Михаил Константинович Зарубин
Герои моего времени
5
Что пришла весна, я догадался не по датам в календаре, а по ветвям деревьев, сочным, набухшим, усыпанным лопающимися почками. И по сладостному аромату, источаемому расцветающей жизнью, поборовшей все зимние невзгоды.
Мою догадку подтвердили первый гром и необузданный, но короткий ливень. Конечно, это Май! Я иду вдоль Мойки домой, льда уже нет, он растворился в волнах Финского залива, а взамен появились утки-лодочки. Строй за строем плывут они по городским рекам, радостно покрякивая, приветствуя благодетелей, которые бросают им в воду маленькие кусочки хлеба. И все радуются встрече.
И нам, начальникам, есть чему порадоваться. Весной стало традицией заслушивать руководителей органов местного самоуправления и предприятий о ходе подготовки и праздновании очередной даты Дня Победы. Слушания проходят в здании бывшего Кировского Дома Советов, величественном, подражающем римским общественным форумам, построенном по проекту архитектора Н. Троцкого в 30-е годы прошлого века.
До начала заседания у меня оставалось немного времени, ия решил заглянуть к заместителю главы районной администрации. Хотел узнать его мнение о строительстве дома внутри одного из кварталов.
С парадной лестницы зашел в длинный коридор, где расположены кабинеты заместителей. Только открыл дверь, как навстречу – генеральный директор Кировского завода Петр Георгиевич Семененко. От радостной неожиданности мы оба остановились, обнялись.
– Сколько лет, сколько зим!
– Здравствуй, Петр Георгиевич. Не знаю, как насчет лет, но не виделись давно.
Мы еще раз крепко пожали друг другу руки.
– Что ты здесь делаешь? Помнится, Петр Георгиевич, ты и в советские времена редко райсовет жаловал, если только первый секретарь персонально не просил зайти.
– Был у главы Администрации. Дел накопилось много, совместные решения требуются. А как твои успехи, что в тресте?
– В двух словах не скажешь – роман можно писать.
– В приемной главы диван есть, пойдем, присядем, поговорим.
Мы так и сделали, удобно расположившись на помпезном дорогом диване.
– Я недавно проезжал по проспекту Стачек, вижу, с завода выезжает новая техника. Может, похвалишься?
– С удовольствием. Ещё при тебе мы начали разработку новой техники на базе трактора «Кировец». Сейчас экономика нас подтолкнула к выпуску дорожно-строительной техники. У машины очень хорошие параметры – мощный двигатель, «ломающая» рама, трансмиссия, ведущие мосты. Мы начали с универсальной дорожной машины, на которую монтируются бульдозер и фронтальный шести тонный погрузчик. Реверсивная система управления, то есть водитель, может развернуться на сто восемьдесят градусов.
– Недавно я видел у субподрядчиков ваше новое чудо – виброкаток.
– Уже видел? Это уникальная машина, без нее невозможно качественно построить ни плотину, ни взлётно-посадочную полосу, ни дорогу. Мы единственные в России производители. К счастью, она оказалась очень популярной у дорожников и в добывающей промышленности, сейчас мы доводим её до ума.
– Ты спрашиваешь, как в тресте дела. Это у вас дела, а я по-прежнему кирпич к кирпичу приделываю.
– Да ладно прибедняться, Заслуженного строителя за просто так не дают…
– Вы и это знаете? – вырвалось у меня от смущения это непривычное в наших отношениях «Вы».
– Мы помним старых друзей.
– Слушай, Петр Георгиевич, когда я встречаю ребят с завода, они рассказывают, что предприятие стало выпускать технику для крайнего севера. Интересно. Фантастика!
– И так, и не совсем так. Я давно понял, что мы должны занять нишу по работе с газовиками и нефтяниками. Это огромный потребитель техники. Трубопроводы всегда прокладываются по бездорожью, там нужны машины высокой проходимости. Мы создали четырехместную гусенично-колесную машину, все четыре моста – приводные. Она может быть оборудована двумя гусеницами, а при необходимости ленты надеваются на оси попарно. Проходимость и маневренность у такой машины колоссальная.
– А для чего она предназначена?
– Не спеши, сейчас расскажу. На нее мы навешиваем десятитонный подъемник и набор ремонтного оборудования со сварочным агрегатом, а также экскаватор.
– Надо взглянуть, возможно, такая машина и мне понадобится.
– Взгляни, тебе быстро сделаем. По дружбе.
– А если по бартеру? Ты мне – машину, я тебе – приличную квартиру.
– Можно и так.
– Ловлю на слове.
– Другая машина грузоподъемностью сорок тонн. Уникальная особенность этой машины в том, что в ней учтены требования экологии. Север есть север, уазик пройдет, а след от него на года останется. У нашей новой машины удельное давление гусениц до 300 граммов на квадратный сантиметр. Тебе как строителю это о чем-то говорит?
– Конечно, говорит.
– О чем?
– О том, что это давление – пушинка. Я измерял свое давление – ровно четыреста граммов на квадратный сантиметр.
– Видишь, какое чудо создали? Сорока тонная техника только травку придавливает.
– Покупают?
– Покупают, но всегда хочется, чтобы побольше брали, это ведь конвейерный материал.
– А про родной наш «Кировец» не забыли?
– Куда нам без «Кировца»? Он на вспашке делает пятьдесят гектаров в сутки, пятикратно превосходит конкурентов. На такое способен только «Кировец». Поля нужны большие, но Россия – огромная страна, она ведь северо-западным регионом не заканчивается. Ну ладно, ты всё меня пытаешь. А как трест поживает?
– Нормально, хотя скажу тебе по секрету, нашему тресту, как и вашему «Кировцу», побольше бы поле деятельности, а то пока всё по мелочам.
– Ну, и мелочи надо кому-то делать.
У Семененко зазвонил телефон.
– Извини, я сейчас отвечу, – сказал он мне.
Однако разговор с неизвестным собеседником затянулся. Я отошел в сторонку, затем, когда пришло время идти на совещание, подошел к Петру Георгиевичу. Он оторвался от телефонной трубки, молча пожал мне руку, кивком головы попрощавшись со мной. Как оказалось, навсегда…
«Жизнь не всегда права». Встречи с поэтом Борисом Орловым
Кто живет без печали и гнева,
Тот не любит Отчизны своей.
Н. А. Некрасов
Начало
Известный русский петербургский поэт Борис Александрович Орлов, капитан 1-го ранга, родился 7 марта пятьдесят пятого года последнего века второго тысячелетия от рождества Христова в центре России, в деревне Живетьево Ярославской области. Имеет два высших образования. Окончил Ленинградское высшее военно-морское училище им. Ф. Э. Дзержинского и Московский литературный институт им. Максима Горького. Служил на Северном флоте на атомной подводной лодке. Участвовал в дальних походах.
Автор более двух десятков поэтических книг лауреат литературных премий им. Константина Симонова, им. Валентина Пикуля, Большой литературной премии России, второе десятилетие – Председатель Санкт Петербургского отделения Союза писателей России, секретарь Союза писателей России.
За выдающий вклад в развитие Культуры Указом Президента Российской Федерации награжден «Медалью Пушкина».
Действительный член Петровской академии наук и искусств.
Это далеко не полный список званий, наград, достижений Бориса Орлова. Но самое главное – он талантливый поэт. Обладая филологическим и техническим образованием, Борис Александрович относится к тем редким русским поэтам, которые, изучив физическую картину мира, могут отобразить его закономерности не только в математических формулах, но и в художественно философских категориях и образах. Читая стихи Бориса Орлова, удивляешься их правдивости, проникновенности, начинаешь понимать, что законы нравственности объективны и незыблемы, вместе с поэтом учишься достигать недостижимое, постигать в обыденном божественные смыслы. Стихи поэта такие же яркие, динамичные, запоминающиеся, как имя и фамилия нашего выдающегося современника.
Ваш покорный слуга на своем литературном поприще довольно часто встречался и встречается с Борисом Орловым. Эти встречи не ограничиваются приветствием и рукопожатием. Встретившись, мы всегда, даже когда мало времени, что-то обсудим, поделимся впечатлениями, поразмыслим над планами. Мы говорим о непреходящем значении, но периферийном месте книги в современном обществе, размышляем о возможном и необходимом развитии книжной отрасли, о нынешней поэзии и значении писателя в России и мире, о превратностях творческого пути, обмениваемся мнениями, радостно, как мальчишки, взахлеб, делимся воспоминаниями о своей малой родине.
Если бы записать наши разговоры, то получилась бы, наверное, интереснейшая книга, отражающая важный отрезок исторического времени. Нашего времени! Но… Поэтому сейчас, когда течение жизни с каждым годом убыстряется, я осознаю, как все хорошее мимолетно, как в текущей жизни надо замечать и ценить каждое слово, тем более, если это слово писателя. В старину люди передавали исторические факты, события, свои знания – изустно. Но в наш переполненный информацией век ценность не то что устного – даже письменного слова нивелируется. И все же я решил по памяти сделать записи о героях моего времени, о своих самых дорогих встречах и беседах, о своих дорогих учителях и друзьях, среди которых Борис Орлов занимает одно из самых близких к моему сердцу мест.
Говоря о Борисе Орлове, я не собираюсь исследовать его творчество, о нем много написано литературно критических статей, эссе, отзывов. Но воспоминаний об Орлове как о личности, как о нашем современнике – не припомню. Непросто в воспоминаниях о нескольких встречах представить человека, который прошел трудный и славный профессиональный путь моряка-подводника, закаленного неумолимой морской стихией, впоследствии ставшего редактором известной на всем Военно-морском флоте «Морской газеты» – еженедельника Краснознаменной Ленинградской военно-морской базы и Военно-морских учебных заведений Санкт-Петербурга. Во время работы Бориса Орлова в газете она сделалась популярнейшим изданием, где публиковались смелые исторические материалы, очерки о людях, принесших славу России, о которых Родина подчас забывала.
Сколько сил отдает Борис Александрович руководству нашей писательской организацией, известно только Господу Богу, самому Орлову и немного нам, его друзьям, находящимся рядом с нашим уважаемым мэтром. Я вижу, как много бесценного, оторванного от личного творчества времени Бориса Орлова уходит на мероприятия, способствующие проявлению незримого литературного процесса в нашем Отделении Союза писателей России, сколько сил отдает наш Председатель облегчению жизни писательского сообщества. Забывая о себе, Борис Орлов помогает другим, выступая и в роли просителя, и в роли попечителя для всех питерских писателей. Он прикрывает собой, своим авторитетом всех нас, прозаиков и поэтов, публицистов и критиков, всех, кто ныне делает великое дело – литературными средствами созидает историю России и российского народа.
Но, конечно, самое главное в жизни Орлова – личное творчество, возлюбленная поэзия.
Каждый день жизнь нам предлагает разные, неожиданные, подчас невероятные ситуации. Но главное в жизни – любовь. Любовь к людям, к родной земле, к Родине. И все это есть в поэзии и жизни Бориса Александровича Орлова.
Встреча первая. «Научимся святость беречь»
Заседание Общественной палаты, проходившее в Световом зале Смольного, затянулось. Вместо регламентных двух часов оно продолжалось почти три с половиной. Из них – полчаса ждали губернатора, немалая часть времени ушла на традиционное награждение юбиляров, каждому из которых была предоставлена возможность выступить со словами благодарности. И только после этого перешли к повестке дня. Обсуждалась работа комиссий Палаты. Председатели комиссий отчитывались о проведенных мероприятиях, не забывая подобострастно и многословно поблагодарить Комитеты администрации, которые якобы с большим удовольствием участвовали и помогали членам Палаты.
Все это с самого начала приняло минорную тональность и усыпляющий ритм. Участников совещания было немного, что особенно замечалось в невольном сравнении нашего собрания с размерами огромного зала. Да и пришедшие не отличались заинтересованностью и внимательностью. Кто-то перелистывал свои деловые бумаги, кто-то беседовал с соседом, кто-то громко, на ширину плеч разворачивал шуршащую газету. Мне, страдающему от духоты, помогала отвлечься от затянувшегося собрания любимая книга.
Когда, наконец, все закончилось, я, одним из первых спешно покинул зал и, оказавшись на воле, подумал, как же мало мы радуемся простым, обыденным жизненным дарам. Разве не чудо – эта сладкая, насыщенная ароматами зелени парка прохлада, которая сейчас мне казалась даром бесценным.
Солнце, покидая небосвод, уже махало питерцам теплыми ладошками своих последних лучиков-ручек, не торопясь забирать с собой за горизонт весь свет. Поэтому округа была ясной. Хотя с другой стороны неба на город начали наползать тяжелые ночные тучи. Казалось, они несут дождь, бурю, но по опыту жизни я понимал, что ночь только грозит непогодой. А как только она захватит все небо, разляжется от горизонта до горизонта и разнежится, то забудет про свои вечерние угрозы, и, позевывая, утихомирится вместе с городом до того утреннего часа, когда солнечные лучики-ручки отшлепают ее, тучную, неповоротливую, и прогонят обратно за горизонт.
Я как рыба, попавшая в привычный водный поток после того как она случайно побывала на засушливом берегу, глубоко вдыхал сладкий воздух, наполненный ароматами близких деревьев и молекулами невской влаги. Медленно спускаясь по огромным ступеням мраморной лестницы классического здания Смольного, боясь поскользнуться на них, отполированных до зеркального блеска, я вздрогнул от неожиданного сзади приветствия.
– Здравствуй, Михаил Константинович!
Голос Бориса Орлова я узнал сразу. Радостно обернулся.
– Здравствуй, Борис Александрович, – откликнулся я с легким удивлением. – Ну ладно мы, общественники прокаженные, протираем здесь штаны и подметки ботинок, а тебя-то какие ветры сюда занесли?
– Да нет, не ветры и не волны… Деньги! Помощь приходил выпрашивать.
– Какие в Смольном деньги, Борис?
– Самые настоящие. Правда, не в привычном виде, как у меня в кармане, – Орлов импульсивно похлопал себя по груди, – а «бесконтактные».
– Ты, председатель Правления Петербургского отделения Союза писателей России, просишь деньги в Смольном?
– Ну а где их еще просить? Только здесь и можно.
– Я не об этом, зачем они тебе?
– О, дорогой мой Михаил Константинович, тебе ли спрашивать, зачем деньги? Они нужны для самого главного в нашем деле – чтобы издавать книги писателей.
– И что, получилось выпросить?
– Расскажу потом, когда приду в себя, – отшутился от сложного разговора Борис Александрович. – А ты, Михаил Константинович, куда путь держишь?
– До метро хочу прогуляться. Машину специально отпустил. Хоть у меня работа хлопотная, а хожу мало, вот и решил пройтись по любимому городу.
– Мне тоже к метро, пошли потихоньку вместе. Хотя далековато. Может, пару остановок на автобусе проедем?
Пройдя через площадь Пролетарской диктатуры, на углу Суворовского мы долго простояли на остановке. Но ни автобуса, ни троллейбуса не дождались. Как всегда – то ли авария, то ли пробка.
– Пошли дальше, Борис Александрович, тут уж не так много осталось до метро.
– Пошли, Михаил Константинович.
Свернув с Суворовского проспекта, мы направились по Кирочной. Пользуясь случаем, я старался расспросить нашего председателя об интересующих меня вопросах из писательской жизни. Он мало того что знал ее хорошо изнутри, так еще и свою оценку происходящему мог дать. Суждение Бориса Орлова всегда было интересно.
– Борис Александрович, – начал я с соответствующего ситуации вопроса, – ведь писатели прежде были самыми высокооплачиваемыми людьми. Что ж Вы сегодня, как руководитель одной из самых уважаемых в городе организаций, выпрашиваете деньги на издание книг?
– Да, были времена, когда писатель за книгу получал гонорар свыше двадцати тысяч рублей, это когда машина «Жигули» стоила пять тысяч. Союз писателей в советские времена был богатой организацией. Один Литфонд имел мощнейшие средства. Традиция повелась из XIX века.
– Кстати, создание Литфонда не было оригинальной нашей идеей, писатели взяли в пример английское Общество помощи писателям и расширили орбиту его деятельности в соответствии с названием «Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым». А проект устава Общества получил Высочайшее утверждение.
– Да, Михаил Константинович, у исторического Литфонда есть чему поучиться. Хотя бы тому, из чего складывался его капитал. Ведь достаточно большой вклад вносило в виде ежегодных субсидий Министерство народного просвещения, были членские взносы, единовременные пожертвования. Вносили свой вклад в развитие русской литературы и науки и высочайшие особы, также поступали отчисления от публичных чтений, концертов, спектаклей, изданий.
И при советской власти многое сохранилось и приумножилось. Дома отдыха, поликлиника, детский сад, типография и много другого добра было у Литфонда на балансе.
– И куда это богатство исчезло?
– Мне трудно сказать, я ведь поэт, а не хозяйственник. Что-то пришло в негодность, так как имущество требует хозяйского глаза, что-то растащили «умные люди», которые всегда появляются там, где можно поживиться. Ты же понимаешь, Михаил Константинович: что сегодня может заработать писатель? Что-то может, если вдруг произойдет чудо, и его заметит издательство. А для этого надо чтобы текст понравился прочитавшему его редактору, тогда издательство Вас пригласит на разговор, потом отредактирует так, что своего произведения не узнаешь. Хоть у нас цензуры нет, русскую тему пытаются втихаря притоптать, припрятать, исказить в соответствии с либеральной идеологией. У нас по Конституции идеологии нет, а как будто бы и есть. Посмотрите, кто пользуется благами от культуры? Те, кто пропагандирует низменные пороки, смертные грехи, либеральные, то есть человеконенавистнические идеи. Назвал бы фамилии распропагандированных писателей, режиссеров, художников, да противно свои губы осквернять их мерзкими именами. Раньше было понятие «космополитизм», сейчас его заменили термином «толерантность» или «права человека». А какие это права? Права – крикливого меньшинства. Почему никто не говорит о моих правах, о том, что я хочу в России, в своей стране, отвоеванной моими предками для меня, быть русским не только в мыслях и мечтах, хочу свои патриотические стихи донести до молодежи, до народа? Ведь я хочу, чтобы люди стали лучше, умнее, свободнее. А свободу понимаю как волю Божию, то есть не как закон фарисейский, а как благодать Христову.
– Борис Александрович, но мы отвлеклись от темы, от процесса получения гонорара.
– Да, если Вы подчинитесь требованиям издательства, тогда только Вас напечатают. Автор получает десять процентов с общей прибыли от реализации тиража. При этом знаю по опыту, тираж будет больше, чем указан в выходных данных книги. Но Вы об этом вряд ли узнаете. Максимум, что Вам достанется, – пять рублей с проданного экземпляра книги. И все тонкости про отпускную цену и продажную от Вашего понимания будут скрыты. Но туг поджидает еще одна уловка. Если Вы написали одну книгу, издатели с Вами разговаривать не захотят, нужно, чтобы было две, а то и три книги, чтобы Вас можно было «раскрутить». Итогом Вашей работы может стать двадцать или тридцать тысяч рублей. Хороший заработок?
– Да, по нашим временам, сущие копейки. Согласен, Борис Александрович, несоизмерима эта цена с напряженностью и интеллектуальными затратами писательского труда.
– Но я ведь сказал, что если произойдет чудо, и тебя «заметят», и издательство издаст твою книжку. Видите, СКОЛЬКО «если». Но таких чудес единицы. Поэтому я, как руководитель писательского сообщества, прошу у власти помощи. Какой? Да любой. Искренне радуюсь, что в высших эшелонах российской власти все-таки наступает понимание высокого значения русской литературы и писательского труда, – голос Бориса Александровича от волнения даже изменился по тембру, появились в нем жесткие, незнакомые мне обертона, диссонансные сочетания звуков. Но он продолжал:
– Да, сегодня власти регионов, в том числе и Санкт Петербурга, за счет городского бюджета издают книги писателей, выплачивают стипендии, гранты. И, слава Богу, у нас появился свой Дом писателей на Звенигородской, 22. Появляются и укрепляются и другие формы сотрудничества государства с творческими людьми.
Но все равно – это крохи. Не ошибусь, если скажу, что девяносто процентов писателей не только ничего не получают за свой труд, но вынуждены еще и сами платить издательствам за выпуск своих книжек.
Борис Орлов резко остановился, повернулся грудью к ветру и подставил ему свое пылающее лицо. Ласковые струи, насыщенные не только вечерним благоуханием деревьев, но и сгустившимися парами отработанного бензина, немного успокоили кровь и пафос нашего капитана, примирили с действительностью, которая никогда не бывает идеальной. Ему ли, бывалому подводнику, этого не знать? Но такой уж наш Борис Орлов: стремится в жизни и в творчестве только к правде, к справедливости, к совершенству. К идеалу!
– А помнишь, Михаил Константинович, – уже мягче, спокойнее: продолжил мой спутник, – были в России в конце ХХ – начале ХХ века такие знаменитые издатели Суворин, Солдатенков, Сытин? Они думали о народе. Сытин, например, всю свою жизнь посвятил изданию книг для народа, вернее, для его просвещения. Он ведь и издание дешёвых книг наладил, и книготорговлю организовал в интересах простых людей, отдавая предпочтение книгам духовно-нравственного содержания, просветительским, фольклорным. Выпустил свой знаменитый «Букварь» для народа. Да, такие, как Сытин, не только народ просвещали, но сами славу Отечеству составляли.
– А разве современные поэты, прозаики своими стихами и романами не создают славу Отечеству? Мир знает Россию по ее великой литературе, к сожалению, только прошлой. Наверное, в наше время уже не будет великих писателей, Борис Александрович?
– Если никого не печатать, то никого и не будет. Литературному произведению требуется укоренение в сердцах читателей, требуется оценка, только тогда то, что выходит из-под пера автора, становится литературой. А ведь большинство наших коллег пишут в стол, мы практически не допущены к средствам массовой информации, находящимся в руках барышников.
– Ну а как же в других странах? Посмотрю – все книжные прилавки завалены иностранной литературой в красивых обложках. Неужели заграничные писатели умнее и талантливее нас?
Борис Александрович задумался, вздохнул, замедлил шаг. Обвел рукой воображаемый купол.
– Посмотри, Михаил Константинович, какие красивые вокруг дома. Старинная архитектура классицизма, барокко, шедевры конструктивизма первых пятилеток. А там – заводские корпуса, тоже красивые сооружения, выверенные, целесообразные. Талантлив русский человек. Во всем талантлив. Такой красивый город создан трудом и волей наших соотечественников. Без их жертвенной веры в то, что на «топких берегах» можно создать великую столицу, никакие итальянцы ничего бы не отважились напридумывать. Это ведь русский труженик, каменщик, камнерез Самсон Суханов давал Монферрану уверенность в том, что с Божией помощью все возможно: и колонны водрузить без фундамента, и столп поставить на века. Да, велик русский человек. И писателей у нас очень много талантливых. Только не организован их союз с читателем. То ли по злому умыслу властей, то ли по их недоразумению, то ли по лени.
– Но все-таки за границей жизнь у писателей легче, насыщеннее?
– Да, у них скоординирована система взаимоотношений с властью. Например, в Румынии принят Закон об обязательном пятипроцентном отчислении от стоимости всей ввозимой в страну и производимой внутри нее копировально-множительной и печатающей техники. Эти средства поступают на счет румынского Литературного фонда, таким образом у писателей появляется возможность издавать свои журналы, получать стипендии, гранты, премии и доплаты к пенсиям.
Кроме этого решаются многие другие проблемы.
В Китае и Северной Корее писательские союзы находятся на бюджете государства.
– У нас, Борис Александрович, стало почти нормой равнение на Соединенные Штаты. А как у них?
– У них тоже хорошо. Там для поддержки творческих людей учреждена должность «писатель при университете», благодаря которой американские мастера получают профессорские оклады и ведут за это во всех учебных заведениях Америки факультативные уроки по истории словесности, организуют литературные студии и мастер-классы. Данная работа обеспечивает достойное материальное существование писателям, освобождая их от необходимости зарабатывать деньги литературной поденщиной, и помогает сохранить высокий культурный уровень нации и вырастить новые писательские кадры.
– При нашем количестве университетов всем бы писателям места хватило.
– Конечно, хватило. Если бы мы не были расколоты.
– Это что за беда у нас такая? Что разъединяет писателей?
– Беда, большая беда! Сегодня писательский мир России разбит на несколько почти не контактирующих друг с другом лагерей, образовавшихся по идеологическим, стилевым, художественно-вкусовым и иным признакам, и группирующихся вокруг литературных журналов и различных объединений. Большинство этих объединений представляют узкие «межсобойные» тусовки, куда закрыт доступ писателям из других союзов. К добру это не приводит и приносит вред российской культуре.
– А что, у нас государство просто наблюдает за этим процессом?
– Ну а при чем здесь власть? Все объединения некоммерческие, общественные, и государство не вправе вмешиваться в их деятельность. Поэтому у нас на книжном рынке книг выпускается много, а почитать нечего. Ведь за почти тридцать лет не появилось ни одной песни, которую бы пел весь народ вне зависимости от возраста и социального статуса. Где кинофильмы, «как раньше», когда их показывали по телевизору, улицы пустели? Где новые имена?
– Знаешь, я сейчас читаю Валентина Григорьевича Распутина, у него по этому поводу есть замечательные слова.
Я поспешно открыл портфель, достал скромный по оформлению, зачитанный томик любимого моего писателя.
– Послушай, Борис Александрович, вот его книга «Эти двадцать убийственных лет», я взял ее с собой, предполагая скрасить скуку заседания: «Издательства перестали выращивать, воспитывать автора, как было в пору моей молодости, когда такой селекционной и творческой работой занимались все издательства, не исключая и областные. Вот почему начиная с шестидесятых годов, до девяностых минувшего столетия оказались столь урожайными на новые имена. Сейчас государство умыло руки, а у рынка жестокие и нечистоплотные законы выгоды. Издается то, что расходится. Расходится то, что проталкивается, развлекательность, низкопробность, мишура, всяческая наживка на крючок, которая, куда ни пойди, постоянно перед носом. Идет беспрерывная и масштабная на всю страну работа отупения человека, его развращения и озверения.
В неполноте своей, в своей национальной отверженности и духовной запущенности можем мы и с именем “русский” перестать ему соответствовать, после чего недолго нас и из имени, как из полегчавшего мешка, вытряхнуть».
Я читал что-то еще, перечитывал особенно важные мысли нашего современника, оказавшегося классиком при жизни. Когда я закрыл книгу, оказалось, что мы уже давно сидим на лавке в Таврическом саду. Разговор об общей боли, понимание этой боли сблизили нас не только духовно, но фактически, с Борисом Орловым мы сидели плечом к плечу, голова к голове склонились над книгой нашего великого Валентина Распутина. Говорили долго, вспоминали Леонида Леонова, о котором большинство молодежи не ведает, ну а уж про Владимира Солоухина помнят только его ровесники или же те, кто жили во времена, когда его произведения звучали потрясающим душу набатом, созывающим людей на борьбу за русскую культуру, за русскую старину, являющуюся базисом будущего. Останови сегодня нескольких молодых людей, проходящих мимо, назови ряд имен русских писателей, спроси, что они знают о них. И в ответ услышишь или циничное хамство, воспитанное всякими смех панорамами, или жалобное мычание – мол, не трогайте, не казните трудными вопросами, ни к чему нам ваши писатели в век компьютерных технологий.
– Послушай, Борис Александрович, но ведь, действительно, современная эпоха, как нас убеждают с телеэкранов, не приспособлена для книг. Сейчас везде интернет, гаджеты, лайки. Возможно, мы преувеличиваем значение печатной продукции, пытаемся молодежь повернуть назад, в прошлые времена и моды? А ведь научно-технический процесс – процесс объективный и непрерывный. И никуда не деться нам от идущей вперед жизни. Только следовать за ней нашей молодежи.
– Ладно тебе ссылаться на то, чего нет. Роль книги в приличном бумажном варианте действительно неуклонно снижается. Но книга жива, и, я думаю, проживет еще долго. Какие тому причины? Каждому человеку книга дорога тем, что, читая ее, он с ней сродняется, оставляет меж ее страниц свои сердечные переживания, мысли, молекулы кожи пальцев, перелистывающих страницы, и даже слезы. Книга ведь как учитель. Хорошего учителя не забывают всю жизнь.
– Но ведь есть любители аудиокниг, – продолжил я задавать Орлову простые вопросы. – У некоторых людей глубже слуховое восприятие. Да и зрительное восприятие в наше время может удовлетвориться чтением книги на планшете.
– Но зрительное восприятие живой книги и книги на планшете различно, – резко перебил меня Орлов. – Это как прекрасная, яркая картина и газетная черно-белая ее репродукция. При чтении на планшете восприятие поверхностно, впечатление недолговечно. Так называемое «клиповое мышление» создано лишь для кратковременного удовлетворения потребностей человека. А печатная книга, тем более в хорошем издании, запоминается как совокупное произведение искусства.
Борис Александрович, воодушевившись затронутой темой, казалось, был готов прочитать мне лекцию. Поэтому я решил наш разговор перевести в оптимистичное русло.
– Однако я вижу, что сегодня книги начинают отвоевывать утраченные ранее позиции. Книга вновь стала хорошим подарком, даже в молодежной среде. Ты посмотри, сколько книжных магазинов. Если бы книги не покупали, что? открывались бы новые магазины?
– Так-то оно так, но иногда я слышу даже от депутатов Госдумы, что у нас в стране нет достойной современной литературы, нет талантливых русских писателей. А почему – нет? Потому что их не знают. А я со знанием ситуации заявляю, что есть у нас всё: и выдающаяся литература, и сильные писатели. Являясь заместителем Председателя приемной комиссии Союза писателей России, я хорошо знаю современную русскую литературу. Очень талантливые поэты, прозаики, драматурги есть у нас! Многие из провинции. Однако Федеральное агентство по печати их не знает и знать не желает. Откуда же этим писателям найти денег, чтобы издать свои книги, а надо еще и рекламу заказать. Нет у нас денег, чтобы эту рекламу в метро и по телевизору показать. Только у банкиров есть такая возможность – вот они и становятся самыми популярными писателями. А у наших – в потоке масскульта теряются мизерные тиражи, расходятся среди друзей и родных. До широкого читателя не доходят.
