускал пассажиров минут на 20 «погулять». И я старался успеть за это время поговорить с местными. Запомнились бабушка в городе Тулун. Это старенький районный центр километров 300–350 от Иркутска. Подхожу к ветхому домику. Смотрю: завалинка у него есть – это такое сибирское приспособление, опоясывающее холод не проникал. поближе подошел, вижу: нижние доски на завалинке подгнили, отвалились. Плохо дело – дом без хозяина. Тут приоткрылась калитка, выглянула старушка:

– Вы кого-то ищете?

– Да нет, просто вот смотрю, как живете. А вы одна?

– Дед помер.

– А дети?

– Живут в Иркутске, приезжают редко.

– А здесь как?

– Да трудно…

Она сказала это просто, спокойно. Для нее это привычно. Свыклась. Есть огород, пенсию, говорит, слава богу, регулярно платят. На хлеб, сахар, соль хватает. Их коммунальных услуг только свет. Вода из колодца. Улица-то деревенская. А вот дальше, смотрю, трехэтажные дома городского типа. Спрашиваю:

– А вот там как народ поживает?

– Раньше неплохо. А сейчас работы нет. Кто смог, уехал. А здесь дома иной раз зимой и не топят. «Буржуйками» люди обходятся…

Я понял, обычная «фронтовая» обстановка. Вспомнил, писала о том же сестра из Иркутской области: «Живем в пятиэтажных домах, но у нас не топят, поставили «буржуйку» и вывели за окно трубу». Прочитал тогда, подумал – авария у них там. А это, оказывается, рядовой сибирский случай, закрывается предприятие, а подопечные дома руководство забывает снять с баланса. И они становятся «ничьи», поэтому коммунальщики топить их тоже не обязаны.

Поехали дальше, и я уже почти никого ни о чем не спрашивал. Все и так видно. Все та же какая-то едва не демонстративная убогость. Везде и всюду. Не то к ней настолько привыкли, что уже и не замечают, уже забыли, какими должны быть современные поселения. Не то властям просто не на что выполнять свои обязанности, устраивать быт, как полагается по современным стандартам. А скорей всего, тут и то и другое.

В Усть-Илимске поговорил с молодым строителем. Владимиром. Когда-то трест, которым руководил его отец, был огромен и могуч. Сейчас об этом напоминает лишь необычных размеров административный корпус. Но сегодня подрядов мало, предприятие пережило не одно сокращение, отец уехал в Питер, а сын сторожит остатки треста. Старается продать опустевшее офисное здание, но покупателей нет. При этом, по его словам, весь строительный бюджет Усть-Илимского района (что чуть меньше по площади Франции) со всеми стройками, детскими садами, школами и прочими – 250 миллионов рублей. Для сравнения: мы сейчас заканчиваем дом стоимостью 500 миллионов рублей. Строили его 2 года. То есть один наш дом – это 2 годовых бюджета по строительству и ремонту Усть – Илимского района. Что можно сделать на эти деньги? По словам Володи, поддерживаются мало-мальски детские сады, школы, детские лагеря. Все.

Уже после поездки узнал, что проблема Сибири довольно активно в последние месяцы обсуждается в стране. И это должно обнадежить. Да только, с другой стороны, очень уже давний и долгий разговор. И дальше слов дело не идет. Так можно окончательно «заговорить» проблему. Чем дальше, тем решать ее становится сложней. Как бы не пришел срок, когда любой проект окажется неосуществимым. Предупреждение об этом содержится уже в самой информации о сегодняшнем состоянии края, ею оперируют участники дискуссий. Недавно подсчитано, говорят они, что в Иркутской области почти в 3 раза больше наркоманов, чем в среднем по России. В большинстве районов резко снижается рождаемость и растет смертность. Я тоже слышал об этом по дороге от местных. Один попутчик рассказал, что в Усть-Илимске, например, живет уже всего около 70 тысяч человек вместо недавних ста тысяч. То есть каждый год население здесь уменьшается на 5–8 тысяч. У оставшихся «индекс развития человеческого потенциала», как его фиксируют социологи, значительно ниже среднероссийского. Другими словами, Россия мельчает, вымирает Сибирью.

До этого места у авторов проектов сибирского будущего особого спора нет. Он начинается с любимого вопроса российской интеллигенции «Что делать?». наверное, правы те, кто утверждает, что советские методы освоения и развития Сибири, как и вся экономика, оказались слишком затратными, контрпродуктивными. Часто показушными. Один из финальных тех лет примеров – строительство БАМа, дороги в никуда. Экономический эффект многих великих строек не просчитывался с должным тщанием. Искать интересы, связи производств и отраслей, объединяющие их в устойчивый хозяйственный комплекс, – это было ник чему. В той экономике начальство пребывало в уверенности, что как оно скажет, так все и будет. Потому, конечно, когда появился какой-никакой, но рынок – назначенная схема рухнула, искусственные деловые связи распались. Многие градообразующие предприятия оказались без заказов и встали. И по Сибири эта напасть прошлась особенно опустошительно. А безработные с тех пор и ищут счастья – прежде всего где поближе – в российской Европе. Сюда хоть и те же сложности пришли с рынком, но старая и сравнительно развита производственная структура, близость к Центру помогли поскорее и хотя бы частично поправить положение. А беженцев – только из Восточной Сибири – социологи насчитали в последние года полтора миллиона.

 

Я тоже считаю, повторять советский опыт наступательных, но бестолковых, не выдержавших испытаний рынком сибирских преобразований не надо. Но нельзя, по-моему, ударяться в другую крайность – переселять сибиряков в обжитые районы, а здесь лишь наездами обслуживать производство, не заботясь о создании условий для постоянного проживания, как предлагают некоторые участники дебатов на эту тему. Богатство Сибири – это не только лес, газ, нефть, прочие природные сокровища, которых не счесть, это еще и огромное жизненное пространство. Оно главное, только с ним все остальное имеет значение. Потому на стороне тех, кто считает, что «главным инструментом освоения и заселения Сибири должна стать комплексна миграционная политика, подчиненная единой цели – привлечь людей, стремящихся заниматься своим делом и имеющим для этого необходимый профессиональный потенциал». Что означает – надо устраивать. А это значит создавать переселенцам хорошие условия для проявления частной инициативы, выдавать земельные участки, давать беспроцентные кредиты, освобождать от налогов. То есть развивать предпринимательство. В первую очередь самый массовый малый и средний бизнес. И люди поедут, чтобы выращивать и выгодно продавать, например, женьшень или создавать эколого – туристические парки, строить научно-производственные комплексы – тут места и самого разного дела на всех хватит. А для того, чтобы делалось оно лучше и жилось здесь не хуже, чем в Европе, те же мигранты и коренные сибиряки-предприниматели должны строить для других предпринимателей и рабочих, чиновного люда современные магистрали и также жилье, школы, театры, институты, кафе и рестораны, обеспечивать их всеми услугами непременно, но лучшим мировым стандартам. И ничего нереального в этом нет. Нужно только давно уже от слов переходить к делу. Только…

Вообще это же своего рода трансформация идеи Столыпина. У него, правда, цель была узкой: на новых сибирских землях обратить российского крестьянина-общинника в собственника. Среди таких переселенцев многие родственники жены, ее мать и отец. Они из Ставрополя. Им, как и другим желающим обзавестись в дальних краях своим хозяйством, предлагались два варианта. Первый: на земле, которая будет отведена, организовать хутор: если не получится, участок можно будет продать. Другой вариант: даются государственные деньги на строительство и на обустройство, дом возвел, долг снимается. А если этого не сделал – деньги обратно. Чем и завлекали, молодых особенно. Земли сколько хочешь. Бери, что надо. Еще, кроме ссуды, давали 2 коня, 2 плуга, корову. Суть нынешних сибирских проектов (это из тех, которые считаю подходящими), как я их понял, такая же. Только они гораздо шире. Ну и флаг им в руки. Они проверены. За чем дело стало?

До конечной цели моего маршрута оставались последние десятки километров. За окном по-прежнему красавица – природа, как могла скрывала, скрашивала унылые безобразия человеческого жилья. Я вспомнил Испанию, Канарские острова. Сравнил. Что нам Канары! Вот чуть подправить пейзаж для начала хотя бы за счет строительства нормального человеческого жилья…

Прочитал написанное жене.

С Ниночкой мы вместе уже почти сорок пять лет. Мне очень повезло, что живу вместе с ней. За все эти быстро пролетевшие годы мы не разу серьезно не ссорились. Я всегда, смотря на нее, любуюсь ее красотой.

И раньше и сейчас разлука с ней трудна, я не нахожу места, становлюсь раздражительным, беспокойным, пока ее нет рядом.

Все, что сделано мною, это благодаря ей. Свои поступки я измеряю ее оценкой. Думаю, что встреча с ней была решена на небесах. Моя мама – верующий человек, после смерти за свои земные страдания попала в рай и там попросила Бога помочь ее сыну встретить Нину. Наверное, это мои придумки, но я верю им.

Прочитал, спросил:

– Ну как? – надеясь на одобрение или какие-то поправки. Но услышал неожиданное для себя.

– Миша, а сам ты не задавал себе вопрос, почему уехал, а не остался помочь родным местам, и такой ли уже это богатейший край, что там есть, кроме леса? Не красуешься ли ты перед собой и другими, говоря о проблемах Сибири? Вправе ли это делать?

Задумался. Действительно, писал обо всем, имя свой жизненный опыт, помня о чем-то, иногда запомнилось услышанное, давно прочитанное.

Оставил в сторону рукопись, выкраивая часы, читая специальную литературу. Уже сейчас могу точно сказать всем. Да, богатейший край, конечно основное богатство – это лес, но кроме этого золото, железная руда, каменный уголь, серебро, свинец и много материалов, так нужных для строительства. А энергия Ангары? А земля? Наиболее хлебородный центр – это запад и юго-запад Иркутской области, что не граничит с Красноярским краем. Почва здесь жирная и не требует удобрения. Уехал почему? Наверное, по тем же причинам и сейчас уезжают молодые люди. Нет условий для жизни нормальной. И тогда их не было, об этом и пишу. Уехал и тоскую, всю жизнь родина зовет. Сейчас стар возвращаться, да и не вернусь, слишком много корней уже здесь, в Санкт-Петербурге. Корни – это в первую очередь мои внуки. Так хочется им счастья, поменьше тех бед, которые были у меня. Хочется увидеть Павлика, младшего внука, студентом. Много не реализовано своих планов, недостроены дома в центре Кировского района, не написана книга воспоминаний о друзьях, которые ушли из жизни. Но малая, а лучше сказать самая большая по любви мо Родина зовет, и я еду к ней навстречу.

Кеуль

Все, 700 таежных километров позади. Конец автобусного маршрута. Еще сорок и где-то там на кручах Ангары, в местах ее встречи с быстрой речкой Кеулькой, опустевшая деревенька, где я жил-был первые свои семь месяцев в отчем доме. Но пока перед нами широкие проспекты города-легенды комсомольских строек, некоронованной столицы новой Сибири, мы – в Усть-Илимске.

Синь Ангары и Усть-Илимского водохранилища, белизна плотины ГЭС, густая таежная зелень окрест и на улицах. В отличие от увиденного в дороге, здесь, на первый взгляд, порядок и чистота. (Правда, нового строительства тоже не видно). Проектировали город питерские архитекторы, которые и привнесли в его облик некое размашистое изящество петербургских лучей-магистралей. А кроме того, постарались создавать современные удобства. Микрорайоны разделили на зоны: жилую, учебную, лечебную. Промышленно-коммунальную зону и основные магистральные дороги вынесли за город. Потому горожанин здесь не видит дымящих труб. Всюду чистый, наполненный хвойным ароматом воздух. Жилые кварталы в окружении специально сохраненных строителями кедров и лиственниц. Население в последнее время убывает, еще в 1993 году город насчитывал 113,3 тысячи жителей. Здесь крупнейшие по европейским меркам гидроэлектростанция и лесопромышленный комплекс, развитая социальная инфраструктура, многопрофильный курорт «Русь», неплохо, по заявлениям властей, развит во всех отраслях малый бизнес, достаточно школ и детских садов, имеется также две школы искусств, 7 филиалов высших учебных заведений, картинная галерея, краеведческий музей, Театр драмы и комедии, Дворец культуры, библиотеки, спортивные базы. Хороший город. Держит марку. Но и он в опасности. И ему, как оказалось, грозит участь тех бедолаг, что встречал по дороге. Об этом узнал сразу по приезде от встречавших меня местных знакомых. А позже, уже дома в Петербурге, нашел в интернете информацию, из которой следует, что угроза не только не шуточная, события по этому поводу быстро развиваются.

Рейтинг@Mail.ru