Михаил Клупт
Демография регионов Земли. События новейшей демографической истории
В поддержку студентов высказались многие деятели науки и культуры; начали всеобщую забастовку рабочие. Число забастовщиков, по официальным оценкам, достигло 9 млн человек. В обществе возникло опасение, что страна находится на пороге гражданской войны. Лишь в июне президент Франции генерал Шарль де Голль (1890–1970), уже завершавший в то время свой политический и жизненный путь, смог консолидировать ряды своих сторонников, прекратить беспорядки и распустить ряд молодежных организаций. Студенты между тем начали покидать Париж и разъезжаться по домам, поскольку приближалось время летних каникул. 23 и 30 июня 1968 г. сторонники де Голля и их политические союзники одержали решительную победу на выборах во французский парламент. «Майская революция», как казалось ее участникам, закончилась поражением.
В контексте нашей темы отдельный интерес представляет эпопея с захватом студентами женских общежитий, послужившая прологом к майским событиям. Даниель Кон-Бендит, один из тогдашних лидеров молодежного восстания, излагает ее следующим образом. «Наряду с идеологическим прорывом развивалось мощное наступление на монашеские университетские установления и, в особенности, на ханжеское вмешательство в личную жизнь студентов, проживающих в университетских общежитиях. Фактически эта борьба была лишь началом генерального наступления на университетские порядки. В 1967 г. происходили постоянные стычки между администрацией и группой студентов, полных решимости обнажить репрессивную структуру того, что скрывалось под именем университета, но в действительности было топким болотом интеллектуального разложения. Вначале студенты пригласили экспертов по планированию семьи и с их помощью, опираясь на политические, социальные и революционные теории Вильгельма Райха, начали в университетском городке кампанию сексуального просвещения. Ее кульминацией стали силовые захваты студентами-мужчинами женских общежитий, в результате чего многие мелочные ограничения, ограждавшие эти бастионы французской чистоты и непорочности, были сняты… Ограничительные правила, принятые в общежитиях, были отменены 5 декабря в Клермон-Ферране, 21 декабря в Нанте и 14 февраля 1968 года в университетах других городов».[16]
Рассказ другого участника событий не столь красочен. «Де Голль построил много технических университетов, так как хотел создать новую технократическую Францию. В университете Нантера все и началось. Были общежития женские и мужские, и женщинам не разрешалось ходить в мужские, а мужчинам – в женские. В январе – феврале среди студентов началось движение против этих ограничений, но оно пошло дальше и превратилось в движение за права студентов, за право на свободное самовыражение, за то чтобы студенты имели больше власти. Нантер стал основным центром студенческого движения».[17]
Анализ майских событий 1968 г. выходит за пределы данной работы. Мы отметим лишь одно, принципиально важное с точки зрения нашей темы обстоятельство. Главным действующим лицом «парижского восстания» было поколение бэби-бума – те, кто появился на свет в годы послевоенного всплеска рождаемости. Это поколение громогласно заявило о своем презрении едва ли не ко всем «правилам игры», которых придерживались старшие, и потребовало перемен. Сфера сексуальных отношений не была исключением. «Революционные» захваты общежитий были вполне очевидным сигналом: молодежь не желала больше мириться с контролем сексуального поведения со стороны кого бы то ни было, и в первую очередь государства. Поколение бэби-бума демонстрировало совсем иную модель поведения, чем их предшественники. Предыдущие поколения искали пути, чтобы обойти государственные запреты, но не ставили под сомнение их легитимность. «Бэби-бумеры» требовали отмены самих запретов.
Отметим еще одно немаловажное обстоятельство. Хотя настенные лозунги эпохи «майской революции» убеждали в том, что «нельзя влюбиться в рост промышленного производства», общество в целом отнюдь не теряло чувство реальности. В мае 1968 г. призывы к переустройству экономической системы слышались повсеместно, обитатели Латинского квартала сбрасывали на головы служителей правопорядка цветочные горшки, случались поджоги, множество людей получили травмы, но голода, террора, эпидемий – всех тех бедствий, которыми так часто сопровождаются революции, – не было.
Социальные потрясения второй половины 1960-х гг. лишь слегка коснулись показателей смертности и продолжительности жизни. Во Франции в эти годы наблюдалось прекращение роста продолжительности жизни (табл. 1.4), имел место рост смертности от внешних причин; близкие тенденции наблюдались и в ФРГ, однако начиная с 70-х гг. увеличение продолжительности жизни возобновилось.
Таблица 1.4. Динамика продолжительности жизни во Франции в 1950–2006 гг.
Источники: Shkolnikov V., Mesle F., Vallin J. La crise sanitaire en Russie // Population. 1995. № 4–5. Pp. 967–968; World Population Data Sheet 2006. P. 9
Изменение фокуса социального контроля. Итоги молодежных волнений 60-х гг. оценивались по-разному. Сами участники событий поначалу считали, что «революция» проиграла сражение «системе». По прошествии нескольких десятилетий выяснилось, однако, что многое из того, чего добивались студенты университетов в Беркли, Нантере и Париже, в той или иной форме воплотилось в жизнь. Это касается и демографической сферы.
Проследим, например, изменения во французском законодательстве. 28 декабря 1967 г. во Франции был обнародован закон, который привел к фактической легализации контрацепции. Однако и в нем по-прежнему содержался ряд ограничений: не разрешалось возмещение расходов на контрацепцию из средств социального страхования, учреждался документальный учет, позволявший контролировать выписку рецептов и продажу противозачаточных пилюль, молодежь в возрасте до 21 года должна была пользоваться контрацептивами с согласия родителей. Эти ограничения были сняты лишь в 1974 г.: в частности, лица старше 18 лет могли получать контрацептивы без согласия родителей и сохранять это в тайне. Кроме того, предусматривалось создание подразделений по планированию семьи при каждом центре по охране материнства и детства.[18] В 1975 г. был принят закон, существенно расширивший перечень причин, по которым может быть проведено искусственное прерывание беременности, а с 1979 г. женщине предоставлялась возможность при необходимости прерывать беременность в первые 12 недель.
В том же направлении развивались события и в других странах Северной и Западной Европы. Законы, легализирующие аборт, были приняты в Англии в 1967 г., в Дании – в 1973 г., Швеции – в 1974 г., ФРГ – в 1976 г.[19] С 1999 г. шведское государство выплачивало компенсацию женщинам, которые в период с 1935 по 1975 г. подверглись насильственной стерилизации. Приблизительно 1700 человек получили по 175 тысяч крон (19 200 евро) каждый. К середине 2003 г. были удовлетворены около 20 % требований о компенсации.[20]
Напрашивается поддерживаемый многими исследователями вывод: молодежные волнения второй половины 1960-х гг. «подтолкнули» правительства к либерализации законодательства в демографической сфере. Однако это, как мне кажется, только часть правды.
Молодежные волнения второй половины 1960-х гг. были знаковыми событиями, сопровождавшими переход промышленно развитых стран Запада к новому обществу, которое до сих пор не имеет общепринятого названия. В 1967 г. Ги Дебор называл его «обществом спектакля», который «служит тотальным оправданием условий и целей существующей системы… и перманентным присутствием этого оправдания, ибо он занимает основную часть времени, проживаемого вне рамок современного производства».[21] Позднее, вместе с развитием самого феномена, появились иные наименования: программируемое общество, постиндустриальное общество, информационное общество, общество эпохи постмодерна, общество риска, индивидуализированное общество.[22] Все названия так или иначе символизируют разрыв с прежней эпохой – временем modernity,[23] индустриального капитализма, его духовными ценностями и идеалами.
Переход к постиндустриальному обществу включал в себя изменения не только в экономике, но и в направленности социального контроля, а также в механизмах власти. Социальный контроль представляет собой способ, которым социум стремится направить личные устремления человека в желательном (или, в крайнем случае, приемлемом) для общества направлении. Важнейшую роль в осуществлении социального контроля играют формальные и неформальные институты общества, в том числе государство. Государственный контроль – лишь один из способов социального, причем часто весьма дорогой и чреватый недовольством властями (в современных западных обществах государство и его институты все время находятся «под подозрением»: не берут ли они на себя слишком много, не узурприруют ли права личности). Все это приводит к тому, что в обществах западного типа государственный контроль концентрируется на «узловых» направлениях общества, там, где без него невозможно обойтись.
Но относилось ли демографическое развитие к таким направлениям? В Северной и Западной Европе первой половины XX столетия – да, прежде всего по причинам военно-политического характера. Во второй половине того же столетия – уже нет. В 50–60-е гг. прошлого века государство «по инерции» еще пыталось «рулить» демографическим поведением, но, столкнувшись с организованным сопротивлением в ходе молодежных восстаний 1960-х гг., сразу же отступило на заранее подготовленные позиции.
Да и кому, в самом деле, был нужен ставший одиозным государственный демографический контроль? Парламентариям? Но им он сулил только «политическую смерть» от рук новых поколений избирателей. Генералам? Но для них критически важным было получение (от тех же парламентариев) ассигнований на создание вооружений нового поколения. Транснациональным корпорациям? Да зачем?!
В представлении российских западников уничтожение «госконтроля» демографического поведения в Западной и Северной Европе – часть охватившего человечество процесса демократизации, освобождения личности от пут институционального контроля, которым связывали человека община, церковь, государство, семья. Они рисуют фигуру нарождающегося «нового человека» – свободного, гордого, способного быть хозяином своей судьбы и нести бремя ответственных решений. На мой взгляд, это еще одна отлитая в художественные формы пропагандистская иллюзия.
Общество всегда так или иначе манипулирует индивидом, наставляя его на «путь истинный». Без этого оно просто развалится. Меняются лишь цели и технологии управления. Сейчас на первое место вышли электронные СМИ, реклама, массированная обработка сознания потребителя и избирателя.[24] А сексуальное поведение, браки, разводы, рождение детей? Для наиболее мощных социальных и политических игроков Запада это сегодня дело второстепенное.
Государство благосостояния и переход от демографической к семейной политике. Говоря о специфике рассматриваемого региона, нельзя упускать еще одну важнейшую особенность его новейшей истории. Резко ограничив контроль сексуального и репродуктивного поведения людей, государство в странах Северной и Западной Европы отнюдь не отказалось от своих обязанностей в сфере здравоохранения, социального обеспечения нетрудоспособных, начального и среднего, а во многом, и высшего образования, охраны окружающей среды, помощи семьям с детьми и малоимущим. Эту область деятельности государства часто обозначают термином «государство благосостояния» (welfare state), хотя, возможно, более точным был бы другой перевод – «социальное государство». Главная функция государства благосостояния – смягчать последствия непредсказуемой игры рыночных сил, обеспечивать определенный уровень независимости индивида от колебаний рыночной конъюнктуры и других превратностей судьбы и гарантировать ему некий минимум средств к существованию.
Модели государства благосостояния, постепенно сформировавшиеся в развитых странах мира, отличаются друг от друга и имеют достаточно выраженную географическую локализацию. Более того, такие исследователи, как Э. Моберг и Б. Ротстейн, подчеркивают, что, несмотря на глобализацию экономики, национальные модели государства благосостояния не обнаруживают тенденции к сближению.[25] Как это обычно бывает в науке, существует несколько не совпадающих друг с другом классификаций государств благосостояния; наиболее известная принадлежит шведскому ученому Г. Эспинг-Андерсену.[26] Тем не менее, большинство классификаций противопоставляют те типы государства благосостояния, которые сложились в Северной и Западной Европе, южноевропейской и североамериканской моделям: две первые являются намного более щедрыми по отношению к индивиду, чем две последние.
Североевропейский тип государства благосостояния, характерный для Дании, Исландии, Норвегии, Финляндии и Швеции, безусловно, представляет собой уникальный социально-культурный феномен. Л. В. Церкасевич[27] выделяет комплекс взаимосвязанных особенностей североевропейского социального государства, среди которых особого внимания в контексте нашего исследования заслуживают:
• большая активность социал-демократов и представителей левых сил в общественной жизни;
• большая доля общественного сектора по сравнению с другими европейскими странами;
• высокая политическая и экономическая активность женщин;
• охват системой всеобщего благосостояния всех социальных слоев населения (за это скандинавскую модель часто называют «универсальным» государством благосостояния);
• существование специфической скандинавской культуры труда и этики бизнеса;
• особое внимание к экологическим проблемам.
По данным ОЭСР, Швеция в 1993 г. стала рекордсменом по доле расходов государственного (public) сектора на социальные нужды (36,4 % ВВП страны). В последующие годы значение данного показателя заметно снизилось, однако и в начале XXI в. Швеция уступала пальму первенства по доле расходов государственного сектора на социальные нужды только Дании.
«Континентальная» модель государства благосостояния, представленная на большей части Западной Европы, часто не так щедра, как североевропейская. Она в большей степени опирается на страховой принцип финансирования (за счет взносов работодателей и работников) и в относительно меньшей – на бюджетное финансирование. В ее основе лежит, скорее, принцип страхования работающего населения от экономических рисков (прежде всего – от безработицы), а не принцип поддержки любого гражданина страны, свойственный североевропейской модели. Однако и она обеспечивает гражданам гораздо больший объем социальной поддержки по сравнению с южноевропейской и североамериканской моделями (табл. 1.5).
Особый случай – государство благосостояния в Великобритании. Его обычно определяют как особую разновидность либеральной модели, основанную на идеях британского экономиста У. Бевериджа (1879–1963). Он подчеркивал, что государство, взяв на себя часть социальных расходов, улучшит качественные характеристики рабочей силы и уровень мотивации британских рабочих, а это будет способствовать повышению конкурентоспособности британских товаров. Концепция Бевериджа после Второй мировой войны была положена в основу социальной политики Великобритании. Либеральная модель государства ставит во главу угла принцип опоры на собственные силы, полагая, что социальную помощь (причем не слишком щедрую) надо оказывать только наиболее обездоленным слоям населения. Тем не менее, британская разновидность либеральной модели отличается относительно большими объемами социальной помощи по сравнению со странами классической либеральной модели – США, Канадой и Австралией.
Таблица 1.5. Некоторые характеристики государства благосостояния в некоторых наиболее развитых странах мира
Источник: OECD (2006), Social Expenditure Database.
В католической Южной Европе издавна считалось, что основную роль в социальной поддержке нуждающихся должны играть семья и благотворительные организации. Лишь наиболее развитая из этих стран, Италия, в 1990-е гг. стала постепенно приближаться к ведущим западноевропейским государствам по показателю доли социальных расходов государственного сектора в ВВП, однако пока не догнала их. В США роль государственного бюджета в поддержке малоимущих всегда была относительно небольшой. Налоговая система здесь поощряет частную благотворительность; государственная помощь оказывается беднейшим группам населения и требует обязательного подтверждения низкого материального статуса. Получение государственной помощи в известной степени «стигматизирует» индивида, свидетельствует о его низком социальном статусе. Таким образом, именно регион Северной и Западной Европы на протяжении всего рассматриваемого нами периода отличался наибольшей щедростью государства благосостояния (социального государства) по отношению к своим гражданам.
Доля социальных расходов государственного сектора (public sector) в Европейском Союзе (в составе 15 государств) выросла с 22,9 % ВВП в 1985 г. до 26,9 % в 1993 г., после чего начала понемногу сокращаться (23,9 % в 2003 г.). Значения рассматриваемого показателя в Северной и Западной Европе по-прежнему намного выше, чем за океаном. П. Райан, перефразировав в этой связи известную ремарку Марка Твена, замечает, что слухи о смерти государства благосостояния, распускаемые ярыми либералами, сильно преувеличены.[28]
Самостоятельной, хотя и связанной с развитием государства благосостояния областью социальной политики является семейная политика. Семейная политика направлена на поддержку семьи как социального института и оказание помощи определенным группам семей (молодым семьям, семьям с детьми, одиноким матерям и т. д.), однако, в отличие от демографической политики, непосредственно не нацелена на изменение показателей демографического воспроизводства.
Хотя озабоченность низкой рождаемостью в странах Северной и Западной Европы высказывается весьма часто, в том числе и на правительственном уровне, здесь предпочитают говорить о семейной политике, не провозглашающей (по крайней мере, открыто) собственно демографических целей. Проведение семейной политики обосновывается прежде всего общесоциальными соображениями: общество заинтересовано в том, чтобы дети рождались здоровыми и могли получить полноценное воспитание и образование, а родители – совмещать профессиональную карьеру и семейные обязанности.
Основными направлениями семейной политики являются:
• социальная защита матери в период беременности и в послеродовой период (оплачиваемые отпуска и т. д.);
• отпуска (как правило, частично оплачиваемые) родителям (не обязательно именно матери) по уходу за ребенком на протяжении первых лет его жизни;
• субсидирование услуг, которыми пользуется семья: присмотр за маленькими детьми, образование, здравоохранение и т. д.;
• универсальные детские пособия, выплачиваемые независимо от доходов семьи;
• дополнительные пособия бедным семьям, зависящие от заработка родителей;
• меры налоговой политики (налоговые льготы семьям, имеющим детей, и т. д.).
Генезис семейной политики в странах Северной и Западной Европы на протяжении рассматриваемого периода был различен. Различия во многом были обусловлены спецификой национальных моделей социального государства и стоящих за ними идеологических и политических концепций. Водоразделы пролегают по двум осям: отношению к роли государства и отношению к изменениям в сфере семьи и отношений между полами. На современном Западе наиболее влиятельными в идейном плане оказываются сегодня три позиции по данным вопросам.
Сторонники первой из них сочувственно относятся как к широкому вмешательству государства в рыночную экономику (с целью смягчить ее несовершенства), так и к новейшим изменениям в семейной сфере (здесь проповедуется толерантность, толерантность и еще раз толерантность). В странах Северной и Западной Европы подобные взгляды сегодня, вероятно, популярнее, чем где-либо еще в мире. Их выразителями часто выступают социалистические и социал-демократические партии. Представители данного политико-идеологического течения обычно весьма сочувственно относятся к семейной политике, подчеркивая при этом первостепенную важность мер, направленных на достижение гендерного равенства и «примирение» профессиональных и родительских ролей, а также поддержку одиноких родителей.
Сторонники второй позиции также толерантны к новейшим изменениям в семейной сфере, однако, в отличие от социал-демократов и социалистов, являются приверженцами свободного рынка и минимального государства. Не удивительно, что их отношение к семейной политике является, мягко говоря, прохладным. В действительно свободном обществе, полагают они, подавляющее большинство семей не нуждаются в государственном вспомоществовании. Комплекс подобных взглядов часто называют праволиберальным.
Сторонники третьей, правоконсервативной позиции решительно выступают за традиционные христианские семейные ценности, считая их фундаментом государства. При этом они, как и проповедники праволиберальных взглядов, являются поборниками свободного рынка. Эпицентром консерватизма сегодня являются США. Американские консерваторы доказали свое политическое влияние во время двух последних президентских кампаний, завершившихся победой Дж. Буша. Отношение консерваторов к семейным пособиям обычно является весьма сдержанным. В то же время кампанию администрации Дж. Буша по пропаганде вступления в брак они встретили с энтузиазмом.
Различия в генезисе семейной политики в странах Северной и Западной Европы были в значительной степени обусловлены особенностями их послевоенной истории.
Во Франции переход от демографической к семейной политике был постепенным. Начиная с 1970-х гг. по причинам, о которых уже говорилось ранее, чисто «демографическое» обоснование необходимости государственных семейных пособий, уступило место иной, более широкой социальной аргументации.
Это, однако, не привело к уменьшению ассигнований – дети по-прежнему рассматриваются как «общественное благо», и заботу об их воспитании должны нести не только родители, но и государство. «Демографическая» направленность некоторых элементов французской семейной политики сохранилась до настоящего времени. Так, семейные пособия (allocations familiales) выплачиваются только семьям, имеющим двух и более детей, и дифференцированы в зависимости от числа детей. По состоянию на начало 2004 г. пособие на семью, в которой воспитывалось двое детей, составляло 113 евро и далее увеличивалось на 144 евро с каждым следующим ребенком.[29] Семейные пособия, размер которых относительно невелик, составляют, однако, лишь меньшую часть социальных трансфертов, получаемых семьями. К числу таких трансфертов, в частности, относятся: материнские отпуска в дородовой и послеродовой период; частично, а в ряде случаев и полностью оплачиваемый отпуск по уходу за детьми до достижения ими трех лет; субсидирование услуг по присмотру за детьми дошкольного возраста; пособие одинокому родителю, воспитывающему ребенка (707 евро плюс 177 евро на каждого следующего ребенка); налоговые скидки, учитывающие состав семьи, пособия на оплату жилья и целый ряд других.
В ФРГ, где государственные меры, направленные на повышение рождаемости, в первые послевоенные десятилетия ассоциировались с периодом, когда у власти были нацисты, семейная политика никогда не обосновывалась необходимостью увеличить рождаемость. Идеологическую основу семейной политики в ФРГ составляли ценности христианской демократии (долгое время у власти в ФРГ бессменно находилась коалиция ХДС—ХСС). В первые десятилетия существования ФРГ ее социальная политика исходила из того, что семья в идеале должна базироваться на традиционном распределении ролей между супругами: мужа-кормильца и жены-домохозяйки. Коллективные договоры между работодателями и профсоюзами, игравшие в социальной и экономической политике ФРГ весьма важную роль, строились таким образом, чтобы даже неквалифицированный рабочий, содержавший жену и двоих детей, мог обеспечить им прожиточный минимум. Важнейшим элементом семейной политики стали налоговые скидки семьям, имеющим детей, а также определение базы налогообложения на основе дохода семьи в целом, что экономически поддерживало семьи, в которых жены не работали.
В целом такая политика соответствовала реалиям того времени: в 1950-е гг. в ФРГ работала только четверть женщин, имевших детей в возрасте до 14 лет. Для ФРГ тех лет было характерно отрицательное отношение к развитию сети государственных детских дошкольных учреждений, поскольку считалось, что это способствует распространению «тоталитарной» практики, направленной на то, чтобы «украсть» детей у семьи.
Общественное мнение признавало занятость женщины, имеющей маленьких детей, морально оправданной только в случае, когда это было вызвано жесткой экономической необходимостью (допустимым считалось также участие в семейном бизнесе).[30]
В соответствии со ст. 6 Конституции ФРГ брак и семья находятся под особой защитой государства, а каждая мать имеет право на защиту и поддержку общества. С 1954 г. в стране существует Министерство по делам семьи. Тем не менее, семейную политику в ФРГ нельзя назвать высокоцентрализованной. Одним из основополагающих принципов, на которых базируется социальное государство в ФРГ, является принцип дополнительности: вышестоящие звенья управленческой иерархии не должные решать задачи, которые могут быть делегированы нижестоящим звеньям либо решены неправительственными организациями. Многие задачи семейной политики решаются поэтому на региональном уровне, вследствие чего характеристики мероприятий варьируются от региона к региону,[31] а законодательство направлено на создание максимально благоприятных условий для эффективного функционирования неправительственных организаций.
Важнейшей тенденцией семейной политики, четко обозначившейся в странах Северной и Западной Европы в последние десятилетия, стал отказ от преимущественной ориентации на модель семьи с одним кормильцем-мужчиной. В качестве важнейшего приоритета стала рассматриваться помощь родителям в совмещении их профессиональных и семейных ролей. Европейская Комиссия (один из руководящих органов ЕС) определяет цели в этой области следующим образом: «Социальная защита должна способствовать успешному сочетанию профессиональной деятельности и семейной жизни… что является не только вопросом обеспечения равных возможностей для мужчин и женщин, но также – в свете происходящих демографических изменений – и вопросом экономической необходимости».[32]
Новые тенденции в семейной политике стали следствием взаимосвязанных изменений в демографическом поведении европейцев и занятости женщин. В Западной Европе, для которой прежде был характерен относительно низкий уровень женской занятости, ее рост в последние полтора десятилетия стал вполне очевидным (табл. 1.6). И только в Финляндии и Швеции, где уровень занятости женщин в экономике уже к началу 1990-х гг. был значительно выше, чем в остальных частях западного мира, тенденция оказалась иной. Уровень занятости женщин, имеющих детей в возрасте до 6 лет, изменился несколько меньше и вырос только в некоторых странах, к числу которых относятся Франция, ФРГ, Нидерланды.
Таблица 1.6. Доля занятых среди женщин в возрасте 15–64 лет в Северной и Западной Европы в 1989–2003 гг., %
Источники: OECD Database; Eurostat, Statistics in focus, Population and social conditions, 13/2006. EU Labour Force Survey – Principal results 2005 // http://www.finfacts.com/irelandbusinessnews/publish/article_10007244.shtml.
В последние десятилетия страны Северной и Западной Европы перестраивают свою семейную политику в соответствии с новыми реалиями. Во Франции, например, в 1960-е гг. важным элементом демографической политики были пособия, предоставляемые семьям, в которых работал только один из супругов. Предполагалось, что такие пособия позволят женщинам не «разрываться» между материнской и профессиональной ролями, увеличат рождаемость, а также повысят качество воспитания детей. Однако в 1970-х гг. размер этого вида пособия начал уменьшаться, его стали выдавать только семьям с низким уровнем доходов, а в 1978 г. и вовсе отменили.
В поисках альтернативных подходов, направленных на «примирение» семейных и профессиональных обязанностей, во многих странах Западной Европы была сделана ставка на расширение объемов услуг по уходу за детьми, субсидируемых из социальных фондов. Другим направлением семейной политики стало введение родительских отпусков по уходу за ребенком в течение первых лет его жизни. Большинство стран Северной и Западной Европы ввели такие отпуска в 1970–1980-е гг.; в настоящее время эти отпуска, как правило, являются частично оплачиваемыми.[33]
Родительский отпуск во Франции предоставляется до достижения ребенком 3 лет и частично оплачивается путем назначения (по заявлению родителей) специального пособия, финансируемого из фондов социального страхования. Для тех, кто, находясь в таком отпуске, не имеет даже частичной занятости, размер пособия составлял на конец 2003 г. 495 евро.
Родительские отпуска ориентируют женщину на сравнительно небольшой перерыв в профессиональной карьере. Родительским отпуском может воспользоваться и отец ребенка, однако в подавляющем большинстве случаев это делают матери. Начиная с 2002 г. отцы во Франции имеют, кроме того, право на двухнедельный оплачиваемый отпуск после рождения ребенка. Для тех, кто занят в государственном секторе, этот отпуск оплачивается полностью за счет средств социального страхования; в частном же секторе существует предельная сумма выплаты, поэтому наиболее высокооплачиваемые работники редко используют «отцовские» отпуска.[34]
Примерно по такому же сценарию развивались события и в Германии, где в середине 1990-х были введены законодательные акты, направленные на расширение предоставления субсидируемых услуг по уходу за детьми. С середины 1980-х гг. были введены родительские отпуска (по состоянию на конец 2003 г. один из родителей может в течение года получать пособие по оплате такого отпуска в размере до 460 евро в месяц или до 307 евро в месяц в течение 2 лет).[35]
Влияние родительских отпусков на уровень занятости женщин пока не вполне ясно.
Как считают некоторые исследователи, длительные родительские отпуска вряд ли способствуют успешной карьере женщины и равноправию полов: за 2–3 года связь с прежним местом работы и профессиональные навыки утрачиваются. Оптимальными с этой точки зрения обычно называют отпуска продолжительностью от 20 недель до 10–12 месяцев. Это мнение, однако, не бесспорно, поскольку на выбор между работой и домом влияют многие обстоятельства. В Швеции, например, родительские отпуска длительны, а их оплата достигает 80 % от заработной платы. Тем не менее, доля занятых среди женщин в возрасте 15–64 года (72,8 %) оставалась в 2003 г. самой высокой среди стран ОЭСР. Как показало выборочное исследование, проведенное в конце 1990-х гг., в западных землях ФРГ родительским отпуском продолжительностью до 1 года воспользовались только 12 % тех, кто брал такие отпуска, тогда как от 1 до 2 лет – 15 %, более 2 лет – 73 %, в восточных землях (бывшая ГДР) – соответственно, 25, 37 и 38 %.[36]